СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО ИОАННА ЗЛАТОУСТОГО

БЕСЕДЫ О СТАТУЯХ,

ГОВОРЕННЫЕ К АНТИОХИЙСКОМУ НАРОДУ.


К предыдущей странице       Оглавление       К следующей странице


БЕСЕДА ОДИННАДЦАТАЯ.

Благодарение Бога за освобождение от бедствий, ожидаемых вследствие возмущения, и воспоминание о том, что тогда случилось; также против унижающих наше тело, о сотворении человека вообще, и наконец - о воздержании от клятв.

 

      КОГДА подумаю о прошедшей буре и о настоящем спокойствии, то не престаю говорить: благословен Бог, творяй вся и притворяяй (Амос. V, 8), сотворивый свет из тмы (Иов. XXXVII, 15), низводяй во врата ада и возводяй (1 Цар. II, 6), наказуяй и не умерщвляяй (2 Кор. VI, 9); и хочу, чтобы это же и вы говорили всегда и не преставали (говорить): потому что, если Он облагодетельствовал нас на деле, то заслуживали бы мы какого-нибудь извинения, когда бы не воздали Ему даже словами? Посему, увещеваю вас никогда не преставайте благодарить Его: если мы будем признательны за прежние (благодеяния), то, очевидно, получим и другие большие. Итак, будем непрестанно говорить: благословен Бог, давший и нам безбоязненно предложить вам обычную трапезу, и вам без страха внимать словам нашим. Благословен Бог, что мы стекаемся сюда, уже не избегая внешней опасности, но желая слушать (поучение); сходимся друг с другом уже не с робостью, трепетом и опасением, но с великою смелостью и отбросив всякую боязнь. А в предшествующие дни мы были ничем не лучше обуреваемых на море и ежеминутно ожидающих кораблекрушения; всякий день были поражаемы, возмущаемы и колеблемы бесчисленными слухами со всех сторон; всякий день разведывали и спрашивали: кто пришел из столицы? Какие принес вести? Правду или ложь говорит он? Мы проводили ночи без сна, и смотря на город, оплакивали его, как готовый тотчас погибнуть. Поэтому и мы в эти предшествующие дни молчали, от того, что город наш совсем опустел и все переселились из него в пустыни, а оставшиеся были покрыты облаком печали. Душа, совершенно объятая печалью, бывает вовсе не способна слушать. Поэтому и друзья Иова, пришедши и увидев несчастия этого дома и самого праведника сидящим на гноище и покрытым ранами, разорвали свои одежды, восстенали, и сидели в молчании, показывая тем, что скорбящим сначала более всего приятно спокойствие и молчание: да и страдания (Иова) были выше утешения (Иов. II, 13). Поэтому и иудеи, приставленные к глине и плинфоделанию, увидя пришедшего Моисея, не могли внимать словам его от малодушия и скорби своей (Исх. V, 21). И что удивительного, если было так с людьми малодушными, когда видим, что и ученики (Христовы) подверглись той же немощи? После Тайной Вечери, когда Христос беседовал с ними наедине, ученики сначала то и дело спрашивали Его: камо идеши (Иоан. XIII, 36); но когда Он сказал им о бедствиях, имевших немного спустя постигнуть их, о бранях, гонениях, о ненависти от всех, о бичах, темницах, судилищах, ссылках, - тогда душа их, подавляемая, как бы самым тяжким бременем, страхом сказанных бедствий и унынием от угрожающих зол, сделалась наконец безмолвною. Потому Христос, увидя их смущение, укорил их за это и сказал: иду к Пославшему Мене, и никтоже от вас вопрошает Мене: камо идеши? Но яко сия глаголах вам, скорби исполних сердца ваша (Иоан. XVI, 5). Поэтому и мы сначала молчали, выжидая настоящего случая, так как если и намеревающийся просить кого-нибудь, хоть и справедливую просьбу предложить хочет, выжидает однако удобного случая, чтобы найти того, от кого зависит исполнение просьбы, кротким и в добром расположении духа, и при помощи благоприятного случая получить милость; то тем более проповеднику нужно искать удобного времени, чтобы преподать наставление слушателю, когда он находится в добром расположении и свободен от всякой заботы и уныния. Так именно и мы сделали.

