Вера и наука по книге «Вера глазами физики»

План.

 I.Введение

 II.Генезис науки Нового времени

1.      Древнегреческая наука.

2.      Христианство, наука, натурофилософия.

3.      Христианское учение о познании.

. III.Философские принципы науки Нового времени

            1.Редукционизм

            2.Секуляризация.

            3.Механическая вселенная.

. IV.Кризис науки Нового времени

            1.Разрыв между рациональностью и истиной

            2.Теория относительности Эйнштейна.

            3.Квантовая механика

                       а. Принцип дополнительности.

                       б. Принцип неопределённости.

                       в. Целостность мира.

V.Итоги открытий XX века.

            1.Инструментализм.

            2.Холизм.

            3.Новый тип рациональности.

VI.Новая наука.

            1.Наука и религия. Возобновление диалога.

            2.Новые принципы научного познания.

            3.Единая теория всего.

            4.Антропный принцип.

VII.Постмодернистская наука.

            1.Науки о сложности.

            2.Философия нестабильности.

            3.Эволюционизм и христианство.

VIII.Вера глазами физика.

            1.Человек.

            2.Знание.

            3.Божество.

            4.Творение.

IX.Заключение.

Темой реферата является анализ книги профессора математической физики и англиканского священника Джона Полкинхорна «Вера глазами физики». Она представляет собой курс так называемых Гиффордсих лекций, за 1994 г, которые традиционно, уже более 130 лет читаются в Эдинбурге, и всецело посвящены проблемам естественной теологии, или, проще говоря, основному богословию. Книга даёт хороший обзор направлений современного основного богословия, но обращена она к достаточно искушенным слушателям, которые были свидетелями и даже участниками коренных перемен в физике, происшедших в XX веке. Так что, понять проблематику книги можно только проследив основные этапы развития науки от её зарождения до наших дней. Этому будет посвящена первая часть реферата.

            Начать можно со случая, который показывает всю серьёзность происходящих в науке перемен. В 1986 году сэр Джеймс Лайтфул президент международного союза чистой и прикладной математики, сделал удивительное заявление: он извинился от имени своих коллег за то, что в течение трёх веков образованная публика вводилась в заблуждение апологией детерминизма основанного на системе Ньютона, тогда как можно считать доказанным по крайней мере с 1960 года что это ошибочная позиция. По словам известного физика Ильи Пригожина: «Есть нечто экстраординарное в том, что кто-то просит извинения от имени целого учёного сообщества за распространение ошибочных идей в течение трёх веков»2.Современная наука имеет очень мало общего с тем, что мы привыкли понимать под словом наука. По словам одного из историков науки: «В науковедческих исследованиях и в общественном сознании сложилось прочное представление о том, что в 70-е году научное знание и соответственно сознание претерпели качественную трансформацию. Преобразования захватили по существу всю науку нового времени, базирующуюся на идеях Декарта, Ньютона и Просвещения. Это понимается как переход к новым видам научного знания и даже как смерть науки»2, Чем же не угодил Ньютон столь уважаемым людям? Давайте взглянем на классическое естествознание со стороны и оценим религиозные и философские предпосылки его возникновения и упадка.

            Очень важно с самого начала определить, в чём разница между основными формами человеческого познания: наукой, религией и философией. Многие думают, что наука максимально противостоит религии, а где-то между ними находится философия. Как ни странно, это не верно. Предмет познания религии превосходит человека, и человек не должен строить каких-то своих конструкций насчёт Бога, а смиренно ждать  опыта встречи с Ним. Предмет познания науки тоже превосходит отдельного человека и учёный должен смиренно следовать за фактами, полученными в результате опыта. Философия же вся состоит из строительства своих абстракций на тему Бога и мира. Таким образом, в самом главном наука и религия едины и противостоят философии. Это особенно заметно при оценке генезиса науки в 16-17 веках. До того времени в качестве научной системы использовалась натурфилософия Аристотеля, которая приводила к искажениям даже в богословской мысли (например, у Фомы Аквинского). Само её название говорит за себя. Вообще, какова была древнегреческая наука? Например, учёные спорили: сколько зубов у женщины, столько же, сколько у мужчины или нет? Все считали по разному, но никто не снизошел до того чтобы просто посчитать их. Древние греки возводили всё знание к некоему высшему началу, с которым оно должно было гармонировать. У Аристотеля наука делилась на 3 вида: Практическая – этика, политика (о том, как жить человеку); Творческая – умение ремесленника сделать статую; и Теоретическая, философская. Физика была частью философии.

            Исходным пунктом науки для Запада стало осуждение Аристотеля в 1227 году в Париже. Это освободило человеческий разум и поиск. В Библии нет развёрнутой космологии и физики. Призыв церкви следовать только Библии освободил разум от пленения прежними авторитетами. Появился эмпирический опыт, то есть проверка утверждений без ссылки на авторитет или какое -  то философское умозаключение. Опыты Галилея, показавшие, что тела падают с одинаковой скоростью независимо от массы, разрушили представления Аристотеля о естественном местонахождении тел, которое было основой его космологии. Закон Бойля о сообщающихся сосудах был внесён в Англии в катехизис. По Аристотелю, природа не терпит пустоты, и все движение объясняется воздействием одушевлённых сущностей, например, полёт стрелы вызывается подталкиваниванием сущностей воздуха. Революционную роль сыграла концепция Ньютона о равномерном инерционном движении, не требующем приложения силы. Большое  значение для становления науки сыграл принцип Оккама (философа XIV в.) – «не следует умножать сущностей без необходимости». Ранее, например, считалось, что кислота обладает своими свойствами благодаря флюиду кислотности. Следуя скальпелю Оккама, наука объяснила эти свойства исходя из простых химических взаимодействий.

            Обнаруживая чудесные математические закономерности лежащие в основе мира, первые учёные исполнялись чувством благоговения перед Богом. Записные книжки Кеплера и Ньютона полны размышлениями о Божием величии. В своём механицизме они противостояли ещё и возрожденческому неоплатонизму (одним из представителей которого был Джордано Бруно), утверждая, что причиной сущего являются не безличные эманации мировой души, а Бог – конструктор, рационально строящий мир по законам геометрии. Ньютон писал: «Бог управляет всеми вещами не как душа мира, а как Господин над всем»[1] Вспомним 1 главу книги Бытия, где говорится о том, что солнце и луна это не небесные сущности, а просто два светильника, две «лампочки»: большая и малая. Христианство вывело Бога за пределы мира, что стимулировало развитие науки. Новое мышление с отходом от религии не имело ничего общего. Но почему в людях науки в 18 – 19 веках преобладал религиозный индифферентизм. Так, что атеизм стал в первую очередь олицетворяться с учёными естественниками (Например, в России – это Базаров, ржущий лягушек).

