Почему в христианском сознании до реформации не могло быть места утопии? По той простой причине, что утопии, начиная с "государства" Платона, возникают на почве негативного отношения к действительности, глубокой неудовлетворенности состоянием человека и устройством общественного бытия. И тогда мудрец-философ сочиняет свой план переустройства социального мира (классические утопии ограничивались хотя бы миром социальным, позже марксизм стал претендовать на переустройство и мира природного).
     Евангельская проповедь была изначально благой радостной вестью. Христиане сознавали, что обрели новую жизнь, новое общество святых (освященных Божественной благодатью), стали новым избранным народом Божиим. В мир вошла, по учению святых отцов, новая тварь - Церковь Христова, в которой христиане призваны к "свободе, равенству и братству". Лозунг Французской революции не что иное, как незаконно присвоенные понятия, которые раскрывают жизнь христиан в Церкви. Низведенные в мир и лишенные своего метафизического смысла эти слова оборачиваются ложью и лукавым обольщением.
     Безусловная свобода человеческой личности в Боге умалена до условной свободы от сложившихся социальных привилегий. Разумеется, "освободив" от привилегий одну социальную группу, освободители стремятся приобрести привилегии иного характера: в каждом конкретном историческом случае характер привилегий меняется, но суть остается та же: деньги, узурпация власти в тоталитарных режимах и пр. В новое время умами овладевает либеральная идея: свобода как право человека на автономное существование в обществе. Эта внешняя свобода всегда была и будет ограничена теми рамками, которые социум определяет для автономии индивида. Борьба либералов ведется лишь за расширение этих рамок. В конечном итоге "свободное общество" переходит в состояние, которое социологи определили термином "Permissive society". Русский перевод слова "permissive" как вседозволенность (общество вседозволенности) не отражает сути этого общественного процесса. Вседозволенности никакая форма общественного устройства не допустит. Точный смысл английского "permissive" передается русским словом "терпимость" (в устоявшемся сочетании - "дом терпимости"). Естественно, что общество, избравшее такой образ свободы для человека, обречено на деградацию не только духовную, но и физическую, и признаки этой деградации налицо.
     Понятие равенства, которое в Церкви принимается как безусловное равенство во Христе, изведенное за церковную ограду, становится фикцией. Уже в силу того, что люди не равны в своих способностях, талантах, имеют различные физические и психические данные, исключается возможность их равенства в социальной жизни. Насильственное уравнивание людей, как показала история, способствует лишь нравственному развращению: питает лень, зависть, безответственность. Равенство перед законом? Но и оно достаточно иллюзорно, поскольку закон исполняет судья, а судья неправедный не бывает нелицеприятным. Это не означает, конечно, что христиане отрицали гражданские законы (апостол Павел, например, воспользовался своим правом римского гражданства, потребовав "суда Кесаря"), но они воспринимали мирской закон как временный, внешний по отношению к абсолютному закону жизни, который Христос заповедал Своей Церкви."
     Наконец, призыв к "братству" вообще лишен всякого смысла вне его метафизической христианской сути. Христианское братство основано по духу, а не по плоти и крови: "Ибо единем Духом мы вей во едино тело крестихомся, аще иудеи, аще эллини, или раби, или свободни: и вей единем Духом напоихомся. Ибо тело несть един уд, но мнози... Вы же есте тело Христово и уди от части" (IKop.12.13,27). Это братство осуществляется во Христе, в таинствах Крещения и Евхаристии. Любые рассуждения о братстве общечеловеческом не более, чем легковесная метафора, за которой не стоит никакая реальность, поэтому лозунг бессилен снять разделение и вражду в мире.
     Таким образом, лишенные метафизического религиозного смысла все эти понятия становятся соблазнительным материалом для воображаемого строительства счастливого земного града. Христианство не нуждалось в утопии, потому что обрело реальный Град божий - Церковь, где все были равны, соединены братскими узами и где каждый был призван обрести совершенную свободу.
     Либеральные критики церковности непременно указывают на нестроения в церковной жизни, утверждая на этом основании, что идеал не соответствовал никогда реальной жизни. Но сама критика вытекает из ложного представления о Церкви как о неком общественном институте. Таким образом, сначала строится собственное понятие, а потом оно подвергается критике.
     Церковь никогда не может сополагаться какой-либо мирской общественной институции. Церковь - организм Богочеловеческий. В земном существовании Ее человеческая природа может подвергаться болезням, но Божественная сила очищает и уврачевывает любые болезни. Даже предположив, что критики церкви не приемлют христианского определения, факты свидетельствуют о ложности критических заключений. О том, что в Церкви преодолены все разделения: "Несть иудей, ни эллин: несть раб, ни свободь: несть мужеский пол, ни женский..." (Гал.3.27,23), свидетельствует почитание святых. Святые мученики первых веков были и из иудеев, и из эллинов, были из свободных и из рабов - мужчины и женщины, но все они есть "одно во Христе Иисусе". Их чтят и молят о заступничестве пред Господом все поместные Церкви, весь народ церковный. В обетовании вечной жизни равны все. (Надо признать, что самый непримиримый критик христианства Ницше был много умнее либеральных критиков христианства. Он не сомневался, что христианство уравнивает в правах "каждого Павла и Петра", и именно это приводило его в такую ярость). Христианскому сознанию чужда утопия, так как Церковь имеет реальное обетование "жизни будущего века". В творениях святых отцов не содержится и намека на построение "идеального государства - Царства Божия на земле".
     Церковь вошла в тот социальный мир, каким он был в первом веке по рождестве Христовом. Благая весть о спасении обращена была к каждому человеку, и каждый призывался свободно прийти ко Христу. Христианская апологетика II-III вв. защищала истину Церкви перед империей, но не подвергала критике существующее устройство социальной жизни. Это был внешний языческий мир, и зло этого мира воспринималось как неизбежное следствие оторванности от Бога. Апостол Павел, обличая в послании к римлянам моральное зло языческого мира, связывает его с ложными верованиями: "Иже премениша истину Божию во лжу, и почтоша и послужиша твари паче Творца... И якоже не искусиша иметь Бога в разуме (сего ради) предаде их Бог в неискусен ум творити неподобная: исполненных всякия неправды, блужения, лукавства, лихоимания, злобы: исполненных зависти, убийства, рвения, льсти, злонравия, шепотники, клеветники, богомерзки, досадительны, величавы, горды, обретатели злых, родителям непокоривы, неразумны, непримирительны, нелюбовны, неклятвохранительны, немилостивны" (Рим. 1.25,28-31). Никакое внешнее переустройства общественной жизни не способно освободить человека от этого мира зла и неправды. Свидетельством о Христе, защитой христианской веры и жизни апологеты первых веков указывали языческому миру единственную возможность преодоления зла.
     И тогда, когда земные границы Церкви сливаются с границами империи, не ставится вопрос о внешнем переустройстве общественного уклада. Не потому, что святые отцы не видят его пороков и несовершенства. Святитель Иоанн Златоуст , указывает, что богатство одних делает бедными других, однако не предлагает переустроить жизнь по образцу тех первых христианских общин, в которых христиане объединяли свое имущество. Святой Симеон Столпник призывает господ отпустить своих рабов, но отпустить добровольно, по любви к братьям во Христе. Никто из Иерархов и Святителей Церкви не помышляет о том, чтобы "закон жизни во Христе" мог быть низведен в гражданский кодекс, подобно Закону Моисея или Шариату в исламе.
     Церковь, по мысли святых отцов, призвана "воцерковить" мир, просветить его светом Истины, Освящая жизнь. И освящение, просветление жизни начинается с человека. Преподобный Антоний Великий говорит: "Человекотворцом должно назвать того, кто успевает умягчить нрав необразованных и заставить их полюбить науки и образование. Равным образом и тех, кои людей невоздержанной жизни приводят к жизни добродетельной и богоугодной, тоже должно считать человекотворцами, потому что они будто воссозидают людей" (2.т. 1.с. 65).
     Путь к преображению жизни общественной святые отцы полагали в "воссозидании" человека. Их учительство обращено к каждой человеческой душе. При наличии внешней зависимости человека в общественной жизни несравнимо большим злом, по мысли святых отцов, является внутренняя несвобода человека, его порабощенность злым страстям и своим прихотям.
     "Свободными почитай не тех, кои свободны по состоянию, но тех, кои свободны по жизни и нравам. Недолжно, например, называть истинно свободными знатных и богатых, когда они злы и невоздержаны, потому что такие суть рабы страстей. Свободу и блаженство души составляют настоящая чистота и презрение привременного" - говорит преподобный Антоний Великий (там же с.67). Достойно внимания, что эти слова величайшего аскета, основателя Восточного монашества, обращены не к инокам, а ко всему народу церковному. Его "Наставления о доброй нравственности и святой жизни" имеют целью "человекотворчество" и обращены к каждому - "кто в каком звании призван".
     Богоугодным и спасительным является лишь то доброе дело, которое совершается свободною волею ради Христа: "Убогий, не имеющий сил вредить, не ставится в числе деятельно благочестивых. Но кто может причинить вред и не употребляет силы своей на зло, а щадит уничиженных по благочестию пред Богом, тот бывает причастником воздаяний благих и по смерти" (там же с.88). Святой Максим Исповедник указывает, что "между человеческими действиями многие добры сами по себе, но бывают недобрыми по какой-либо причине. Например - пост и бдение, молитва и псаломпение, милостыня и странноприимство, сами по себе суть дела добрые; но когда делаются из тщеславия, тогда они уже не добры. Когда услышишь слово "Писания": "Иже воздаст коемуждо по делом его" (Рим.2.6); помни, что Бог воздает добрым не за то, что делается без правого намерения, хотя то кажется и добрым, но именно за делаемое с правым намерением. Ибо Суд Божий взирает не на одно то, что делается, но на намерения, с какими делается" (2,т.3. с. 184). Какими законами и каким внешним переустройством жизни можно очистить "помышления сердец" и исправить намерения? Весь вопрос в том, к чему устремлен человек, на какие ценности ориентировано общество. Христианский мир не был и не мог стать земным раем, но "воссоздание людей" принесло добрый плод: в общественном сознании сложилась система христианских ценностей, которые стали мерилом человеческого достоинства. Святой Антоний Великий говорит: "Человек богатый и благородного происхождения без душевного образования и добродетельной жизни несчастен в глазах людей здравомыслящих; напротив, бедный и раб по состоянию - счастлив, если он украшен образованием и добродетелью" (2, т.1. с. 10).
     Утопия как социальная доктрина, которую предлагают осуществить волевым актом верховной власти, противоречила бы православному пониманию преображения человека на его пути к соединению с Богом: только свободный выбор добра вменяется в праведность, только свободное следование Христу является условием спасения. "Христианская" утопия могла появиться лишь в эпоху Реформации, когда протестантизм вместе с критикой папства отвергает и сакральную жизнь Церкви. Поскольку протестанская община укореняется исключительно в земной жизни, естественно, возникает мысль, как реформировать эту жизнь по образу Церкви.
     Первая утопия "О христианском государстве" вышла из-под пера Лютера (1523). Видение "христианского государства" у Лютера сводимо к двум основным идеям: социалистической и анархической - в христианском обществе должно властвовать лишь Слово Божие. Ближайшие последователи Лютера Николай Шторк и Томас Мюнцер попытались претворить его социальную утопию в жизнь. Утопия стоила ста тысяч жизней, павших в кровавых сражениях за "христианское общество" (по тем временам - потери колоссальные). Следующая утопия была реализована Кальвином "мирным путем". Сначала он успокоил волнения анабаптистов, утопив в Женевском озере несколько сот человек, затем, узурпировав власть как вождь "избранных к спасению", начал приводить жизнь швейцарцев в соответствие со своими представлениями об избранничестве. На 20 лет Женева погрузилась во мрак тотального террора: праведность насаждалась железной рукой. По словам Кальвина, "власть, истинно угодная Богу, непременно строга - ей должны быть чужды чувства сострадания, милосердия и другие человеческие слабости. (Сострадание и милосердие из христианских добродетелей у Кальвина становятся "слабостями", то есть несовершенством). Осуждение невинного представляет гораздо меньшее зло, чем безнаказанность виновного" (48, с. 151). И только после смерти Кальвина Женева вздохнула с облегчением. О принудительной праведности быстро забыли, однако кальвинизм прочно обосновался в Швейцарии, распространившись частично во Франции (гугеноты) и далее в Шотландии, проникнув в Англиканскую Церковь при Елизавете I Тюдор.
     Отношение к утопии связано с более общим вопросом - об отношении Православной Церкви к государственной власти.