      2. И вот теперь, когда вы прогнали от себя уныние, мы и хотим напомнить вам о прежнем, чтобы слово наше было яснее для вас. Что сказали мы о природе, т. е., что Бог сотворил ее не только прекрасною, удивительною и великою, но вместе и слабою и тленною, и положил на ней многие признаки этого, устрояя то и другое для нашей пользы, именно, красотою твари возбуждая в нас удивление Создателю, а несовершенством предохраняя от обоготворения твари, - то же самое можно видеть и на нашем теле. И о нем многие, как из врагов истины, так и из единомысленных нам, спрашивают: почему оно сотворено тленным и смертным?

      Многие из язычников и еретиков говорят даже, что оно и сотворено не Богом: оно не стоит того, чтобы сотворил его Бог, говорят они, указывая на нечистоты, пот, слезы, труды, изнурения, и все прочие несовершенства тела. Но я, если речь уже зашла об этом, скажу, во-первых, вот что: не говори мне об этом падшем, уничтоженном, осужденном человеке; но если хочешь знать, каким Бог сотворил тело наше вначале, то пойдем в рай и посмотрим на человека первосозданного. То тело не было такое смертное и тленное; но как светло блестит золотая статуя, только что вышедшая из горнила, так и тело то было свободно от всякого тления: его ни труд не тяготил, ни пот не изнурял, ни заботы не мучили, ни скорби не осаждали, и никакое подобное страдание не удручало. Когда же человек не сумел воспользоваться благополучием, но оскорбил своего Благодетеля, поверил более демону-обольстителю, нежели Промыслителю Богу, возвеличившему его, понадеялся быть Богом и возмечтал о своем достоинстве более надлежащего, тогда-то, тогда Бог, желая вразумить его уже самым опытом, сделал его тленным и смертным, и связал множеством этих нужд, не по ненависти и не по отвращению, но из заботливости о нем, - чтобы остановить в самом начале злую и пагубную эту гордость и не дать ей пойти далее, но самым опытом научить человека, что он смертен и тленен, и чрез это заставить его - никогда не думать и не мечтать о себе так. Дьявол сказал (первым людям): будете яко бози (Быт. III, 5). Чтобы вырвать эту мысль с корнем, Бог сделал тело человека слабым и болезненным, самою природою научая его - никогда не иметь такой мысли. Справедливость этого весьма ясно видна и из того, что случилось с человеком: он осужден на это наказание уже после того пожелания (быть Богом). И заметь, как Бог премудр: Он не дал умереть (Адаму) первым, но попустил претерпеть смерть сыну его, чтобы он, увидя пред глазами у себя тело тлеющее и разрушающееся, получил от этого зрелища великий урок любомудрия, познал, что (с ним) сделалось, и, хорошо вразумленный этим, отошел отсюда.