            Здесь надо сделать отступление и рассмотреть христианское учение о познании Бога и мира. Бога, безусловно, можно и нужно познавать, изучая мир «ибо невидимое Его, вечная сила и божество от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1.20). Но как надо познавать? По учению прп. Максима Исповедника есть два рода энергий, благодаря которым личность проявляет себя для познания: гомогенная и гетерогенная. Гомогенная – это энергия личного общения, через слово. Гетерогенная – это энергия, проявляющаяся через художественное произведение, картины, музыку. Например, рассматривая картины Ван Гога, мы можем уловить личность художника. Но, безусловно, общаясь с ним лично, мы получим более полное представление о его личности. Так и познание Бога может идти путём познания энергий Его творения – мира, и путём личного приобщения к Его нетварным энергиям. Но можно ли узнать художника, подсчитывая частоту употребления в картине разных красок или извлекая из неё только математические сведения о композиции?

            Именно сведение всего многообразия методов познания к редукционизму и обезбожило науку нового времени. Редукционизм как средство анализа сложных объектов путём расчленения их на части и сведения к простым формализующим системам вышел за пределы науки и стал органической частью западной культуры, порождая мощное обратное влияние на науку. Учёные, поражённые тем, что всё можно экономично объяснить естественными причинами, не могли не спросить: «Где же Бог?». Через 100 лет после Ньютона астроном Пьер Лаплас, представляя Наполеону свою космологическую модель Наполеону, получил от него вопрос: «Где же место для Бога?», на что спокойно ответил: «Я не нуждаюсь в гипотезе Бога для моих исследований». Для своего обоснования наука воспользовалась не религией, а философией. Построения Ньютона, Декарта и Лейбница заложили философские основы науки. Ньютон рассматривал успех своей системы как торжество божественного разума, но был редукционистом в богословии. Из-за своего ярого арианства он не получил священства в англиканской церкви. Полноту и сложность Троицы он низводил до рационального монотеизма.

 Декарт тоже начал сомневаться во всём и довёл редукцию до крайнего предела: «Существую ли я?». Наука, по Декарту, возможна, только если субстанция мыслящая отделена от субстанции протяжённой. Как отделить природу от человека? Только если понять предметы природы исключительно через взаимодействие их друг с другом. Горизонтальные отношения «вещь - вещь» заменяют вертикальные «человек - вещь». На первый план выдвигаются такие средства измерения как аксиологический метод и эксперимент, максимально освобождённый от человеческого влияния. Материальный мир, стал, противопоставлен человеку и Богу, всё специфическое отторгается от него. Субъект должен быть одним и тем же. Чем более устранён Бог и человек из процесс наблюдения, тем объективнее знание. Поэтому мировоззрение учёного Нового времени тяготеет к атеизму. Философия нового времени исходила из разделения субъекта и объекта. Человек мыслился как бы стоящим вне потока бытия с неким фотоаппаратом, каким он рационально познаёт реальность. Редукционизм достиг апогея в знаменитом высказывании Лапласа: «Разумное существо, которое в данный момент знало бы все движущие силы природы и взаимное расположение образующих её тел, могло бы – выразить одним уравнением движение и самых больших тел во вселенной, и мельчайших атомов. Ничто не осталось бы скрытым от него – оно могло бы охватить взглядом, как будущее, так и прошлое»1.

 В основе такого жестко детерминированного взгляда лежало убеждение, что атомы, из которых состоит тело подчиняются простым математическим законам. Их движения предопределены и рассматривая их можно, объяснить любое движение. По словам Артура Кёстлера: «С ренессанса Первопричина постепенно переходит с небес на атомный уровень»2. Надо уяснить, что убеждение, что порядок на микроуровне обуславливает порядок на макроуровне, было философским. Ученый не задумывался об истине принципов, а решал практические задачи, но философия незримо присутствовала во всех теориях, и стала предметом обсуждения, только тогда дала сбой, что и произошло в XX веке. Так об этом говорит Николай Бердяев: «Внутри самой науки происходит глубокий кризис. Механистическое мировоззрение как идеал науки расшатано и  надломлено. Сама наука отказывается видеть в природе лишь мёртвый организм. Природа начинает оживать для современного человека»3.

К концу XIX века всем казалось, что здание академической науки уже выстроено. Хотя атомы еще не наблюдались, идеи формулировались путём простой экстраполяции привычных представлений. Атомы мыслились как крохотные биллиардные шарики. «Наука – это просто на просто хорошо натренированный здравый смысл», - утверждал знаменитый биолог Томас Хаксли. Здравый смысл и стал первой жертвой новых научных открытий. Первые изменения произошли в геометрии и математике – сердце методологического инструмента науки. Ранее казалось, что Евклидова геометрия адекватно описывает реальный мир. Но так было только для тех, кто глядел на мир со стороны. Реальные измерения, проведённые Карлом Гауссом между тремя горными вершинами показали, что сумма углов в треугольнике может быть больше 180 градусов. Появление неевклидовых геометрий Римана и Лобачевского ознаменовали разрыв между математикой и физическим миром, или точнее между тем, что рационально, и тем, что истинно.

Ещё больший удар по рациональности нанесло появление частной теории относительности Эйнштейна. Ньютоном постулировалось наличие в мире абсолютного пространства с декартовой сеткой координат общей для всех. Опыт Майкельсона-Морли по измерению движения земли в абсолютном пространстве показали отсутствие такого движения (измеряли скорость света вдоль движения земли и перпендикулярно ему; если бы в первом случае скорость света была меньше, то это показало бы наличие движения, но скорость оставалась неизменной 300 000 км/с). Теория относительности Эйнштейна показала ложность интуитивного представления об абсолютном пространстве. Расстояния относительны, то есть мой метр может быть длиннее вашего, все зависит от скорости с какой вы движетесь. Теория разрушила понятие единовременности – два события могут быть разделены для вас 1 минутой, для меня часом, все опять же зависит от скорости.  В природе существует фундаментальный запрет на скорость больше чем скорость света. При приближении к ней до бесконечности возрастает масса, замедляется время, укорачиваются размеры. Это было подтверждено экспериментально, например часы в самолёте идут немного быстрей, чем на земле. При скорости больше световой произошло бы превращение времени в пространство и наоборот. Уравнения Эйнштейна сплавили воедино пространство и время, энергию и материю (E=mc²).

