ЛЕКЦИЯ XV

ЦЕРКОВНЫЕ УСТАВЫ ПЕРВЫХ ХРИСТИАНСКИХ КНЯЗЕЙ РУСИ. ЦЕРКОВНОЕ ВЕДОМСТВО ПО УСТАВУ ВЛАДИМИРА СВЯТОГО. ПРОСТРАНСТВО ЦЕРКОВНОГО СУДА И СОВМЕСТНЫЙ ЦЕРКОВНО-МИРСКОЙ СУД ПО УСТАВУ ЯРОСЛАВА. ПЕРЕМЕНЫ В ПОНЯТИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, В ОБЛАСТИ ВМЕНЕНИЯ И В СИСТЕМЕ НАКАЗАНИЙ. ДЕНЕЖНЫЙ СЧЁТ ЯРОСЛАВОВА УСТАВА: ВРЕМЯ ЕГО СОСТАВЛЕНИЯ. ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ ОСНОВА УСТАВА. ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ ЦЕРКВИ. ХОД ЦЕРКОВНОЙ КОДИФИКАЦИИ. СЛЕДЫ ЕЁ ПРИЕМОВ В УСТАВЕ ЯРОСЛАВА. ОТНОШЕНИЕ УСТАВА К РУССКОЙ ПРАВДЕ. ВЛИЯНИЕ ЦЕРКВИ НА ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРЯДОК. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СКЛАД И ГРАЖДАНСКИЙ БЫТ. УСТРОЙСТВО ХРИСТИАНСКОЙ СЕМЬИ.

ДОПОЛНЕНИЕ ДАННЫХ РУССКОЙ ПРАВДЫ В ПАМЯТНИКАХ ЦЕРКОВНЫХ. Разбирая Русскую Правду, я назвал её довольно верным отражением русской юридической действительности XI и XII вв., но отражением далеко не полным. Она воспроизводит один ряд частных юридических отношений, построенных на материальном, экономическом интересе; но в это царство материального интереса всё глубже врезывался с конца Х в. новый строй юридических отношений, едва затронутый Русской Правдой, который созидался на ином начале, на чувстве нравственном. Эти отношения проводила в русскую жизнь церковь. Памятники, в которых отразился этот новый порядок отношений, освещают русскую жизнь тех веков с другой стороны, которую оставляет в тени Русская Правда. Беглым обзором древнейших из этих памятников на короткое время я займу ваше внимание.

УСТАВ ВЛАДИМИРА СВЯТОГО. Начальная летопись, рассказывая, как Владимир Святой в 996 г. назначил на содержание построенной им в Киеве соборной Десятинной церкви десятую часть своих доходов, прибавляет: «...и положи написав клятву в церкви сей». Эту клятву мы и встречаем в сохранившемся церковном уставе Владимира, где этот князь заклинает своих преемников блюсти нерушимо постановления, составленные им на основании правил вселенских соборов и законов греческих царей, т. е. на основании греческого Номоканона. Древнейший из многочисленных списков этого устава мы находим в той же самой новгородской Кормчей конца XIII в., которая сберегла нам и древнейший известный список Русской Правды. Время сильно попортило этот памятник, покрыв первоначальный его текст густым слоем позднейших наростов. В списках этого устава много поправок, переделок, вставок, подновлений, словом, вариантов - знак продолжительного практического действия устава. Однако легко восстановить если не первоначальный текст памятника, то его юридическую основу, по крайней мере настолько, чтобы понять основную мысль, проведённую в нём законодателем. Устав определяет положение церкви в новом для неё государстве. Церковь на Руси ведала тогда не одно только дело спасения душ: на неё возложено было много чисто земных забот, близко подходящих к задачам государства. Она является сотрудницей и нередко даже руководительницей мирской государственной власти в устроении общества и поддержании государственного порядка. С одной стороны, церкви была предоставлена широкая юрисдикция над всеми христианами, в состав которой входили дела семейные, дела по нарушению святости и неприкосновенности христианских храмов и символов, дела о вероотступничестве, об оскорблении нравственного чувства, о противоестественных грехах, о покушениях на женскую честь, об обидах словом. Так церкви предоставлено было устроять и блюсти порядок семейный, религиозный и нравственный. С другой стороны, под её особое попечение было поставлено особое общество, выделившееся из христианской паствы и получившее название церковных или богадельных людей. Общество это во всех делах церковных и нецерковных ведала и судила церковная власть. Оно состояло: 1) из духовенства белого и чёрного с семействами первого, 2) из мирян, служивших церкви или удовлетворявших разным мирским её нуждам, каковы были, например, врачи, повивальные бабки, просвирни и вообще низшие служители церкви, также задушные люди и прикладни, т. е. рабы, отпущенные на волю по духовному завещанию или завещанные церкви на помин души и селившиеся обыкновенно на церковных землях под именем изгоев в качестве полусвободных крестьян, 3) из людей бесприютных и убогих, призреваемых церковью, каковы были странники, нищие, слепые, вообще неспособные к работе. Разумеется, в ведомстве церкви состояли и те духовные и благотворительные учреждения, в которых находили убежище церковные люди: монастыри, больницы, странноприимные дома, богадельни. Весь этот разнообразный состав церковного ведомства определён в уставе Владимира лишь общими чертами, часто одними намёками; церковные дела и люди обозначены краткими и сухими перечнями.