      Итак это, как я сказал, весьма ясно видно уже из случившегося (с Адамом); но не менее ясно и из того, что сказано будет затем. Если и при всем том, что тело наше связано такою нуждою, что все умирают, истлевают, согнивают и обращаются в прах пред глазами всех, так что языческие философы сделали одно известное определение породы людей (на вопрос: что такое человек, они сказали: он есть животное разумное, смертное); если, при таком всеобщем признании, некоторые дерзнули обессмертить себя во мнении народа, и тогда как глаза свидетельствуют о смерти, захотели называться богами и почтены были такими: то до какого нечестия не дошли бы многие из людей, когда бы смерть наперед не убеждала всех в смертности и тленности их природы? Послушай, что говорит пророк об одном иноплеменном царе, который дошел вот до какого неистовства: выше звезд небесных поставлю престол мой, сказал он, и буду подобен Вышнему (Иса. XIV, 13, 14). Посмеваясь над ним и указывая на смерть его, (пророк) говорит: под тобою постелют гнилость, и покров твой червь (ст. 11), т. е. ты ли, человек, которого ожидает такой конец, дерзнул так мечтать о себе? И о другом царе, именно о тирском, который так же помышлял и хотел называться Богом, сказано: ты же человек еси, а не Бог, в руце убивающих тя (Иезек. XXVII, 9). Итак, Бог сотворил таким тело наше для того, чтобы с самого начала и совершенно истребить основание идолослужения. И удивительно ли, что это случилось с телом, когда и в душе можно видеть нечто подобное? Смертною, правда, Бог не сделал ее, а допустил ей быть бессмертною: зато подверг ее забывчивости, неведению, унынию и заботам, и это сделал для того, чтобы она, увидя благородство своей природы, не помыслила о своем достоинстве более надлежащего. Ведь если и при всем этом некоторые дерзнули сказать, что душа имеет сущность божескую, то до какого безумия не дошли бы они, когда были бы свободны от этих недостатков? Впрочем, что я сказал о природе, то же скажу и о теле, т. е. что одинаково удивляюсь Богу и потому, что Он сделал тело тленным, и потому, что в тленности его обнаружил собственную силу и премудрость. Что мог Он создать его и из лучшего вещества, это показал в теле небесном и солнечном: создавший эти тела мог бы таким же создать и тело (человеческое); но причина, почему оно создано слабым, заключается в вышесказанном основании. И это нисколько не унижает дивного величия Создателя, но еще более возвышает его: несовершенство вещества особенно и показывает великость и совершенство искусства Того, Кто праху и пеплу сообщил такую гармонию и такие чувства, столь различные и разнообразные и способные так любомудрствовать!

