ПРОТИВ АНОМЕЕВ.


К предыдущей странице       Оглавление       К следующей странице


Полное заглавие этого слова следующее: о не пришедших в собрание, и доказательства того, что Сын единосущен Отцу, и что все, сказанное и сделанное Им уничиженно, было сделано и сказано не по немощи силы Его и не к унижению Его, но по разным целям домостроительства; и о непостижимом, и пр.


СЛОВО СЕДЬМОЕ.

      ОПЯТЬ конския скачки, и опять у нас собрание стало меньше. Впрочем, когда вы присутствуете, то оно не может быть меньше. Как земледелец, видя цветущий и зрелый хлеб, не много заботится о падающих листьях; так точно и я теперь, когда у нас есть плод, не очень печалюсь, взирая на оторванныя листья. Хотя я скорблю и об их безпечности, но эту скорбь о них облегчает усердие вашей любви. Они, если иногда и приходят, то и тогда не присутствуют, но тело их стоит здесь, а душа блуждает вне; вы же, если иногда и отсутствуете, то и тогда присутствуете; ибо ваше тело находится вне, а душа - здесь. Хотел я вести длинную речь против них, но чтобы мне, обличая отсутствующих и не слушающих, не оказаться сражающимся с тенью, отложу эту речь до их прибытия, а теперь, при помощи Божией, постараюсь вывести вас, возлюбленные, на обычный луг и море божественных Писаний. Внимайте же и бодрствуйте. Плывущим на корабле не угрожает никакая опасность, хотя бы они все спали, а бодрствовал только один кормчий, так как его бодрствование и искусство без всего прочаго достаточны для безопасности плавания; здесь же не так, но хотя бы проповедующий непрестанно бодрствовал, если слушающие не окажут такого же бодрствования, то наша речь как бы погрузится в море и погибнет, не встретив души, которая приняла бы ее. Будем же бодрствовать, будем внимательны; наше плавание имеет в виду важнейшие предметы; мы плывем не за золотом, серебром и другими погибающими вещами, но за будущею жизнию и небесными сокровищами; и здесь гораздо больше путей, нежели на море и на земле, так что, если кто не умеет верно находить их, тот подвергнется жесточайшему кораблекрушению. Итак все вы, плывущие с нами, оказывайте не безпечность сидящих на корабле, но неусыпность и заботливость кормчих. В то время, как все прочие спят, кормчие сидят при руле и не только наблюдают водные пути, но взирая и на далекое небо и руководствуясь, как бы какою рукою, течением звезд, безопасно направляют судно; и никто из неопытных не может так безопасно плыть по морю днем, как спокойно плывут они среди ночи, когда море представляется более страшным; они бодрствуют и невозмутимо показывают свое искусство, наблюдая не только водные пути и течение звезд, но и направление ветров; и мудрость этих людей такова, что часто, при сильнейшем напоре ветра, угрожающем повернуть корабль, они частыми переменами парусов благовременно предупреждают всякую опасность и, противопоставляя свое искусство сильным порывам ветров, избавляют судно от кораблекрушения. Если же они, плавая за земными вещами по вещественному морю, постоянно сохраняют такую бодрость души, то тем более нам нужно находиться в таком настроении, потому что здесь и больше опасности для безпечных, и больше безопасности для бодрствующих. Ладья у нас построена не из досок, но составлена из божественных Писаний; не звезды сверху руководят ею, но Солнце правды направляет наше плавание; и мы сидим при руле, ожидая не дуновений ветра, но тихаго веяния Духа.