Тот факт, что ни одно воздействие не может передаваться со скоростью больше световой, привел к новым проблемам. По системе Ньютона, если бы вдруг исчезло солнце, то земля сразу бы перешла на прямолинейную траекторию. Но как это связать с тем, что солнечный свет идёт до земли 8 минут. В 1915 году Эйнштейн создал общую теорию относительности, которая просто смела ньютоновскую механику и теорию гравитации. Гравитация – это проявление искривления пространства-времени. Тела следуют искривленным траекториям, потому что они движутся кратчайшим путём в искривленном пространстве. Теория объяснила многие факты необъясненные в системе Ньютона, например процессию орбиты Меркурия, искажения видимого положения звёзд, наблюдаемых вблизи солнца. Чтобы  уяснить теорию, представим, что мы подымаемся в лифте в космосе. Ускорение лифта – 1g, так что мы чувствуем себя как на земле, понятия ускорения и гравитации идентичны. Если сквозь стенки пролетит пуля, то пока она будет внутри, лифт сдвинется, и она вылетит немного ниже. Нам кажется, что пуля пролетела по кривой, хотя на самом деле для неё это кратчайшее расстояние. С появлением этой теории осталась в прошлом уверенность что, наблюдая что-то извне можно составить полное представление о реальности. Надо в первую очередь исходить из самой реальности. Пространство не статично, оно может скручиваться, деформироваться, искривляться. Вселенная представляет собой гигантскую, замкнутую четырехмерную сферу.

Но наиболее серьёзные потрясения в физике возникли с появлением квантовой механики, которая поместила неопределённость и непредсказуемость в самое сердце мира. Исторически считалось, что структуру материи можно определить по структуре атома. Атом, по Резерфорду, был похож на миниатюрную солнечную систему. В центре – ядро с положительным зарядом, вокруг – электроны с отрицательным. Большой загадкой для физиков было то, что электроны не падают на ядро, ведь положительный заряд притягивает отрицательный, и согласно уравнениям Максвелла электроны должны постепенно терять энергию. В рамках классической механики ответа на этот вопрос не было принципиально. Квантовая механика началась, когда Нильс Бор доказал, что обычные законы не применимы на атомном уровне. Электроны вращаются вокруг ядра без потери энергии, но только по определённым уровням, без промежуточных орбит. Рассчитанные расстояния между «разрешенными» орбитами гармонировали с квантовой постоянной Планка. Открытие этой постоянной Максом Планком тоже опровергало интуитивные представления физиков. Считалось, что количество излучения может меняться сколь угодно плавно. Опыты Планка показали, что изменения излучения идет дискретными порциями, которые он назвал квантами. Это все равно как если бы мы бросали мячик об пол, а он отлетал только на метр, или на два, или на три, но никак не между этими величинами. Так оказались связанными между собой не связываемые вещи: минимально возможная длинна волны и расстояние между уровнями электронов; излучение энергии и вещество атомов.

Дальнейшие разработки привели к выводу, что электронов нет вообще, а есть только кванты энергии. Этот корпускулярно-волновой дуализм можно легко продемонстрировать с помощью простого эксперимента. Если свет освещает экран через две щели, то на экране будут не две полосы, а серия светлых и тёмных полос. Эта картина возникает при наложении двух волн света, которые то усиливают, то гасят друг друга. Но квант света – фотон ведёт себя и как частица, если заменить экран фотопластинкой, то фотон вызовет чёткие изменения в зерне эмульсии. Но картину нельзя объяснить тем, что часть фотонов проходит в одну щель, а часть в другую. Возможное единственное объяснение – фотон проходит через две щели одновременно. Волновые и корпускулярные качества сосуществуют друг с другом. Таков смысл принципа дополнительности Бора – электрон не волна и не частица, а существует в возможности обоих. Это не представимо в рамках здравого смысла. Волна протяженна и неограниченна, частица – локализована. Волна легко разделяется и идет разными путями, у частицы только один путь. Луи де Бройль дал этому явлению математическое описание, а Шредингер вывел свою знаменитую пси-функцию, которая всё же позволяла давать вероятностные предсказания. Например, мы кинули камешек в озеро, побежали волны; частица может оказаться в любом месте волны, так как она реализует все возможные способы движения. Благодаря функции Шредингера мы можем предсказать что-то вроде: на 70% частица здесь, на 20% там, на 10% в другом месте. При эксперименте электрон переходит в детерминированное бытие, причем, так как мы хотим. Если мы хотим увидеть волну, то выберем один эксперимент, если частицу – другой. Это выглядит так, как будто мы сами создаём электрон, и называется – коллапс волновой функции.

Принцип неопределённости Гейзенберга ещё больше углубил пропасть между квантовой и классической физикой. Классическая механика основывалась на том, что движение любой частицы можно изобразить графически, если знать её позицию – местоположение, и момент – скорость с направлением. Исходя из графика, можно было делать предсказания о положении частицы в любой момент времени. Гейзенберг доказал, что в квантовом мире такое невозможно, сам процесс измерения одного параметра искажает другой. Таким образом, наблюдатель опять оказался включенным в эксперимент. Многие относили неопределённость только к несовершенству средств наблюдения. Эйнштейн предложил гипотетический эксперимент, позволяющий обойти этот принцип и определить позицию и момент электрона. Предлагалось провести измерения у взаимодействующих перед этим электронов, тогда хотя бы для одного из них модно было бы определить момент без измерения (зная момент другого). Но результаты полностью подтвердили принцип неопределённости. Более того, они позволили обозначить еще одно свойство квантового мира – целостность. Две частицы, находясь на расстоянии, остаются связанными между собой. Эта связь не ограничена расстоянием, так как взаимодействие осуществляется быстрее скорости света. По словам физика Дэвида Бома: «Квантовой теории присущ фундаментально новый тип нелокальной взаимосвязи, который можно определить как непричинную связь удалённых друг от друга элементов»1. Квантовая физика отошла от понимания мира как совокупности объектов. По словам физика Пола Дэвиса: вселенная «это подвижная единая ткань, состоящая из всплесков энергии, и ни одна из этих частей не существует независимо от целого, а это целое включает и наблюдателя». А так Пол Дэвис резюмирует итог квантовой физики: «Большое и малое, глобальное и локальное, космос и атом – все это взаимосвязанные и неразделимые стороны одной реальности…Старая идея редукционистов о том, что вселенная  - это просто сумма своих частей отвергнута современной физикой. Вселенная обладает единством гораздо более глубоким, чем простое выражение однородности. Это единство подразумевает, что, не располагая всем, нельзя вообще ничего иметь»2.

