«Бранят меня мои знаемые, что я оставила прежний образ жизни и уединилась, усевшись близ монастыря и живя, как монахиня. То жила, говорят, для других, была учительницей и начальницей заведения, а теперь живу для себя только, – стала эгоистка. Это говорят они не столько в осуждение, сколько из сожаления, полагая, что я сделала ошибку и от лучшего направилась к худшему. Такой у них образ мыслей. Я отвечала им, что могла; что мне не хуже, а лучше, что в угоду себе ничего не делаю, а напротив, жизнь моя тесна, что и тут приходится делать иное и для других и что опытно теперь вижу, как этот путь – тесный и прискорбный – прямо ведет к цели, для коей человек является на земле. – Хорошо ли я отвечала, и нет ли еще чего сказать им?»
     Ответы ваши хороши и полны. Прибавить нечего, разве только пояснить сказанное. Такие недоумения, – назовем так укоры вам ваших знаемых, – не у них одних держатся в голове, а обычны почти всем, живущим в обществе. Держатся они на неправом понятии о том, что значит жить для себя. Спросите их: заботиться о своем спасении – есть ли жить для себя? Подумавши, они должны будут ответить, что это не есть жить для себя. Иначе они пойдут против Спасителя, Который выше всего поставил: Аще кто хощет душу свою спасти, погубит ю; так что погуби кто душу, то хоть бы он мир весь приобрел, все это ничто в сравнении с пагубою души. Стало быть, жить для спасения души не укорно, а в высшей степени похвально, и это пред очами самого Господа Спасителя нашего. Если теперь жить для себя – быть эгоистом – укорно не пред очами только Божиими, но и человеческими, ищущие же спасения своей души удостаивается высшей похвалы от самого Господа; то очевидно, что приговор «живут для себя» не подходит к тем, кои взыскивают спасения, – потому что ищущий спасения, потому самому, не живет для себя. По виду будто так выходит, что взыскавший спасения для себя начинает жить, ибо своей души спасения ищет; на деле же выходит наоборот, что взыскавший спасения сим самым действием перестает жить для себя, ибо первый шаг на сем пути есть самоотвержение: Да отвержется себе.
     Так и толкуйте своим знаемым, что избрала такой отрешенный от общества образ жизни для спасения души; и этим вы все скажете.
     Могли бы они после сего докучать вам своими речами разве только по неуверенности, что сим путем можно достигнуть спасения. Но думать так, кажется, им будет очень совестно пред лицом такого неисчетного множества спасшихся сим путем и прославленных Господом. Этот во все времена христианства засвидетельствованный и доселе свидетельствуемый опыт спасения в мироотречном образе жизни, заграждает уста всем неблаговолящим к нему, удостоверяя в совершенной благонадежности сего пути к спасению. Могла бы быть колеблема уверенность в высоком достоинстве сего пути мыслью, что его сами христиане придумали. Но думающий так пусть подумает и о том, как же Бог во все времена являл особое благоволение к лицам, шедшим сим путем? Если б он был человеческим изобретением, то хотя Бог милостивый мог бы снисходительно на него смотреть по той причине, что он направлен к доброй цели, но особого благоволения не стал бы к нему являть. Если являл и являет, то значит одобряет, находит его согласным с своими неизменными о спасении нашем намерениями. Таким образом одного этого благоволения Божия к сему пути достаточно было бы для удостоверения, что он вошел в порядки жизни христианской не против воли Божией, а по воле сей. Но мы имеем и прямое указание в слове Божием, что путь сей не от человек, но от Бога. Спаситель его указал, а св. Апостолы учредили.