      2. Будем же бодрствовать и тщательно наблюдать свои пути; у нас опять будет речь о славе Единороднаго. Прежде я доказал, что познание существа Божия гораздо выше мудрости и людей, и ангелов, и архангелов, и вообще всякой твари, и что оно доступно и ясно только для Единороднаго и Святаго Духа; а теперь моя речь переходит к другой части состязания. Я спрашиваю, одна ли и таже сила, одна ли и таже власть, одно ли и тоже существо у Сына с Отцем? Впрочем, я не спрашиваю об этом, потому, что по благодати Христовой мы уже знаем и твердо содержим это; но я теперь намереваюсь тоже самое доказать тем, которые безстыдно разсуждают об этом. Я стыжусь и краснею, приступая к речи о таком предмете. Кто не станет смеяться над нами, когда мы будем стараться доказывать и объяснять столь ясное? Кто не осудит тех, которые спрашивают, единосущен ли Сын Отцу? Такой вопрос противен не только Писаниям, но и общему разумению всех людей и самой природе вещей; ибо единосущие рожденнаго с родившим всякой может видеть не только на людях, но и на всех животных и на деревьях. Поэтому не нелепо ли считать этот закон неизменным в отношении к растениям, людям и животным, а изменять и извращать его только в отношении к Богу? Впрочем, чтобы не показалось, что я подтверждаю это только предметами, близкими к нам, теперь я докажу это и из Писаний и таким образом буду вести речь. Тогда осмеянию подвергнемся не мы, уверенные (в этой истине), но они неверующие, противоречущие столь явному и противящиеся истине. Чему, скажут, явному? Если Он единосущен Отцу потому, что называется Сыном, то и мы можем быть единосущными Отцу, так как и мы называемся сынами Его: аз рех, говорит пророк, бози есте и сынови Вышняго вси (Псал. LXXXI, 6). О, безстыдство! О, крайнее безумие! Как во всем они показывают свое безразсудство! Когда мы вели речь о непостижимом, они усиливались присвоить себе то, что принадлежит одному Единородному, т. е. такое точное знание Бога, какое Он имеет о самом Себе; а теперь, когда у нас речь о славе Единороднаго, они усиливаются низвести Его до своего уничиженнаго состояния, утверждая, что и мы называемся сынами. Но это название вовсе не делает нас единосущными Богу. Ты только называешься сыном, а Он и есть таков; здесь название, а там дело. Ты называешься сыном, но не называешься Единородным, как Он, не пребываешь в лоне Отчем, ты - не сияние славы, не образ ипостаси, не отображение Бога (Евр. I, 3). Итак, если тебя не убеждает сказанное прежде, то пусть убедит это и многое другое больше этого, что свидетельствует о Его высоком происхождении. Так, когда Он хочет показать одинаковость существа Своего с Родителем, то говорит: видевый Мене виде Отца (Иоан. XIV, 9); и об одинаковости Своей силы говорит: Аз и Отец едино есма (Иоан. X, 30); и о равенстве власти: якоже бо Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихже хощет, живит (Иоан. V, 21); и о тожестве почитания: да вси чтут Сына, якоже чтут Отца (Иоан. V, 23); и о власти изменять законы говорит: Отец мой доселе делает, и Аз делаю (Иоан. V, 17). Еретики же умалчивают о всем этом и принимая имя Сын не в собственном смысле, на том основании, что и сами они почтены названием сынов, низводят Сына до одинаковаго с собою уничиженнаго состояния, повторяя: аз рех, бози есте и сынове Вышняго вси (Псал. LXXXI, 6). Если ты говоришь, что Сын Божий, называясь сыном, не имеет никакого преимущества пред тобою, и потому не есть истинный Сын Его, то и из названия богом, даннаго тебе, ты, может быть, станешь заключать, что и Отец не имеет никакого преимущества пред тобою; потому что ты назван не только сыном, но и богом. Но называясь богом, ты не осмеливаешься говорить, что это имя в применении к Отцу есть одно название, а исповедуешь, что Отец есть истинный Бог; так и в отношении к Сыну не дерзай указывать на самого себя и говорить: и я назван сыном, и как я не одного и того же существа с Отцем; ибо все приведенное из Писания показывает, что Он есть истинный Сын и одного и того же существа с Родителем. Так, когда говорится, что Он есть тожественное отображение и тожественный образ, то что иное выражается этим, как не одинаковость существа? Ибо у Бога нет ни образа, ни лица. Но, скажут, если ты говоришь об этом, то скажи и о том, что противоречит этому. Что же именно? Например то, что Он молится Отцу; если Он имеет одинаковую силу и одно и тоже существо и делает все своею властию, то для чего Он молится?

