Возможно для читателя-Свидетеля источником к некоторому недоумению станет в этом трогательном рассказе то обстоятельство, что его героиня не произнесла фразы наподобие прозвучавшей в «Нашем царственном служении» за февраль 2001 года, когда оказавшая помощь Свидетельница не преминула воспользоваться сложившейся ситуацией для проповеди: «Находясь на морском пароме, сестра заметила молодую женщину, которую так сильно укачивало, что она не могла присматривать за своим маленьким ребенком. Сестра предложила ей помочь с ребенком. Когда женщина спросила, как она может отблагодарить сестру, та ответила: «Послушайте Свидетелей Иеговы, когда они в следующий раз к вам придут». Женщина так и поступила, и сейчас она и ее муж — Свидетели. Добрые дела повлияли на то, как они откликнулись на весть о Царстве» (стр. 1). Если подобный вопрос все-таки будет поднят в ходе обсуждения статьи, то можно заметить бескорыстность Ольги, в то время как описанная Обществом история, вполне возможно, была отнюдь не движением человеколюбивого сердца, а только лишь расчетом воспользоваться возможностью для «неформального свидетельствования». Во всяком случае подобной мотивации исключить нельзя. Кроме того мы можем вспомнить пример Тавифы, ученицы исполненной добрых дел и творившей много милостыни, и в тоже время нигде не видно, будто бы она использовала свою милостыню как средство для проповеди (Деян. 9:36-42).

Сила влияния подобных жизненных примеров не требует какой-либо апологии, и Сторожевая Башня прекрасно усвоила этот урок. В свою очередь нам ничто не мешает демонстрировать знакомым Свидетелям тот образец христиански настроенной души, который мы находим в этом рассказе.

 (Михаил Горушный)

В 1948 году июльским жарким утром мне довелось ехать с дачи из-под Коломны в Москву поездом дальнего следования. Едва я вошла в вагон, как меня сразу пригласили занять место в первом же купе. Попутчики оказались очень приветливые. За дальний путь они, видимо, успели подружиться, и поэтому я сразу очутилась в дружелюбной атмосфере. Между ними шел очень оживленный разговор на тему встреч, и одна, уже немолодая женщина, пыталась доказать, что случайных встреч не бывает, так же, как и случайностей в жизни – нет. Ее поддерживал средних лет военный, а остальные спорили и посмеивались над ними, но все это было беззлобно и симпатично. Спросили мое мнение, но я ответила, что не знаю еще, что сказать.

В Раменском поезда дальнего следования делают короткую остановку и вот, когда наш поезд остановился, у меня внезапно появилась мысль пересесть на электричку, которая курсирует между Раменским и Москвой. Не раздумывая, я буквально сорвалась с места и, бросив прощальное приветствие милым попутчикам, выбежала из вагона. Мне кричали: «Куда вы?», «Это еще не Москва!», а я уже была на платформе, а из окна вагона на меня смотрели с недоумением, как на ненормлальную, да я и сама не знала, почему мне потребовалась электричка.

Я пошла к расписанию, которое находилось посредине платформы на огромном стенде близ кассы. Электричка уходила через 25 минут, а пока стояла на запасном пути. Во времени прибытия я ничего не выигрывала, и мысль «Зачем же я все-таки сошла с поезда?» перебила другая мысль: сошла и сошла, значит так надо! И мне стало даже смешно от этого внутреннего спора.

Напротив стенда с расписанием на длинной скамейке под навесом сидела женщина в темном платьице, на коленях лежала телогрейка. Меня поразила ее напряженная, застывшая поза и взгляд, прикованный к расписанию. На вид ей можно было дать лет 30. Мелькнула мысль: наверное больная.

В конце платформы босоногий мальчишка продавал яблоки. На имевшуюся у меня мелочь я смогла купить два чудесных апорта и, вернувшись к скамейке, села под навес, защищающий от палящего солнца. Женщина продолжала сидеть в той же неподвижной позе. Меня томила жажда и я решила утолить ее яблоком, а другим порадовать в Москве свою знакомую старушку.