УСТАВ ЯРОСЛАВА. Практическое развитие начал церковной юрисдикции, намеченных в уставе Владимира, находим в церковном уставе его сына Ярослава. Это уже довольно пространный и стройный церковный судебник. Он повторяет почти те же подсудные церкви дела и лица, какие перечислены в уставе Владимира, но сухие перечни последнего здесь разработаны уже в казуально расчленённые и отчётливо формулированные статьи со сложной системой наказаний и по местам с обозначением самого порядка судопроизводства. Эта система и этот порядок построены на различении и соотношении понятий греха и преступления. Грех ведает церковь. преступление - государство. Всякое преступление церковь считает грехом, но не всякий грех государство считает преступлением. Грех - нравственная несправедливость или неправда, нарушение божественного закона; преступление - неправда противообщественная, нарушение закона человеческого. Преступление есть деяние, которым одно лицо причиняет материальный вред или наносит нравственную обиду другому. Грех - не только деяние, но и мысль о деянии, которым грешник причиняет или может причинить материальный или нравственный вред не только своему ближнему, но и самому себе. Поэтому всякое преступление - грех, насколько оно портит волю преступника; но грех - преступление, насколько он вредит другому или обижает его и расстраивает общежитие. На комбинации этих основных понятий и построен церковно-судный порядок в уставе Ярослава. Это нравственный катехизис, переложенный в дисциплинарно-юридические предписания. Церкви подсудны грехи всех христиан и противозаконные деяния людей особого церковного ведомства. На этот двойной состав церковной юрисдикции и указывает устав, говоря от лица князя-законодателя: «...помыслих греховные вещи и духовные (т. е. духовно-сословные) отдати церкви». Согласно с этой комбинацией, все судные дела, относимые уставом к ведомству церкви, можно свести к трём разрядам.

КЛАССИФИКАЦИЯ ДЕЛ, ПОДСУДНЫХ ЦЕРКВИ. 1. Дела только греховные, без элемента преступности, судились исключительно церковной властью, разбирались святительским, т. е. епископским судом без участия судьи княжеского, по церковным законам. Сюда относятся дела, нарушающие церковную заповедь, но не входившие в состав компетенции княжеского суда: волхвование, чародеяние, браки в близких степенях родства, общение в пище с язычниками, употребление недозволенной пищи, развод по взаимному соглашению супругов и т. п. II. Дела греховно-преступные, в которых греховный элемент, нарушение церковного правила, соединяется с насилием, с физическим или нравственным вредом для другого, либо с нарушением общественного порядка, - такие дела как нарушающие и государственный закон разбирались княжеским судьей с участием судьи церковного. Такой состав и порядок суда обозначался формулой: митрополиту в вине или митрополиту столько-то гривен пени, а князь казнит, судит и карает, делясь пенями с митрополитом. К этому разряду относятся дела об умычке девиц, об оскорблении женской чести словом или делом, о самовольном разводе мужа с женой по воле первого без вины последней, о нарушении супружеской верности и т. д.

III. Наконец, дела «духовные», сословные, касающиеся лиц духовного ведомства, были обыкновенные противозаконные деяния, совершенные церковными людьми, как духовными, так и мирянами. По уставу Владимира таких людей во всех судных делах ведала церковная власть, разумеется, по законам и обычаям, действовавшим в княжеских судах; но и князь, как исполнитель судебного приговора, полицейское орудие кары и как верховный блюститель общественного порядка, оставлял за собою некоторое участие в суде над людьми церковного ведомства. Это участие выражено в уставе словами князя: «...отдали есмо святителем тыа духовныа суды, судити их оприсно мирян (без мирских, княжих судей), развее татьбы с поличным, то судити с моим (судьей), таж и душегубление, а в иные дела никакож моим не вступатися». Таким образом, наиболее тяжкие преступления, совершенные церковными людьми, судил церковный судья с участием княжеского, с которым и делился денежными пенями. Такой порядок судопроизводства выражен в уставе Ярослава формулами: митрополит в вине со князем наполы или платят виру князю с владыкою наполы, т. е. денежные пени делятся пополам между обеими властями.

ЦЕЛЬ ЕЁ. Из этой классификации дел, нормируемых церковным Ярославовым уставом, можно видеть, что главная его цель - разграничение двух подсудностей, княжеской и святительской, выделение в составе церковного суда дел, решаемых совместно представителями обоих. Устав определяет, в каких случаях должен судить один церковный судья и в каких действует совместный церковно-мирской суд, в котором, пользуясь языком устава, к святительскому суду «припущались миряне», светские судьи. Такой смешанный состав суда вызывался свойством дел или лиц; известные дела двойственного, уголовно-церковного характера, совершенные лицами, подсудными княжескому суду, привлекали своим церковным элементом к участию в их разборе судью церковного; известные лица, подсудные церковному суду, привлекали к участию в суде над ними княжеского судью, когда совершали дела, подсудные последнему. В первом случае церковный судья являлся ассистентом княжеского, во втором - наоборот. Этот совместный суд надобно отличать от того, который позднее назывался обчим или смесным: это суд по делам, в которых сталкивались стороны разных подсудностей, например княжеской и церковной. Устав Владимира кратко упоминает о нём, перечислив разряды церковных людей, во всех делах подсудных митрополиту или епископу: «...аже будет иному человеку с тым человеком речь, то обчий суд», т. е. если нецерковный человек будет тягаться с церковным, судить их общим судом. Совместный суд, о котором говорит Ярославов устав, представляет особую и довольно своеобразную комбинацию: он ведал дела, входившие в состав одной подсудности, но совершенные лицами, подлежавшими другой.