      3. Итак, чем более низким представляется тебе вещество (тела), тем более удивляйся величию искусства (Божия). И ваятелю удивляюсь я не столько тогда, когда он делает прекрасную статую из золота, сколько тогда, когда он из распадающейся глины, силою искусства, может образовать удивительную и невообразимую красоту художественного произведения: там и вещество несколько помогает художнику, а здесь проявляется чистое искусство. Если хочешь знать, какова премудрость Создавшего нас, подумай, что делается из глины: что же другое, кроме кирпича или черепицы? И однако великий художник - Бог из этого вещества, из которого делается только кирпич и черепица, мог устроить глаз, столько прекрасный, что удивляются ему все смотрящие, и сообщить ему такую силу, что он простирается взором на столь великую высоту в воздух, и при помощи небольшого зрачка обнимает столь великие тела, и горы, и леса, и холмы, и моря, и небо. Не говори мне о слезах и гнойной влаге: это произошло из-за твоего греха; но подумай о его красоте, о способности видеть, и о том, как он, проходя такое пространство воздуха, не утомляется и не ослабевает. Ноги, и немного прошедши, устают и ослабевают, а глаз, пробегая такую высоту и такую широту, не чувствует никакого изнеможения. Как он из всех членов для нас самый необходимый, то Бог не попустил ему утомляться от труда, чтобы его служение нам было свободно и беспрепятственно. Впрочем, в состоянии ли какое слово изобразить все совершенство этого члена? И что говорит о зрачке и силе зрения? Если рассмотришь только ресницы глаза, - этот, по-видимому, самый ничтожный из всех членов: и в них увидишь великую премудрость Зиждителя - Бога. Как ости на колосьях, выдавшись вперед на подобие копий, отгоняют птиц и не дают им садиться на плод и ломать еще очень слабый стебель; так и на глазах волоски ресниц выдаются как бы ости и копья, отражают от глаз пыль, сор и все, что беспокоит отвне, и предохраняют веки от повреждения. Увидишь и в бровях не меньше того премудрости. Кто не изумится их положению? Они и не слишком выставляются вперед, чтобы не затмевать глаза, и не углублены внутрь более надлежащего; но выдаваясь сверху, на подобие кровельного навеса на доме, принимают на себя стекающий с головы пот, и не дают вредить глазам. Поэтому-то и волосы у них сплотнились между собою: этою плотностью они удерживают стекающую влагу, и весьма искусно прикрывая глаза, придают им и великое благообразие. И не этому только удивляться можно, но и другому, что не меньше того. Для чего, скажи мне, волосы на голове растут и стригутся, а на бровях - нет? Ведь и это сделано не без причины и не случайно, но для того, чтобы они, спустившись вниз, не затмевали глаз, как это иногда бывает у людей, пришедших в глубокую старость. А кто может постигнуть всю премудрость, являемую в устройстве мозга? Во-первых, Бог создал его мягким, так как он дает истоки всем чувствам; потом, чтобы он не повредился по (нежности) собственной природы, оградил его со всех сторон костями; далее, чтобы, касаясь костей, он не терпел от их жесткости, протянул между ними перепонку, и не одну только, но две, одну внизу под переднею частью головы, а другую вверху вокруг мозгового вещества, и при том первую гораздо тверже последней. Это сделал Бог как по вышесказанной причине, так и для того, чтобы удары, наносимые в голову, не мозг принимал первый, но наперед встречали бы их эти перепонки, и таким образом уничтожали всякий вред и сохраняли мозг неприкосновенным. И то, что покрывающая его кость не сплошная и цельная, но со всех сторон имеет множество швов, - и это опять служит для мозга не маловажным предохранительным средством: с одной стороны, накопляющиеся около него испарения, легко могут чрез эти швы выходить наружу, и таким образом не сдавливают его; с другой стороны, если и будет откуда-либо нанесен удар, то повреждение произойдет не повсеместное. Если бы эта кость была цельная и сплошная, то и нанесенный в одну часть ее удар повредил бы ее всю; но теперь, когда она разделяется на многие части, этого быть не может. Если и случится одной части получить ушиб, то повреждается только та кость, которая лежит близ этой части, а прочие все остаются невредимыми, потому что общность удара разъединяется раздельностью костей и не может простираться на близлежащие части. Вот для чего Бог устроил мозговой покров из многих костей! И как строящий дом полагает наверху кровлю и черепицы, так и Бог положил вверху на голове эти кости, и повелел вырасти волосам, чтобы служить для головы как бы вместо колпака. То же самое Он сделал и с сердцем. Так как сердце у нас главнейший из членов и ему вручено начало всей нашей жизни, в случае же его поражения бывает смерть; то Бог оградил его со всех сторон плотными и твердыми костями, - спереди выпуклою грудью, а сзади плечными лопатками. И с ним сделал то же, что с перепонками (около мозга): чтобы оно, находясь в постоянном биении и трепетании во время гнева и других подобных движений и ударов об окружающие его жесткие кости, не терпело боли от этого трения, Бог протянул тут множество перепонок; и подложил еще легкое, как бы мягкую постель для движений его, дабы оно, ударяясь о нее без боли, не терпело никакого вреда. Но что и говорить о голове и сердце, когда, если рассмотришь и самые ногти, откроешь и в них великую премудрость Божию, - в их виде, свойствах и положении. Можно бы еще сказать и о том, почему у нас не все пальцы равны, и о многом другом, что важнее этого: но для внимательных и из сказанного довольно просиявает премудрость создавшего нас Бога. Посему, предоставив трудолюбивым исследовать эти части с точностью, обращусь к другому возражению.