Денег-мелочи осталось у меня только на метро, да еще неразменная бумажка на продукты, за которыми я специально ехала с дачи в Москву, чтобы привести запас на семью на две недели.

Я вынула из сумки яблоко и, полюбовавшись им, уже поднесла его ко рту, как вдруг почувствовала странное беспокойство и неловкость. Я невольно повернула голову к женщине и…замерла. Глаза ее были устремлены на это яблоко, и какой же это был взгляд! Казалось, что кроме яблока для нее ничего в мире более не существует. На бескровном, бесконечно уставшем лице горели глаза, впившиеся в яблоко. Мне стало жутко. Поспешно вынув другое яблоко, я протянула его женщине: «Пожалуйста, прошу вас». Молча, каким-то рывком, незнакомка схватила его и с жадностью стала уничтожать. Я отвела глаза, кусок буквально застрял у меня в горле, хотя мое яблоко и осталось нетронутым. В душе поднялось какое-то чувство вины и стыда, и я стала спрашивать себя, в чем же дело, в чем я виновата?!

Вскоре я услышала тихое «спасибо». Тогда я подвинулась к ней и так же тихо спросила: «Скажите, что с вами?» Усталым, глухим голосом она мне рассказала, что три дня ничего абсолютно не ел, едет она из северных лагерей, где отбывала пять лет наказания за то, что в 1942 году принесла с поля в кармане горсть гороха. До Москвы у нее был бесплатный проезд, в Москве она надеялась остановиться у родных, но никого из них не нашла, так как дом, в котором они жили, разбомбило, и живы ли они сами, узнать не удалось, а также не удалось достать ни работы, ни жилья. Решила ехать в деревню, на родину, где учительствовала, но так как денег нет, то попробовала ехать без билета; дважды с поезда милиция снимала, а в Раменском пригрозили арестом.

Издали послышались пронзительные гудки идущего от Москвы поезда. Женщина вздрогнула и стремительно поднялась: «Это мой поезд», - но тут же в изнеможении опустилась на скамью: «Впрочем, теперь – все равно», - безнадежная тоска прозвучала в этих словах. Продолжать разговор было некогда, к платформе подавали мой поезд на Москву. Я быстро сунула ей в руку неразменную бумажку и яблоко, которое так и не успела надкусить.

- Cкорее берите билет, и с Богом!

- Господи, да что же это? И как, все мне?!

Я подтолкнула ее к кассе и побежала к своему поезду. Из окна вагона мне было видно, как она, с билетом в руке и с деньгами, увидев меня, устремилась к моему окну; и как бы выдохнула из себя: «Сестра, … вы не знаете, что сделали… ведь я уже решилась», - и она показала рукой на рельсы. Ее голос заглушил грохот и шипенье подходящего к противоположной платформе ее поезда, а мой тихо тронулся, но я еще могла видеть, как она пересекла платформу и как проводник помог ей подняться в вагон. Мой поезд набирал скорость.

После минутной жизненной встречи судьба разводила нас в разные стороны.

Я продолжала стоять у окна, а за ним мелькали леса, проплывали платформы, люди, поля, а передо мной продолжало стоять бледное, усталое лицо с внезапно оживившимися и засветившимися радостью глазами, и звучало это дивное обращение – «сестра».

Под стук колес в памяти возникли когда-то прочитанные слова древнего мудреца: «Наша радость – на лицах других…»

А потом мне вспомнилась утренняя попутчица, так горячо утверждавшая, что в жизни нет случайностей, что все имеет причину и смысл. И я вдруг поняла, что моя, казавшаяся такой бессмысленной, пересадка в Раменском, была необходимой, а не случайной для двух соприкоснувшихся душ.

Вышеславцева О.Н. [1]

[1] Пастырь во времена безбожия. Воспоминания об отце Николае Голубцове. Минувшее. СПб., Сатисъ 1994, стр. 117-120.