НОВОСТИ, ВНОСИМЫЕ УСТАВОМ ЯРОСЛАВА. Церковный суд, как он устроен или, точнее, описан Ярославовым уставом, углубляя понятие о преступлении, вносил в право и другие существенные новости. Здесь, во-первых, он значительно расширил область вменяемости. Почти вся его общая компетенция, простиравшаяся на всех верующих и обнимавшая жизнь семейную, религиозную и нравственную, составилась из дел, которых не вменял или не предусматривал древний юридический обычай: таковы умычка, святотатство, нарушение неприкосновенности храмов и священных символов, оскорбление словом (обзывание еретиком или зелейником, составителем отрав и привораживающих снадобий, обзывание женщины позорным словом). Установление этих трёх видов оскорбления словом было первым опытом пробуждения в крещёном язычнике чувства уважения к нравственному достоинству личности человека - заслуга церковного правосудия, не уменьшаемая малоплодностью его усилий в этом направлении. Не менее важны нововведения в способах судебного возмездия за правонарушения. Старый юридический обычай смотрел только на непосредственные материальные следствия противозаконного деяния и карал за них денежными пенями и вознаграждениями, продажами и уроками. Взгляд христианского законодателя шире и глубже, восходит от следствий к причинам: законодатель не ограничивается пресечением правонарушения, но пытается предупредить его, действуя на волю правонарушителя. Устав Ярослава, удерживая денежные взыскания, полагает за некоторые деяния ещё нравственно-исправительные наказания, арест при церковном доме, соединявшийся, вероятно, с принудительной работой на церковь, и епитимью, т. е. либо временное лишение некоторых церковных благ, либо известные нравственно-покаянные упражнения. За детоубийство, за битьё родителей детьми устав предписывает виноватую или виноватого «пояти в дом церковный»; брак в близкой степени родства наказуется денежной пеней в пользу церковной власти, «а их разлучити, а опитемью да приимут». В уставе нет прямого указания ещё на одно нравоисправительное средство судебного возмездия, наименее удачное и наименее приличное духовному пастырству, однако допущенное в практику церковного суда того Времени: это - телесные наказания. Средство это было заимствовано из византийского законодательства, которое его очень любило и заботливо разрабатывало, осложняя физическую боль уродованием человеческого тела, ослеплением, отсечением руки и другими бесполезными жестокостями. В Ярославовом уставе есть статья, по которой женщину, занимавшуюся каким-либо родом волхвования, надлежало «доличив казнить», а митрополиту заплатить пени 6 гривен. Одно из правил русского митрополита Иоанна II (1080 - 1089) объясняет, в чём должна была состоять эта «казнь»: занимающихся волхвованием надлежало сперва отклонять от греха словесным увещанием, а если не послушаются, «яро казнити, но не до смерти убивати, ни обрезати сих телесе». Под «ярой», строгой казнью, не лишающей жизни и не «обрезывающей», т. е. не уродующей тела, можно разуметь только простое телесное наказание. Таково в общих чертах содержание Ярославова устава. Не трудно заметить, какие новые понятия вносил он в русское право и правовое сознание: он 1) осложнял понятие о преступлении как материальном вреде, причиняемом другому, мыслью о грехе как о нравственной несправедливости или нравственном вреде, какой причиняет преступник не только другому лицу, но и самому себе, 2) подвергал юридическому вменению греховные деяния, которых старый юридический обычай не считал вменяемыми, наконец. 3) согласно с новым взглядом на преступление, осложнял действовавшую карательную систему наказаний мерами нравственно-исправительного воздействия, рассчитанными на оздоровление и укрепление больной воли или шаткой совести, каковы: епитимья, арест при церковном доме, телесное наказание.