Квантовая теория – наиболее успешная за все время существования науки. Она объяснила структуру атома, радиоактивность, химические процессы. За 30 лет напряженной работы мысли, в 60ые годы появилась общая теория материи. Но какова реальность мира квантов? Какую онтологию он предполагает? Эти вопросы остались без ответа. Более чем когда либо были подвергнуты сомнению разумное устройство мира и возможность его познания. Основой прежней науки была скрытая уверенность, что мир рационально постижим. Недостаток был в том, что эта вера была скрытой и базировалась не на Боге, а на философии. Открытия XX века уничтожили понятие мира описываемого рационально. Какие же изменения произошли в умах учёных людей относительно реальности своего предмета. Мнения разделились, в общем, то на две группы.

Первые отвергли способность человека адекватно познавать внешний мир. Наука даёт результаты, что ещё надо? Зачем заниматься онтологией? По словам Нильса Бора: «квантовая механика это лишь инструмент для извлечения предсказаний и её задача это не выяснить что такое природа, а только что мы можем об этом сказать»3. Такая позиция носит название прагматизма, позитивизма или инструментализма. Так сказать, там, где реалисты видят в теории путеводитель по реальному ландшафту, инструменталисты видят поваренную книгу с рецептами. Удивительно,  как эти людей похожи на религиозно индифферентных ученых позитивистов XIX века. Сюда же входят ученые, ищущие параллели квантовой неопределённости в восточных учениях об иллюзорности материи и тонких взаимосвязях между целым и его частями. Фритьоф Капра с книгой «Дао физики» и Гари Зукав «Танцы мастера Ву Ли» это лидеры этого направления. «Электрон не имеет объективных качеств независимо от моего разума»4, пишет Капра. «Мы не только влияем на реальность, мы и сами её создаём»1, эти слова Гари Зукава ясно показывают какой смертельный удар науке наносит распространение такой философии. Наука основывается на том, что есть познаваемый мир вне нас. Философия, как выяснилось, не может дать прочного основания для такой уверенности.

По словам историка науки Яна Барбура: «Азиатская традиция говорит о недифференцированном единстве. Но целостность и единство, которое показывает современная физика весьма дифференцировано и структурировано, оно подчиняется точным константам, принципам симметрии и законам сохранения»2. Это высказывание очень важно, так как характеризует новый тип рациональности возникший в современной науке. Последователь Аристотеля видел мир как огромный организм. Последователь Ньютона – как огромную машину. У квантового мира нет адекватной картины, которую можно представить, но это не означает его иррациональности. Новый тип рациональности требует не чувственного представления, а интеллектуального понимания. Такие учёные как Эйнштейн, Планк, Гейзенберг, Бом, Вайнберг, Салам, Хокинг, Дэвис и т.д. руководствуются верой реальность мира и доступность его познанию.

Классическая физика давала простор ля философских построений о нереальности внешнего мира. Исключительно эмпирические методы исследования не давали полного представления о реальности, что чувствовалось многими мыслителями-идеалистами. С открытиями в мире субатомных частиц исследователи были поражены, во-первых, причинной несвязанностью, а во-вторых, удивительной симметрией, с какой недетерминированные взаимодействия слагаются в единую картину мира. Эта симметрия не может быть навязана миру нашими представлениями, так как она глубоко скрыта и может быть выявлена только с применением сложнейшего математического аппарата. Совпадения свойств природы с конкретными математическими выражениями оказывается иногда совершено неожиданными. Это лишает почвы тех, кто отрицает существование реального упорядоченного мира. Мир дан нам не только как грубый факт, но и как глубинная структурированность, красота и разумность (логосность).

По словам авторов книги «Душа науки»: «Самый благоприятный результат новой физики это оживление диалога с метафизикой.… Ранее физика отвергала метафизику и религию как красивые сказки. Но сейчас физики оказались вовлечены в размышления о природе вещей»3. Много серьёзных учёных выпускали книги с рассуждениями о роли религии и философии в их работе. Особенно выделяется из них Вернер Гейзенберг, который писал о том, что религия играет всеобъемлющую роль в жизни общества. Формы культурной жизни создаются религией, и естествознание должно только соотносится с ней. Он выделяет два фокуса, в которые взаимоотношения науки и религии выступают особенно чётко: начало науки в 17 веке, и фундаментальные изменения в 20 веке.

В статье «О возможностях соотнесения науки и религии» исследователь Л.А.Маркова выделяет 3 причины, по которым религия более удобна ученым, чем философия:

«1. Философия ставит исходные начала под вопрос. Ученым нужна устойчивость. Это существенно для нормального научного исследования.

  2. Ученый относится к миру так, как он есть. Ему важно знать, что это не мираж. Вера в существование мира, как сотворённого помогает учёному.

  3. Учёному важно, чтобы мир не был хаосом. Быть уверенным в гармоничности мира – важно для самого существования науки»4

Ставший верующим физик Пол Дэвис пишет: «Это может показаться странным, но у меня создаётся впечатление, что наука указывает нам путь к Богу с большей уверенностью, чем это делает религия»5. Что же стоит за этим, конечно, опрометчивым утверждением?

Квантовая механика произвела революцию в знании. Были вскрыты тесные связи между науками, считавшимися обособленными (например, между физикой и химией). Теория большого взрыва и расширяющейся вселенной (Фридмана, Хаббла, Гамова) показала, что в первые микроскекунды, решающие для своего существования вселенная жила по квантовым законам. Это дало возможность строить теории о причинах большого взрыва (теория инфляции Алана Гута). Природа изучаемых объектов стала настолько сложной, что старый принцип верифицируемости перестал быть универсальным принципом научного познания. Этот принцип, распространенный наукой за пределы своей области, являлся главным аргументом атеизма – то, что не может быть, подтверждено экспериментально не существует. Сейчас в науке главную роль получила творческая интуиция, чувство, что природа предпочитает красивые решения. Однажды в беседе с Эйнштейном Гейзенберг заметил: «Если природа приводит нас к математическим выражениям необычайно красивым и простым…которые раньше не встречались, то мы невольно воспринимаем их как истинные», затем Гейзенберг пустился в рассуждения о «почти пугающей простоте и цельности соотношений, которые природа раскрывает перед нами»1. Если теория может просто и красиво объяснить то, что ранее было сложным и открывает дорогу к новым построениям, то она не отвергается из-за, по видимости неблагоприятного эксперимента. Стратегия скептицизма не плодотворна для научного исследования.