      4. Многие, кроме вышесказанного, вот что еще возражают: что это такое? Если человек есть царь бессловесных, то почему многие из животных превосходят его и силою, и легкостью, и быстротою? Быстрее человека - конь, терпеливее - вол, легче - орел, сильнее - лев. Что же сказать нам на это? То, что отсюда-то особенно можем мы познать премудрость Божию и ту честь, которой Он удостоил нас. Конь быстрее человека, - правда; но человек может совершать путь гораздо скорее коня. Конь, как он ни быстр и силен, едва пробежит в день двести стадий; а человек, подпрягая попеременно несколько лошадей, может проехать и две тысячи стадий. Таким образом, что тому быстрота, то этому дает ум и искусство, притом с великим избытком. У человека не так крепки ноги, как у коня: зато ноги коня служат ему не меньше своих. Ни одно из бессловесных животных не может подчинить себе другого на свою службу, а человек подчиняет всех их, и при помощи разнообразного искусства, данного ему от Бога, заставляет каждое из животных выполнять наиболее пригодное для него служение. Если бы ноги у людей были так же крепки, как у лошадей, то они были бы негодны для другого, - для того чтобы ходить по местам неудобопроходимым, подниматься на высоты, взлезать на дерева: копыто, как известно, мешает такой ходьбе. Поэтому хотя ноги у людей и слабее, зато они способнее к большему числу полезных движений, и нисколько не терпят от своей слабости, получая услугу от силы коня, а способностью к разнообразному хождению еще превосходят последнего. Далее, у орла - легкие крылья; но у меня есть ум и искусство, посредством которых могу заманивать и ловить всех птиц. Если же хочешь видеть и мое крыло, у меня есть оно гораздо легче орлиного, поднимается не на десять или на двадцать стадий, и не до неба, но выше самого неба и превыше неба небесе, где Христос сидит одесную Бога. Бессловесные на теле у себя имеют оружие, - наприм. вол - рога, кабан - зубы, лев - когти; а у меня Бог устроил не в теле, но вне тела, дабы показать, что человек есть кроткое животное, и что ему не всегда нужно это оружие. В самом деле, часто я слагаю его, нередко и вооружаюсь им. Поэтому, чтобы мне быть свободным и несвязанным, и не иметь надобности постоянно носить оружие, Бог создал его отдельным от моей природы. Мы превосходим бессловесных не только разумною душою, но и по телу имеем преимущество пред ними. И тело Бог создал сообразным с благородством души и способным выполнять ее веления; создал не просто каким-нибудь, но таким, каким ему нужно быть для служения разумной душе, так что если бы оно не было таким, действия души встретили бы сильные препятствия. Это и видно во время болезней: когда состояние тела хоть немного уклонится от надлежащего своего устройства, напр., если мозг сделается горячее или холоднее, то многие из душевных действий останавливаются. Итак, и на теле можно видеть Промысл Божий, - не только из того, что Он вначале сотворил его лучшим нынешнего, и что и нынешнее устроено так ко благу, но и из того, что Он опять воскресит его к гораздо большей славе. Если же хочешь узнать и с иной стороны, какую премудрость Бог явил в устройстве тела, - я скажу то, чему, кажется, постоянно и больше всего удивлялся ап. Павел. Что ж это такое? То, что члены тела превосходят друг друга не одним и тем же, но одни красотою, другие силою. Напр., глаз красив, но ноги крепче его; важна голова, но она не может сказать ногам: не имею в вас нужды (1 Кор. XII, 21). Это же можно видеть и между бессловесными; это же - и во всей жизни. Царь имеет нужду в подданных, подданные в царе, как голова в ногах. И между бессловесными, опять, одни сильнее, другие красивее; одни забавляют нас, другие питают, иные одевают: забавляет павлин, питают куры и свиньи, одевают овцы и козы, трудятся с нами вол и осел. Есть еще такие, которые ничего подобного не доставляют нам; зато упражняют наши силы, напр., дикие звери укрепляют мужество охотников, страхом вразумляют род наш и делают более осторожным, да еще с тел своих вносят не малую дань на врачевание наше. Итак, если кто скажет тебе: что ты за владыка бессловесных, когда боишься льва? Скажи ему, что вначале так не было, когда я был в благоволении у Бога и жил в раю, но как я оскорбил Господа, то и сделался подвластен рабам, впрочем и ныне не совсем подвластен, но обладаю некоторым искусством, с помощью которого и одолеваю зверей. Так бывает и в знатных домах: когда дети, хотя и благородные, не достигли еще совершеннолетия, то боятся многих и из рабов; а когда притом сделают проступок, боязнь их еще более увеличивается. Это надобно сказать и о змиях и скорпионах и эхиднах, т. е. что они страшны нам из-за греха.