ЯРОСЛАВОВ УСТАВ СОВРЕМЕНЕН РУССКОЙ ПРАВДЕ. Таким образом, над порядком материальных интересов и отношений, державшихся на старом юридическом обычае, Ярославов устав строил новый, высший порядок интересов и отношений нравственно-религиозных. Церковный суд, как он поставлен в уставе, должен был служить проводником в русском обществе новых юридических и нравственных понятий, которые составляли основу этих интересов и отношений. С этой стороны Русская Правда, как отражение господствующих юридических отношений, является судебником, начинавшим уже отживать, разлагаться; напротив, устав Ярослава представляет собою мир юридических понятий и отношений, только что завязывавшихся и начинавших жить. Но, представляя собою различные моменты в юридическом развитии русского общества как памятники права. Русская Правда и церковный устав Ярослава - сверстники как памятники кодификации. Всматриваясь пристальнее в текст устава, в археологические черты, пощаженные в нём временем, можно приблизительно определить, когда он составлялся. И в этом памятнике, как в Русской Правде, руководящую нить к решению вопроса дают денежные пени. В разных списках устава они представляют при первом взгляде самое беспорядочное разнообразие. Один список назначает за известное деяние в пользу церковной власти гривну серебра, другой - рубль, третий - «гривну серебра или рубль», а это - разновременные денежные единицы. За одну и ту же вину взыскивается то 20, то 40 гривен, за другую - то 40, то 100 гривен кун. В этом разнообразии отразились колебания денежного курса, признаки которых мы заметили и в Русской Правде; но в Ярославовом уставе они отразились гораздо полнее и явственнее. Мы видели, что в краткой редакции Правды некоторые пени определяются известной суммой резан, а в пространной той же суммой кун. И в уставе Ярослава обидевший непригожим словом крестьянку, «сельскую» жену, платит ей по одним спискам 60 резан, по другим - 60 кун. Причиной такой замены, как мы уже знаем, было то, что гривна кун, весившая в начале XII в. полфунта, в конце его была вдвое легковеснее. Такса судебных взысканий перевёрстывалась сообразно с переменами денежного обращения: но при этом не всегда сообразовались с рыночной ценностью денег, а заботились о том, чтобы при уменьшившемся весе денежных единиц сохранить в судебной пене прежнее количество металла. Для этого или удерживали прежние суммы взысканий с уплатой их «старыми кунами», или возвышали эти суммы соответственно понижению веса денежных единиц. Этим последним способом перевёрстки пользовались и церковные судьи, руководствовавшиеся в своей практике Ярославовым уставом, согласуя размеры карательных взысканий с колебаниями денежного курса. Если в одном списке устава за двоеженство назначено пени в пользу церковной власти 20 гривен, а в другом 40, это значит, что первый список воспроизвёл устав в редакции или, как бы мы сказали, в издании первой половины XII в., при полуфунтовой гривне кун, а второй список - в редакции второй половины, при гривне весом вдвое легче. Но этому падению веса гривны предшествовал, как можно предполагать по некоторым указаниям памятников, промежуточный момент, который можно относить ко второй четверти XII в., ко времени вслед за смертью Мстислава (1132 г.), когда на рынке ходили гривны весом около трети фунта, и такие гривны также попадаются в кладах. Пересмотр устава, относящийся и к этой переходной поре, оставил свой след в его списках: по одним из них участники в умычке девицы, «умычники», платят пени гривну серебра, по другим - 60 ногат, а это - 3 гривны кун. С другой стороны, во второй четверти XIII в. поступили в обращение, как я уже говорил в одном из предшествующих чтений, гривны кун, которых отливали семь с половиной из фунта серебра: значит, они в два с половиной раза были легковеснее третных гривен. Встречаем точно такое же отношение между пенями за одни и те же преступления в разных пересмотрах устава: по одним спискам 40 гривен кун, по другим 100 гривен. Позднейшие переписчики совмещали в одних и тех же списках устава таксы разновременных его пересмотров и совершенно запутали систему денежных взысканий, ставя рядом с древней гривной кун времён Мономаха денежные единицы XIV и XV вв. Но с помощью истории денежного обращения в древней Руси можно разобраться в этой путанице и прийти к тому заключению, что древнейший вид, какой встречаем в дошедших до нас списках устава, этот памятник получил в начале XII в., во всяком случае, ещё до половины этого века. Значит, устав Ярослава вырабатывался в одно время с Русской Правдой. Сравнивая оба этих памятника русской кодификации, находим далее, что они не только сверстники, но и земляки, если можно так выразиться: у них одна родина, они выросли на одной и той же почве церковной юрисдикции.

ПРОЦЕСС СОСТАВЛЕНИЯ УСТАВА. Несходство текста в разных списках, очевидные следы переделок и подновлений в нём возбуждают в исторической критике Ярославова устава два вопроса: о его подлинности и о восстановлении его первоначальной основы. Имея в виду приёмы русского законодательства и кодификации в те века, можно сомневаться, приложимы ли эти обычные вопросы исторической критики к такому памятнику, как устав Ярослава. В кратком введении, которым он начинается и которое также изложено неодинаково в разных списках, великий князь Ярослав говорит, что он «по данию» или «по записи» своего отца «сгадал» с митрополитом Илларионом, согласно с греческим Номоканоном, предоставить митрополиту и епископам те суды, которые писаны в церковных правилах, в Номоканоне, именно суды по греховным делам и по делам духовных лиц, оговорив при этом и те дела, в которых законодатель удержал известное участие за светской властью. Это введение не даёт никакого повода предполагать, что Ярослав утвердил какой-либо готовый проект церковного устава, ему предложенный: речь идёт только о договоре между двумя властями, светской и духовной, разграничивавшем принципиально в духе греческого Номоканона судебные ведомства той и другой власти. Можно думать, что договор и ограничивался этой общей принципиальной развёрсткой обеих подсудностей и краткое введение в устав было его первоначальной основой: в таком кратком виде и приводит его одна позднейшая летопись (Архангелогородская). Согласно с договором, устанавливалась практика Церковного суда, которая постепенно кодифицировалась, облекаясь в письменные правила; из совокупности этих правил и составился устав, получивший по происхождению своей основы название Ярославова. Таким образом, тогдашнее законодательство шло от практики к кодексу, а не наоборот, как было позднее. Такой ход составления делал устав особенно восприимчивым к переменам, какие вносили в практику церковного суда изменчивые условия места и времени.

ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ ЦЕРКВИ. Объясняя так происхождение Ярославова устава, я имею в виду отношение русской церкви к государству, установившееся в первую пору христианской жизни Руси. Обращаясь к церкви за содействием в установлении общественного порядка на христианских основаниях, княжеское правительство предоставляло её ведению дела и отношения, непривычные для языческого общества, которые возникли только с принятием христианства, дела и отношения, самое понятие о которых впервые проводило в новопросвещённые умы христианское духовенство. В устроении таких дел и отношений духовенство руководилось своими церковными правилами, и государственная власть давала ему надлежащие полномочия на те учредительные и распорядительные меры, которые оно признавало необходимыми, применяя свои церковные правила к условиям русской жизни. Как ближайшая сотрудница правительства в устроении государственного порядка, церковная иерархия законодательствовала в отведённой ей сфере по государственному поручению. Узнаем, чем вызывалось и как, в какой форме возлагалось на неё это законодательное поручение. Внук Мономаха Всеволод в приписке к церковному уставу, который он дал Новгороду, когда княжил там, рассказывает, что ему приходилось. разбирать тяжбы о наследстве между детьми от одного отца и разных матерей и он решал такие тяжбы «заповедми по преданию св. отец», т. е. по указаниям, содержащимся в Номоканоне. Князь, однако, думал, что не его дело решать такие тяжбы, и прибавил в приписке к уставу заявление о всех судебных делах такого рода: «...а то все приказах епископу управливати, смотря в Номоканон, а мы сие с своей души сводим». Совесть князя тяготилась сомнением, вправе ли он решать такие дела, требующие канонического разумения и авторитета, и он обращается к церковной власти с призывом снять с его души нравственную ответственность за дела, которые она разумеет лучше, и делать по своему разумению, соображаясь с Номоканоном и с русскими нравами. Но соображать византийский закон с русской действительностью значило перерабатывать и этот закон и эту действительность, внося заимствованное юридическое начало в туземное отношение, т. е. значило создавать новый закон. Такая законодательная работа и возлагалась на церковную иерархию. Так нечувствительно судебная власть церкви превращалась в законодательную. Князь Всеволод рассказывает в приписке, как он решал дела о наследстве; но он не придавал своим решениям силы обязательных прецедентов, предоставляя ведать такие дела епископу. Кто-то вставил в приписку князя заметку о том, что по церковным правилам, которыми руководствовался князь в своей судебной практике, отцовское имущество делится поровну между сыновьями и дочерьми. Эта норма была чужда русскому наследственному праву и никогда в нем не действовала, притом не относилась к тому юридическому вопросу, о котором шла речь в приписке; её внесли в приписку, даже как будто от лица князя-уставодателя, на всякий случай, в чаянии, что и она может пригодиться.

ЦЕРКОВНАЯ КОДИФИКАЦИЯ. Всё это ярко освещает ход судопроизводства, законодательства и кодификации в России XI и XII вв. Христианство осложняло жизнь, внося в неё новые интересы и отношения. Княжи мужи, органы власти, со своими старыми понятиями и нравами не стояли на высоте новых задач суда и управления и своими ошибками и злоупотреблениями «топили княжу душу», по выражению того же Всеволодова устава. Усиливаясь поправить положение дел, князья разграничивали ведомства, устанавливали компетенции, искали новых юридических норм, лучших правительственных органов и за всем этим обращались к церковной иерархии, к её нравственным указаниям и юридическим средствам. Церковные судьи и законоведы собирали церковно-византийские произведения о суде и управлении, выписывали из них пригодные правила, обращались с запросами по своим недоумениям к высшим своим иерархам и получали от них вразумляющие ответы, из этих правил и ответов составляли юридические нормы, более или менее удачно приноровленные к русской жизни, и по мере того как эти нормы входили в практику церковного суда, облекали их в форму законоположительных статей, которые вносили в прежде изданные русские уставы или соединяли в новые своды, покрывая их именем князя, которым вызвана была эта кодификационная работа или который освятил такой свод своим законодательным признанием. В древнерусских рукописных кормчих, мерилах праведных и других сборниках юридического содержания сохранились остатки этой продолжительной и трудноуловимой законодательно-кодификационной работы в виде цельных уложений, каковы уставы князей Владимира и Ярослава, или в виде отдельных статей, неизвестно когда и но какому случаю составленных, служивших как будто схолиями или дополнениями к какому-то цельному уложению. Это, как видим, тот же процесс, каким составлялась и Русская Правда.

ЕЁ СЛЕДЫ В УСТАВЕ ЯРОСЛАВА. Устав Ярослава в своих списках сохранил довольно явственные следы такого происхождения. По самой цели своей, как уголовно-дисциплинарный церковный судебник, он стоял ближе к церковно-византийским источникам права, чем Русская Правда. Это понятно: он вводил христианские начала в русскую жизнь, державшуюся на языческом обычае, тогда как Русская Правда воспроизводила языческий обычай, слегка приправляя его христианскими понятиями. Основным источником устава служили помещавшиеся вместе с ним в наших кормчих византийские кодексы Эклога и Прохирон, преимущественно их уголовный отдел или титулы «о казнях». Но устав не копирует, а переделывает их, придавая заимствуемым нормам туземную обработку, соображаясь с местными нравами и отношениями, развивая общие положения источника в казуальные подробности, иногда вводя новые юридические случаи, подсказанные явлениями местной жизни. Такие приёмы мы заметили и в Русской Правде. Ограничимся немногими примерами, чтобы объяснить эти приёмы.