      3. А я не только скажу это, но точно изложу и все другое, что сказано о Нем уничиженнаго, заметив наперед, что касательно уничиженных выражений о Нем я могу привести много основательных причин, а ты касательно выражений о Его высоте и величии не можешь указать ни на какую другую причину, кроме той, что ими Сам Он хотел показать нам Свое высокое происхождение. Иначе, если бы это было не так, в Писаниях было бы несогласие и противоречие. Когда Сын Божий говорит: якоже Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, ихже хощет, живит (Иоан. V, 21), и многое другое, о чем я сказал, и однако молится, когда нужно было совершить это, то повидимому здесь есть противоречие; но если я укажу причины этого, то всякое противоречие исчезнет. Какия же причины того, что и сам Он и апостолы говорили о Нем много уничиженнаго? Первая и важнейшая причина та, что Он был облечен плотию и хотел удостоверить как современников, так и всех потомков, что Он - не тень какая-нибудь, и явление Его - не призрак только, но действительная истина. Если после того, как и апостолы о Нем и сам Он о Себе сказали столько уничиженнаго и человеческаго, диавол однако успел убедить некоторых несчастных и жалких людей - отвергать учение о домостроительстве Его и дерзко говорить, что Он не принимал плоти, и ниспровергать все дело Его человеколюбия; то, если бы ничего такого не было сказано, сколь многие впали бы в эту пропасть? Не слышишь ли, как еще и теперь отвергает это домостроительство Маркион, и Манихей, и Валентин, и многие другие? Для того Он и говорил о Себе много человеческаго, уничиженнаго и чуждаго неизреченному существу, чтобы удостоверить в истине своего домостроительства. Диавол сильно старался истребить эту веру между людьми, зная, что, если он истребит веру в домостроительство, то большая часть дела нашего спасения погибнет. Затем есть и другая причина - немощь слушателей и невозможность для них, видевших Его тогда в первый раз и слышавших тогда в первый раз, усвоить себе высшее догматическое учение. А что сказанное не есть догадка, это я постараюсь показать и объяснить тебе из самых Писаний. Так, когда Он говорил что-нибудь великое, высокое и достойное своей славы, - что я говорю: великое, высокое и достойное своей славы? - когда Он говорил что-нибудь высшее человеческой природы, то они смущались и соблазнялись; а когда Он говорил что-нибудь уничиженное и человеческое, то прибегали к Нему и принимали учение. Где же, скажут, можно видеть это? Особенно у Иоанна; когда Христос сказал: Авраам отец ваш рад бы был, дабы видел день мой, и виде, и возрадовася, то они говорят: пятидесяти лет не у имаши, и Авраама ли еси видел (Иоан. VIII, 56, 57)? Видишь ли, что они относились к Нему, как к простому человеку? Что же Он? Прежде даже Авраам не бысть, говорит Он, Аз есмь. Они же взяше камение, да вергут нань (Иоан. VIII, 58, 59). И когда Он, излагая продолжительную речь о таинствах, говорил: и хлеб, его же Аз дам за живот мира, плоть Моя есть, то они говорили: жестоко есть слово сие: кто может его послушати? И от сего мнози от ученик Его идоша вспять, и ктому не хождаху с Ним (Иоан. VI, 51, 60, 66). Что же, скажи мне, следовало Ему делать? Употреблять ли постоянно высшия выражения, чтобы отогнать уловляемых и отвратить всех от учения? Но это не согласно было бы с человеколюбием Божиим. И затем, когда он сказал: аще кто слово Мое соблюдет, смерти не имать видети во веки, то они говорили: ныне разумехом, яко беса имаши: Авраам умре и пророцы, и Ты глаголеши: аще кто слово Мое соблюдет, смерти не имать вкусити (Иоан. VIII, 51, 52)? И удивительно ли, что народ так относился к Нему, когда и сами начальники имели такия же понятия? Так Никодим, бывший начальником, приходивший ко Христу с великим благорасположением и говоривший: вем, яко от Бога пришел еси учитель, не мог усвоить учения о крещении, которое было гораздо выше его немощи. Когда Христос сказал: аще кто не родится водою и Духом, не может видети царствия Божия, то он предавался человеческим суждениям и говорил: како может человек родитися, стар сый; еда может второе внити во утробу матери своея, и родитися? Что же Христос? Аще земная рекох вам, и не веруете: како, аще реку вам небесная, уверуете (Иоан. III, 2-12)? - Он сказал это, как бы оправдываясь и объясняя, почему Он не беседовал с ними постоянно о вышнем рождении. Также пред самым распятием на кресте, после безчисленных знамений, после многих доказательств Своей силы Он сказал: узрите Сына человеческаго, грядущаго во облацех (Матф. XXVI, 64); а первосвященник, не перенесши этих слов, разодрал одежды свои. Как же нужно было говорить с теми, которые не выносили ничего высокаго? Неудивительно, что Он ничего великаго и высокаго не говорил о Себе людям, пресмыкавшимся по земле и столь немощным.