С начала 70-х годов в области экспериментальных наук отмечается тенденция возврата к геоцентризму. Крупные учёные из Принстона, Пасадены и других центров ядерных исследований приходят в результате изучения фундаментальных структур исследуемых законов к утверждению об их связи с «Высшим началом», или «Высшим разумом». Это явление получило название «принстонский гнозис». В современной физике происходит изменение языка науки, его уподобление языку литературы и музыки, так как абстрактные математические принципы невыразимы на механическом языке прежней науки, а выразимы только на языке поэзии. Появляются такие книги как: «Физика для поэтов», «Физика как либеральное искусство» и т.д. Таким образом, создаётся понятийное поле для диалога науки и религии, чего не было раньше: науке отделялась своя сфера, религии – своя.

Тон в современной физике задают две концептуальные схемы: теория великого объединения и супергравитация. Теория великого объединения объединяет известные в природе 4 взаимодействия: электромагнитное, слабое и сильное ядерные, и гравитацию на основании симметричных калибровочных полей, совершенно абстрактных, но позволяющих находить реальные симметрии в физическом мире. Один из физиков сказал об этом так: «Словно Творец сказал сам себе: «мне так нравятся красота и симметрия! Прекрасно если повсюду воцарится калибровочная симметрия. Да будет так! Но что я вижу? Попутно возникло новое поле, назовём его гравитация»»2. По убеждению физиков, все взаимодействия существуют лишь для того, чтобы поддерживать в природе некий набор абстрактных симметрий. По мере объединения взаимодействий физики открывают новые элементарные частицы, существование которых проверяется экспериментально. По словам астрофизика Фреда Хойла: «Открытие каждой новой частицы, будь то W+  или Z0, выявляет неожиданные архитектурные конструкции, прекраснейшую математическую гармонию: законы физики отражают такую упорядоченность и взаимосвязь, что почти невозможно не думать о заранее начертанном плане»3.

Концепция супергравитации позволила сформировать самую элегантную из всех гипотез о сущности мироздания. Мы живём в одинадцатимерном пространстве. Четырехмерный мир чувственных восприятий дополняется семью невидимыми пространственными измерениями, которые проявляются как известные нам взаимодействия. Это выглядит не так фантастично, если вспомнить, что общая теория относительности Эйнштейна описывает гравитацию как искривление пространства-времени. Из теории супергравитации следует, что существует только свёрнутое определённым образом пустое одинадцатимерное пространство. То есть мир построен из ничего, наделённого структурой.

Объединение этих двух концепций стало бы «Единой теорией всего, в которой все объекты и процессы описывались на основе одного математического принципа»1, как сказал английский физик Стивен Хокинг в лекции «Виден ли конец теоретической физики».

Физиков поражает экономность природы. Минимальный набор фундаментальных взаимодействий дает такой интересный и сложный мир. Английский физик Юан Сквайрс, задавшись вопросом: «Живём ли мы в самом простейшем из возможных интересных миров?», пришел к выводу что вселенную, в которой имеется в той или иной форме жизнь нельзя построить на основе взаимодействий и полей с более простыми свойствами. Это означает, что в новой физике начался процесс возврата к геоцентризму. Это обычно формулируется как антропный принцип.

Английские астрофизики Бернар Карри Мартин Рис обнаружили, что существование сложных систем критически зависит от численного значения фундаментальных констант определяющих масштаб физических явлений: скорости света, массы субатомных частиц, элементарного заряда. Например, звёзды представляют собой поле битвы 4 взаимодействий. Гравитация стремится сдавить их, с ней борется электромагнитная энергия, создавая внутреннее давление, сама энергия высвобождается в ходе ядерных процессов, управляющихся сильным и слабым ядерными взаимодействиями. Вычисления показывают, что изменение любого из взаимодействий всего лишь на 10 в минус сороковой степени его величины, повлекло бы за собой катастрофу для звёзд. Особенно интересны совпадения, происходившие при большом взрыве, давшем начало нашей вселенной. Гравитация сжимает вселенную, но она расширяется под действием силы большого взрыва. Измерения показывают, что будь сила расширения чуть ниже, произошел бы коллапс вселенной, чуть выше – вещество давно бы рассеялось. Таким образом, сила взрыва почти с невероятной точностью соответствует её гравитационному взаимодействию. Это был взрыв совершенно определённой силы, происшедший весьма прихотливым образом.

 Ещё более поразительна роль в образовании вселенной спонтанных нарушений симметрии. Рождение любой частицы вещества обязательно сопровождается рождением античастицы. Если бы на ранних стадиях расширения вселенной количество вещества и антивещества совпадало, то уже на первой секунде она бы аннигилировала в огненную сферу, лишенную атомов. «Случайная» флуктуация спасла вещество от полного уничтожения. Виной флуктуации стал фундаментальный разбаланс сил природы ответственный за распад определённых частиц. Христианский историк науки Стэнли Яки так формулирует ряд научных открытий подтверждающих существование Бога Творца:

1.      «Мир сотворён из ничего.

2.       Мир реален.

3.       Мир сотворён по выбору, мог быть иным.

4.       Мир не необходим в своём бытии.

5.       Мир специфичен.

6.       Мир причинно обусловлен.»2

Характерной особенностью научного исследования последнего времени является полный отход от редукционистских методов познания. В центре внимания учёных оказывается сложность систем, нелинейные процессы, возникновение порядка из хаоса. Эволюционный способ рассмотрения явлений, характерный для биологии, начинает активно использоваться в физике, химии, а так же в обществознании и когнитивных науках. Научное сознание претерпевает качественную трансформацию. Уже можно говорить о том, что в XXI веке такие направления новой науки как: синергетика (познание и объяснение сложного) и неравновесная термодинамика будут играть ведущую роль в человеческом познании. Новое научное сознание сформировалось в противопоставлении модернистскому сциентизму и классической науке. Так формулируются направления этой критики: «Отрыв субъекта от объекта; логоцентризм, приводящий к игнорированию интуиции и воображения; неадекватное, упрощённое понятие об объекте; отсечение от субъекта познания ценностных характеристик; игнорирование особенного; противопоставление науки и религии»1.