     Спаситель указал сей путь, когда говорил о безбрачии Царствия ради Небесного (Мф. 19, 12), – о следовании за Ним без всего, с одним крестом самоотвержения (Мф. 10, 38; 16, 24), – о совершенном отрешении от всех и от всего, от отца, матери, братьев, сестер, всех знаемых и всего имения (Мф. 10, 37; 19, 29). Все такие и подобные заповеди, как: если ударят в ланиту, подставь другую; хотящему взять верхнюю одежду отдай и срачицу; у взявшего твое не требуй обратно, и проч., – в совершенстве могут быть выполнены и были выполняемы, только в отрешенном от общества образе жизни. О достоинстве же такого образа жизни Спаситель засвидетельствовал, когда сказал о безбрачии: Не вси вмещают, но имже дано есть (Мф. 19, 11), – и о раздании всего: У человек сие невозможно есть, у Бога же вся возможна суть (Мф. 19, 26).
     Так предуказал Господь мироотречный образ жизни. А как апостолы установили, о том послушаем св. Павла. В Коринфе дочери христиан, вкусив сладости жизни о Господе в свободе от попечений житейских, не хотели выходить замуж. Отцы их, по необычности дела, обратились к св. Павлу с вопросом, как им тут поступить. Св. Павел одобрил желание дев пребыть девами, решив, что такой образ жизни лучше замужнего. Ибо, говорит: Не посягшая печется о Господних, како угодити Господеви, да будет свята и телом и духом: а посягшая печется о мирских, како угодити мужу. То же самое сказал он при этом и о мужчинах (1 Кор. 7, 33–38). Так установилась безбрачная жизнь. И видим в житиях святых апостольского времени, что между христианами повсюду были особые дома, в коих жили в посте, молитвах и трудах девственницы. И мужчин безбрачных бывало не мало. Они носили имя аскетов, подвижников; потому что, также как и девы, проводили жизнь уединенно в молитвах, постах и трудах. Брак есть узел общественной жизни; кто отрешился от брака, тот тем самым отрешил себя и от уз общественной жизни, чтоб иметь полную свободу всего себя посвятить Богу.
     Так вот как вошел в порядки жизни христианской мироотречный образ жизни. Его завели св. апостолы по воле Господа Спасителя. Но к сему можно прибавить, что он и без этого сам собой мог бы породиться из духа жизни о Христе Иисусе, из тех изменений в стремлениях сердца человеческого, которые производятся там благодатью по вере в Господа Спасителя. Те девы коринфские, от кого научась, задумали не связывать себя узами житейскими, когда апостол еще не говорил о преимуществах такой жизни? Это само собой породилось у них из сердца по вкушении ими того, что дала вкусить благодать о Господе Спасителе. Благодать Божия, коснувшись сердца, отрещает его от всего земного, плотского, чувственного, временного и тварного и устремляет к небесному, духовному, вечному, божественному; а это все таково, что его не дает семейная и общественная жизнь. Не давала сего и многообразованная общественная жизнь коринфянкам, возжелавшим того. Вот они и положили отрешиться от общества. И во все времена и во всех местах не давала сего общественная жизнь, и на какую бы высокую степень ни поднялась она, не даст полного удовлетворения сердцу возжелавшему высшего, неземного. Потому всегда есть и всегда будут отрешающие себя от общества. Образ сего отрешения может изменяться, но существо дела сего навсегда пребудет на земле среди истинно верующих христиан. Что показанные изменения действительно происходят в сердцах верующих по приятии благодати, об этом послушаем св. Павла, который, обращаясь к колоссянам, говорит: Аще воскреснусте со Христом, вышних ищите, идеже есть Христос одесную Бога седя: горняя мудрствуйте, а не земная. Умросте бо и живот ваш сокровен есть со Христом в Боге (Кол. 3, 1–3). Умерли вы, говорит, но так, что вместе с тем и ожили и стали жить новой жизнью, – такой, которая сокровенна есть со Христом в Боге; в Боге же сокровенна потому, что отрешает от всего тварного, и сознание все, и все сердце поглощает единым Богом; и вследствие сего горняя мудрствовать научает и вышних искать располагает. А это почему? Потому что не духа мира сего приемлют таковые, но Духа, Иже от Бога (1 Кор. 2, 12). Дух от Бога и увлекает к Богу.