      4. Сказаннаго достаточно было бы для доказательства того, что действительно такова была причина и таков повод к употреблению уничиженных выражений; но я постараюсь объяснить это и с другой стороны. Вы видели, что они соблазнялись, смущались, отклонялись, хулили и убегали, когда Христос говорил что-нибудь великое и высокое; теперь я постараюсь показать вам, что они прибегали и принимали учение, когда Он говорил что-нибудь смиренное и уничиженное. Те, которые убегали от Него, те же самые в другое время, когда Он говорил: о Себе ничесоже творю, но яко же научи мя Отец Мой, сия глаголю (Иоан. VIII, 28), тотчас прибегали к Нему. И евангелист, желая показать нам, что они уверовали по причине смирения этих слов, в объяснение сказал: сия Ему глаголющу, мнози вероваша в Него (ст. 30). И в других местах часто можно находить такие случаи. Поэтому Он много и часто говорил по-человечески, впрочем не вполне по-человечески, но благоприлично и достойно высокаго Его происхождения, с одной стороны снисходя к немощи слушателей, а с другой - соблюдая верность догматов. Чтобы постоянное снисхождение не внушило потомкам неправильнаго мнения о Его достоинстве, Он не пренебрег и этой последней стороны; хотя предвидел, что Его не будут слушать и даже будут хулить и убегать от него, однако говорил о Себе и высокое, устрояя именно то, на что я указал, и делая ясною причину, по которой Он употреблял вместе с тем и уничиженныя выражения. А причина была та, что слушатели еще не могли усвоить высоких изречений. Если бы Он не хотел устроить этого, то излишне было бы преподавание высоких догматов людям не слушавшим и не внимавшим; а теперь оно не принесло этим людям никакой пользы, но нас научило и подготовило к надлежащему понятию о Нем, и убедило, что именно по немощи их к усвоению высоких изречений Он употреблял в речи и уничиженныя выражения. Итак, когда ты услышишь, что Он говорит уничиженно, то знай, что это - снисхождение, не вследствие уничиженнаго существа Его, но вследствие немощи разумения слушателей. Хотите ли, я укажу и третью причину? Он делал и говорил много смиреннаго не только по причине того, что был облечен плотию, и что слушатели были немощны, но и потому, что Он хотел научить их смиренномудрию; это и есть третья причина. Научая смиренномудрию, Он поучает этому не только словами, но и делами, показывая смирение и словом и делом. Научитеся от Мене, говорит Он, яко кроток есмь и смирен сердцем (Матф. XI, 29); и еще в другом месте: Сын человеческий не прииде, да послужат Ему, но послужити (Матф. XX, 28). Таким образом научая быть смиренными и никогда не домогаться первенства, но всегда довольствоваться уничиженным состоянием, и внушая это словами и делами, Христос имел много поводов говорить смиренное. Можно указать и на четвертую причину, не меньшую вышесказанных. Какая же она? Та, чтобы по причине великой и неизреченной близости лиц в Божестве, мы как-нибудь но дошли до мнения об одном лице в Нем, как некоторые уже и теперь впали в это нечестие, хотя Он редко говорил что-нибудь подобное. Так, слова Его: Аз и Отец едино есма (Иоан. X, 30), и: видевый Мене виде Отца (Иоан. XIV, 9), открывающия близость Его Родителю, Савеллий Ливийский обратил в повод к нечестию и к учению об одном лице и одной Ипостаси (в Божестве). Кроме этих причин была и та, чтобы никто не почитал Его первым и нерожденным существом и не считал Его большим Родителя. Так и Павел повидимому опасался того, чтобы кто-нибудь не пришел к такому нечестивому и неправому мнению. Сказав: подобает бо Ему царствовати, дондеже положит враги под ногама своима, и далее: вся покори под нозе Его, он присовокупил: разве покоршаго Ему вся (1 Кор. XV, 25-28); а этого он не присовокупил бы, если бы не опасался, чтобы не явилось такое диавольское мнение. Иногда Христос уничижал высоту изречений и для того, чтобы укротить ненависть иудеев и часто говорил сообразно с пониманием беседовавших с Ним, как наприм. в словах: аще Аз свидетельствую о Мне, свидетельство Мое несть истинно (Иоан. V, 31). Он сказал так, приспособляясь к пониманию иудеев; Он, конечно, хотел не то выразить, будто Он не истинен, но сказать: как вы думаете и подозреваете, не желая выслушать Меня, говорящаго о самом Себе.