Мощным фактором распространения нового сознания являются экологические проблемы. Природа в полной мере испытала на себе формулу: «Знание - сила». Старая наука привила человеку взгляд на мир как на атомистический мир обратимых линейных процессов. Этот взгляд переносился на человека (человек-машина), на социологию (деньги-товар-деньги), историю (концепция прогрессизма). Философ науки Дэвид Гриффин выразил всеобщее настроение в словах: «Продолжение модернизма несёт в себе значительную угрозу жизни человечества на планете»2. Ранее, это были призывы одиночек, сейчас, успехи науки позволяют считать тотальный детерминизм ненаучным. Изучение реальных сложных систем показало, что порядок и беспорядок тесно связаны по принципу дополнительности, фундаментальной характеристикой мироздания является хаос и нестабильность, в которых в результате спонтанных флуктуаций выкристаллизовывается порядок. Даже малейшее вмешательство человека в природу приводит необратимым последствиям. В статье философия нестабильности физик Илья Пригожин пишет: «Признание нестабильности – не капитуляция, напротив – приглашение к новым экспериментам и теоретическим исследованиям, принимающим в расчет специфический характер этого мира. Следует лишь распроститься с представлением, будто этот мир – наш безропотный слуга. Мы должны с уважением относиться к нему. Мы должны признать, что не можем полностью контролировать окружающий нас мир нестабильных феноменов, как не можем контролировать социальные процессы…наше знание всего лишь небольшое оконце в универсум»3.

В настоящее время происходит постепенное сближение мира науки и мира художественного творчества на основе общности языка. Вера никоим образом не противопоставляется знанию, а рассматривается как одна из форм познания. По словам  философа науки Б. Де Сантоса: «Научность знания обеспечивается его способностью вступать в диалог с другими видами знания»4. В постмодернистской науке традиция стала восприниматься позитивно, как воплощение базовых истин.

Но беспокойства христиан не может не вызвать то факт, что постмодернистская наука зачастую считает наиболее созвучной ей восточную традицию дзэн-буддизма и даосизма, с её принципом сочетания противоположностей (порядка и хаоса) и целостности мира. Христианская традиция тоже содержит богатейшее учение о целостности мира, да и как показывалось выше, восточная  концепция иллюзорности мира полностью не соответствует современной научной картине мира. Вероятно, даже, что новые открытия, показавшие высокую степень структурированности мира, были санкционированы Богом, как препятствие на пути восточной экспансии. Суть конфликта лежит гораздо глубже. Множество образованных людей смотрят на христианство со смутным опасением. Деятели движения Нью Эйдж, принимающие активное участие в формировании новой науки, обвиняют христианство в том, что оно явилось причиной появления бесчеловечной, механистической науки. В этом видят коренной порок христианства, в отличие от мудрого востока. Мы уже говорили о том, что только измена христианству сделала науку нового времени такой бесчеловечной.

 Гораздо серьёзнее стоит вопрос об отношении христианства к принципу эволюционизма. Этот принцип является основополагающим для современной науки. Принцип развития мира от простого к сложному подтверждают множество открытий, начиная с теории большого взрыва. Классическая наука отрицала эволюцию в принципе. Статичный мир Лапласа не мог иметь истории. Бог классического деизма был как бы космическим тираном раз и навсегда сотворившим все актом божественной воли, самостоятельное развитие мира не допускалось. Конфликт очевиден, почти все пишущие о соотношении современной науки и христианства говорят о косности и догматизме последнего и об открытости первой. Выше мы говорили, что появление науки произошло именно благодаря открытости христианства. А вопрос является ли Бог классического деизм Богом христианской традиции, и удовлетворяет ли христианское представление о мире и Боге последним достижениям науки детально разбирается в книге Джона Полкинхорна «Вера глазами физика»     

       В этой книге Полкинхорн показывает, что человеку вовсе нет нужды выбирать между древней верой, а современным знанием. «Для меня символ веры не есть требование интеллектуальной капитуляции для принятия необоснованных утверждений; напротив, он представляет краткое изложение прозрений и жизненного опыта, накопленного веками становления церковной истории»1. Полкинхорн характеризует свой подход как мышление снизу-вверх (bottom-up thinking), то есть осторожная оценка действительности, и выяснение, до какой степени традиционное христианство может выдержать критическое изучение веком науки. Богословие должно быть разумно обосновано Это не просто набор поучительных историй, обосновывающих наши жизненные установки, это истина. Свою книгу Полкинхорн строит как толкование на символ веры. Мы разберём первые 4 главы, содержащие все основные вопросы по соотношению науки и религии.

 Первая глава называется человечество. Выше было много сказано о том, что современная наука возвращается к человеку, определяя ему центральное положение во вселенной. Полкинхорн сразу говорит о том, что материализм не может быть мировоззрением любого уважающего себя учёного. «Лунный ландшафт редукционизма науки отрицающей всё кроме материи не место для обитания людей. Материализм бросает вызов нашему разуму и объявляет не заслуживающим внимания наиболее значительное событие в истории космоса - осознание вселенной самой себя».2

Чтобы наука была возможна, человек должен обладать рациональностью и свободой воли, отрицая это, мы отрицаем науку. До того как будет кем-нибудь доказано, что наше существование можно свести к физическому процессу, нет нужды укладывать наше мировоззрение в прокрустово ложе упрощений. Необходим широкий и многозначный взгляд на человеческую природу. Например, что означает человеческое стремление к безграничному постижению, упорный отказ от признания своей ничтожности. Это свидетельствует о том, что человек духовен, открыт сигналам трансценденции.

Это не значит, что мы должны отрицать эволюционное происхождение человека из животного. Надо понять, что в человеке возникло что-то новое. Доказательства неодарвинистов слишком часто похожи на утверждение: «Это так, потому что именно так оно должно и быть». Синтетическая теория эволюции никак не объясняет, почему появляются многоклеточные животные, хотя и одноклеточные чувствуют себя неплохо. Почему возрастает сложность? Сложности, возникающие у неодарвинистов с появлением человеческого мозга настолько велики, что «разумнее взять его появление как контрпример утверждению, что естественный отбор объясняет всё»3.

Как и когда ментальное в человеке связывается с материальным? Полкинхорн рассматривает различные типы редукционизма: материалистический – мозг производит мысль, и идеалистический – мысли производят реальность. «Но первое совершенно не в состоянии преодолеть пропасть между разговорами об активности нервной системы и простым опытом постижения прекрасного, а второе – объяснить наше столкновение с реальностью физического мира, часто столь удивительного и нелогичного»4. Остаются еще две концепции взаимоотношения ментального и телесного: эволюционизм – ментальное развилось  вместе с материальным в ходе эволюции, и дуализм – ментальное - это отдельная субстанция помещённая Богом в физическое тело. Полкинхорн однозначно выбирает первый вариант, но не похожий на построения неодарвинизма, которые боятся возврата к Декартовому дуализму, когда душа – это истинная сущность, а тело – бренная оболочка. Это такой же редукционизм выражающий неадекватное отражение взаимоотношений Бога со своим творением «в Декартовой вселенной животные сведены до уровня машин»1. Христианство предлагает более глубокое понимание соотношения телесного и душевного.