ПРИМЕРЫ. По одной статье Прохирона похитивший замужнюю или девицу без различия состояния, даже собственную невесту, со своими соучастниками, соумышленниками, пособниками и укрывателями подвергается более или менее жестокому наказанию, смотря по тому, были ли похитители вооружены или нет. Первая статья Ярославова устава говорит об обычной тогда на Руси умычке девиц и налагает на похитителя более или менее тяжёлую денежную пеню, смотря по состоянию похищенной, дочь ли она «больших или меньших бояр», т. е. человека старшей или младшей княжеской дружины, или же «добрых людей», степенного состоятельного горожанина; подвергаются пене и «умычники», соучастники умычки. Позднее сделано было разъяснение этой статьи: назначенные в ней пени взимаются в случае, если «девка засядет», не выйдет замуж за своего похитителя. Предполагается, что, если умычка, бывшая до принятия христианства одной из форм брака, сопровождалась христианским браком, виновник её не подвергался церковному суду и денежному взысканию, а наказывался вместе с похищенной женой только епитимьей, «занеже не по закону божию сочетались», как положено об этом деле в поучении духовенству XII в., приписываемом новгородскому архиепископу Илье-Иоанну. Кроме того, разъяснение прибавляет к трём общественным классам первой статьи ещё четвёртый - «простую чадь», простонародье. Потом и к этому разъяснению сделано было дополнение: постановленное в статье и в разъяснении имеет место в том случае, когда «девку кто умолвит к себе и даст в толоку», т. е. когда кто похитит девицу скопом, «толокой», с её согласия, предварительно сговорившись с нею, как обыкновенно и происходили умычки. Предполагается, что, если девица похищена насильно, без её согласия, дело должно идти иным порядком и привести к другим последствиям. И разъяснение и дополнение оторваны от статьи, к которой относятся, помещены в уставе как отдельные статьи (6-я и 7-я), излагающие особые случаи, и в этом положении совершенно непонятны. Ввожу вас в эти подробности с двоякой целью, чтобы показать на частном примере, во-первых, как чужой казус разрабатывался туземной кодификацией применительно к местному обычаю, и, во-вторых, какие затруднения встроите вы в древнерусских памятниках, когда вам придется иметь с ними дело. Последнее поясню ещё одним примером. К известному уже нам Закону Судному и к Русской Правде прибавлялась в списках непонятная статья о бесчестии такого содержания: за бесчестную гривну золота, ежели бабка и мать были в золоте, взять за гривну золота 50 гривен кун, а ежели бабка была в золоте, а по матери не следует золото, взять гривну серебра, а за гривну серебра пол-осьмы (семь с половиной) гривны кун. Из этой статьи прежде всего открывается соотношение денежных единиц золотых и серебряных: в фунте золота считалось 50 гривен кун, в фунте серебра семь с половиной гривен. Статья относится к XIII в. и показывает, что золото тогда ценилось у нас только в шесть-семь (шесть и две трети) раза дороже серебра. Но про каких бабку и мать в золоте говорит статья? Смысл её открывается при сопоставлении со статьей Ярославова устава, по которой обозвавший чужую жену позорным словом платит ей «за срам» 5 гривен или 3 гривны золота, если это жена большого или меньшого боярина, а если оскорбленная - жена простого горожанина, то ей за срам 3 гривны серебра. Бродячая статья значит: человек, потерпевший оскорбление словом с непочтительным упоминанием его родителей, взыскивает с оскорбителя за бесчестье гривну золота, если его бабушка и мать были замужем за людьми из княжеской дружины; если же его мать по мужу простая горожанка, он имеет право искать на обидчике только одну гривну серебра, хотя бы бабушка была за княжим дружинником.

УСТАВ ЯРОСЛАВА И РУССКАЯ ПРАВДА. Изучая устав Ярослава, застаём церковно-судебную практику и церковную кодификацию, так сказать, на ходу, в состоянии колебаний и первых опытов, неупорядоченных усилий. За известное греховное деяние по одному списку устава положена определённая пеня, а по другому она ещё как будто не готова, предоставлена усмотрению церковной власти: «епископу в вине, во что их обрядит». Устав не исчерпывает всей церковно-судебной практики своего времени, не предусматривает многих деяний, насчёт которых церковная власть XI и XII вв. дала уже определённые и точные руководящие указания. Эти пробелы легко заметить, сличая устав с упомянутыми уже мною правилами митрополита Иоанна II и ответами епископа Нифонта на вопросы Кирика и других. Несмотря на то, устав Ярослава остаётся единственным памятником изучаемого времени по своей мысли и по своему содержанию. Церковные уставы, данные потомками Ярослава, имели местное или специальное значение: они или повторяли с некоторыми изменениями для известной епархии общий устав Владимира Святого, как новгородский церковный устав Мономахова внука Всеволода, или определяли финансовые отношения церкви к государству в известной области, каковы уставы новгородский князя Святослава 1137 г. и смоленский князя Ростислава 1151 г. Устав Ярослава есть предназначенный для всей русской церкви судебник, пытавшийся провести раздельную черту и вместе с тем установить точки соприкосновения между судом государственным и церковным. С этой стороны устав имеет близкое юридическое и историческое отношение к Русской Правде. В самом деле, что такое Русская Правда? Это - церковный судебник по недуховным делам лиц духовного ведомства; устав Ярослава - церковный судебник по духовным делам лиц духовного и светского ведомства. Русская Правда - свод постановлений об уголовных преступлениях и гражданских правонарушениях в том объёме, в каком нужен был такой свод церковному судье для суда по недуховным делам церковных людей; Ярославов устав - свод постановлений о греховно-преступных деяниях, суд по которым над всеми христианами, духовными и мирянами, поручен был русской церковной власти. Основные источники Правды - местный юридический обычай и княжеское законодательство при косвенном участии церковно-византийского права; основные источники устава - греческий Номоканон с другими памятниками церковно-византийского права и Владимиров церковный устав при косвенном участии местного юридического обычая и княжеского законодательства. Правда нашла в византийских источниках устава образцы кодификации, а устав взял из русских источников Правды основу своей системы наказаний, денежные взыскания, к оба памятника заимствовали у своих византийских образцов. Эклоги и Прохирона, одинаковую форму синоптического, конспективного свода законов. Так, Русская Правда и Ярославов церковный устав являются как бы двумя частями одного церковно-юридического кодекса.

