Весь IV век, как мы уже говорили, был ознаменован для христианской Церкви триадологическими спорами. Напомним об основных этапах этих споров: 1. появление и распространение арианства в начале века; 2. Никейский Собор 325 г. и победа "единосущия"; 3. арианская реакция в поздние годы царствования Константина Великого и дальнейшее распространение арианства при его преемниках; 4. омиусианство и омийство в середине века; 5. господство арианства (евномианства, омийства) на всем христианском Востоке в 3-й четверти века; 6. возникновение ново-никейского движения в среде омиусиан; богословская деятельность Великих Каппадокийцев; споры о Божестве Святого Духа; 7. Константинопольский Собор 381 г.
     У триадологических споров IV века была своя предыстория, уходящая корнями в новозаветные времена. Уже в Евангелии содержится заповедь Христа крестить во имя Отца и Сына и Святого Духа,¹ что и стало крещальной формулой ранней Церкви. Однако в Новом Завете нет ни термина "Троица", ни однозначного учения о равенстве Отца с Сыном: Сам Христос, хотя и "делал Себя равным Богу"² и говорил "Я и Отец - одно",³ в то же время говорил "Отец Мой более Меня".⁴ Наконец, нигде в Новом Завете Святой Дух не назван прямо Богом. Термин "Троица", впервые появившийся у Феофила Александрийского,⁵ начал лишь во II-III вв. постепенно входить в употребление.
     На рубеже II и III вв. получают распространение монархианские ереси с характерным для них акцентом на "единоначалии" (монархии) как основополагающем принципе бытия Божия. Единым Богом является лишь Отец: что касается Сына, то в понимании монархиан-динамистов Он был простым человеком, в котором действовала сила Божия; монархиане-модалисты считали Христа Самим Богом Отцом, принявшим плоть ради спасения людей. Из первого понимания родилось арианство; второе нашло свое воплощение в ереси Савеллия. По учению последнего, Отец, Сын и Дух есть лишь три имени одной и той же Монады, которую он называл "Сыноотцом" (Yiopatōr).⁶ Сама по себе Монада является "молчащей"; когда же пришло время сотворить мир, Она заговорила, произведя из Себя Слово.⁷ В процессе истории Бог Отец "расширяется" в Сына и Духа:⁸ та же самая Монада, которая в ветхозаветное время действует в Лице Отца как Творца и Законодателя, в новозаветный период действует в Лице Сына как Спасителя, а в период после вознесения Спасителя - в Лице Святого Духа, животворящего и раздающего дары.⁹
     Говоря в Слове 2-м о постепенном раскрытии тайны Троицы, Григорий указывает на арианство, савеллианство и "чрезмерное православие" как три основных догматических заблуждения в учении о Троице. "Православными сверх меры" он, очевидно, считает тех своих современников, которые в полемике с монархианскими движениями или подчеркивали различие Ипостасей в ущерб единству Троицы, или считали Сына "безначальным", подобно Отцу.¹⁰ Савеллианство Григорий называет "атеизмом", арианство - "иудейством", а заблуждение "чрезмерно православных" - "многобожием".¹¹ Он настаивает на том, что как принцип единства Божия по сущности, так и принцип троичности Ипостасей должны быть соблюдены:

     В Слове 22-м Григорий дает более полный список ересей, добавляя к арианству и савеллианству "Монтанов лукавый дух против Святого Духа", "Новатову дерзость, или нечистую чистоту", "продолжающееся доныне неистовство фригийцев, и посвящающих, и посвящаемых почти что с древними обрядами", "безумие галатов, обилующих многими именами нечестия", "нынешнее подразделение софистов", появившееся из арианского "деления".¹⁴ Под "галатами" подразумеваются последователи Маркелла Анкирского,¹⁵ под "софистами", вероятно, евномиане; остальные перечисленные учения не имеют прямого отношения к триадологии.¹⁶ Всему этому изобилию ересей Григорий противопоставляет один "орос благочестия" - "поклоняться Отцу, Сыну и Святому Духу, единому в Трех Божеству и Силе, не предпочитая Одного и не принижая Другого.., не рассекая единого величия новшеством имен".¹⁷
     Настаивая на единстве Троицы при различии Лиц, Григорий убежден, что учение, которое он исповедует, в отличие от ересей, с которыми полемизирует, не является догматическим новшеством: оно - лишь продолжение и развитие того, о чем говорили православные Отцы первых веков христианства. О единстве Троицы при различии Лиц говорил Афанасий Александрийский.¹⁸ Формулу "единый Бог в трех Ипостасях" ввел в употребление еще Ориген;¹⁹ в IV веке она распространилась в среде омиусиан, чтобы затем стать знаменем ново-никейского движения. Учение о Троице, в понимании Григория, есть часть Предания, которое дошло до него от ранних Отцов и в котором он был воспитан собственными родителями: "...О, если бы нам исповедовать до последнего дыхания и со многим дерзновением то, что является добрым залогом святых Отцов, более близких ко Христу и первоначальной вере,- то исповедание, которое питало нас с детства..."²⁰ Не вводить догматические новшества, но сохранять "евангельскую веру" и "залог", полученный от Отцов Церкви - вот, в конечном итоге, миссия христианского богослова:

     Размышляя о том, как тайна Троицы раскрывалась в истории, Григорий выдвигает идею постепенного развития церковной догматики, которое происходит благодаря тому, что он называл "прибавлениями" - т.е. благодаря постепенному уточнению и обогащению богословского языка. Уже в ветхозаветные времена Бог открывался человечеству, однако ключевым моментом откровения было единство Божества, которое утверждалось в противовес языческому многобожию; поэтому объектом откровения был Бог Отец. Новый Завет открыл человечеству Сына, а "нынешний" период является эрой действия Духа Святого, когда догматические истины получают свое окончательное выражение. Итак, Григорий не считает, что новозаветное откровение исчерпало все богословские проблемы и что, следовательно, ответ на любой вопрос можно найти в Священном Писании Нового Завета. Напротив, Новый Завет - лишь один из этапов "восхождения" христианского богословия - "восхождения от славы в славу", которое, как он убежден, продолжается в его времена и будет продолжаться до скончания века:

     Этот важнейший для понимания всей истории христианского богословия текст содержит несколько ключевых идей. 1) Откровение Божие, начавшееся в ветхозаветный период, не окончилось Новым Заветом, но продолжается в наши дни. 2) Откровение происходит не путем принуждения, но путем убеждения, для чего и необходима определенная тактика со стороны Бога-Педагога. 3) Тактика эта заключается в том, что откровение совершается постепенно и поэтапно, путем раскрытия и все более полного уяснения тех или иных догматических истин. 4) Библия не является последним словом христианской догматики, но лишь определенным этапом ее развития. 5) Сам Христос не сказал в Евангелии всего, что необходимо знать христианину о Боге: Христос продолжает открывать Бога людям через посредство Духа Святого, т.е. новозаветное откровение продолжается в Церкви. Таково динамичное понимание Григорием развития православной догматики и поэтапного откровения в истории тайны Троицы. Подчеркнем: речь у него не идет о введении новых догматов, но о постепенном все более полном раскрытии тех догматов, которые в виде "намека" (hypodeixis) содержатся в Писании.
     Григорий выразил здесь традиционную для восточно-христианского богословия идею Священного Предания Церкви как главного источника веры. Восточное богословие не знало того противопоставления Писания и Предания, которое впоследствии станет краеугольным камнем западной схоластики. В восточном понимании Писание есть часть Предания: Писание выросло из Предания и отражает определенную стадию развития Предания - развития, которое на этой стадии не закончилось. Уже Ириней Лионский подчеркивает первенство Предания: он говорит о новозаветном Писании как письменно зафиксированной проповеди апостолов, которые сначала проповедовали устно.³³ Ириней решительно отвергает претензии гностиков на обладание тайным знанием, однако в противовес им выдвигает не принцип "sola Scriptura",³⁴ но принцип верности "Преданию, которое происходит от апостолов и сохраняется в церквах через преемства пресвитеров".³⁵ В сущности, Григорий Богослов говорит о том же, впрочем, он делает акцент не на "сохранении" Предания, но на его развитии, обогащении. "Тайное знание", т.е. учение Христа, не вошедшее в новозаветный канон, не является выдумкой гностиков: оно существует, но существует не у них, а в Предании Церкви. Именно Церкви вверил Христос это знание, и именно в опыте Церкви, в ее богословии продолжают раскрываться фундаментальные истины христианской веры.
     Что же касается Писания, то в нем, по мнению Григория, догматические истины уже заложены: надо только уметь их распознавать. Григорий предлагает такой метод чтения Писания, который можно назвать "ретроспективным": он заключается в том, чтобы рассматривать тексты Писания исходя из последующего Предания Церкви и идентифицировать в них те догматы, которые более полно сформулированы в позднейшую эпоху. Такой подход к Писанию является основным в патристический период. Не только новозаветные, но и ветхозаветные тексты, как считает Григорий, свидетельствуют о Троице:

     Итак, Библию следует читать в свете тринитарного догмата и в контексте всего догматического предания Церкви. В IV веке и православные, и ариане прибегали к текстам Писания для подтверждения своих богословских установок. В зависимости от этих установок, к одним и тем же текстам прилагали разные критерии и толковали их по-разному. Для Григория существует один критерий правильного подхода к Писанию: верность Преданию Церкви. Только то толкование библейских текстов легитимно, считает Григорий, которое основывается на церковном Предании: всякое другое толкование ложно, так как "окрадывает" Божество. Вне контекста Предания библейские тексты утрачивают свою догматическую значимость. И наоборот, внутри Предания даже те тексты, которые не выражают прямо догматические истины, получают новое осмысление. Христиане видят в текстах Писания то, чего не видят не-христиане; православным открывается то, что остается сокрытым от еретиков. Тайна Троицы для последних остается под покрывалом,⁴⁶ которое снимается только Христом, и только внутри Церкви.