Собственной концепцией Полкинхорна является взаимодополняемость и открытость. «Думая о ментальном и материальном, взаимодействию (действие воли на тело и действие лекарств не наше умственное состояние) и качественному различию (нервная деятельность и восприятие прекрасного). Это очень напоминает корпускулярно-волновой дуализм квантового мира»2. Двухаспектный монизм предполагает, что есть только один материал проявляющий себя по разному. Ключ лежит в радикальной неопределённости основного материала предполагаемый современной физикой, свободной от механистического взгляда. Наиболее перспективное направление в исследовании эволюции ментального Полкинхорн видит в динамической теории хаоса, исследованиях развития сложного из простого. Этот процесс предусматривает в себе определённую открытость для ввода информации извне, которые являются не разрывами в процессе, а фундаментальными характеристиками самого процесса: «Процесс непрерывен от начала и до конца. Природа вся едина, это хитон без швов.…Если рука Божия распознаётся в этом продолжающемся творении, нужно искать её не в отдельных эпизодах внедрения  в мир, не в разрывах в процессах, а в самих процессах».3

Надо сказать, что здесь самое туманное место в его рассуждениях. Динамическая теория хаоса – почти не разработанная в науке область, так что ничего определённого тут сказать нельзя. «Все это оставляет фундаментальную проблему сознания глубоко таинственной…Возможно пройдут века, прежде чем мы сможем заглянуть за этот интеллектуальный  горизонт».4 Мне кажется, что Полкинхорн больше всего хочет именно оставить горизонт для научных исследований. Он как бы говорит: «не надо думать, что отказ от неодарвинизма обязательно ведёт к дуализму. Христианство может предложить более глубокое понимание, а перспектива разработки динамической теории хаоса позволяет раскрыть механизм образования сознания, где информация сверху не будет насильственным вмешательством, а требованием самой самоорганизующейся структуры».

В главе 2 «Знание», являющейся толкованием на слово «Веруем», Полкинхорн более определён. Наука и богословие – это интеллектуальные родственники. Ключевым здесь является определение: «Верить, чтобы понимать». Позиция доверчивости, как и крайнего скептицизма – неплодотворны. Ещё Лаплас прекращал все разговоры о метеоритах словами: «Не хочу слышать об этих сказках». История  развития науки убедительно показало опасность скептицизма. «Линейный взгляд на знание не работает даже в математике, знание стало интеллектуальным приключением».5 Учёные верят в существование кварков, хотя частицы с дробным зарядом не наблюдались, но теория кварков позволяет объяснить явления, которые в ином случае необъяснимы. «Наш доступ в мир кварков ограничен принципом неопределённости, и если мы требуем Ньютоновой ясности, то надо забыть о мире кварков… Мы должны принимать сокрытость мира, как часть его природы и не навязывать ему свои представления»6.

Богословы так же не должны создавать теории о Боге и потом наполнять их содержанием. Для учёного и богослова акцент делается на первенстве объекта познания. Апостолы видели, слышали и осязали Истину, её не установил для них авторитет. Откровение – это не навязанная догма, а рассказ очевидцев о встрече с Богом. Писание и Предание – это концентраты духовного опыта. Понимание – это чувство интеллектуальной удовлетворённости картиной. В этом смысле только появление единой теории материи дало такое понимание, ранее было только множество данных наводящих на размышление. В христианстве была проделана такая же работа в деятельности вселенских соборов от Никеи до Халкидона. Понимания можно достичь и без детальных объяснений, что тесно связано с понятием веры. Многие идеи осеняли творцов квантовой механики совершенно неожиданно, они инстинктивно чувствовали верность своей мысли без детального анализа. Вера не есть слепое следование догмам, а именно такое понимание, озарение что Бог просто необходим для приемлемого понимания мира.

 Отличие в том, что вера в кварки не задевает моего образа жизни, а вера в Бога требует его перемены. И глубоко верны слова Лейбница: «Если бы геометрия так же сталкивалась с нашими страстями и интересами как этик, то мы бы оспаривали и попирали её ничуть не меньше».1

Вера не есть область только чувств. Есть причины для веры лежащие вне поведенческих структур. Природная красота и баланс, обнаруженные в основных структурах космоса, привели к возрождению естественного богословия как основы веры в Бога. Сегодня ситуация в науке такова, что «собственно богословие без естественного богословия попадает в гетто отрезанное от знания физических основ творения».2 Наука и богословие сегодня должны объединиться в противостоянии постмодернистскому реляционизму, утверждающему что «истина хороша когда веришь», и движению нью-эйдж, разрушающему науку.

Так определяет Полкинхорн сущность своего предмета: «Современное естественное богословие не занимается отдельными событиями, происходящими в процессе развития мира (оно не утверждает, что только при непосредственном вмешательстве Бога из материи могла возникнуть жизнь), а рассматривает основные законы лежащие в основе этого процесса (антропный принцип)…Современные открытия связаны с устройством мира, где необходим тончайший баланс всего лишь для вероятности того, что вселенная может сформироваться в результате эволюции».3

В 3 главе, которая называется Божественность, Полкинхорн в первую очередь стремится разрушить представление о Боге как космическом тиране, вера в которого исключает реальность становления мира, и раскрывает христианское учение о Боге самоумаляющим себя перед сотворённым Им миром.

Современные научные открытия наиболее отчётливо показали, что вселенная указывает вовне себя. Теория всего – которая, как предполагается, ответит на все вопросы, сама будет более похожа на вопрос, чем на ответ. По словам Стивена Хокинга: «Даже если существует только лишь одна теория объединения – это лишь набор правил и уравнений. Что же тогда даёт топливо для уравнений и делает так, что вселенная описывается ими».4 Материализм, объясняющий красоту и симметрию конструктами человеческого разума – это гротескно убогий взгляд на реальность. Теизм объясняет намного больше.

Основной вопрос этой главы – это отношения неизменного Бога и изменчивого творения, а конкретнее Бог и время. Классическое определение принадлежит здесь блаженному Августину: «Бог не видит по частям…, он видит всё сразу».5. Здесь прослеживается определённая концепция совершенства: вовлечение Бога во время предполагает умаление Его совершенства. «Но так же, как в физике мы можем представить равновесие не просто стационарного состояния, но динамичного исследования палитры возможностей, так и совершенство может пониматься динамически: не в отсутствии изменений, а в совершенном соответствии в каждый последующий момент, совершенство музыки, а не статуи».6. Но верно и то, что тот Бог, который обречен, реагировать на события, по мере того как он случаются не настоящий Бог. Только Бог видящий всё сразу способен давать благо творению.