ВЛИЯНИЕ ЦЕРКВИ НА ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРЯДОК. По рассмотренным церковным уставам при пособии других современных им памятников можно составить общее суждение о том действии, какое оказала церковь на быт и нравы русского общества в первые века его христианской жизни. Русский митрополит-грек XI в. Иоанн II в своих церковных правилах дал наставление духовному лицу, спрашивавшему его о разных предметах церковной практики: «...прилежи паче закону, неже обычаю земли». Ни русская церковно-судебная практика, ни русская кодификация, насколько та и другая проявились в Русской Правде и уставе Ярослава, не оправдали этого наставления, оказав слишком много внимания обычаю земли. Церковь не пыталась перестроить ни форм, ни оснований государственного порядка, какой она застала на Руси, хотя пришлой церковной иерархии, привыкшей к строгой монархической власти и политической централизации, русский государственный порядок, лишённый того и другого, не мог внушать сочувствия. Церковная иерархия старалась только устранить или ослабить некоторые тяжёлые следствия туземного порядка, например княжеские усобицы, и внушить лучшие политические понятия, разъясняя князьям истинные задачи их деятельности и указывая наиболее пригодные и чистые средства действия. Церковное управление и поучение, несомненно, вносило и в княжескую правительственную и законодательную практику, а может быть, и в политическое сознание князей некоторые технические и нравственные усовершенствования, понятия о законе, о правителе, начатки следственного судебного процесса, письменное делопроизводство: недаром писец, делопроизводитель исстари усвоил у нас греческое название дьяка. Но при низком уровне нравственного и гражданского чувства у тогдашнего русского княжья церковь не могла внести какого-либо существенного улучшения в политический порядок. Когда между князьями затевалась сестра и готовилась кровавая усобица, митрополит 110 поручению старейшего города Киева мог говорить соперникам внушительные речи: «Молим вас, не погубите Русской земли: если будете воевать между собою, поганые обрадуются и возьмут землю нашу, которую отцы и деды наши стяжали трудом своим великим и мужеством; поборая по Русской земле, они чужие земли приискивали, а вы и свою погубить хотите». Добрые князья, подобные Мономаху или Давиду черниговскому, плакали от таких слов, но дела шли своим стихийным чередом, порядок добрых впечатлений и порядок привычных отношений развивались параллельно, не мешая один другому и встречаясь только в исключительных личностях на короткое время, по истечении которого кляузы родичей быстро заметали следы плодотворной деятельности отдельных лиц. До нас дошло от XII в. горячее «Слово о князьях», произнесённое одним церковным витием на память святых князей Бориса и Глеба. Тема, разумеется, братолюбие и миролюбие; цель поучения - обличение княжеских усобиц, в разгар которых оно, по-видимому, было сказано. «Слышите, князья, противящиеся старшей братии и рать поднимающие и поганых наводящие на свою братию! Не обличит ли вас бог на страшном суде? Святые Борис и Глеб попустили брату своему отнять у них не только власть, но и жизнь. А вы одного слова стерпеть брату не можете и за малую обиду смертоносную вражду поднимаете, призываете поганых на помощь против своей братии. Как вам не стыдно враждовать со своей братией и единоверными своими!» Это негодование - опора для суждения о людях того времени: пришлось бы ценить их очень низко, если бы из среды их не послышалось негодующего голоса против княжеских беспорядков. И все-таки проповедник горячился напрасно: источником беспорядков был самый порядок княжеского управления землёй. Князья сами тяготились этим порядком, но не сознавали возможности заменить его другим и не сумели бы заменить, если бы и сознавали. Да и сама иерархия не обладала ни авторитетом, ни энергией в достаточной мере, чтобы сдерживать генеалогический задор князей. В её верхнем правящем слое было много пришельцев. В далёкую и тёмную скифскую митрополию шли не лучшие греки. Они были равнодушны к местным нуждам и заботились о том, чтобы высылать на родину побольше денег, чем мимоходом кольнул им глаза новгородский владыка XII в. Иоанн в поучении своему духовенству. Уже в то время слово грек имело у нас недоброе значение - плута: таил он в себе обман, потому что был он грек, замечает летопись об одном русском архиерее.

НА ОБЩЕСТВО. Церковная иерархия действовала не столько силой лиц, сколько правилами и учреждениями, ею принесёнными, и действовала не столько на политический порядок, сколько на частные гражданские и особенно на семейные отношения. Здесь, не ломая прямо закоренелых привычек и предрассудков, церковь исподволь прививала к туземному быту новые понятия и отношения, перевоспитывая умы и нравы, приготовляя их к восприятию новых норм, и таким путём глубоко проникала в юридический и нравственный склад общества. Мы видели состав этого общества по Русской Правде. Оно делилось по правам и имущественной состоятельности на политические и экономические классы, высшие и низшие, лежавшие один над другим, т. е. делилось горизонтально. Церковь стала расчленять общество в ином направлении, сверху вниз, вертикально. Припомните состав общества церковных людей. Это не был устойчивый и однородный класс с наследственным значением, не было новое сословие в составе русского общества: в число церковных людей попадали лица разных классов гражданского общества, и принадлежность к нему условливалась не происхождением, а волей или временным положением лица, иногда случайными обстоятельствами (убогие и бесприютные, странники и т. п.). Даже князь мог попасть в число церковных людей. Церковный устав князя Всеволода, составленный на основании Владимирова устава и данный новгородскому Софийскому собору во второй четверти XII в., причисляет к церковным людям и изгоев, людей, по несчастию или другим причинам потерявших права своего состояния, сбившихся с житейского пути, по которому шли их отцы. Устав различает четыре вида изгоев: это - попов сын, не обучившийся грамоте, обанкротившийся купец, холоп, выкупившийся на волю, и князь, преждевременно осиротевший. Итак, рядом с общественным делением по правам и имущественной состоятельности церковь вводила своё деление, основанное на иных началах. Она соединяла в одно общество людей разных состояний или во имя цели, житейского назначения, религиозно-нравственного служения, или во имя чувства сострадания и милосердия. При таком составе церковное общество являлось не новым государственным сословием с духовенством во главе, а особым обществом, параллельным государственному, в котором люди разных государственных сословий соединялись во имя равенства и религиозно-нравственных побуждений.