     Если вы пройдете эту цепь богооткровенных положений, то не можете освободиться от вопроса: как же так? Из этого выходит, что жизнь в обществе, семейная и общественная, несовместны с духом жизни о Христе Иисусе? Если сей дух таков, что и сознание и сердце переселяет от земли на небо и от тварей к Богу, то какое уже тут удержится помышление о семействе и обществе? Но в таком случае, что же значит, что христиане живут семейно и в обществе? Что это – снисхождение к немощи или уклонение от духа жизни о Христе Иисусе? – Вопрос такой очень естествен; и вы видите, что нападающие на вас должны принять позу защищающихся. Ибо явно, что не вы, отрешившись от общества, представляетесь не по духу Христову действующими, а они, оставаясь в обществе, – и оправдывать образ жизни следует не вам свой, отрешенный от общества, а им, связанным житейством.
     Так это и есть. Пусть они оправдываются: как связаны, когда должны быть отрешены? Как пекутся о завтрашнем, когда имеют заповедь: Не пецытеся на утрей (Мф. 6, 84)? Как заводят иски и суды, когда имеют заповедь предавать себя всякого рода напраслинам (Мф. 5, 39–41)? Как всем осуечаются, когда имеют заповедь о том всю заботу иметь, что есть единое на потребу (Мф. 6, 83; Лк. 10, 42)? Строго судя, и конца не будет такого рода вопросам; и это не относительно того, что грешно и неправо, но что считается позволительным и необходимым по житейству. И вопросы сии не духом спорливости порождаются, но прямо выходят из совести христианской, – и должны затрагивать, как и затрагивают всех, возбужденных к жизни о Христе Иисусе.
     Как же быть? – Уж это пусть они сами решают, нам же с вами какое до того дело? Я только имел в мысли навести вас на то, что не они стоят над вами с грозным мечом суда, ожидая оправдания, а вы над ними, стоя выше их больше, чем целой головой. Они хотят поколебать вашу решимость пребыть отрешенной от житейства, смутив вашу совесть. Теперь пусть они для себя изыскивают, чем свою успокоить совесть христианскую, которая со многим, что у них деется, не может быть мирна. Вам же скажу: держите то убеждение, что мироотречная жизнь выше общежитейской, даже тогда, когда сия последняя ведется вполне по духу Христову. В пособие для укрепления такого убеждения потрудитесь теперь же снова перечитать не спеша, что писано в письмах о том, что есть духовная жизнь, – именно в первых, десятка полтора или два, письмах. Там подробно разъяснено, что житейская жизнь есть жизнь душевная, следовательно, не такая, которой жить должен человек; ибо он должен жить жизнью духовной, чтоб быть таким, каким быть предназначила ему творческая десница Божия. Почему житейская жизнь сама по себе, при всем совершенстве своем, цены не имеет. Цену она может получить лишь тогда, когда одухотворится влиянием на нее духа, или когда она примет в руководительные и заправляющие начала для себя начала духа, т.е. страх Божий, совесть и жажду Бога с недовольствием благами земли, или покой в Боге. Между тем как духовная жизнь сама по себе имеет цену, делая человека таким, каким он должен быть по намерению Творца своего. И такова есть жизнь, вами избранная. Вот почему она выше житейской.
     При этом сделаю еще одно наведение. В духе и житейские должны быть отрешены от всего, как видите из всего сказанного. А вот и апостольское о том внушение, которое говорит: Да имущии жены, якоже неимущии будут, и плачущии, якоже не плачущии: и радующиися, якоже не радующеся, и купующии, яко не содержаще: и требующии мира сего, яко не требующе (1 Кор. 7, 30–31). То есть житейские по положению не должны быть житейскими по духу, или не должны иметь ничего житейского в духе. Между тем, состоя под таким обязательством, они всесторонне связаны узами, вяжущими их с житейским. Это делает их положение крайне тяжелым и болезненным, если они принимают к сердцу требование духа Христова. Избранный же вами род жизни делает вас совершенно свободными от всяких подобных связностей. В этом преимущество вашего положения.
     Больше этого не нахожу что сказать вдобавок к собственным вашим о сем предмете мыслям.