      5. Можно найти много и других причин на это. Таким образом мы можем указать много причин, по которым Христос употребляет о Себе уничиженныя выражения; а ты укажи хотя одну причину высоких изречений Его, кроме той, о которой я сказал, именно желания Его - показать нам свое высокое происхождение; но ты не можешь указать другой причины. Великий может сказать о себе нечто и малое, и за это нельзя упрекать его, потому что это происходит от смирения; а малый, когда скажет о себе что-нибудь великое, не избегнет осуждения; потому что это происходит от гордости. Посему великаго мы все хвалим, когда он говорит о себе смиренно; а низкаго никто не похвалит, когда он станет говорить о себе что-нибудь великое. Таким образом если бы Сын был гораздо ниже Отца, как вы утверждаете, то ему не следовало бы говорить слова, которыми Он выражал Свое равенство с Родителем; потому что это было бы гордостию; а если равный с Родителем говорит о Себе что-нибудь смиренное и уничиженное, это не подлежит никакому осуждению и не составляет вины, потому что служит в похвалу Ему и достойно величайшаго удивления. А чтобы сказанное было более ясным, и чтобы все мы убедились, что я не противоречу божественным Писаниям, я возвращусь теперь к первой из указанных причин и приведу те места, где Христос, как облеченный плотию, ясно употребляет выражения, низшия собственнаго существа Своего; и, если угодно, представлю самую молитву, которою Он молился Отцу. Но слушайте меня со вниманием; я хочу изложить вам все, начав несколько выше. Вечеря была в ту священную ночь, в которую Христос был предан; называю ее священною потому, что от нея получили начало безчисленныя блага, которыя дарованы вселенной. Тогда и предатель возлежал вместе с одиннадцатью учениками и, когда они вкушали, Христос говорит: един от вас предаст Меня (Матф. XXVI, 21). Помните эти слова, чтобы впоследствии, когда мы дойдем до молитвы, нам было видно, для чего Он так молится. Обрати внимание и на промышление Господа; не сказал Он: Иуда предаст Меня, чтобы ясностию обличения не сделать его более безстыдным; но когда тот, угрызаемый совестию, сказал: еда аз есмь, Господи, тогда Он говорил Ему: ты рекл еси (ст. 25); даже и тогда не хотел обличить его, но поставил его самого обличителем себя; однако и тогда Иуда не сделался лучше, но, взяв кусок хлеба, вышел. Когда же он вышел, то Иисус обращаясь к ученикам, говорит: вси вы соблазнитеся о Мне; но Петр сказал в ответ; аще и вси соблазнятся, аз никогда же соблазнюся. Иисус опять говорит: аминь глаголю тебе, прежде даже алектор не возгласит, трикраты отвержешися Мене. Когда же тот опять стал возражать, то Христос оставил его (ст. 31-35). Ты не убеждаешься словами, а противоречишь, - как бы так говорит Господь; - убедишься самыми делами, что не должно противоречить Господу. И эти слова также помните; потому что памятование о них будет полезно нам при разсуждении о молитве. Он указал предателя, предсказал бегство всех и Свою смерть: поражу пастыря, сказал Он, и разыдутся овцы (ст. 31); предсказал о том, кто отречется от Него, когда и сколько раз, и все это предсказал с точностию. После всего этого, представив достаточное доказательство своего предведения будущих событий, Он пришел в некоторое место и стал молиться. Еретики говорят, что эта молитва относится к Его Божеству, а мы говорим, что она относится к Его домостроительству; разсудите же вы сами и для славы Единороднаго произнесите безпристрастное решение. Хотя я обращаюсь к суду друзей, но убеждаю и прошу произвести суд безпристрастный, без угождения мне и без вражды к ним. Что эта молитва не относится к его Божеству, видно уже и из того, что Бог не молится; Богу свойственно принимать поклонение; Богу свойственно принимать молитву, а не возносить молитву. Но так как еретики безстыдно упорствуют, то я постараюсь из самых слов молитвы объяснить вам, что все это есть дело домостроительства Христова и Его немощи по плоти. Когда Христос говорит что-нибудь смиренное, то говорит это смиренное и уничиженное таким образом, чтобы чрезмерность смирения слов Его могла и самых недоверчивых людей убедить, что эти слова весьма чужды непостижимому и неизъяснимому Существу. Приступим же к самым словам молитвы. Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия; обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. XXVI, 39). Здесь я спрошу еретиков: неужели не знает, возможно это или не возможно, тот, Кто незадолго говорил на вечери: един от вас предаст Меня, Кто незадолго говорил: писано: поражу пастыря, и разыдутся овцы, и еще: вси вы соблазнитеся о Мне; и Петру сказал: отвержешися Мене, и отвержешися Мене трикраты; Он ли, скажи мне, теперь не знает этого? Кто из самых упорных может утверждать это? Если бы это неведомое было неизвестно никому ни из пророков, ни из ангелов, ни из архангелов, то, может быть, любители споров имели бы какой-либо повод к противоречию; но если это неведомое было так известно и очевидно для всех, что даже и люди знали об этом с точностию, то какое оправдание и какое прощение может быть тем, которые утверждают, что Христос говорил это по своему неведению? Как известно, и рабы знали с точностию этот предмет, о котором я говорю; они знали и то, что Он умрет, и то, что Ему надлежит претерпеть смерть на кресте; еще за много лет Давид, указывая на то и другое, говорил от лица Христова: ископаша руце мои и нозе мои (Псал. XXI, 17); он говорил о будущем, как бы о совершившемся уже, выражая этим, что как бывшему невозможно не быть, так и его словам невозможно не сбыться. И Исаия, предвозвещая тоже самое, говорил: яко овча на заколение ведеся, и яко агнец пред стригущим его безгласен (Иса. III, 7). А Иоанн, увидев этого агнца, говорил: се агнец Божий, вземляй грехи мира (Иоан. I. 29); это - тот агнец, говорит он, о котором предсказано. И обрати внимание, не просто сказано; агнец, но прибавлено: Божий. Так как был другой агнец - иудейский, то желая показать, что это агнец - Божий, Иоанн и сказал таким образом. Тот агнец приносился только за один народ, а этот принесен за всю вселенную; кровь того избавляла только иудеев от телеснаго наказания, а кровь этого стала общим очищением целой вселенной. Притом кровь иудейскаго агнца могла совершать то, что совершала, не по собственному свойству, но имела такую силу потому, что была прообразом этой крови.

      6. Где же те, которые говорят, что и Христос называется Сыном и мы называемся сынами, и, основываясь на одинаковости названия, стараются низвести Его до нашего уничиженнаго состояния? Вот агнец и агнец - одно название, но безпредельное различие между тем и другим существом. Поэтому, как здесь ты не думаешь о равенстве, слыша одинаковое название, так точно и там, слыша названия сына и сына, не низводи Единороднаго до своего ничтожества. Впрочем для чего говорить об очевидном? Если бы молитва Его относилась к Божеству Его, то Он оказался бы опровергающим самого Себя, противоречащим и несогласным с самим Собою. Здесь Он говорит: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия, и колеблется и уклоняется от страдания (Матф. XXVI, 39); между тем в другом месте, сказав, что Сыну человеческому надлежит предану быть и пострадать, и услышав слова Петра: милосерд Ты Господи, не имать быти Тебе сие, так сильно укорил его, что сказал: иди за Мною, сатано, соблазн Ми еси, яко не мыслиши, яже суть Божия, но человеческая (Матф. XVI, 22, 23). Хотя не задолго пред тем Он похвалил Петра и назвал блаженным, однако теперь назвал его сатаною, не для того, чтобы огорчить апостола, но желая показать этою укоризною, что сказанное Петром было не согласно с Его волею, но противно ей столько, что сказавшаго это, хотя то был сам Петр, Он не замедлил назвать сатаною. Также и в другом месте Он говорит: желанием возжелех сию пасху ясти с вами (Лук. XXII, 15). Почему Он говорит: сию пасху, тогда как и прежде праздновал этот праздник вместе с ними? Почему? Потому, что за нею следовал крест. И еще: Отче, прослави Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тя (Иоан. XVII, 1); и во многих других местах мы видим, что Он предсказывал свои страдания и желал, чтобы они исполнились, и что для них Он и пришел. Почему же здесь Он говорит: аще возможно? Он показывает нам немощь человеческой природы, которая не легко решается разстаться с настоящею жизнию, но уклоняется и колеблется по причине изначала внедренной в нее Богом любви к настоящей жизни. Если и после всех таких слов Его некоторые осмелились