Бог классического теизма воспринимался как ученый, строящий диаграммы космических процессов, смотря как бы из внешнего вечного измерения. Он описывал детерминированный лапласовский мир, в котором на самом деле не было разницы между прошлым и будущим. Это не  мир, в котором живут люди, и не мир, описываемый современной наукой. Наука достигла понимания того, что временные события не могут быть познаны вневременно, они должны быть поняты как они есть. Отрицание реальности процесса ведёт и к отрицанию личных взаимоотношений «ибо делает знание Бога о нас подобным нашему знанию исторических характеров, а неразвивающемуся знанию наших друзей».1 Божественная бесстрастность не должна пониматься как холодная изоляция от творения, как говорил Фома Аквинский: «Иметь отношения с Богом – реальность для творений, но иметь отношения с творениями не есть реальность для Бога».2 Библейская история завершающаяся воплощением Бога есть история вовлечённости и сопереживания Бога творению. Но Бог не должен быть побеждён страданием, Он воскрес, и  в этом – основание нашей надежды.

Признание имманентности Бога это не безличный пантеизм. Концепция Божественного самоумаления в творении абсолютно отличного от себя мира. Либеральное богословие процесса представляет Бога сопереживающим, но бессильным что-либо изменить. Это другая крайность. «Властные манипуляции Бог тирана (мужская модель), сменяются женской моделью, манипуляцией убеждением: «Делай, что тебе хочется, но если ты будешь делать так-то, то ты меня расстроишь»».3

Цель Полкинхорна – избежать этих крайностей. Суть его концепции в том, что Бог активно вводит информацию в открытую историю мира. Бог уважает целостность других и скрыто участвует в ходе непредсказуемых процессов. «Божественное провидение не может быть выделено из происходящего так, что одно событие приписывается Богу, а другое нет. Все факторы сплетаются в одну ткань событий…участие Бога является составной частью нашей свободной воли».4

Четвёртая глава называется «Творение». Является ли материя только пассиввным объектом, или она наделена способностью к становлению. Некоторые думают, что если материя может развиваться сама, то Бог не всемогущ. Но Полкинхорн утверждает: «Божья воля не капризна. Она неизменно состоит в даровании творению свободы. Бог – антитезис своевольному магу, но Он так же и Личность, и от Него можно ждать определённых действий в некоторых ситуациях».5

Современному мировоззрению свойственно понимание мира как процесса с всё возрастающей сложностью. Это не входит в противоречие с концепцией творения из ничего. «В доктрине творения из ничего христиане заменили представление об иррациональной слепой случайности на понятие недетерминированной возможности быть».6 Основные проблемы возникают с христианским понятием creatio continua (продолжающегося творения), то есть с действием Бога внутри процесса эволюции. Вселенная должна создавать себя в рамках Божественного провидения, которое действует не по принципу причинно-следственной связи, а по принципу ввода информации в самоорганизующиеся системы. Место для ввода информации оставляет непредсказуемость присущая хаотическим системам. «Божественный дар «свободы» творению выражается в бережном отношении Бога к целостности процесса».7. Еще преп. Максим Исповедник говорил о естественной воле присущей даже неодушевлённым предметам.

В вопросе о creatio continua необходимо лавировать между властью космического Тирана и безразличием деистического Наблюдателя. Господь сотворил небо и землю. Небо не есть что-то внешнее по отношению к земле, а цель земли (Стасис в космологии прп. Максима Исповедника). Мир без трансценденции, без неба – это детерминированный, лапласовский мир, в котором не происходит ничего нового. Современная наука вовсе не обрекает нас на существование в таком мире. Небо – это не Бог, а арена Божественной икономии. Это полностью согласуется с физической концепцией открытости процесса. Полкинхорн пишет: «Если верить космологическим рассуждениям, то очень рано в истории космоса имела место последовваттельность событий, в ходе которых ныне действующие силы природы кристаллизировались при выходе из состояния с высокой степенью симметрии и единства. Этот процесс называют спонтанным нарушением симметрии. Баланс между возникшими силами зависит от информационно-подобного действия бесконечно малых «спусковых механизмов», которые направили процесс по данному пути. Если бы они вышли за определённые узкие пределы, во вселенной не могла бы появиться жизнь, основанная на углероде. Нет ничего невероятного, что часть творческой активности Бога состояла во введении этих отношений в антропные границы. Это не возврат к Богу «белых пятен». Суть в том, что мы рассматриваем возможность следующую из существенно открытого характера физического процесса, а не из заплат на сегодняшнем человеческом невежестве».1

Бог наделил тварь способностью к подлинному становлению, вспомним слова «да произведёт земля» из первой главы книги Бытия, но он не безразличен к своему творению, а поддерживает его своей надёжностью, которая оказывается целью творения. Таков общий смысл рассуждений Полкинхорна.

Цель книги Полкинхорна – развеять те карикатурные построения, которые пытаются выдать за христианское богословие противники христианства. Он показывает, что вера в традиционные христианские догматы не закрепощает ищущую мысль, а даёт ей новые горизонты познания. Полкинхорн исходит из того характера, который приняла наука сегодня. «Если классическое естествознание было в принципе секулярным, то нынешние трансформации в научном знании делают его, мягко говоря, открытым по отношению к религии вообще и к богословию в частности»2, утверждает один из современных историков науки. Очень интересны слова одного крупного учёного: «Всякий раз, когда наука с трудом взбирается на новые вершины познания, она обнаруживает, что их уже давно заселили богословы». Открытости науки должна соответствовать открытость богословия, возможная, как показывает Полкинхорн, без измены традиции. Так он заключает свою книгу: «Остаётся много загадочного, но ученый и богослов могут определить общие задачи в поиске понимания, действуя с открытостью, тщательно и со смирением, осознавая, что мы находимся на берегу великого, таинственного океана истины».3 

Литература.

1.       Пол Дэвис. Суперсила. -  М., - 1985г.

2.       Джованни Мартинетти. Человек.Бог. Вселенная. – М., - 1991г.

3.       Л.А.Маркова. О возможности соотнесения науки и религии//«Вопросы философии».1997г. №11

4.       Джон Полкинхорн. Вера глазами физика. -  М., - 1998г.

5.       И.Пригожин. Философия нестабильности// «Вопросы философии». 1991г. - №6

6.       N.Pearsey. Ch.Thaxton. Soul of Science. Wheaton. – 1994г.

7.       М.Л.Чешков. «Новая наука». Постмодернизм и Целостность мира.// «Вопросы философии».1995г. №11.