НА СЕМЬЮ. Не менее глубоко было действие церкви на формы и дух частного гражданского общежития, именно на основной его союз - семейный. Здесь она доканчивала разрушение языческого родового союза, до неё начавшееся. Христианство застало на Руси только остатки этого союза, например кровомщение: цельного рода уже не существовало. Один из признакового цельности - отсутствие наследования по завещанию, а из договора Олега с греками мы видели, что уже за три четверти века до крещения Владимира письменное обряжение, завещание, было господствующей формой наследования, по крайней мере, в тех классах русского общества, которые имели прямые сношения с Византией. Построенный на языческих основаниях, родовой союз был противен церкви, и она с первой минуты своего водворения на Руси стала разбивать его, строя из его обломков союз семейный, ею освящаемый. Главным средством для этого служило церковное законодательство о браке и наследовании. Мы уже знаем, что летопись отметила у полян ещё в языческую пору привод невесты к жениху вечером, форму брачного союза, которую она даже решилась признать браком. Но из поучения духовенству, приписываемого архиепископу новгородскому Иоанну, видим, что даже в его время, почти два века спустя по принятии христианства, в разных классах общества действовали различные формы языческого брака - и привод, и умычка, заменявшие брак христианский. Поэтому «невенчальные» жёны в простонародье были столь обычны, что церковь принуждена была до известной степени мириться с ними, признавать их если не вполне законными, то терпимыми, и устав Ярослава даже налагает на мужа пеню за самовольный развод с такой женой, а сейчас упомянутый архиепископ настойчиво требует от священников, чтобы они венчали такие четы даже и с детьми. Гораздо строже, чем за уклонение от церковного венчания, карает тот же устав за браки в близких степенях родства. Митрополит Иоанн II во второй половине XI в. налагает епитимью на браки даже между четвероюродными; но потом допускали брачный союз и между троюродными. Христианский брак не допускается между близкими родственниками, между своими; следовательно, стесняя постепенно круг родства, в пределах которого запрещался брак, церковь приучала более отдалённых родственников смотреть друг на друга как на чужих. Так церковь укорачивала языческое родство, обрубая слишком широко раскидывавшиеся его ветви.

РАЗВИТИЕ СЕМЕЙНОГО НАЧАЛА. Трудным делом церкви в устройстве семьи было установить в ней новые юридические и нравственные начала. Здесь предстояло внести право и дисциплину в наименее поддающиеся нормировке отношения, направляемые дотоле инстинктом и произволом, бороться с многоженством, наложничеством, со своеволием разводов, посредством которых мужья освобождались от наскучивших им жён, заставляя их уходить в монастырь. Христианская семья, завязываясь как союз гражданский обоюдным согласием жениха и невесты, держится на юридическом равенстве и нравственном взаимодействии мужа и жены. Необходимое следствие гражданской равноправности жены - усвоение ей права собственности. Ещё в Х в. дружинная и торговая Русь знакома была с раздельностью имущества супругов: по договору Олега с греками на имущество жены не падала ответственность за преступление мужа. Церкви предстояло поддерживать и укреплять это установление: церковный устав Владимира Святого ей предоставил разбирать споры между мужем и женой «о животе», об имуществе. Впрочем, влияние церкви на семейный быт не ограничивалось сферой действия формального церковного суда, регламентируемого уставами: оставались отношения, которые она предоставляла чисто нравственному суду духовника. Устав Ярослава наказывает жену, которая бьёт своего мужа, но обратный случай обходит молчанием. Духовника не следует забывать и при разборе статей церковных уставов об отношениях между родителями и детьми. Здесь закон ограничивается, как бы сказать, простейшими, наименее терпимыми неправильностями семейной жизни, сдерживая произвол родителей в деле женитьбы или замужества детей, возлагая на родителей ответственность за целомудрие дочерей, карая детей, которые бьют своих родителей, не только церковной, но и гражданской, «властельской казнью», как тяжких уголовных преступников. Зато предоставлен был полный простор мужу и отцу как завещателю: древнейшие памятники русского права не налагают никаких ограничений на его предсмертную волю, не следуя в этом за своими византийскими образцами. «Как кто, умирая, разделит свой дом детям, на том и стоять»; какова основа наследственного права по Русской Правде. Закон не предполагает, чтобы при детях возможны были вне семьи какие-либо другие наследники по завещанию. Близкие родственники выступают только в случае опеки, когда мать-вдова при малолетних детях вторично выходила замуж, а в договоре Олега являются законными наследниками, когда после умершего ее оставалось ни детей, ни завещания. Припомним, что в этой победе семейного начала над родовым церковное законодательство только доканчивало дело, начатое ещё в языческие времена другими влияниями, на которые я указывал прежде (в лекциях VIII и X).