сказать, что Он не принимал плоти, то чего они не сказали бы, если бы не было сказано ничего подобнаго? Там Он, как Бог, предсказывает о Своих страданиях и желает, чтобы они были, а здесь, как человек, избегает их и уклоняется. Что Он добровольно шел на страдания, это видно из слов Его: область имам положити душу мою, и область имам паки прияти ю: никто же возмет ю от Мене, но Аз полагаю ю о Себе (Иоан. X, 18). Как же Он говорит: не яко же Аз хощу, но яко же Ты? Но удивительно ли, что прежде распятия на кресте Он так тщательно уверял в действительности Своей плоти, если и после воскресения, увидев неверующаго ученика, Он не отказался показать ему Свои раны и язвы гвоздиныя, дозволил осязать рукою эти раны и сказал: осяжи и виждь, яко дух плоти и кости не имать (Лук. XXIV, 39)? Поэтому и в начале Он не воспринял человеческой плоти в возмужалом возрасте, но благоволил быть зачатым, и родиться, и питаться молоком, и столько времени пребывать на земле, чтобы и продолжительностию времени и всем прочим удостоверить людей в том же самом. Часто и ангелы и сам Бог являлись на земле в человеческом образе; но видимый образ был не истинным телом, а приспособлением; поэтому, чтобы ты не подумал, что и явление Христа таково же, каковы были те явления, но чтобы ты несомненно верил, что это было истинное тело, Он и был зачат, и рожден, и воспитан, и положен в яслях не в доме каком-нибудь, а при гостиннице, в присутствии множества людей, чтобы рождение Его было всем известно. Поэтому Он и пеленался; поэтому и пророчества издревле предсказывали, что Он не только будет человеком, но будет и зачат, и рожден, и воспитан, как свойственно детям. Об этом Исаия взывает так: се дева во чреве приимет и родит Сына и нарекут имя Ему Еммануил: масло и мед снесть (Иса. VII, 14, 15); и еще: отрочи родися нам, сын и дадеся нам (Иса. IX, 6). Видишь ли, что пророки предсказывали и о младенческом Его возрасте? Спроси же еретика: неужели Бог боится, уклоняется, колеблется и скорбит? Если он скажет: да, то отступи от него и считай его наравне с диаволом, или лучше, ниже самаго, диавола; ибо и тот не осмелится сказать это. Если же он ответит, что все это недостойно Бога, то скажи: следовательно Бог и не молится; и за тем все прочее было бы неуместно, если бы слова (молитвы) принадлежали Богу. Эти слова выражают не только скорбь, но и две воли, противоположныя между собою, одну Сыновнюю, а другую Отчую; ибо сказать: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. XXVI, 39), значит выразить именно это. А этого и еретики никогда не допускали, но когда мы постоянно утверждали, что слова: Аз и Отец едино есма (Иоан. X, 30), относятся к силе, они относили их к воле, утверждая, что у Отца и Сына одна воля. Но если у Отца и Сына одна воля, то как же Он говорит здесь: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты? Таким образом, если бы эти слова относились к Его Божеству, то было бы некоторое противоречие и много несообразнаго произошло бы отсюда; а если они относятся к плоти, то сказаны основательно и безукоризненно. Нежелание смерти со стороны плоти не служит к ея осуждению; потому что это естественно; а Христос явил в себе вполне все свойственное человеческому естеству, кроме греха, так что заградил уста еретиков. Итак, когда Он говорит: аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия, и: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты, то выражает этим не что иное, как то, что Он был облечен истинною плотию, которая боится смерти, потому что ей свойственно бояться смерти, уклоняться от нея и предаваться скорби. Он иногда оставлял Свою плоть одинокою без собственнаго (Божескаго) содействия, чтобы, показав ея немощь, внушить уверенность в ея (человеческой) природе, а иногда прикрывал ее, чтобы ты знал, что Он был не простой человек. Это могли бы подумать тогда, если бы Он постоянно показывал действия человеческия; равно как, если бы Он постоянно совершал свойственное Божеству, не поверили бы учению о домостроительстве. Посему Он разнообразил и перемешивал и слова и дела, чтобы не подать повода к болезни и безумию ни Павла Самосатскаго, ни Маркиона и Манихея; потому и здесь Он и предсказывает будущее, как Бог, и уклоняется от страданий, как человек.