      5. Такое разнообразие можно видеть не только в нашем теле, не только в различных состояниях жизни, и не только в бессловесных животных, но и в деревьях. И между ними увидишь, что самое малое имеет иногда преимущество пред большим; и не во всех их есть все, - дабы все они были нам необходимы и из них мы видели многообразную премудрость Господа. Не вини же Бога за тленность твоего тела, но за это еще более благоговей пред Ним и удивляйся Его премудрости и промышлению: премудрости, что в таком тленном теле Он мог выказать такую гармонию; промышлению, что сделал тело тленным для блага души, дабы смирить гордость и низложить высокоумие ее. Почему же, скажешь, Бог не сотворил человека таким вначале? Против этого Сам Он ответствует тебе самыми делами и как бы так говорит самым событием: я призвал тебя к большей славе, но ты сделал себя недостойным дара, потеряв рай; впрочем и после этого Я не презрю тебя, но исправлю твой грех и возведу тебя на небо; для того я попустил тебе столько времени подвергаться гниению и тлению, чтобы в течение долгого времени тверд стал у тебя урок смиренномудрия, и ты никогда не возымел прежней мысли. Итак, за все это возблагодарим человеколюбивого Бога, и за попечение Его о нас воздадим Ему воздаянием полезным для нас же; позаботимся усердно исполнить заповедь, о которой я постоянно беседую с вами. Да и не перестану (беседовать), пока вы не исправитесь; так как не о том забочусь, чтобы только говорить мало или много, но чтобы говорить дотоле, пока не склоню вас. Иудеям Бог говорил чрез пророка: аще в судех и сварех поститеся, вскую мне поститеся (Иса. LVIII, 4); а вам скажет чрез нас: если вы в клятвах и клятвопреступлениях поститесь, то для чего поститесь? И как мы воззрим на священную пасху? Как примем святую жертву? Как приобщимся чудных тайн тем языком, которым попрали закон Божий, тем языком, которым осквернили душу? Если и за царскую порфиру никто не дерзнет взяться нечистыми руками, как же мы примем тело Господне языком нечистым? Клятва - от лукавого, а жертва - Господня. Кое убо общение свету ко тме? или кое согласие с Велиаром (2 Кор. VI, 14, 15)? Знаю хорошо, что вы старались отстать от этого греха, но как каждому из нас самому по себе не легко сделать это, то составим братства и товарищества; и как бедные, когда хотят устроить пир и каждый из них сам по себе не может угостить всех, собираются вместе и в складчину делают пир, так поступим и мы: поодиночке мы беспечны, так составим братства, станем делать друг другу советы, увещания, убеждения, укоризны, напоминания, угрозы, дабы при усердии каждого из нас исправиться всем нам. Как мы лучше видим чужие недостатки, нежели свои, то и будем предостерегать других, а им поручим наблюдать за нами; и совершим это прекрасное состязание, чтобы, так преодолев злую привычку, с дерзновением достигнуть нам этого святого праздника, и с доброю надеждою и благою совестью приобщиться святой жертвы, по благодати и человеколюбию Господа нашего И. Христа, чрез Которого и с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.


К предыдущей странице       Оглавление       К следующей странице


Полезная информация: