Митрополит Сурожский Антоний
О ПУТЯХ ВЕРЫ

С одной стороны, мы говорим о Церкви как о Теле Христовом, о том месте, где пребывает Дух Святой, говорим, употребляя слова апостола Павла, об обществе святых, т. е. людей, которые всецело, до конца себя Богу отдали и посвятили. Но с другой стороны, мы все сознаем, и лично и коллективно, что мы грешники, что мы очень далеки от Бога и очень мало похожи на Христа, Который должен быть прообразом всякого христианина. Он Сам нам говорит: Я вам дал пример, следуйте ему... И в этом отношении, святой Ефрем Сирин писал, что Церковь это не общество торжествующих святых, это толпа кающихся грешников... Но разница между теми грешниками, которые составляют Церковь, и теми грешниками, которые Богу чужды, определяется именно этим словом “кающиеся”. Грешник — это человек, который душой болит о своем отчуждении от Бога, душой болит о том разладе, который царит в нем между всеми силами души и тела, душой болит о том разладе, который существует между ним и его ближними, начиная с самых близких и кончая далекими. И покаяние не заключается только в этом внутреннем глубоком переживании скорби, но также в обращенности к Богу. Скорбеть о себе, об обществе, о своем сиротстве в мире может каждый, но только верующий в Бога может силой этого чувства обратиться к Живому Богу, зная, что Богом он сотворен, что Богом он любим, что Бог воплотился, стал Человеком для того, чтобы нас спасти — жизнью, учением и смертью и, конечно, Своим Воскресением; и что когда Бог нас зовет быть полностью человеком, Он не говорит о том, чтобы мы были “как можно лучше”, Он говорит о чем-то совершенно ином. Святой Иоанн Златоуст советует: если вы хотите узнать, что такое человек, не поднимайте глаз к престолам царей и вельмож; вознеситесь взором к Престолу Божию, и вы увидите Человека, сидящего во славе... Единственный Человек, Который полностью, совершенно Человек, это Господь Иисус Христос, потому что в Нем полнота Божества обитала телесно, потому что сама Его телесность пронизана Божеством, потому что Он Бого-Человек; и это — наше призвание.

И вот первый вопрос, который я хотел бы сейчас поставить — но только поставить, потому что я хотел бы, чтобы на него вы отвечали более полно, чем я собираюсь это сделать, это вопрос о том, как человек делается верующим? Почему?

Первое, что я хотел бы отметить: Бога никто выдумать не может. Можно выдумать идолов, можно выдумывать чудовищ, которые собой представляют человека, не ограниченного ничем ни в добре, ни во зле; но Того Бога, Который касается глубин души, Который может душу взволновать и наполнить, выдумать невозможно. И всякий человек, который говорит, что он познал Бога в какой бы то ни было мере, в какой бы то ни было форме — это человек, который коснулся края ризы Божественной, человек, которому Господь открылся, может быть, неуловимо, но открылся.

Второе, что я хочу сказать: вера наша, если она вырастет в реальность, должна начаться с голода, с тоски, с искания или с чуда встречи. Архиепископ Кентерберийский Рамзей в одной из своих проповедей сказал, что в каждом человеке есть такая глубина, такой простор, который ничто не может заполнить; такой простор и такая глубина, которые могут быть заполнены только Божиим присутствием. В эту глубину, в эту бездонность мы можем кидать все, что земля может дать: и знание, и красоту, и живые чувства; и вместе с этим душа наша никогда не бывает до конца удовлетворена, — остается голод, тоска, желание. И это сознание многих пугает; многие, ощущая в себе эти различные чувства (может, и другие, которые я не назвал), стараются заглушить этот голод, забыться, сузить свою внутреннюю емкость, измельчать, если нужно — только бы не раскрыться так, чтобы денно и нощно кричать о своей тоске, о своей растерянности и голоде. А на самом деле, это, возможно, самое драгоценное состояние, какое может у нас быть, потому что только от этого чувства и от осознанности этого чувства может родиться настоящее, серьезное подвижническое искание того, без чего жить нельзя, а не только искание того, с чем жить было бы легче или удовлетворительнее и приятнее. Такой голод вызывает в душе человека сознание, что чем угодно можно поступиться для того только, чтобы найти то — или Того, Кого душа ищет, Единственного Того, Кто может заполнить, исполнить, преобразить душу, тело, все существо.

Бывает, что человек, в результате этого голода и узнав о Христе, услышав о Нем (помните слова апостола Павла: вера от слышания, а слышание от слова Божия), учуяв: Да! в этом есть такая правда, такая красота, такой строй! — идет и ищет крещения. И справедливо это крещение ему дается в ответ на голод, в ответ на сознание, что только тут можно найти жизнь. Но крещение — не магическое действие; это не такое действие, которое непременно должно снять тоску, и голод, и искание. Приобщенность ко Христу бывает различная. Апостол Павел в 6-й главе Послания к римлянам говорит, что, погружаясь в воды крещения, мы умираем со Христом и восстаем с Ним к новой жизни. И в другом месте он говорит, что мы носим в теле нашем мертвость Господа Иисуса Христа. И вот бывает, что человек ощущает преимущественно свою приобщенность к мертвости, к распятию, ко кресту, к трагедии воплощенного Богочеловека. А бывает, что, наоборот, он переживает как бы обратное: умерев, он воскресает и живет этим сознанием воскрешенности. Но и тот, и другой приобщены ко Христу равно, хотя различно. Это не значит, что тот, кто приобщен ко Христу трагично, не соучастник Его Воскресения; человек, который не соединился со Христом, не может быть в такой мере, с такой острой чистотой быть приобщенным крестной смерти и крестному пути Господню. Это один путь, и многие этим путем идут; идут те, которые ищут того, что уже нашли, которые ищут полной приобщенности, не отдавая себе отчета, что, по милости Божией, они приобщены самой сердцевине тайны Христа: спасительным Его страданиям...

Поэтому нет такого пути человеческой души, нет такой стези, по которой человек идет, где бы он не мог встретить Бога или, скажу даже, мог бы Его не встретить. Но встретить Бога и узнать Бога можно только из глубин истосковавшейся, жаждущей души. И этого мы боимся; мы боимся раскрыться внутреннему голоду и внутренней тоске, мы боимся заглянуть в себя и увидеть: какая бездна пустоты!.. Мы боимся: а вдруг эту пустоту ничто не может заполнить?!. И вот тут вера, которая, как говорится в начале 11-й главы Послания к евреям, есть уверенность в невидимом, делается не только уверенностью, но и верностью: верностью своему исканию, верностью тому зову, который звучит из самых недр и глубин человека. И если такая уверенность в себе самом, в пустоте, в голоде, в нужде, в тоске и, значит, в том, что не может не быть того, что исполнит все это смыслом и содержанием, — если такая вера делается верностью, если вера расцветает в подвиг: в подвиг верности через молитву, в подвиг верности через хранение заповедей жизни, тогда человек находит веру все глубже, и раскрывается его душа, как говорит Максим Исповедник, до пределов бесконечности.

И вот вопрос, который я хочу поставить сейчас перед вами, — вопрос очень личный. Я хочу сказать: есть ли среди вас человек или несколько, которые готовы сказать, каким образом они уверовали, каким путем Бог их привел к вере? Что случилось в их жизни и в душе решительного, решающего, что сделало из них верующих людей? Вот вопрос, который я хочу сейчас вам поставить. Если окажется, что никто из нас не может ничего об этом сказать — помолчим вместе, подумаем каждый о тех людях, которых мы встречаем и которые являются людьми веры. Откуда она у них? Как они могли вырасти в такую изумительную красоту и в такое величие? И когда мы разойдемся, унесем с собой этот вопрос, который я ставлю перед каждым из вас: Верую ли я? В какой мере?.. Господи, верую! Помоги моему неверию!.. Неверие свое легко найти — но где моя вера? На чем она покоится? Из чего она родилась?.. Поставим себе эти вопросы, потому что, как апостол Петр нас учит, мы призваны уметь дать отчет о нашей вере каждому человеку, который этого потребует, кому нужен свидетель, способный сказать: Да! не бойся, — то, чего ты ищешь, о чем мечтаешь — реально; я могу с достоверностью сказать: “Я знаю, что это правда”.

Мы посланы в мир для того, чтобы перед этим миром быть свидетелями. Можем ли мы быть свидетелями, если сами не сознаем своей веры, если мы не можем сказать человеку: я прошел тем же путем, и я тебе укажу хоть первые шаги на этом пути... Недостаточно быть верующим, — надо научиться давать. Никто большей любви не имеет, как тот, который душу свою, жизнь свою положит за другого. Это — предел; а до этого? — до этого первые шаги: протянутая рука, живое слово, и готовность, хотя бы даже со страхом в душе, засвидетельствовать правду Божию, Божию любовь, Божию святость...

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ

Является ли верой только живое общение с Богом, опыт общения или вера по слову, скажем, проповеди апостолов, еще без опыта, а просто по доверию их словам? Можно ли это тоже считать верой?

И да, и нет, я думаю. Апостол Павел говорит, что убедительность апостольской проповеди не в хитросплетенности философских аргументов, а в проявлении силы Духа Божия. То, что, вероятно, поражало людей во Христе и (конечно, в меньшей мере) в апостолах: слова, которые ими говорились, пробуждали в людях вечную жизнь. Есть место в Евангелии, где Христос говорит толпе, и слова Его кажутся жесткими, трудными, и почти все люди отходят. Спаситель обращается к Своим ученикам и говорит: Не хотите ли вы тоже уйти от Меня?.. И апостол Петр Ему отвечает: Куда нам идти?! У Тебя слова вечной жизни... Но если вы прочтете Евангелие, вы увидите, что Христос, в общем, нигде не говорит о “вечной жизни” как таковой: не описывает ее, не дает никаких картин или представлений. Апостол Петр имел в виду, что, когда Христос говорил с ними, Он трогал где-то в недрах их души все, что способно к вечной жизни; эта жизнь вечная рождалась в них от живого Христова слова. Вероятно, и апостолы так говорили: они говорили о том, что знали, с такой глубиной, с такой силой, с такой уверенностью, что эта уверенность передавалась не логическими заключениями, а передачей этого чувства и сознания. И я думаю, что, да: вера от слышания, и слышание от слова Божия, но не просто от того, что это слово произносится.

Скажите, пожалуйста, хотя бы в двух словах: как соотносится свобода человека и Промысел Божий?

Свобода — неизбежное условие взаимной любви. Святой Максим Исповедник говорит, что Бог может сделать все; одного только Он не может сделать: заставить человека Его любить, потому что любовь должна быть свободным даром. Поэтому свобода — абсолютно основоположное состояние для мира. Бог есть любовь, Он Себя отдает до конца и открывает Себя нам так, чтобы и мы могли принять Его до конца, а принимая Его до конца — и себя Ему отдать. Поэтому наше представление о свободе как о возможности порой хладнокровного головного выбора – уже греховное состояние. Состояние, при котором я могу хладнокровно выбирать между жизнью и смертью, между добром и злом, между Богом и Его противником — уже не свобода, не та царственная свобода, о которой говорится.

Что значит: “Бог производит в нас хотение и действие по Своему благоволению” (Флп.2,13)?

Дух Святой в нас действует, зовет, возбуждает наше действие и всегда раскрывает перед нами путь жизни; но в какой-то момент решение за нами: принимаем мы или не принимаем, выбираем мы “за” Бога или “против” Него? Или просто коснеем, даже не выбирая ничего, а колеблясь так, что мы все равно ничего не совершаем? Но все, что в нас есть доброго, все, что в нас есть предельно живого, — это от воздействия Божия.

По моему пониманию, человек достигает настоящей веры с помощью благодати Божией. Приходилось видеть людей, которые всю жизнь ходили в церковь, молились, искали Бога и страдали от этой жажды, тоски по Богу...

У меня на это есть очень определенное убеждение; но то, что это мое убеждение и что оно определенное, совершенно не значит, что это — правда. Поэтому я вам скажу, как я это воспринимаю. Человек не является как бы отдельной бусинкой, нанизанной в ожерелье. Мы все являемся продолжением предыдущих родов и наследуем и добро и зло; каждое поколение передает следующему то, чего оно достигло, и то, чего оно не смогло достигнуть. И мне кажется: бывает, что целый ряд поколений готовит веру, которая расцветет в одном человеке. Если вы возьмете, например, родословную Господа Иисуса Христа. Она не написана для нашего любопытства, она не написана из генеалогических соображений, а она о чем-то говорит. Если вы прочтете и оставите в стороне все имена, которые ничего не говорят никому, потому что ничего нельзя о них в Ветхом Завете найти, вы увидите, что там есть ряд святых и есть ряд определенных грешников. У этих святых и этих грешников одно общее: падали ли они или восставали, они всецело, со всей убежденностью, со всей силой своей души и воли хотели служить Богу, даже когда они срывались и не могли этого осуществить. И это их желание, эта их устремленность, эти их усилия, удачные или сорванные, постепенно складывались вместе в поток, приведший в какой-то момент к рождению Пречистой Девы Богородицы, Которая в Себе соединила все прошлое и довела до совершенства, отдав все это Богу; и из Нее родился Спаситель Христос.

Это очень страшно: мы как бы связаны настолько с нашими предками, что не можем из этого выйти...

Нет, можем выйти: вы сделайтесь настоящим человеком — и ваши предки в вас оправданы. Мы можем их потопить, но мы можем их и вознести; и в этом громадная надежда. Потому что если бы речь шла только о том, чтобы спасать свою шкуру для вечности, оно, может быть, и стоило бы, но стоило бы не много; а если думать, что от того, что я делаюсь настоящим человеком, все поколения до меня находят какое-то восполнение, что я одним шагом их ввожу глубже, глубже в вечную жизнь, то это совершенно другое дело, для этого стоит жить. Может быть, слово это немножко громкое, но как бы “во искупление” или “во славу” тех, кто жил до вас, до меня, до каждого из нас. Это мои выкладки, это не святоотеческое учение, кроме того, что я сказал о родословной Христа, — это твердое святоотеческое учение. А то, что я сейчас рассказывал, это то, что мне пришлось в жизни встретить, и то, что, складываясь вместе со святоотеческим учением о родословной Христа, для меня приобрело очень живой смысл.

Я не знаю ярко Христа. У меня была глубокая тоска по Нему, я решила креститься, и осталось то же самое. Если бы меня спросили: “Какой ваш Христос?”, — я бы ничего не могла сказать, в этом смысле мое свидетельство о Нем было бы очень бледным, и меня удивляет, что можно жить относительно серьезно со Христом, в то же время не зная Его. И я решила спросить: как Вы Его знаете?

Здесь несколько разных моментов. Первое: в житиях святых мы находим целый ряд примеров, когда Господь, видя крепость души того или другого подвижника, допускал в нем эту пустоту, ему доверял эту пустоту, это подвиг верности без доказательств. Один пример, который мне стелется на годы и годы, это рассказ из жизни святого Антония Великого. Он как-то был искушаем, и день за днем боролся и боролся с искушением, кричал к Богу о помощи, и никакой помощи не было, и никакого чувства Бога не было. В конечном итоге он победил искушение, но в изнеможении упал на голую землю и лежал без сил. И в тот момент Христос ему явился. Антоний на Него посмотрел и говорит: “Господи, где же Ты был, когда я был в борении?” И Христос ему сказал: “Невидимо стоял рядом с тобой, готовый тебе помочь, если бы только ты потерял мужество”. И в этом смысле, отсутствие живого опыта — это знак Божьего доверия к нам, к нашей верности.

Предыдущая глава  | СОДЕРЖАНИЕ | Следуюшая глава