      7. Я хотел изложить и другия причины и показать из самых дел Христовых, что как здесь Он молился, обнаруживая немощь плоти, так в других случаях молился, имея в виду немощь слушателей; ибо не нужно думать, будто все, что сказано Им уничиженнаго, сказано было потому, что Он был облечен плотию; есть на это и другия причины, о которых я упомянул. Но опасаясь, что вам трудно будет удержать множество сказаннаго, если я прибавлю еще то, что хотел сказать, то закончу на этом речь против еретиков и, отложив остальное до другого дня, снова предложу вам увещание о молитве. Хотя я часто говорил об этом предмете, но необходимо сказать о нем и теперь. Как те из одежд, которыя были погружены в краску только однажды, имеют непрочный цвет, а те, которыя красильщики неоднократно и часто погружали в краску, сохраняют свой цвет неизменным; так бывает и с нашими душами: если мы часто слышим одни и те же слова, то приняв наставление, как бы какую краску, нескоро забудем его. Не будем же слушать невнимательно; нет, подлинно нет ничего сильнее молитвы и даже ничего равнаго ей. Не столько блистателен царь, одетый в багряницу, сколько молящийся, украшающийся беседою с Богом. Как тот, кто в присутствии войска и военачальников, многих вельмож и градоначальников, приблизившись к царю и вступив наедине в беседу с ним, обращает на себя взоры всех и от этого становится более досточтимым; так точно бывает и с молящимися. Подумай, сколь важное дело - в присутствии ангелов, архангелов, серафимов, херувимов и всех прочих сил, простому человеку приступать с великим дерзновением и беседовать с Царем этих сил; с какою это может сравниться честью? И не только честь, но и величайшую пользу доставляет нам молитва еще прежде, нежели мы получим то, чего просим. Как только кто-нибудь поднимет руки к небу и призовет Бога, он тотчас отрешается от всех дел человеческих и обращается мыслию к будущей жизни, представляет небесныя блага и во время молитвы не думает о здешней жизни, если молится усердно. Воспламенится ли в нем гнев, он легко укрощается; возгорится ли похоть, она потухает; станет ли терзать его зависть, она весьма легко прогоняется, и в душе молящагося совершается то же, что, по словам пророка, бывает в природе при восходе солнца. Что же говорит он? Положил еси тму, и бысть нощь, в нейже пройдут вси зверие дубравнии, скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе: возсия солнце, и собрашася, и в ложах своих лягут (Псал. CIII, 20-22). Как при появлении солнечных лучей все звери обращаются в бегство и прячутся в свои норы; так точно, когда молитва засияет, как луч, от наших уст и языка, ум наш просвещается, а все безумныя и зверския страсти прогоняются, обращаются в бегство и скрываются в свои убежища, если только мы молимся усердно, с напряженною душею и бодрым умом. Хотя бы тогда присутствовал диавол, он обращается в бегство, хотя бы демон, он удаляется. Когда господин беседует с рабом, то никто из других рабов и даже никто из имеющих пред ним дерзновение, не посмеет подойти и помешать их беседе, тем более демоны, как оскорбившие Бога и не имеющие пред Ним дерзновения, не могут безпокоить нас, беседующих с Богом с надлежащим усердием. Молитва есть пристань для обуреваемых, якорь для колеблемых волнами, трость немощных, сокровище бедных, твердыня богатых, истребительница болезней, хранительница здоровья; молитва соблюдает наши блага неизменными и скоро устраняет всякое зло; если нас постигнет искушение, она легко прогоняет его; если случится потеря имущества или что-нибудь другое, причиняющее скорбь нашей душе, она скоро устраняет все это; молитва прогоняет всякую скорбь, доставляет благодушие, способствует постоянному удовольствию; она есть мать любомудрия. Кто может усердно молиться, тот богаче всех, хотя бы он был беднее всех; напротив, кто не прибегает к молитве, тот, хотя бы сидел на царском престоле, беднее всех. Ахав был царем и владел безчисленным количеством золота и серебра. Но так как он не возносил молитвы, то ходил искать Илию, человека, не имевшаго ни убежища и никакой одежды, кроме одной только милоти. Что это, скажи мне, ты, имеющий столько сокровищ, ищешь не имеющаго ничего? Да, говорит он; какая мне польза от сокровищ, когда он заключил небо и сделал все это безполезным? Видишь ли, что Илия был богаче Ахава? Как только он изрек слово, царь впал в великую бедность со всем своим войском. О дивное дело: человек, не имевший даже одежды, заключил небо! Но потому он и заключил небо, что не имел одежды; так как он здесь ничего не имел, то и показал великую силу; а как только открыл уста, то и низвел свыше безчисленныя сокровища благ (3 Цар, гл. XVII и XVIII). О уста, имеющия источники вод! О язык, источающий потоки дождей! О голос, производящий безчисленныя блага! Так, постоянно взирая на этого беднаго, который был богат потому, что был беден, будем презирать настоящее и стремиться к будущему. Тогда мы получим и здешния и все тамошния блага, которых да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава ныне и всегда и во веки веков. Аминь.


К предыдущей странице       Оглавление       К следующей странице


Полезная информация: