Семинарская и святоотеческая библиотеки |
|
Исидор Пелусиот Письма Книга 2
1. Епископу Лампетию. Остерегайся, наилучший, не принявших тайноводства и не достойных слышать Божественное Слово; иные из них нередко даже смеются над тем, что выше всякой похвалы. А кому позволительно, тем говори; потому что, по Божественному изречению, не псам и не человекообразным свиниям должно давать святое (Мф.7:6), но людям, ведущим евангельскую жизнь. 2. Пресвитеру Феогносту. Крайне дивлюсь и изумляюсь несмысленности спрашивающих: по какой причине Христос воскрес прежде трех дней? Ибо если утверждают, что Он вовсе не воскрес, то для чего вдаются в исследования о времени? Если же воскрес, но раньше, нежели обещал, то да признают, что воскресением доказана вместе и несомненная истина изреченного Им. Ибо совершив то, что было и казалось (если судить по немощи человеческой) невозможным, конечно, не оказался бы Он немощным для совершения возможного. Хотя всего более показывало бы немощь, если бы Он воскрес позднее, а то, что воскрес ранее, служило доказательством самой великой силы. И потому, что Христос уничтожил тьмочисленные списки еллинских богов, ниспроверг всех идолов, истребил нечестивые жертвенники, обагренные человеческими кровьми, привел в бессилие диавола, обратил в бегство демонов, укротил дикие племена, Иудеев подверг весьма великим бедствиям, а уверовавших в Него возводит превыше неба, - надлежало бы поклониться Его Божественной и непреодолимой силе, а не спорить о часах. Ибо, что всего важнее и превышает всякий разум, то не может быть опровергнуто маловажным. Но, впрочем, поскольку преизобилие истины велико, попытаюсь приступить к рассмотрению самого дела. Итак, в отражение их нападения, скажем им следующее: если увидим, что какой-либо должник, обещавшийся уплатить своему заимодавцу долг по прошествии трех дней, уплатил все прежде срока, то осудим ли его как солгавшего или подивимся ему как более должного устоявшему в истине? Я держусь последнего, и конечно, того же мнения и они. Посему, что же несообразного в том, если Христос сказал, что воскреснет в третий день, а воскрес ранее, чтобы показать Свою силу, привести в омертвение стражей и заградить уста Иудеям? Воскреснуть ранее - сие не подавало повода к обвинению, а замедление воскресения внушило бы великое подозрение. Воскресению надлежало совершиться, когда стража была при гробе и стерегла. А если бы оно совершилось по истечении назначенных дней и по удалении стерегущих, то дело показалось бы подозрительным. Если же Христос не воскрес, то как Апостолы именем Его совершали такие знамения? Почему недостоверными будут те свидетели, которые тысячами опасностей и смертей уверяли в истине, запечатлев свидетельство не чернилами, но собственною своею кровию? Но если нужно дойти до самой точности, то скажу еще следующее. Христос изрек, что воскреснет в третий день. Имеешь пяток, имеешь и субботу до захождения солнца, а по субботе Он воскрес, коснувшись крайних дней вполне и совершив весь средний. Ибо и сказал, что воскреснет в третий день, а не после трех дней. Разорите, говорит, - церковь сию, и треми денми воздвигну ю (Ин.2:19). Да и Пророк, песненно предвозвещая, что смерть тогда восплачет, будучи связана крепчайшею смертью, сказал: исцелит ны по двою дню, в третий день воскреснем, и живи будем о Нем (Ос.6:3). Если же будут указывать на слова: три дни и три нощи (Мф.12:39), то отвечу, что соприкосновением с ними Он исполнил обещание. Ибо все продолжение двадцати четырех часов называется одним днем. Но если кто родится или умрет в первый или последний из сих часов, присчитывается ему самый день. Например, если родится кто перед самым захождением солнца и день этот будет первый день месяца, то считается, что он родился в этот день. А если другой родится по захождении солнца, то будет это уже второй день. Итак, почему же, когда разница во времени состоит в одном часе, а может быть, не составляет и одного часа, об одном говорится, что он родился в первый день, о другом же - что во второй? Потому что для всякого явно и ясно, что первый прикосновением только совершил предшествовавшие сутки, а другой жил последовавшие за тем сутки только прикоснувшись к ним, состоявшие из полных двадцати четырех часов. Посему, если это подтверждается и точным исчислением часов, то для чего напрасно мучат себя те, кто усиленно утверждает, будто бы Истина не устояла в истине? 3. Петру. Сие: глаголющеся быти мудри, объюродеша, - сказано, премудрый, и по той причине, что, поскольку у них было много величавости, утратившей истину, а в Писаниях истина была без всякой пышности, то требовалось тогда много мужества и благоразумия, обнажающего всякие приукрашенные, внушающие доверие слова, при помощи которых и ложь тщательно выдавалась за истину; ныне же заблуждение их стало ощутительно даже простолюдинам. 4. Аполлонию. Милостыне надлежит быть чистою от оскорбления и упрека. Ибо присоединяющие это к милостыне - к благовонному миру примешивают зловонную тину и наносят удар душам принимающих. Потому что подаваемое с упреком, как бы ни было оно значительно, весьма неприятно для принимающих, хотя они по нужде и молчаливо переносят обиды. А когда и подаяние мало, и подается с оскорблением, тогда порождает сие в душе обнищавшего какую-то несносную бурю. Ибо о тех, которые не подают, но злословят, не нужно и упоминать. Они превысили всякую свирепость зверства, потому что приходящих к ним, как к пристани, топят, не удовлетворив их необходимой потребности и даже прибавив к тому оскорбления. Посему нуждающимся надлежит отвечать кротко и, по мере сил, подавать им милостыню, но соблюдать ее в тайне, как некую свободную, благородную и целомудренную деву, а не выставлять ее напоказ всем. Если же нечем тебе утешить просителя, отвечай ему мирно с кротостью. Сие слово паче даяния блага; обоя же у мужа благодатна (Сир.18:17). 5. Епископу Евоптию. Ты, может быть, следуя, разумению многих, сказал, что причинивший насилие деве поступает хуже, нежели обольстивший ее. А я, вникая в самую сущность дела (если и странным покажется то, что намереваюсь сказать, впрочем, сказано сие будет истинно), думаю, что обольстивший бывает виновнее причинившего насилие, ибо здесь обольщение страшнее насилия: обольщенная заслуживает наказания, а подвергшаяся насилию - извинения. Один, подвергнув поруганию тело, соблюл чистым сердце, а другой, растлив сперва душу, потом подверг поруганию и тело; и один соделал деву подлежащею, а другой - не подлежащею наказанию. Для одной поругание касается только тела, а для другой простерлось и на душу. Подвергшаяся насилию имеет оправдание, а обольщенная подвергается нещадному наказанию. Первая может требовать, чтобы совершивший поругание был наказан, а последняя, как растлившая сердце, не имеет извинения, и сама несет одно с ним наказание. На одну не падает укоризна, а другая подлежит укоризне; одна возбуждает сожаление, а другую справедливо ненавидят. Поругание одной коснулось тела, но не коснулось сердца, а у другой осквернены и тело, и душа. Если же думаешь, что это человеческие рассуждения, то прочтем закон, данный с неба. Посему, что говорит он? Если кто причинит деве насилие в пустыне, то его убейте, а деву сохраните. Ибо возопи отроковица, и не бе помогаяй (Втор.22:27). Но той, которая подверглась сему в городе и не возопила, - наказание неминуемо (24). И весьма справедливо. Ибо в пустыне помочь было некому и поруганная признается достойною извинения. А потерпевшая сие в городе и безмолвно согласившаяся, не возопившая и не призвавшая того, кто мог бы остановить насилие, справедливо осуждается на смерть. Поэтому надлежит всеми силами блюсти сердце чистым и неоскверненным, не имеющим стремления к чему-либо срамному и не дающим на то согласия, чтобы, если и случится встретится (чего не дай Бог!) что-либо подобное, у нас было полное оправдание пред нелицеприятным Судиею, проникающим в сердца и не нуждающимся в свидетелях. 6. Дионисию. Писал ты: что значит несть бо власть, аще не от Бога? - и спрашивал: неужели каждый начальник поставляется Богом? Скажу на сие (и не прогневайся на меня, ибо скажу не нечто пустое): мне кажется, что ты или не читал Павловых изречений, или же не понял их. Апостол Павел не сказал: несть начальник, аще не от Бога, но рассуждал о самом начальствовании, говоря: несть власть, аще не от Бога. То самое, что у людей есть начальства, и одни начальствуют, другие живут под начальством, происходит не просто и не случайно, чтобы народы, подобно волнам, увлекались туда и сюда, но, по словам св. Павла, это есть дело Божией премудрости. Поскольку равноправие обыкновенно возжигает войну, то Бог не попустил быть народоправлению, но установил царскую власть, а потом за нею и многие начальства. Какие же, спросишь? Начальника и подначального, мужа и жену, отца и сына, старца и юношу, господина и раба, учителя и ученика. Даже и у бессловесных животных можно видеть подобное. Поручители в этом - пчелы, которые подчинены царской власти, журавли и стада диких овец. Если же посмотришь и на море, то и оно окажется не лишенным сего благочиния. И там многие породы рыб имеют одного правителя и вождя, посему осуществляют дальние переселения. Ибо безначалие везде всего ужаснее и бывает причиною замешательства и беспорядка. Посему, и в теле, хотя оно есть нечто единое, не все имеет равное достоинство, но одни члены начальствуют, а другие подначальны. Потому мы вправе сказать, что самое дело, разумею власть, то есть начальство и власть царская, установлены Богом, чтобы общество не пришло в неустройство. Но если какой злодей захватил сию власть беззаконно, то не утверждаем, что он поставлен Богом, но говорим, что попущено ему или изблевать все свое лукавство, как Фараону, и в таком случае понести крайнее наказание, или уцеломудрить тех, для кого нужна и жестокость, как царь вавилонский уцеломудрил Иудеев. 7. Исаии. Правосудие - не знаю, каким именем назвать тебя - надзирает за делами смертных и карает поступающих несправедливо, и ничто в этой жизни не остается без управления. Зная сие, избегай неправды, чтобы избежать и наказания. 8. Епископу Ермогену. Писал ты, что я делаю тебе одолжение, угощая тебя и всеми способами изливая от своего языка в слух твой всякое достойное упоминания учение. Посему ответствую, что, если напишем мы нечто дельное, почитай это делом высшей благодати, умудряющей и невежд. 9. Комиту Ермину. Теперь, когда вступил ты в права начальника, особенно можешь соделаться достойным славы и соревнования, если не будешь мстить обидевшим тебя. Но теперь, теперь-то всего более и предашь ты забвению прискорбное, когда начальственная власть доставила тебе наибольшую возможность наказать их. 10. Епископу Ераклиду. Кто на самом опыте превосходит добрую о себе молву и оказывается лучше, нежели каким известен был понаслышке, тот по справедливости выше похвал и обличает всякое похвальное слово в том, что оно ниже его достоинства. Но хотя и препобеждается всякое слово, однако же надобно увериться в этом и сердцу. Посему надлежит и говорить, и писать похвалы, какие подобают любителям добродетели. Ибо из сего проистекают три добрые следствия: мы получаем искреннее расположение к добродетели, ибо ни один дурной человек не потерпит того, чтобы хвалить человека доброго; делаемся чистыми от зависти, признавая их преимущества перед нами; приходим в стыд или уцеломудриваемся, когда порочны, а то и другое обращается нам в пользу. 11. Епископу Лампетию. Не предавайся негодованию, достойный питомец ненависти к лукавству, оттого, что, как писал ты, исполненный нечестия Евсевий ведет непримиримую и скрытую брань с живущими добродетельно, вступает в союз с любящими порок и оттого, что он или ведет войну с имеющими у себя деньги, если не получает их, или, чтобы не вести войны, берет у них все, что мог бы похитить, ведя войну. Но ожидай Божественного приговора. 12. Ему же. Поскольку Божественный Промысл щадит согрешающих больше, нежели они щадят себя самих, то посему, он движимый долготерпением, взывает царственною и человеколюбивою проповедью: покайтеся, приближися царствие небесное (Мф.3:2). Но если согрешающие, ни во что не вменяя сие увещание, признают долготерпение небрежением, то, может быть, и ныне, без сомнения же тогда, когда настанет время Суда, он не пощадит уже не удостоивших пощады себя самих, но подвергнет самым жестоким наказаниям пренебрегших долготерпением. Посему и сказано то, что желал ты узнать: молчах, еда и всегда умолчу, и потерплю? Истреблю и изсушу вкупе (Ис.42:14). Ибо не воспользовавшихся таким долготерпением, но обративших его в повод к большим грехам, справедливо подвергнуть наказаниям. 13. Епископу Алипию. Если справедливо почитают величайшими те наказания, которые совершаются при множестве свидетелей (потому что тайные обыкновенно бывают легче), то каково, по всей вероятности, будет мучение, когда изречено будет определение в присутствии небесных сонмов и всего человечества? 14. Епископу Исидору. Зависть, соименник мой, ко всякому другому действительно или мнимо доброму качеству неблагосклонна, а напротив того, жестока и неприязненна, к добродетели же, которой в удел дано качество в собственном смысле прекрасное, она совершенно непреклонна. Посему не быть предметом зависти - дело, может быть, беспечальное, но и не славное, потому-то сделать достойное зависти ни мне, ни друзьям никогда и не случится. Тому же, кто возбуждаете к себе зависть, надлежит с целомудренным помыслом переносить злоумышления зависти. 15. Ему же. Тем, у кого нет недостатка в исполнении всего, что требуется добродетелью (ибо многие, почитая добродетель величайшим благом, какова она и в действительности, не очень заботятся о ней), сказываю: если они не будут полагаться на собственные свои силы, но свои преуспеяния станут приписывать Божественной помощи, то и страсти преодолеют, и, без сомнения, достигнут полноты добродетели. Хотя и согласятся, что выше человеческой силы - взять верх над сопротивниками, так чтобы ничто не служило препятствием усердию подвижника, однако же, для того, кому поможет Бог, а именно для того, кто победу приписывает Богу, ничто не непреодолимо, если и встретится препятствующее победе. 16. Ему же. Намереваюсь выразить кратко то, чего не намерен сказать ясно. Если бы худ был тот, кого обижают сии злоумышленники (знаешь, о ком говорю), то тех самых, которые теперь говорят о нем худо, имел бы первыми своими хвалителями. 17. Ему же. Всякому, в ком есть честность, приятна честь, воздаваемая добродетели. Если какой законодатель устанавливает весьма строгие наказания за преступления закона, то невозможно подумать, чтобы сам он готовился нарушать законы. Так и когда кто с удовольствием слушает о необычайных воздаяниях за добродетель, тогда будут почитать его готовым ко всякой добродетели, исполненным всего доброго и не имеющим в себе ничего худого. И нет ничего неестественного в том, что люди добрые удивляются добродетели и любят ее. 18. Схоластику Арпокре. То, что гадательное искусство было у Еллинов делом пустым и славилось напрасно, доказано мною в слове на Еллинов. Но поскольку как мудрейшего свидетеля выставляешь ты Гомера, то его же противопоставляю тебе и я. Ибо важно свидетельство, заимствованное у врагов. Гомер рассказываете, что Елен, этот гадатель, приказывает брату Александру бежать с битвы и, придя в город, вместе с женщинами принести молитву Афине. Потом женщины молятся, Афина же отказывает в исполнении молитвы. А после сего гадатель повелел брату вызвать на ратоборство доблестного из Еллинов, и он повиновался, вызвал, был побежден, ранен и оказался в необходимости прекратить битву. Из сего не явно ли и самым малым детям, что Гомер как бы по щекам бьет гадательное искусство или смеется над его глупостью и высокомерием, так как у него оно выказывает дерзость, предсказывая и внушая добрые надежды, а в конце концов обличается и, что всякому видно, ошибается. Если же Гомер во многих местах говорит о гадателях, о провещателях по внутренностям жертв, о толкователях снов, то сие нимало не удивительно. Ибо поэзия, полюбив басню, в пищу себе обращает ложь, и, от безрассудного удовольствия делаясь смелою, хвалится тем и обильно расточает слова, слагает басни и выставляет их всем напоказ. Настолько же нерадит об истине, что и о сыновьях Алона, сначала, представляя их больше трудящимися напрасно, нежели производящими нечто великое, говорит: "Оссу навергли они на Олимпе и вскоре за этим Пилион двинули к Оссе, чтобы небо стало доступным". Потом, веря, что они смогут это сделать, достигнув юношеского возраста, произносит невежественное и нелюбомудрое мнение, выражаясь так: "и совершили бы это, пришедши в меру юности". Ибо не говорю, что три горы, но и вся земля, если сделать из нее столп и поднять ввысь, не коснется небесного свода, особенно если верить тем, которые говорят, что земля есть центр неба. Ибо центр никогда не может коснуться окружности. 19. Схоластику Феодосию. Кто в начале отпал от истины, тот, без сомнения, совратится с намеченного пути и придет к постыдному концу. 20. Зосиме и Марону. Иные говорят, что даже епикуреец Митродор не подтверждал так делами учения отринутого всеми мудрыми Епикура, как подтверждаете вы. Посему, жалкие, если говорят о вас правду, прекратите своеволие, если же нет, - держитесь целомудрия. 21. Епископу Феодосию. Медлю сказать, чтобы не показалось, будто бы льщу, а лесть, как признано, гнуснее всех мелких страстей. Впрочем, вынуждаемый истиною, скажу: думаю, лучше же сказать, - уверен, что никто не будет в состоянии изобразить словом твои превосходные качества, хотя бы у него было десять языков, десять уст и столько же душ. 22. Пресвитеру Дионисию. "Кто не сознает в себе ничего доброго, скромен в словах, снисходителен, лучше же сказать, признателен, тот, о мудрый, еще не смиренномудр. Кто смиренномудрствует после многих преуспеяний, тот умеет вести себя в собственном смысле слова скромно. 23. Мартиниану. Любовь плотскую, так как она жестока, но скоро угасает, живописцы изображают с огнем и крыльями, потому что она иногда, воспламеняя разжигает страсти, а иногда улетает по причин пресыщения. Любовь же к деньгам никто не осмеливался изобразить и представить на картине, может быть, потому что это не любовь, а какое-то неизлечимое бешенство, а может быть, и потому, что невозможно изобразить и написать ее красками. Ибо она не пятьдесят только, как гидра из басни, имеет голов, которыми передает пищу ненасытному чреву, и не такие имеет она свойства, как это, ничем не удовлетворяемое чудовище, не сотнею только рук вооружена, как Бриарей, но не имеет и крыльев, не знает сытости, ничем не может удовольствоваться. Посему, кто же будет в состоянии или изваять, или представить на картине такое чудовище, в сравнении с которым и Сцилла, при всей своей невероятности, делается вероятною? Но слово, поскольку оно может запечатлеть все лучше всякой краски и лучше всякого воска способно принимать все виды, сколько будет возможно, попытается изобразить и сию любовь, хотя отказываясь дойти до точности, однако же выставляя на позор зверообразное и неприятное для одержимых ею ее неистовство. Мне кажется, подобна она не отроку (потому что это не любовь, а очевидное неистовство), но какой-то женщине (это и будет признаком ее неразумия и злонравия) зверообразной, дышущей пламенем. Вместо волос на голове ее тысячи змей, непрестанно шипящих и извергающих смертоносный яд, и тысячи у нее рук с когтями, которыми она одних терзает, в других бросает стрелы, а у третьих вырывает деньги. И также тысячи у нее уст, потому что она не только угрожает и клевещет, но и льстит, и раболепно беседует, и ложно клянется, и для глупых прибытков вымышляет тысячи предлогов. И глаза у нее смотрят неестественно, не уважая никого: ни друга, ни брата, ни сродника, ни благодетеля, но выказывая в себе что-то суровое, жестокое, свирепое, бесчеловечное, огневидное. Ибо она не взирает на свойство вещей, не принимает во внимание того, что часто, приведя в движение тысячи средств, передавала деньги в руки врагов, а потому в уловленного ею всеивала тысячи грехов. А слух у ней настолько загражден, что не внимает она ни просьбам, ни воздыханиям, ни сетованиям, ни ругательствам. Иметь крылья, что означает пресыщение, и так ей не свойственно, и ни один здравомыслящий человек не припишет ей даже и ног. Ибо не умеет она ступить и от плененного ею передвинуться на другое место, но, налагая руки на всех, будучи тяжелее всякого железа и свинца, сидит неподвижно, все берет, всех грабит, никогда не насыщается, но множество собираемого обращает в пищу для шире и шире разводимого огня и окончание того, что взято, делает началом тому, чтобы брать еще. Посему, кто же отдается в плен такому жестокому и ненасытному бешенству, порождающему тысячи грехов, укоризн, бесславий и непотребств? Кто решится здесь жить так бедственно, день и ночь быть бичуемым, не знать ни покоя, ни сна, а там принять начало казней? Что говорю - начало? Ибо и здесь сия страсть мучит и казнит плененных ею немилосерднее всякого мучителя, попирая их, касаясь самых чувствительных частей и не давая даже на малое время перевести дух, но налагая на них наказание более жестокое, нежели то, какое несут осужденные на самую тяжкую казнь в рудниках. Тем можно еще после дела воспользоваться сном и отдыхом, а этим любовь к деньгам, заградив для них и пристань сна, даже ночью отдает свои жестокие и бесчеловечные приказы и одних выводит на разбои, других - на убийства, не уважает самого погребения, которое удостаивают чести варвары и бесы, но и на мертвые тела вооружает скверные руки уловленных ею, измышляя новый и беззаконный способ разбоя. Посему, представив в уме все злые качества этой любви, а именно то, что она зверообразна, неприятна, дышет пламенем, ненасытна, слепа, глуха, человеконенавистна, скверна, богоненавистна, непримирима, неприступна, неукротима - ибо ни лестью, ни услугами нельзя ее взять, но тогда сильнее свирепеет, когда всего больше ей услуживают, - будем особенно бдительны, чтобы не быть ею уловленными. Ибо легче не быть уловленными, нежели, будучи уловленным, бежать. А если и будем уловлены, то напряжем все силы и, призвав Божию помощь (без нее невозможно освободиться от такого плена и многим угрожает опасность, что из плена сего не будет и возврата), перестанем желать обогащения, а то, что собрано, или сразу, или понемногу раздадим нуждающимся. Вот единственный способ избавиться от такого плена! 24. Пресвитеру Архивию. Из многого, что, по словам твоим, достойно удивления, более всего дивлюсь одному, и это, утверждаю, достаточный признак всеобщего повреждения. Почему, оставив первое, теперь скажу и обличу более всего последнее. Тем, которые имеют или, лучше сказать, более всего должны иметь попечения о народе, но нимало о нем не радеют, скажи: для чего вы, своими поступками признаваясь в незнании того, что такое священство, смущаете других? Ибо если наследовали вы отеческое самоуправство, то управляйте, кем управляете, так, чтобы показать себя более жестокими и самоуправными, нежели оные пресловутые мучители, ибо многие из них с терпевшими их самоуправство обходились с большею кротостью, чем вы. А если вверено вам отеческое попечение, то для чего и мучителей затмеваете жестокостью? Для чего вы порабощаете искупленных Божественною Кровию? Для чего обогащаетесь, пользуясь чужими бедствиями? Смеетесь над целомудренными? Строите козни любителям добродетели? Рукоплещете льстецам? Говорящих свободно осуждаете на изгнание? Ибо, если вы перестанете делать то, что делаете, вероятно, снова возродятся и оживут и ныне омертвевшие из-за вас в людях добродетели. 25. Комиту Ермину. Как дерево хорошей породы, когда оно обременено плодами и покрыто листьями, веселит садовника, услаждает зрителей и покоит проходящих, так и поставленный на учительском месте, когда он украшен добродетелью и просвещает словом, и Бога веселит, и людям приносит пользу. Если же он будет лишен того или другого, то не принесет великой пользы ученикам. Ибо потребна достойная жизнь ради любящих осуждать, потребно и слово для обличения ересей. Хотя многим и без слова часто доставляет пользу то, что можно видеть праведную жизнь, однако же поучаемые, когда видят учителя побежденным в умозаключениях и беседах, нередко терпят вред в существенном, увлекаясь искаженными догматами, ибо винят не неопытность учителя, но нетвердость догмата. Если же слово льется с силою и низлагает противников, то победа омрачается худостью жизни. Недостойным веры почтут учителя, который не делает того, что должно. Посему, надлежит просвещать и словом, и жизнью. Сказано: иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небесном (Мф.5:19). Но если бы только сотворить значило и научить, то не было бы прибавлено второго. 26. Ему же. Хотя Египтянка искусно и хитро раскидывала сети похотения, расставляла силки, уловляя юношу, очаровывала его глаза, являясь в трогательных положениях, обольщала слух, стараясь всячески искушать речами, возбуждала обоняние, благоухая драгоценными мирами, щекотала осязание, удерживая его, и раздражала вкус перед тем, как раскинуть сети, присовокупила, вероятно, наслаждения, если не из милости, как к любимому, то из сострадания, как к чужеземцу; пыталась привлечь обещаниями, потому что обещала иметь его своим властелином, - но не преуспела в ловитве. И Иосиф пожал плод целомудрия не без труда, как думают иные, потому что предстояла ему борьба не только с Египтянкой, но и с юностью, которая скакала и играла, возбуждаемая женскою беседою. А Египтянка лишь на первый взгляд казалась победившею, на первый взгляд, сказал я, потому что для невинного слуха и это служило обличением женской невоздержности. Ибо боящаяся потерпеть насилие не будет заботиться о том, чтобы отнять одежду у угрожающего насилием, но всего более она желает и вожделевает избавиться от насилия. А Египтянка, упившись похотью, думала, что знаки собственного ее непотребства послужат доказательствами целомудрия. Посему, думаю, и господин, хотя принял ее жалобу, но, может быть, из подозрения к жене (ибо знал, как легко женское естество уловляется страстью, особливо когда возбуждено красотою, нередко порабощающей и сильных) не дозволил Иосифу сказать за себя слово, в чем иные обвиняют его, и бросил его в темницу. И при этом, не по-варварски он поступил, как полагают иные (иначе мог его умертвить или предать законам, по которым жалоба требовала смерти), но справедливо, может быть, уразумел, что жена, воспылав неистовою любовью к Иосифу И не уловив добычи, сочинила жалобу; и если дозволить юноше оправдывать себя, то он не только уничтожит жалобу, но и вину обратит на ту, которая жаловалась. Лучше же сказать, что будет и более справедливо, Мздовоздаятель целомудрия укротил гнев мужа и воздвиг для мира столп благонравия, соблюл питателя для голодных братьев и поставил князя Египту. 27. Ему же. Не изумляйся крайне, чудный, если и то, что действительно таковы иные из возведенных на учительскую кафедру, как ни страшно сие, еще не кажется страшным. Промолвить же с дерзновением какое-либо слово признается у них всего более опасным и превышающим всякое извинение. Поскольку следы добродетели остаются в немногих, в большей же части людей бесчинно ликует порок, то, боясь, как бы не явился какой-либо обличитель того, что делается, они стараются осудить на изгнание все прекрасное, а более всего - дерзновение, чтобы после этого грешить небоязненно. 28. Ему же. Одержимому самою тяжкою болезнью почитать себя здоровым - очевидное и неисцельное безумие. Ибо станет ли таковой искать врача, не зная и того самого, что он болен? Потому сперва надлежит привести его к ясному ощущению недуга, а потом призвать к нему врача. 29. Диакону Исидору. Сказанное: гневайтеся и не согрешайте (Пс.4:5), - представляется мне имеющим много смыслов, потому что можно понимать сие и как определение, и как совет. Например: гневаетесь и за что гневаетесь? Посему, не гневайтесь, чтобы не согрешить. Может же это означать и следующее: поскольку гнев - страсть, скоро и сильно возгорающаяся, - увлекает душу, ибо часто опережает помысл и рождается почти не намеренно, то смягчайте его помыслом или размышлением, не стремясь ко мщению, но оканчивая дело кротостью. А может быть и следующее значение: гневайтесь на возмущающую страсть, а всего больше - на сластолюбие, и не согрешите. Ибо страсть, если найдет вас обессиленными и ослабевшими, то легко поборет вас, а если найдет трезвенными и разгневанными на нее, то немедленно оставить вас. Но Слово Божие воспретило не просто гневаться, но гневаться напрасно. А иногда и гневаться бывает полезно, когда делается сие или за славу Божию, или за обижаемых, или к исправлению ближнего. Гневался и прекроткий Моисей на тех, кто отлил тельца, и с горячностью повелел убивать их; гневался и Финеес на блудников и умертвил их копьем; гневался и Пророк Илия на Иудеев, и усмирял их голодом. Гневался и Ап. Павел на Елиму, и Петр - на Ананию и Сапфиру; гневаются и отец на сына, и учитель на ленивого ученика. И всякий скажет, что это не гнев, а любомудрие и попечительность. Посему и то изречение может быть понято как повеление. Когда мстим за себя самих, тогда во мщении преступаем меру, а когда дело касается или славы Божией, или обидимых, тогда принимаем вид благоговения и безмолвия, бываем безгласны и неподвижны, ничем не отличаемся от камней. Посему сказано: гневайтесь справедливо, когда речь идет или о славе Божией, или об исправлении ближнего, или когда должно наказать за обидимых, но не согрешайте, или входя в согласие с согрешающими и прикрывая их, или употребляя этот гнев в помощь к отмщению за себя самих. Ибо гнев вложен в нас не для того, чтобы и нам грешить, но для того, чтобы падающих не допускать до падения; не для того, чтобы обращался он в страсть и болезнь, но для того, чтобы служил врачевством от страстей. А мы пособие сие превращаем в яд, употребляя его на что не должно. 30. Чтецу Урсфенуфию. Добродетель, как думаю, но сам не утверждаю, а предоставляю решить читателям, и казалась, и кажется трудною не по своей собственной природе, но по причине крайнего нерадения людей, не желающих в ней упражняться, ибо для того, кто рассмотрит все в точности, она гораздо легче порока. Если же кто не верит, то пусть не приходит в смятение, но ждет доказательства, соблюдая себя чистым от всякого предубеждения и от спорливости. Посему умолчу о том, что добродетель Божественна, в высшей мере прилична естеству и сообразна с ним, составляет красоту и украшение подвизающихся в ней, ибо это признается всеми: перейду же к тому, что подвергается сомнению. Итак, скажи мне, что легче: отыскивать ли следы тьмочисленных сокровищ, или довольствоваться тем, что имеем у себя? Высчитывать ли день и ночь гнусные доходы и презренную прибыль, или предпочесть и возлюбить довольство малым? Обижать ли всех, или помогать нуждающимся? Жить ли с законной женою (ибо предлагаю не самое высокое, но доступное для многих любомудрие), или подкапываться под чужие брачные ложа? Страдать ли неисцельною любовью к корысти, или быть свободным от такого безумия? Ухищряться ли на обманы, или вести дела без обмана? Тревожиться ли, ходя по судилищам, или жить в покое? Похищать ли не принадлежащее нам, или уделять нуждающимся и свое собственное? Проводить ли все время в хлопотах и жалобах, или освободить себя от хлопот и страхов? Беспокоить ли себя многими нескончаемыми заботами, или иметь одну заботу - не утратить добродетели? Вмешиваться ли в чужие дела, или жить, не заботясь об этом? Пресыщаться ли, или не любить того, что и по насыщении раздражает желание? Плавать ли по морям и подвергаться крушениям, или сидеть в пристани и смотреть на крушение других? Так я был намерен показать легкость добродетели и трудность порока, но слово, простираясь далее, сделало нечто большее, показав еще притом, что за добродетелью следует веселье, а за пороком - неудовольствие. И на сем надлежало бы остановиться. Но поскольку нега и удовольствие, будучи обольстительны, многих, по-видимому, вводят в обман тем, что они приятны и не трудны, то необходимо и с ними вступить в борьбу. Посему, не касаясь до времени того угрожающего неге и невоздержанию Суда, который священное Евангелие, вызывая жалость, трогательно изобразило в лице богача и нищего, облеченного в нечистые ризы, скажу: если нега не порождает тьмочисленных тяжких, трудно исцелимых и вовсе не излечимых болезней, то пусть называется негою. Если же она стала причиною боли в ногах и голове, тошноты, онемения и расслабления в членах и других подобных недугов, от которых и сама ослабевает, лучше же сказать, вовсе исчезает, то помедли называть негою эту матерь и питательницу стольких зол. О том же, что не может вместе с пищею перейти в желудок, но исчезает в самой гортани, и о том, от чего преданный неге по притуплении чувств непрестанным наслаждением не ощущает удовольствия, не скажу ни слова, не потому, что не имеет это силы, но потому, что не может тронуть людей огрубевших. Итак, это пусть будет сказано о неге. Об удовольствии же скажем то же самое и еще большее того. Если, не говоря уже о тратах и о стыде, не порождает оно непримиримых браней с соперниками и не бывает причиною ударов, от которых часто приключаются опасности и смерть, то пусть называется удовольствием. А если оно служить корнем стыда, скрытых браней, опасностей, смертей, жалоб и других тьмочисленных зол, то не знаю, надлежит ли называть удовольствием эту причину стольких горестей, этот корень, уничтожаемый своими ветвями? О том, что не бывает удовольствия ни прежде плотского смешения, ни во время оного, ни после, не буду и упоминать, не потому, что это слабое доказательство, но потому, что не может тронуть беспечности невоздержных. Ибо, если пожелает кто исследовать дело в точности, то ни прежде смешения, ни во время оного, ни после не видно удовольствия, а напротив того, до смешения бывает очевидное бешенство, во время же оного - явное безумие и неукротимое волнение, да и то, что бывает после оного, вернее назвать освобождением от безумия, нежели вкушением удовольствия. Ибо кто удовлетворил похоть, тот прекратил удовольствие. А кто еще в похоти, тот не в веселии, но в волнении, в неистовом смятении. Посему, если это действительно так (а что действительно так, я убежден), и добродетель, несомненно, оказывается весьма легкою, приятною и наиболее сообразною с самым естеством, то будем неослабно и усердно держаться добродетели, делающей тех, кто ее любит и здесь, и там именитыми. 31. Епископу Ираклиду. Только в христианах, и притом действительно достойных сего наименования (никто да не судит о самой вере по необразованности многих), сочетаются качества, весьма отстоящие далеко одно от другого. Ибо величие духа, чистое от всякого высокомерия и при спокойном нраве сохраняющее всю свою деятельность, соединяется со скромностью, и нимало не выказывая гордости, но соединяясь со скромностью (о чем невозможно и сказать без удивления), уклоняется от унижения. Ибо оно и скромность проявляет в том, что не превозносится над ближними, и выказывает величие в том, что среди страхов и опасностей не опускает голову, но стоит выше лести и раболепства. Не раболепного и льстеца признает смиренномудрым, а также не самоуверенного и высокомерного - многомудрым, но, в том и другом уловляя доброе, уклоняется от ненавистного, чтобы, избегая близких к добродетелям пороков, приобрести самую добродетель во всей ее чистоте. 32. Ему же. В священную брань со страстями плоти надлежит вступать, не на себя самих полагаясь, но предоставляя победу Божиему содействию. Ибо если так поведем брань, если и сами всем запасемся, все приведем в порядок, употребим труды и бдительность и возложим упование на помощь свыше, то удобно преодолеем противника и воздвигнем славные победные памятники, вновь одерживаемыми победами постепенно взращивая благие надежды. 33. Диакону Аполлонию. Вот два главных рода греха: грех замышляемый и грех, приводимый в действие. И грех, совершаемый самым делом, и древле преследовался законами, а замышляемый воспрещен Евангелием, которое не дело уже совершенное наказывает, но заботится о том, чтобы злое даже и не начиналось. Ибо тогда был дан закон рук, а ныне дается душе. 34. Аммонию. Как страдающие неисцельным безумием в высшей степени болезни теряют и ощущение того, что терпят, так и дошедшие до ожесточения (а один из них, как писал ты, и Зосима) находятся как бы в бесчувствии, не зная даже, какое они терпят зло. 35. Диакону Евтонию. Восхваляемый тогда приобретает наиболее достойную уважения славу, когда вознамерившийся его хвалить прежде, нежели начнет речь, провозгласит себя побежденным. Посему самому и я, препобеждаемый добродетелями достославного Евстафия буду молчать. 36. Епископу Феодосию. Евсевий, предстоятель народа, населяющего град Пелусиотский, пусть узнает, что такое Церковь. Ибо весьма странно и даже ужасно тому, кто не знает сего, священноначальствовать. А то, что Церковь есть собрание святых, соединенных правою верою и доблестным житием, ясно всем, вкусившим мудрости. Он же, не зная этого, самую Церковь, к соблазну многих, разоряет, при этом строит церковное здание, лишает Церковь украшений, осуждая на изгнание людей досточестных, и украшает многоценными мраморами здание, и это известно всякому. Если бы знал он в точности, что Церковь - это одно, а церковное здание - другое, и что Церковь составляется из непорочных душ, а здание строится из камней и деревьев, то, думаю, перестал бы разорять одну и сверх потребности украшать другое, ибо не ради стен, но ради душ снисшел сюда Небесный Царь. Если же будет он притворяться, будто бы не знает, о чем у меня речь, хотя это всего яснее и для крайне тупоумных, попытаюсь объяснить сие примерами. Как одно есть жертвенник, а иное - жертва, одно - кадило, а иное - ладан, одно - дом совета, и иное - совет, ибо одним означается место, где заседают, а другим - совещающиеся, от которых зависят и погибель, и спасение, так и в отношении церковного здания и Церкви. А если скажет, что он не так понимал это, то пусть убедится, что при Апостолах, когда Церковь изобиловала духовными дарованиями и украшалась светлым житием, церковных зданий не было. У нас же церковные здания украшены сверх надлежащего, а Церковь (хотя не намерен я говорить что-либо неприятное) подвергается осмеянию. А я, если бы предложили мне выбирать, согласился бы лучше жить в те времена, когда церковные здания были не так изукрашены, а Церковь увенчивалась Божественными и небесными дарованиями, чем в эти, когда церковные здания изукрашены всякими мраморами, но Церковь лишилась тех духовных дарований и не имеет их. 37. Ему же. Признаю справедливым, чтобы слушатели, когда говорящий о предметах высоких не соответствует достоинству того, о чем говорит, не осуждали его бессилия, но удостаивали извинения, слагая вину на величие предмета. 38. Правителям Илие и Дорофею. Признаю себя другом вашим, но, приглашаемый на помощь каждым из вас, так как теперь, не знаю почему, оба вы идете друг против друга и ведете войну, не приду к вам, избегая того, чтобы сделать одному добро, а другому зло. Но если вы сделаете то, что надлежит и, отложив непримиримую вражду, обратитесь к миру, то приду - не помогать одному против другого, но обоих снова соединить узами дружбы. 39. Палладию. Не надлежит ни взора отвращать от Божественных слов, ни прекословить им, но прежде, нежели выслушаешь, что надобно делать, должно обещать, что сделаешь это. Одна мысль, что вещает Бог, изгоняет всякое противоречие и производит полную покорность. Хоть, Кто знает, что особенно для нас полезно, Тот достоин веры во всем, что говорит и узаконивает. 40. Пресвитеру Зинону. Плотское родство вовсе не то, что близость духа. Поэтому, если назову тебя племянником достославного епископа Ермогена, то не великую окажу тебе милость, а если назову искренним его учеником, то не сделаю стыда ни тому, ни другому. О тебе будут думать, что ты был последователем доблестного мужа, и о нем - что подражателя своего сделал человеком благородным. 41. Петру. Охотно внимать Божественной проповеди, думаю (о как мне назвать тебя, чтобы назвать сколько-нибудь по достоинству!), побуждали людей две причины: удовлетворительность слова и образ жизни проповедников; потому что и то, и другое - и достоверность слова, и жизнь, ручающаяся за слово, - одно другому придавали силу и крепость. Не иное они проповедывали, а иное делали (за сие подверглись бы осмеянию, как некоторые из нынешних; однако я не намерен говорить что-либо неприятное), но тем, что те проводили жизнь, согласную со словом, покоряли людей. Посему и Христос, зная, что слово, не сопряженное с деятельностью, немощно и недейственно, одушевляемое же деятельностью - живо, сильно и действенно, своими делами обучив Апостолов всякой добродетели и любомудрию и наставив словом, и украсив Божественными дарованиями, потом уже послал их на уловление человеков. Ибо Христос во всей точности знал, что нравственность проповедников не меньше чудес возможет привлекать людей. Так, рассеявшись по вселенной, подобно крылатым земледельцам, посевая слово благочестия, благоустроив нрав свой по наставлению Учителя и ведя жизнь не только безукоризненную, но даже чудную, препобеждали они всю подсолнечную. И ни мудрость, ни могущество, ни богатство, ни царская власть, ни самоуправство, ни варварская свирепость, ни полчище демонов, ни сам диавол, ни голод, ни стремнины, ни темничные узы, ни иное что, признаваемое страшным и действительно страшное не превозмогло их. Напротив того, все уступали и давали им место, и быть побежденными почитали для себя славнее всякой победы и победных памятников, ибо, укрепившись в той мысли, что быть хорошо побежденными лучше, нежели худо победить, соделались они небожителями. 42. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию. Есть опасность, как слышу, что слух у вас загражден отчаянием; и как издавна предавшие себя в жертву греховной смерти, негодуете вы на советующих вам доброе. Посему, если это действительно так, то справедливо, наконец, будет о вас и плакать, и сетовать, а не подавать вам советы и увещания. 43. Им же. Как не посвященные и не введенные в доблестное житие, вы вызвались объяснить на словах то, что для людей одинакового с вами расположения и словом не выразимо, и сами того не примечая, показываете себя не имеющими понятия о деле. Однако же я не возьму на себя смелость сделать для вас удобовыразимым доныне еще неизъяснимое и облечь в слова то, что превышает ваш слух. Ибо как неосвященным непозволительно слышать священное, так и оскверненным непозволительно проникать взором в святилище. Закон сего не дозволяет, лучше же сказать, сие запрещает Божественное Слово, ясно возглашая: не дадите святая псом (Мф.7:6). Потому, хотя имею что сказать, но не могу говорить о сем вам, а лучше посоветую воздерживаться от порока и придерживаться добродетели. Ибо, если сделаете это, не останетесь не услышавшими объяснения того, о чем вы писали. 44. Диакону Исидору. Извращающие Божественные изречения и толкующие их ложно по собственному своему изволению погрешают неизвинительно. Ибо они не будут иметь оправдания, представляющего в предлог обольщение и заблуждение, потому что пали по злонамеренности, а не по простоте, и не укроются от спокойного и кроткого Ока, вопреки которому осмелились учить, обезумев от порока. 45. Грамматику Офелию. Многие из софистов случающиеся с ними поражения пытаются прикрыть предшествовавшею славою, тогда как тем самым, над чем прежде одерживали верх, ныне оказываются побежденными. 46. Олимпиодору. Дивлюсь, почему ты, удивляясь Платону, советы его поставляешь ничего не значущими. Ибо он говорит, что ветви добродетели взращиваются трудом и потом, а ты, не знаю почему, избрал для себя жизнь, не терпящую трудов. 47. Диакону Евтонию. Одни из людей любостяжательных и обидчиков знают, что грешат, а другие даже и не подозревают о том, что грешат неисцельно. Ибо это, т.е. не чувствовать недуга, в котором пребываешь, - есть усиление нечувствительности, и оканчивается совершенным бесчувствием и омертвением. Посему о таких людях всего более надлежит жалеть. Ибо делать зло - более достойно сожаления, нежели терпеть зло. Тем, которые делают зло, угрожает крайняя опасность, а у тех, которые терпят, ущерб касается одного имущества. Притом первые не чувствуют своего сугубого омертвения, ибо представляют в себе опыт несовершенного и детского разумения. Весьма малые дети ни во что не ставят того, что действительно страшно, и часто суют руки в огонь, а увидев пустую личину и призрак, приходят в страх и трепет. Подобное сему бывает и с возлюбившими любостяжательность: боясь бедности, которая не страшна, но еще служит причиной всякой осторожности и скромного образа мыслей, за нечто великое почитают неправедное богатство, которое страшнее огня, потому что и мысли, и надежды обладающих им оно обращает в прах. 48. Ему же. Весьма точно знаю, что признаешь ты великими плоды добродетели, хотя и подвергаешься опасности. Смущает же тебя то, что многие почитают тебя несчастным. Но если предоставишь дело сие не предположению и мнению толпы, а точному исследованию помыслов, то печаль скоро исчезнет и даже соделается причиной радости, потому что соразмерно здешним подвигам; соплетаются и венцы добродетели. 49. Пресвитеру Феодосию. По людскому мнению, равно худо и не вознаградить благодетелей, и не отомстить врагам. По Божественному же любомудрию, правило вознаградить благодетелей имеет силу, а правило мстить врагам не имеет силы. Напротив же того, требуется всеми способами терпеливо переносить обиды, даже, если можно, благодетельствовать врагам. 50. Епископу Феону. Мужественный и человеколюбивый царь, присоединив к законам оружие, предотвращает всякое помышление об оскорблении, и покорных словам закона исправляет без наказания, а непослушных, при помощи оружия, приводит в разум неволею. Так и благоговейный и скромный иерей, к узаконениям присоединив страх и растворив скромность властью, сколько зависит от него, изгоняет из подчиненных ему всякое помышление о грехе. Уступающих слову он словом и врачует, а непослушных уцеломудривает наказаниями по законам и сим руководит к тому, чтобы впредь не грешили. 51. Пресвитеру Зосиме. Если ты ни людей не стыдишься, ни общественного о себе мнения не уважаешь, то побойся хотя бы наказания, какое последует от Бога за такие дерзкие дела. Ибо, если теперь и весьма долготерпит Божий гнев, призывая к покаянию, то впоследствии без замедления строже накажет не уваживших столь великого человеколюбия. Посему многие еще здесь не избегли непреодолимой руки, но их постигли такие великие бедствия, которые затмили все самое ужасное, что только возможно представить; многие же, казалось бы, избежав здешних наказаний, там вкусили горчайшие, когда правдивый суд возмерил им, сколько было должно. 52. Епископу Ермогену. Друзья, о которых писал ты, не имеют нужды в увещании и в побуждении, потому что, насколько видно, не прекратят соревнования в наилучшем, но, как сильно вожделевающие небесных наград, до конца будут состязаться о победе. 53. Епископу Исидору. Египтянка, разумею эту непотребную женщину, способную скоро увлекаться и с еще большею силою увлекать (а таковою, кажется, чаще всего бывает женщина), вознеистовствовала на целомудреннейшего Иосифа и, будучи не в состоянии увлечь его словами, обратилась к тому, чтобы насильно овладеть юношею. А он, как мужественный борец, совлекши с себя одежду (потому что упоенная страстью Египтянка держала его за одежду), ушел, хотя обнаженным и без ризы, но чистым от прелюбодейства и увенчал себя венцем целомудрия. Тогда сидела она опечаленная тем, будто бы оскорблено ее притворное целомудрие, на деле же - тем, что не удовлетворила похотению. Или боясь, что по приходе мужа будет на нее: жалоба, или намереваясь отомстить Иосифу, приходит она в неудержимый гнев, и, смешав все: любовь, печаль, страх, чувство обиды, гнев, придумывает, как отомстить юноше, и сама сочиняет жалобу, когда на нее должно было жаловаться. И муж, не дав места оправданию, ввергает Иосифа в темницу. Но нелицеприятное Око, Законоположник и ценитель целомудрия, возвел Иосифа на царский престол. Посему и мы не будем признавать страшным, ни клеветы, ни обвинения, ни всего иного, что кажется страшным, кроме одного греха, и несомненно, или здесь, или там, сподобимся самых драгоценных венцов. 54. Епископу Лампетию. Всякий, кто будет читать это письмо, о сказанном в нем пусть держится того мнения, какое имеет. А я, не решившись теперь написать правило для священства, но определяя путь, ведущий к нему, сказываю, что приступивший к сему начальствованию прежде, нежели он испытал на себе власть законов, не ко благу подначальных проходит сие домостроительство. А кто упражнялся в чине подчиненного и оказался благоискусным в начальнических добродетелях, тот приступает к прохождению служения, имея самое высокое доброе качество - опытность. Первый, пытаясь благоустраивать души других прежде, нежели благоустроил свою, погрешает против истины, а другой, благоустроив прежде себя и изведав дело на опыте, окажется способным благоустраивать других. Первый прежде, нежели обучился владеть оружием, замышляет, чтобы поставили его военачальником, а другой, став благоискусным воином, будет и благоискуснейшим военачальником. Один, будучи неопытным в управлении движениями войск, думает быть предводителем, а другой, подвизавшийся в таких упражнениях, поставляется воеводою. 55. Марону. Если проложишь и тысячи путей к счастью, не найдешь - не говорю, сытости в нем, - но даже и путей, которыми оно приходит. Ибо оно ненавидит тех, которые ненасытно гонятся за деньгами, и не соглашается посещать их, а больше всего любит украшающих жизнь свою тем, что и нуждаются не во многом, и довольствуются малым: их-то счастье и посещает охотно. 56. Монаху Стратигию. Когда, под руководством благоразумия, все силы в человек будут посвящены служению добродетели, когда он, отложить все извинения и всякое коснение, тогда, именно тогда доведет ее до совершенства Бог, Который и не хотевших побуждает возлюбить ее. Ибо Ему не свойственно было бы уклоняющихся от добродетели привлекать к ней, а тем, которые сами собою возлюбили ее, не подать руку помощи. 57. Антиоху. Не знаешь ты, кажется, что постоянно побеждающий неистовые телесные страсти, восторгаясь сими победами, в радостном восхищении не чувствует и трудов. 58. Монаху Ориону. Слышу о тебе, что одного из сподвижников превзошел ты в образ подвига, а в действительности - всех; ибо предпочтенный всем по смиренномудрию, став вторым после тебя, показал, что побеждены тобою все. 59. Епископу Аполлонию. Как только нищета, почитая бесчестным просить, прибегнет к обвинению, и свое несчастие употребит во зло, вмешиваясь в чужие дела, и примет на себя вид не просителя и ищущего покровительства, но ходящего по судам обвинителя, - она утратит право на сожаление. Потому и Источником правды изречено: да не помилуеши бедного на суде. Ибо нуждающегося и просящего надлежит пожалеть, а жалующегося и обвиняющего - нимало не должно. Он не милости просит, но утверждает, что его обижают. 60. Ему же. Перемена лиц в речи ясно возвещает смысл сказанного. Ибо, если бы надлежало говорить ко всему народу, то было бы сказано так: иди и рцы людем сим: слухом услышите, и не уразумеете, и видяще узрите, и не увидите; одебеле бо сердце ваше, и ушима своима тяжко вы слышали и очи свои смежили, да не когда узрите очима, и ушима услышите, и сердцем уразумеете, и обратитеся, и исцелю вас. Сказано же не так, и в сказанном можно видеть смену трех лиц, а именно: от кого, к кому, и о ком идет речь. Поэтому сила приводимых слов порождает мысль, подобную следующей. Сначала говорится: иди и рцы людем сим: слухом услышите, и не уразумеете, и видяще узрите, и не увидите. Потом, как бы на вопрос Пророка о причине, или и без вопроса, объясняется ему эта причина, и сказано: одебеле бо сердце людей сих, и ушима своима тяжко слышаша, и очи свои смежиша. Посему как бы говорит кто-то: если сами они противодействуют своему спасению, то по какой причине повелевается мне проповедовать? В ответ на это сказано: быть может (сие означает здесь выражение: да не когда), узрят очима, и ушима услышат, и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю их. Ибо речение: да не когда показывает здесь не отнятие слуха, но надежду на послушание. А чтобы удостовериться, что это выражение употреблено в таком значении, послушай, что говорит иудейский народ о Спасителе: Не Сего ли ищут фарисеи убити? Се не обинуяся глаголет, и ничесо же Ему не глаголют; еда како разумеша князи, яко Сей есть Христос (Ин.7:25.26). У мудрецов, одним из которых почитается Филон, в обычае выражение да не когда ставить вместо выражений: "может быть" или "со временем". Ибо, вероятно, не без причины вместо "может быть" употреблено сие: да не когда. Если же желаешь иметь на сие свидетельство и богодухновенного мужа, то послушай, что пишет святой Ап. Павел: рабу же Господню не подобает сваритися, но тиху быти ко всем, учительну, незлобиву, с кротостию наказующу противныя: еда како даст им Бог разум во спасение (2Тим.2:24.25). И здесь сказано: еда како вместо: "со временем", может быть, и "скоро", ибо выражает надежду на покаяние, а не отнятие покаяния. Да и в другом месте написано: обличи друга, еда еще не сотворил (Сир.19:13). Ибо, если так будем понимать пророческое изречение, то сохранится подобающее понятие о Боге, определяющем совершить то, что Ему свойственно. Ибо Он хочет, чтобы каким бы то ни было образом спаслись погрязающие во грехе, и посылает врачующих - не потому, что не знает, что они погибнут от недуга, но чтобы пресечь для них возможность оправдания. Ибо, если они не избавились от своего безумия, то и при этом осталось несомненным, что Бог совершил свойственное Ему. Таким образом и о Боге сохранится подобающее понятие, и окажется, что Пророк послан не напрасно и не будет признан орудием посрамления, но будет способствовать врачеванию и исцелению. Ибо он послан не просто посрамить, но как укорить согрешающих, так и доставить им пользу, указать на грехопадения, призвать к покаянию, возвещая обращающимся врачевание. 61. Анисию. Сказанное законодателем: нищаго да не помилуеши на суде (Исх.23:3) исполнено не бесчеловечия, как ты думаешь, но человеколюбия и всяческой справедливости. Ибо этим достигается две важные цели: одна - не поощрить нищих к тому, чтобы они вмешивались в чужие дела, другая - привести в как можно больший страх тех, которые судят несправедливо и за богатых подают голос, решающий их победу. Ибо, если и тем, которые борются с неукротимым и неусмиримым зверем нищеты, когда вместо того, чтобы просить, жалуются, не надлежит оказывать милости, то тем более не должно делать сего тем, которые, при великой роскоши, обижают нищих. 62. Диакону Исидору. Апостолы, как ученики премудрости и любители истины, видя, что Спаситель внимательно смотрит на слепого и как бы вызывает их на вопрос, предлагают Ему два общеизвестных учения, над исследованием которых трудились люди. Еллины утверждали, что согрешила душа и в наказание за это послана в тело, а Иудеи признавали, что грехи предков переходят на потомков, по написанному: грехи отцев на чада до третияго и четвертого рода (Втор.5:9). Посему ученики, как знающему все прежде рождения, говорили Господу: кто согреши, сей ли, как говорят Еллины, или родители его, как говорят Иудеи, яко слеп родися? Истина же дала не темный, не уклончивый, не загадочный ответ, но прямой, превосходящий всякую ясность, потому что отвергла то и другое, сказав: ни сей согреши (ибо мог ли он согрешить до рождения?), ни родители его, не согрешили очевидно, в том, яко слеп родися, так как ответ дан на вопрос. Хотя вероятно, что они согрешили и действительно были грешны, но и при этом не они виновны в несчастии. Для чего же слеп родися? Да явятся дела Божия на нем, то есть природа допустила недостаток, чтобы проповедан был Художник. 63. Грамматику Офелию. Известно, что многое для нас темно и неуловимо человеческим рассуждением. Но известно также, что непостижимо для нашего разумения, к нашей же пользе, то, что не способствует нашему спасению. Посему будем рассматривать, что способствует и что не способствует нашему блаженству, и по отношению к этому испытывать предлагаемое нам. Утверждать, что небо есть шар или полушарие, производить исследования о самоскорейшем течении солнца, об ущербах и возрастаниях луны, о положении звезд, вдаваться в изыскания о земле, цилиндр ли она, или имеет вид решета, или она - средоточие, и знать расстояние между небом и землей, - содействует ли все это сколько-нибудь доблестному житию? Я не усматриваю... А если и станет кто это утверждать, то, может быть, и скажет что-нибудь, но не убедит. Напротив того, знать и показывать на деле правду, мужество, мудрость, целомудрие и все сродное с этому, - сие возводит сведущих к высочайшему блаженству. Посему надлежит воздерживаться от того, что нимало нам не полезно, и держаться полезного. 64. Готту. Многоженство двух патриархов, Авраама и Иакова (ибо Исаак жил с одною женою), происходило не от изнеженности или любострастия, но от стечения обстоятельств, а иной скажет, - от нужды. Потому оно и было для них извинительно. Ибо, следуя Божественному Писанию, рассмотри, как произошло оно. Авраам, если бы самою супругою, которой должно было бы ревновать, не был упрошен сблизиться с рабою, не сблизился бы с нею. Ибо не по сластолюбию (что доказывает продолжительное прошедшее время), но из желания иметь детей оставил самую благообразную и прекрасную лицом жену, которая весь Египет восхитила красотою, и принужден был засеять другую ниву, и безобразную, и худородную. При этом он был столь чист от всякой страсти, что после того, как рабыня зачала и стала, может быть, оказывать непочтение царственной госпоже, думая, что право господства перейдет к младенцу, который от нее родится, изгнал Агарь из дома. Причем и ушла она в пустыню, имея путеводителем нужду. Если же Авраам имел и Хеттуру, то уже по кончине Агари и Сарры. А Иаков, если бы получил ту, которую любил сначала, то, может быть, и не коснулся бы другой жены. А что сказанное - не одна догадка, явствует из следующего. Хотя тесть вместо младшей дочери, обладавшей чудной красотой, привел к нему на ложе старшую, которая была безобразна, однако же он, поздно узнав обман, вознегодовал. Правда, не отверг ее, почитая непристойным отослать от себя ту, которая, хоть и таким образом, но стала его женою. После сего тесть, обвиняемый в обмане, добровольно изъявил готовность выдать за него и другую, без сомнения, потому, что сие было дозволено и узаконено древним обычаем. А когда Иаков согласился, старшая, бывшая, ему не по сердцу, рождала, пленившая же его любовью не имела на то и надежды. И она, объятая сильною печалью, угрожала лишить себя жизни, если не родит, ибо говорила: даждь ми чада; аще же ни, умру аз (Быт.30:1), то есть наложу на себя руки. И поскольку отчаивалась, то упросила мужа сблизиться со своей служанкою, чтобы рожденных от нее детей считать своими и вменить себе это в некое утешение в таком несчастии, потому что безчадие признавалось тогда самым великим злом. Иаков же слушается ее, не страсти поработившись (он не предался бы служанке, оставив ту, которая имела невыразимую красоту), но желая избавить от печали супругу. А когда служанка родила, старшая также возревновала, хотя имела многих детей, и понудила его войти и к ее рабыне. И он, желая уничтожить в дом всякий предлог к раздору и ссор, слушается. И эта цепь совершившихся с ним событий свита любовью к Рахили, ибо, если бы он получил ее сначала, то, может быть, ею бы и удовольствовался. Поскольку же подвергся обману, то не по сладострастию, но иногда упрашиваемый, а иногда понуждаемый самими супругами, которым должно было бы ревновать, принужден был дойти до сего. Итак, Исаак, как сказано выше, не подвергся таковой нужде, и жил с одною супругою, и тем, что удовлетворился ею, послужил оправданием Аврааму и Иакову. Но Апостол возводит все это в умозрительный смысл, применяя Агарь и Сарру к двум заветам. Посему, никто из тех, которые поработились невоздержности и похотливости, оставили своих жен, сквернятся в непотребных домах, и в собственные дома вносят раздоры и ссоры, пусть не приводят в пример последовавших по причине обстоятельств недостатков сих достославных мужей, украшенных и всякою иною добродетелью. Да не думает никто найти в этом извинение своему пороку и да не покушается живших до закона сравнивать с живущими после закона и благодати. Ибо они, с любовью посвятив себя добродетели, которой не знали еще изложенной в письменах, если бы научены ей были и Писанием, то, конечно, еще более просияли бы в ней. Кто был бы в состоянии единородного, рожденного в старости сына в самом цвете возраста его принести в жертву, как Авраам? Кто одержал бы такую победу над естеством? Кто столь страннолюбив, что, будучи окружен множеством домочадцев, пожелал бы сам вместе с супругою исполнять обязанности слуг? Кто столько исполнен веры, чтобы по обетованиям готовясь быть обладателем всей Палестины, когда потребовалось бы купить место для погребения нимало не поколебался, как Авраам? Кто столько выше любостяжательности, чтобы пренебречь награбленным варварами и великой добычей Персов? Но не знаю, как дошел я до того, что оскорбляю сего мужа, сравнивая его с другими? Да и не намерен я говорить что-либо неприятное. Прекращу же речь, сказав только следующее. Если бы те, которые имеют и преимущества, и недостатки патриархов, будучи потом обвиненными в недостатках, стали выставлять в свое оправдание этих мужей, то и в таком даже случае не имели бы справедливого извинения, потому что не одно и то же жить до закона и по законе и благодати, - однако могли бы еще, может быть, иметь тень оправдания. А если не имеющие преуспеяний этих праведников, но подверженные их недостаткам, отложив в сторону их преимущества, станут указывать на их недостатки, то таковые достойны всякого осуждения. 65. Светлейшему Иераксу. Обыкновенно больше пользы приносит жизнь без слова, нежели слово без жизни. Ибо первая приносит пользу и молча, а второе, и взывая, возбуждает неудовольствие. Но если соединены будут и слово, и жизнь, то составят образец всякого, любомудрия. 66. Епископу Ермогену. Что Мартиниан, Зосима и Марон, сии достойные, как сказал ты, ученики Евсевия, клевещут на него всем и ему на всех, это известно; но известно также и то, что правосудие не до конца будет терпеть и их, и его, но подвергнет их достойному наказанию за то, что они делали и делают. Ибо ни один из нарушителей правды не укрылся от правосудия, но одни - здесь, а другие - там понесли наказание. 67. Ему же. Если непозволительно сожаление по отношению к нищете, любящей судиться, потому несправедливо оскорблять справедливость, то несправедливо подающие голос в пользу богатства и взятками приводящие в колебание весы правосудия, какого, по всей правде, не изведают наказания? Ибо если нищета, часто по необходимости прибегающая к пронырству, не удостаивается извинения, потому что надлежит ей просить, а не жаловаться, то подающий голос в пользу того, кто, при великой роскоши, оскорбляет справедливость, найдет ли себе какое извинение? 68. Нилу. Не одно и то же, наилучший, - увидеть и внезапно уязвиться или сознательно гоняться за чужою красотою, потому что увидевший внезапно и уязвившийся может целомудренным помыслом и стрелу извлечь, и рану залечить. Лучшее врачество от такой страсти - пост и то, чтобы не смотреть больше на уязвившую, а если будет это необходимо, налагать узду на свои очи и потуплять их к земле, из которой расцвел этот цвет и в которую он, в скором времени увянув, превратится. А кто непрестанно и со вниманием смотрит, тот, если и не соделает греха телом, то уже совершил его душою. Ибо, услуживая страсти зрением, приводит в исполнение само преступление, согласием на него. Если бы сил души его не расслабляла похоть, не спешил бы он увидеть ту, от которой надлежало спасаться бегством. Посему и Божие Слово тех, которые не просто увидели и уязвились (ибо часто бывает это и не намеренно), но смотрят и вменяют это себе в дело, назвало прелюбодеями, сказав: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28). 69. Трибуну Серину. То правосудие, премудрый, которое там подвергает всех наказанию, хотя здесь часто и бывает сокрыто от ума людей пытающихся обмануть его, принуждает ухищряющихся его отклонить, тем самым, что они делают, впадать в собственные свои сети. Настолько оно премудро, могущественно и не может быть обмануто! Ибо сказанное Платоном, как бы от лица Сократа: "Придя туда, узнаем в ясности", - сказано не о Суде, как будто он сомнителен (нет, учение о Суде всего более и утверждено Платоном), но о том, что Сократ любомудрствовал правильно. Ибо, упомянув о некоторых, может быть, и высоко любомудрствовавших, Платон, чтобы, свидетельствуя о себе, не показаться выражающимся грубо, сказал: "От них и я по возможности ничем не отстал в жизни, но всеми способами старался соделаться одним из их числа, а правильно ли желал и преуспел ли в чем, придя туда, узнаем в ясности". Это объяснение несколько подобно тому, что сказал Ап. Павел: ничесо же в себе свем, но ни о сем оправдаюся; востязуяй же мя Господь есть (1Кор.4:4). 70. Схоластику Феодосию. Выше искушений становится тот, кто обучается не отклонять их от себя, но переносить все, встречающееся с ним. Ибо искушения, будучи, как говоришь ты, неодолимыми, преодолеваются терпением и мужеством умеющих переносить все, что ни случится. Лучшее же врачество от того, что приходит не от нас, - то любомудрие, которое в нас; и одолением неодолимых, как говоришь ты, нужд в трудных обстоятельствах служит мужество, а в счастливых - умеренность. А если подает руку помощи и Божия сила, еще удобнее перенесем все, что ни встретится. Весьма хорошо зная это, наилучший истолкователь Христовых словес сказал: сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести (1Кор.10:13). 71. Ему же. Молитва, которой Господь научил Своих учеников, заключает в себе не что-либо земное, но все небесное и относящееся к пользе души. Ибо она учит просить ни начальства, ни богатства, ни красоты, ни силы, ни чего-либо скоро увядающего, от чего, когда оно и есть, повелевается нам воздерживаться и о наслаждении чем просить, когда сего нет, - излишнее дело. Даже и то, что в ней представляется маловажным и чувственным, по мнению мужей мудрых, сказано более о Божием Слове, которое питает бесплотную душу и некоторым образом входит в ее сущность и соединяется с нею. Потому и называется хлебом насущным, так как имя "сущность" приличествует более душе, нежели телу. Если же это сказано и о хлебе ежедневном, соразмерном потребности тела, то и он, при таком употреблении, делается духовным, ибо не требовать ничего, кроме хлеба, будет признаком духовного, светлого и любомудрого разумения. Итак, будем просить того, чему научены, а не того, что легко исчезает. Ибо было бы бедственно и означало бы великое неразумие просить того, что, если и имеем, повелевается нам бросать. 72. Диакону Евтонию. Если мы делаем все и всякий повод к соблазну исторгаем с корнем, а иные по зложелательству порицают нас, то, хотя сие и прискорбно, но не стоит большой заботливости. Ибо если и совесть свидетельствует, и Судия знает, и добрые люди хвалят, остается надежда, что и порицание людей негодных обратится в ничто. 73. Не вступай в спор с людьми опасными, но скорее уступай, когда это нимало не вредит добродетели, и злоумышление их вскоре обратится в ничто. 74. Епископу Палладию. Сколько можно, наилучший, избегай встреч с женщинами. Ибо священствующим надлежит быть более святыми и чистыми, чем поселившиеся в горах. Первые имеют попечение и о себе, и о народе, а последние - только о себе; притом первые поставлены на высоте такой чести, что все исследуют и разбирают их жизнь, а последние живут в пещере или врачуя свои раны, или изучая свои недостатки, а иные и сплетая себе венцы. Если же вынужден будешь свидеться с женщинами, то склони очи долу и их учи, как надобно смотреть. Ибо не учить только должно, как надобно смотреть, но и самому смотреть, как надлежит. И, сказав немногое, что может просветить слушательниц и сделать их более кроткими, лети скорее прочь, чтобы продолжительное общение не расслабило и не расстроило твоих сил, чтобы, овладев тобой, как грозным и величавым львом, не остригло оно гривы, которая действительно льва делает львом и охраняет его царственное достоинство, чтобы не выдернуло зубов и не лишило когтей, которыми лев побеждает самых сильных зверей, и потом, сделав гнусным и смешным, не отдало этого страшного и нестерпимого зверя, одним рыканием потрясающего горы играть малым девам. Если же хочешь быть в почтении у женщин, хотя это всего несвойственнее духовному мужу, пусть не будет у тебя никакого общения с женщинами, и тогда воспользуешься от них славою. Ибо тогда это более всего делается возможным, когда всего менее сего ищем. Человеку обычно пренебрегать теми, которые ему услуживают, и благоговеть пред теми, которые ему не льстят. Всего же более сему недугу подвержена женская природа. Женщина, когда ей льстят, несносна; а всего более благоговеет и приходит в изумление пред теми, которые ведут себя с нею свободно и повелительно. Если же скажешь, что имеешь частые встречи с женщинами и не терпишь вреда, то я поверю, может быть, но хотел бы, чтобы поверили и все, которые говорят: "вода и камни делает гладкими; капля воды, непрестанно падая, выбивает впадину и на скале". А сим они хотят сказать и намекают на следующее: что крепче камня и что мягче воды, и притом водяной капли? Однако же непрерывность преодолевает и естество. Если неудобоподвижное естество приводится в движение и претерпевает изменения, какие не должно было терпеть, то легко приводимое в движение произволение при каких ухищрениях не может быть побеждено и изменено привычкою? 75. Пресвитеру Феодоту. Не должно плакать о мужественном борце, который вступает в борьбу, покрывается пылью и принимает на себя удары, потому что труды для него оканчиваются венцами. Не должно сетовать и о доблестном воине, который идет на брань и может подвергнуться ранам и поражению, потому что он возвратится победителем и заслужит победные венцы и провозглашения. Плакать же должно о тех, которые идут на разбои и человекоубийства, и особенно тогда, когда делают они зло, а потом и тогда, когда подвергаются наказанию. Если это так, почему пытался ты узнать, по какой причине Христос, когда шел на Крест как Победитель, не только не одобрил плачущих женщин, но даже запретил им? Явно, что страждущему невольно сострадание приносит утешение, а для страждущего добровольно оно обращается в обиду; ибо обидна сострадательность тому, чье страдание не непроизвольное. Итак, поскольку и Христос шел на страдание добровольно, чтобы истребить смерть и привести в бессилие диавола, а жены плакали о Том, Кого справедливо было восхвалить и прославить, то посему самому, как думают иные, обрек Он их на бедствие, а как по истине должно разуметь, предсказал, какие постигнут их беды. Ибо позволительно плакать не о Том, Кто победил грех и шел умертвить смерть, связать диавола, но о тех, которые в плену у греха, смерти и диавола. 76. Магистру Филоксену. Ни медное изваяние, блещущее золотом и расписанное красками, ни олимпийский венец, ни богатство, ни красота, ни сила, ни начальство, ни царство, ни что-либо иное из почитаемого великим не важно и не стоит стараний, потому что уступает времени и истребляется, и предается забвению. Одна добродетель имеет общеизвестную и бессмертную славу: она и времени не уступает, и забвением не покрывается, и истребления не знает, но достоинство ее и юно, и цветуще, и свежо. Ее-то людям благомыслящим справедливо приобретать всеми силами. 77. Пресвитеру Феодоту. Думай так: грех - дрова, а смерть - огонь. В чем находила она свойственную ей пищу, то и пожирала. Не найдя же ее во Христе, естественным образом угасла, лучше же сказать, умерла. 78. Схоластику Феодосию. Закон, о премудрый, есть превосходный урок правоты, не тех исправляющий, которые идут правильно, но сдерживающей стремления тех, которые ведут себя бесчинно. Почему и Ап. Павел сказал: праведнику закон не лежит (1Тим.1:9). А Евангелие есть поощрение к любомудрию не столько страхом, сколько обетованиями, окрыляющее приверженность в любителях добродетели. Посему, послушные ему не по страху закона, но вследствие предпочтения лучшего неослабно держатся добродетели. 79. Схоластику Исидору. Суд о делах, наилучший, выносится, смотря по намерениям. Поэтому тот, кто произвольно нанес рану, но не убил, признается более виноватым, нежели тот, кто убил, но не имел на то намерения; и произвольно ранивший непременно наказывается, а невольно убившему делается снисхождение. Если кто, взяв меч, ходит по дорогам, намереваясь кого-нибудь убить, но, не найдя никого, возвращается, не исполнив намерения, то не избегает он приговора, что он - убийца, поскольку признается таким по тому, что предпринял, а не по совершению дела. Так и женщина, которая очень наряжается и ходит по торгу или выглядывает в окно для того, чтобы уловлять юношей, хотя и не сможет уловить, осуждается, как уловившая, поскольку со своей стороны она сделала все: и яд растворила, и силок поставила, и сеть раскинула со всем старанием. А если и мужчина для той же цели будет наряжаться изысканнее, нежели свойственно мужчине, то и он подпадет неминуемому осуждению, хотя и не найдется пожелавшей вкусить приготовленного пития. Но если женщина идет степенно, целомудренно, честно, а кто-нибудь, увидев ее, уязвится, вина не на той, на которую смотрят, но на уязвившемся. Если и мужчина идет благоприлично и чинно, и иная, увидев его, уязвится, вина не на мужчине, но на уязвившейся. Если же кто не подтвердит, что сие действительно так, то все запутает, обвинит и Сарру, и Иосифа, и Сусанну, ибо другие, смотря на них, уязвились: одна пленила фараона, другой - госпожу, а последняя - двоих непотребных. Если же они не только не подлежать укоризне, но даже выше всякой похвалы, то тем же самым, чем они освобождаются от вины, избавляются от осуждения и те, которые, хотя не стараются уловить, но уязвляют. 80. Пресвитеру Феодосию. Тем, на кого возложен драгоценнейший венец священства, должно украшаться более добродетелями, нежели богатствами, приличным для себя удовольствием должно почитать целомудрие и не должно уступать над собою власти чреву и страстям, которые от чрева, потому что надлежит не власть почитать чем-то служащим к удовлетворение пожеланий, но терпение признавать властью. А если предстоит опасность пострадать за добродетель или благочестие, должно не бежать от смерти. Таковые подвергнутся осмеянию, если, убоявшись, не с охотою пойдут туда, приходящим куда есть надежда достигнуть того, чего желали здесь в продолжение жизни; желали же сопребывания с Богом. 81. Трибуну нотарию Серину. Истинное благородство состоит обыкновенно в добрых нравах, и непоколебимое достоинство приобретается добродетелью. Если же кто, и происходя от знатных предков, но не украшаясь правыми нравами, купить себе достоинство, которое продают евнухи и дают из милости руки царей, может быть, не благорожденных, то несправедливо ему хватит хвалиться этим. Если же станет не только гордиться, но и презирать имеющих несравненно более блистательное достоинство добродетели, то он уготовляет осмеяние не только себе, но и предкам, как неизвестным и темным. Посему, чтобы не потерпеть этого, познай себя самого. 82. Воину Исаии. Говорю, что не только рожденным, подобно тебе, от родителей темных и неизвестных, но и происшедшим от знаменитых и славных отцов не надлежит доходить до такого высокомерия и преступать пределы естества. Посему, чтобы, впав в чрезмерность, не понести и чрезмерных наказаний, старайся безумие высокомерия сдерживать браздами скромности; приобрети себе наружность, приличную человеку благонравному, и ни глазами, ни бровями, ни языком, ни походкою, не показывай в себе следа такой болезни. 83. Пресвитеру Феогносту. Многие, любомудрствуя на словах, обличаются делами, потому что, пред всеми повторяя непрестанно Божественные изречения, в тайне делают непозволительное. Посему сказано: научитеся добро творити. Ибо хорошо говорить, не поступая при этом право, - не только суетное и пустое дело, но и возбуждает смех в людях степенных. 84. Диакону Евтонию. Царю вавилонскому, который так глубоко пал, преступил пределы естества и безрассудно возмечтал о равенстве с Богом, концом бедствия было познание Всесовершенного, ибо после того, как познал он свое естество и исповедал несравненное превосходство Царя Небесного, воспринял он прежнюю свою власть. Посему, как же думаешь, будто бы наказания налагаются на нас просто, а не для какой-либо пользы? 85. Мартиниану, Марону, Зосиме, Евстафию. Перо у меня медлит писать о том, чего не хотел бы я и знать. Но поскольку надобно призвать обратно погрузившихся в крайний порок, пишу, чтобы оставили вы то, чего не могу и выговорить, боясь осквернить язык, и что вы, не знаю почему, осмеливаетесь делать. 86. Пресвитеру Евстафию. Хотя неожиданный успех, как писал ты, сделал пресвитера Зосиму склонным к нанесению обид, ибо люди, которым, особенно сверх чаяния, выпадает счастливая участь, обыкновенно начинают причинять обиды, - но ты любомудрствуй. Ибо таким образом возможешь и ему отомстить (ничто не мучит так обидчиков, как терпеливость обиженных), и о себе от всех заслужишь доброе мнение, и докажешь, что разглашаемое о тебе ложно. Гневаться и негодовать - это самое ясное доказательство того, что обиды нанесены справедливо, а смеяться над ними - такое же доказательство того, что не сознаешь за собою ничего худого. 87. Ему же. Узнал я от людей, которым противна ложь и у которых на языке вселяется истина, будто бы, оскорбляемый Зосимою, ты некоторое время любомудрствуешь, а после осмеиваешь его, очерняешь при всех, говоря, что он, будучи рабом и рожденным от рабов, злословит украшенных благоговением и благородством. Притом же припоминаешь сказанное о таких людях древними, а именно, что вырвавшийся из-под бича во время благополучия бывает несносен и что если пользоваться счастьем не по достоинству, то для людей несмысленных это может сделаться поводом к злоумию. И крайне удивляюсь я, почему, когда еще сильно разгорается костер, разжигающий раздражительность, ты владеешь гневом, а когда по видимости он затухает, побеждаешься им. Гневаться вначале не неестественно тому, кто не очень обучился любомудрствовать; а когда костер уменьшился и угас, разжигать в себе печь неестественно. Если же напоминание сказанного воспламеняет огонь, то пусть лучше веселит тебя и соблюдает в покое то, что ты любомудрствовал. Ибо справедливо будешь приводить себе на мысль не то, что прилично слышать обидчику, но то, что тебе прилично говорить. Посему, не обижай самого себя, подражая ему и осмеивая его жизнь, не доводи до осквернения свой язык, но любомудрствуй до конца. Это доставить тебе тысячекратную славу. 88. Пресвитеру Зосиме. Крайне скорблю душою, что, имея для худшего острое зрение, ты слепотствуешь для добродетели и, будучи любителем необычайных грехопадений, оказался ты еще изобретателем новых неправд. Посему, если хочешь избавить меня от печали и себя от наказания, переменись скорее, хорошо зная, что кто отойдет отсюда, не посвятив себя добродетели и не усовершившись в ней, тот будет в огне, пришедший же туда усовершившимся и очистившимся будет ликовствовать с божественными Силами. 89. Схоластику Феодосию. Священные Писания полагают, что во всех людей должна быть вложена не косвенная и сомнительная, но прямая, ясная, твердая, непоколебимая и непреклонная вера в Бога. И для сего тем, которые в опасности, обещают они благую надежду, тем, которые ведут дела свои успешно, придают благодушие и несчастным подают утешение, а в согрешающих усиливают страх, чтобы они не по имени только уразумели Бога и всякое доброе понятие не порождали незрелым, но, уразумев, что Бог - Творец, Царь, Правитель, Промыслитель, Попечитель, воздающий добрым и злым (это самое главное и верное учение о Боге), избегали худого и возлюбили добродетель. Исследование же о сущности Божией и не необходимо, и недостижимо для людей. Надобно знать и веровать, что Бог есть, а не входить в пытливое исследование о том, Что такое Бог. Посему, оставив учение о сущности, как недоступное и вовсе не уловимое, превышающее всякое исследование, упорядочим жизнь свою и нрав свой, как несомненно обязанные дать в сем отчет. 90. Ему же. Всякое дело бывает очень хорошо при заботливом ухаживании, а сделанное без заботливости скоро пропадает. Особенно же добродетель требует, чтобы услуживали ей ежедневным в ней упражнением, а без возделывания теряет листья и губит плод. Сие-то и значит то, о чем желаешь ты достоверно знать: блюдите, да не погубите, яже деласте. Леность в ничто обращает предшествовавшие труды, как бы ни были они славны, а рачительность уничтожает и прежнюю леность. 91. Пресвитеру Зосиме. Если не думаешь ты ни о геенне, ни о царстве, справедливость требует, по крайней мере, отклонить от себя осмеяния в настоящем. 92. Марону. Справедливо было бы тебе иметь в сердце это не сомнительное, но верное, известное, истинное, всеми мудрецами и Священными Писаниями признаваемое учение о Суде, который непременно будет, и отстать от того, что ты делаешь, не думая, что будет Суд, чтобы избавить и себя от наказания, и видящих - от соблазна, и нас - от печали, и ленивых - от отчаяния. 93. Аммонию. Во время войны не только того, кто стреляет с нами заодно, но и того, кто стоит в рядах противника, но не бросает в нас стрел, должно почитать некоторым образом другом. Посему и Божие Слово взывает: иже несть на вы, по вас есть. 94. Диакону Евтонию. Поскольку и для весьма внимательных к чтению сие оставалось непонятным, то не буду винить тебя, как не читающего, но скажу кратко следующее. Как Апостол тех, которые доблестным житием просвещают взирающих на них, называет звездами, написав: в нихже являетеся, якоже светила в мире (Флп.2:15), так и Даниил называет звездами тех, кто славится благочестием и доблестным житием, ибо говорит: и паде на землю от звезд и от сил. Он разумеет не звезды спавшие, как думали иные (да не будет сего), но Антиоха Епифана - ибо о нем была речь у Ангела - блистательно побежденного Маккавеями и лишившегося власти над Иудеею. Не сказал Пророк: "пали звезды", но сказал он поде от звезд, славно подвизавшихся, то есть побежден ими. Если же кто слово паде примет в значении: поразил (нередко читается и так, например: порази и руки его исцелят (Иов.5:18)), то можно сказать, что он поразил семерых братьев, матерь и священника Елеазара, которые показали светлое и блистательное житие и как звезды явились на земле. Ибо слово Маккавей по-персидски значит "повелитель", то есть "властелин". Посему, в те времена, когда Антиох отважился на это плачевное дело против сих благоискусных мужей, Маккавеи, соединившись, изгнали его из страны. Почему и за претерпевшими мучение осталось сие имя, ибо Маккавеями названы те, которые в Маккавейские времена подвергались чрезмерным страданиям, но не изменили отеческим законам. 95. Ему же. Не в том смысле, что никто не пойдет на нее войной и никто не вознамерится ее истребить, но в том, что многие будут восставать, но с силою будут побеждаемы, сказано: и врата адова не одолеют ей, то есть Церкви. Так вышло и на деле: Церковь подвергалась нападениям, но не была одолена, напротив того, оказалась восторжествовавшею над покушавшимися ее уничтожить. Итак, чему же дивиться, если и святые терпят здесь нападения? Сии брани делают их победы славнейшими и добычи - досточестнейшими. 96. Схоластику Ирону. Когда произносит или изрекает обетования Бог, тогда да не будет вовсе места рассуждениям, умозаключениям, словесным убеждениям, - ибо все это в сравнении с достоинством Говорящего - ничто. 97. Схоластику Антиоху. Помнить зло есть дело души не благородной, а жалкой и худой. Но не все об одном и том же произносят один и тот же приговор; напротив, одни скорое уврачевание оскорбленного почитают признаком того, что он соглашается со сказанным, а другие - того, что не соглашается. Посему человеку благоразумному надлежит следовать больше мудрейшим и их мнение признавать твердым. А оно таково: надо как можно скорее принимать врачевство, потому что ложный упрек не простирается дальше слуха. А поскольку писал ты: "Что же делать, если обидчик не насыщается этим, но любомудрием обижаемого поощряется к новым обидам?" - отвечу, что это большею частью невероятно, впрочем, такого человека должно избегать, как неукротимого зверя. Ибо написанное кем-то: "И вступаю в общение, и любомудрствую, потому что это уготовляет мне большую похвалу", - показывает, надобно сказать правду, мужа великого, если только любомудрствует он на самом деле, но не превзошедшего в добродетели мужей святых. Ибо святые у нас не хотят сплетать себе венцов из чужих бедствий, но нередко готовы вознерадеть о своей пользе, чтобы только поправить дело ближних. Не поведут они других к стремнине, чтобы себе уготовать большую славу, но подадут совет, если могут принести пользу; если же нет - пойдут прочь, чтобы другие не поскользнулись в большую пропасть. Ибо, они если что делают, делают не из любочестия, но заботясь о спасении людей. 98. Пресвитеру Афродисию. Погруженному в печаль приносит некоторое утешение рассказ о своих горестях, особенно когда он бывает в кругу близких ему людей, ибо многие, упорно оставаясь безмолвными и предав это молчанию, впадали в жестокие страдания. Посему с желающими рассказать о своих бедствиях надобно обходиться кротко и после того уже, как облегчат они словами свое страдание, предлагать им возможное врачество. Ибо если в начале заградим их уста, то приобретем о себе такое мнение, что мы не сострадательны, и помощь нашу соделаем недейственною, отняв у нее силу. А если приложим врачество по облегчении боли, то получим две выгоды: признают нас сострадательными и во врачевании не будем безуспешны. 99. Авсонию, соправителю Дионисия. Тем, которые судят о делах, надобно иметь проницательный ум, чтобы могли они, оставив в стороне говорящих и убедительность того, что говорят, проникать в самую глубину мыслей и, там уловив истину, извлекать ее. 100. Епископу Ираклиду. Сие слово, ученейший, имеет не одно и то же значение. Но когда ударение стоит на первом слоге (λόγιον), оно означает изречение, а когда на втором (λόγειον), значит то, что узаконено было возлагать на перси первосвященнику, то есть "святилище", или "дом", или храм слова. Поскольку ты спрашиваешь: "А почему это возлагалось на перси первосвященнику?" - отвечаю: во-первых, надлежало, чтобы помысл, как браздодержец, правил раздражительною и вожделевательною силою, а потом надобно было, чтобы священнику украшением служила истина и ясность, ибо на слово возлагались явление и истина* (Исх.28:30 и др.), и первым означалась ясность, а второю - истинность. А если угодно понимать и иначе, то, поскольку внутреннему слову прилична истина, а произносимому - ясность, и, может быть, поскольку и в камнях, как говорят, бывало некое сияние, когда священнодействующий входил в святилище и действительно объяснял изрекаемое им, то и даны сии наименования. * Явление, или урим и туммим - 12 драгоценных камней, нашитых на слово судное - четвероугольное облачение на груди первосвященника; через них в важных случаях получали откровение Божией воли.
101. Феоктисту. Исследуй в точности, наилучший, и найдешь, что исполнен Он правды. Ибо не сказано: просто, мимоходом увидевший какую-либо жену и вожделевший ее будет наказан как прелюбодей, - в таком случае требование было бы невозможным, угроза не основательною, - но говорит: иже воззрит на жену, ко еже вожделети, то есть тот, кто преднамеренно привлекает к себе страсть, вменяет себе это в дело, постоянно сим занят и услуживает страсти частым и непрестанным лицезрением, уже прелюбодействова в сердце своем (Мф.5:29). Изречение уже для людей не очень тупого ума делает ясным, что сказано сие о домогающихся невозможного. Ибо, если она и замужняя, и целомудренная, и многими охраняется, то как овладеть ею любящему? Посему справедливо сказано: уже прелюбодействова, - о том, кто не удержался бы от самого дела, если б только была возможность. Если бы вся сила души не была предана вожделению, то и тело не смущалось бы, не стало бы ходить на частые свидания и похотливыми очами питать страсть, потому что многие, и любя, стыдятся смотреть на любимых. Если же и любовь к славе обуздывает очи и берет верх над любовью плотскою, то, тем более, соделает сие страх Божий. Но если скажет кто: "А что если человек воздержится, когда дело и возможно?" Отвечу: это - подлинно дело великое и божественное, действительное доказательство девства. Такой человек, если и увидел мимоходом и уязвился, не будет стараться видеть часто, а напротив того, станет держаться вдали, чтобы частое лицезрение не послужило пищею огню. Если же кто-то старается смотреть, то сим смотрением обличает себя страсть. А если он говорит, что и непрестанно смотря, не терпит ничего опасного, то будет обличен превзошедшим всякую похвалу Иовом, который сказал: завет положих очима моима, да ни помышлю на девицу (Иов.31:1). Если же таковой малосильным для борьбы с самим собою признает того, кто сократил силы диавола, то по сему самому справедливо будет тем более не поверить ему, когда говорит, что сам постоянно смотрит и не терпит вреда. Если же и уступим в том, что таковой говорит правду, то он обличается в неправом истолковании Божественного изречения. Господь не сказал: "смотри, но не вожделевай"; или: "Вожделевай, но будь терпелив". Но если и в этом случае человек не постыдится, то он должен постыдиться сказавшего: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал.2:20). Ибо изрекший сии превосходящие всякое любомудрие слова и богатство дарований носивший как бы в глиняном сосуде, взирая на сию брань, не прекращал борьбы и сказал: умервшляю тело мое и порабощаю, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1Кор.9:27). Посему, если такой муж обуздывал неистовство плоти, то да старается каждый приобрести себе безопасность тем, чтобы не смотреть и приближением горючего вещества не возжигать пламени. 102. Ему же. Крайне дивлюсь простоте, с какою ты признаешь действительно уважительным объяснение евангельского изречения. Однако же спрашиваешь: "Посему, что же будет той, на которую смотрят, если увидевший ее уязвился?" Ибо надлежало тебе понять, что, если она ведет себя целомудренно и чинно и не уловляет встречающихся с нею, то ничего не будет, а если выказывает изнеженность, расставляет сети удовольствия, растворяет яд, то наиболее заслужит осуждение. Говорю же сие потому, что ты Господни слова почел сказанными об одних мужчинах, не зная, что они сказаны и о женщинах. Общие законы даны для того и другого пола, кроме тех только, которые установлены в частности для одного пола. Посему, если женщины не предадутся плотской любви, то не относится к ним Господне слово, а когда и они уловляются сею страстью, тогда оно относится и к ним. И сие: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых (Пс.1:1), и: блажен муж, бояйся Господа (Пс.111:1), и все подобные сим изречения сказаны не об одних мужах, но и о женах, в лице владычественного существа будучи изречены и существу подчиненному. Так и сие: не вожделевать вследствие частого лицезрения - узаконено для обоих полов. Ибо не должно и здесь разуметь того же, что иные усиливаются увидеть в словах: смерть мужу покой (Иов.3:23), пытаясь показать, будто смерть доставляет покой только мужественным и благородным, а не всем, именующимся людьми, тем более, что и это толкование кажется мне нетвердым. Действительно, для людей мужественных и благородных смерть есть покой, как конец подвигов и начало наград, почему и о жене мужественной говорится: жену доблю кто обрящет? (Прит.31:10). И чтобы не подумал кто, будто говорится это о невозможности существования таковой жены, сказано в другом месте: жена мужественная венец мужу своему (12:4). А имя мужа часто означает мужество. Но здесь у достославного Иова речь не о благородных только, но и просто о всяком человеке, окруженном безысходными бедствиями. Если же кто не верит, то удобно узнает это из состава речи. Ибо вот полная речь: почто бо дан есть сущим в горести свет, и сущим в болезнех душам живот? Иже желают смерти, и не получают; обрадовани же бывают, аще улучат. Смерть бо мужу покой; затвори бо Бог окрест его (Иов.3:20-23). То есть, когда отовсюду - до небес восходящие искушения, от которых невозможно и охраняться (как и в другом месте сказано: ограду свою на мя вознесе (Иов.19:6)), тогда смерть любезна и вожделенна. Если же не примут сего толкования, потому что сказано: мужу, то можно обличить их, сказав, что слово муж употребляется по отношению не только к мужчин, но и к женщин. Ибо мужеубийцею называется убивший не только мужа, но и жену; изваянию и мужчины, и женщины в греческом языке дано одно наименование. Впрочем, оставив это как не крайне сильное, попытаемся доказать все Божественными изречениями. Посему, что скажут, если услышат: муж законопреступный ходит в пути неблаги (Прит.6:12)? Что скажут, когда будет изречено: муж безумен не познает (Пс.91:7)? Что, - когда скажут: уподобится мужу уродиву (Мф.7:26)? Если там слово муж означает не вообще человека, но человека мужественного и благородного, то почему же здесь законопреступный, безумный, юродивый называется мужем? Но оставив сие, обращусь к начатому. Итак, поскольку и заповеди в законе, и евангельские изречения, в которых воспрещаются грехи и изображаются блаженства, сказаны и мужам, и женам, то и жены пусть будут осторожны и обуздывают очи, чтобы за невоздержное зрение не потерпеть им наказания, как прелюбодейцам. Ибо, если считать, что похоть к плотскому соединению и в мужчине, и в женщине равна (по словам одних, самовластнее похоть мужа, а по словам других - похоть жены), то все же один сеет, другая принимает семя, один зарождает, другая производит на свет, один как бы является земледельцем, другая - землей. Посему в том самом, в чем мужчина не может делать свойственного женщине, а женщина - свойственного мужчине, положены особенные частные законы, все же прочие - общие для всех и нераздельные. Ибо узаконено: не прелюбы сотвори (Исх.20:14), и не только муж, если будет уличен в этом, понесет наказание, но и жена. Так и здесь сказано: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже прелюбодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28), и всякому ясно, что всякая, яже воззрит на мужа ко еже вожделети, уже прелюбодействова с ним в сердце своем. 103. Ему же. Ты сам должен читать Писания, а не обо всем спрашивать. Ибо, если читал, то мог узнать, что в частности узаконено нечто мужу об истечении семени, а жене - о месячном очищении. Мужу - чтобы не извращал уставов естества, не разжигался страстью к мужчинам и не восставал с неистовством на бесплодное; а жене - о воде обличения, если будет подозреваема в прелюбодействе. И мужа, имевшего нечистое сновидение, а жену во время очищения и рождающую закон признает нечистыми и поставляет их вне священных оград, пока не очистятся. В частности узаконено и нечто иное, о чем нет необходимости говорить в настоящем случае, так как из сказанного далее сам можешь узнать, что только в тех случаях, в которых мужчина не может делать свойственного женщине и женщина - свойственного мужчине, постановлены частные законы. Все же другие - общие для того и другого пола, например: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего (Втор.6:5), и ближняго твоего яко сам себе (Лев.19:18); и: не убий, не прелюбы сотвори, не укради, не лжесвидетельствуй, чти отца твоего и матерь твою, не нарушай клятвы, не пожелай принадлежащего ближнему твоему (Исх.20:12-17) и все, что с сим сродно. Если же обратишься к евангельским изречениям, найдешь опять сказанное без различия: блажени нищии духом, кротции, милостивии, алчущии и жаждущии правды, чистии сердцем, миротворцы (Мф.5:3-9), и все сему подобное. Да и сказанное о безбрачной жизни и о чистоте сказано тому и другому полу, хотя и выражено в мужском роде для приличия речи и потому что муж - существо владычественное: могий вместити, да вместит (Мф.19:12). Явствует же сие из того, что многие жены и вместили, и преуспели. 104. Ему же. Извержения естественные и непроизвольные закон сделал подлежащими очищению для того, чтобы с большим усилием избегали мы произвольных и противоестественных. Ибо Заградивший вход во святилище и пребывающим в грехах мнимых, а не действительных, пока они не очистятся, внушает тем больший страх и угрожает тягчайшим наказанием согрешающим произвольно. Ибо если невольное не просто бывает извиняемо, то явно, что произвольное неизвинительно, если не будет уврачевано искренним покаянием. 105. Монаху Елиссею. Пасть в грех состоящему в послушании - дело страшное; еще страшнее - пасть посвященному; самое же страшное во всех отношениях дело - пасть принявшему жребий первосвященства. Насколько выше почести, настолько и грех, хотя будет один и тот же, делается более тяжким, ибо судится не по естеству, но по достоинству согрешившего. И что сравнивать вождя с подчиненными, когда Законодатель сказал, что грехопадение первосвященника равносильно греху целого народа, и узаконил принести такую же жертву, какую постановлено принести целому народу, если он согрешит? А если бы не была равна и равносильна язва, то не было бы определено равного врачевания. 106. Ему же. Относительно Божественного естества существует следующий закон и устав для созданного рода: не по достоинству Его воздавать чествования (что и невозможно), но измерять благочестие силами воздающих. Посему, никто из борющихся с нищетою да не унывает, но более да веселится. Ибо то, чего только и требует Божественное естество (а это есть добродетель), всего более может быть приносимо в дар всеми. 107. Епископу Феодосию. Это опасное дело, что Евсевий, обязанный быть наставником нестяжательности, истолкователем небесных догматов, погрязая в земном, собирает богатство, - не знаю почему, еще не самое страшное. Но то, о чем известил ты ныне, о чем свидетельствуют многие весьма верные мужи и что, может быть, нашим преемникам покажется невероятным, в том невозможно и превзойти его. Ибо кто захочет легко поверить, что подвизающихся в нестяжательности, сияющих всяким любомудрием,. признавая бесполезными как не способных помогать ему в обогащении, он бесчестит и не удостаивает священства, а богатых, пожиная их богатство, возводит в священство, хотя бы они и были исполнены всякого порока, думая, что священство должно служить наградою не добродетели, но богатству? Тем, которые не порабощены сими страстями, надлежало бы, как сказал ты, придумать должное врачество от этой болезни. Но, поскольку они, будучи малочисленны, совершенно закрываются множеством порабощенных пороку и, боясь вражды многих, плачут, но не выказывают ничего мужественного и смелого, то сим возбуждают подозрение в том, что и сами страждут тою же болезнью. А ты, святилище ненависти к пороку, не почитай всех таковыми, но держись той мысли, что иные, в числе которых и ты сам, сохраняют в себе черты апостольских нравов, и их-то ради не произносится приговор на согрешающих. 108. Пресвитеру Агафу. Пребожественное Определение и Слово Отчее, о премудрый (без предисловия приступлю к истолкованию, потому что мучусь желанием высказать свою мысль), если, как говорят, появилось позднее Отца, то не вечно, а если вечно, как мы говорим, то не появилось позднее. Ибо ничто так не свойственно естеству Божию и не отличает Его, как вечность. Посему словом сияние указывается на совечность, выражением образ ипостаси (Евр.1:3) - на ипостасность, именованием Слово - на бесстрастие и бесплотность, именем Сын - на личное свойство и на единосущие. Ибо, из каждого речения извлекая пригодное, оставляем все прочее как не приличествующее естеству Божию. По отношение к вещам сотворенным пусть имеют место слова "прежде" и "после", по отношению же к Досточтимой и Царственной Троице слова "первый" и "второй" не имеют места, потому что Божество выше и числа, и времен. 109. Пресвитеру Анастасию. Если споривший с тобою Иудей, как сказал ты, думает, что у Законодателя не высказано ничего сверх заключающегося в букве, то отвечай ему следующее. Невежество ваше обличают два писателя, бывшие у вас по пришествии Христовом: умозритель Филон и историк Иосиф, из которых первый весь почти Ветхий Завет обращает в иносказание, а другой именно и пишет: "Законодатель иное искусно дает подразумевать, иное с важностью представляет в иносказании, а что полезно было сказать прямо, то выражает буквально". Ибо, если представим Иудеям пророческие изречения, подтверждающие это, не замедлят они их перетолковать и извратить, апостольские же подтверждения, доказательства и истолкования осмелятся злочестиво отвергать, но отвергнуть свидетельство почитаемых у них мудрецами будут не в праве. 110. Епископу Ермогену. Священство поставлено как бы посередине между естеством Божеским и человеческим, чтобы одному служить, а в другом производить перемену на лучшее. Посему, в том, кто думает о священстве выше сего, кажется мне, нет благоразумия. 111. Ермогену. Для святых, премудрый, чрезвычайность опасностей, угрожающих добродетели, служит поводом к приобретению большей славы. 112. Диакону Исидору. Иерусалим (воспользуюсь ясным примером), когда был подкрепляем Божиим споборничеством, стоял непреклонно и без труда и кровопролития одерживал победы, а когда лишался оного за то, что воставал против Него, вражеский огонь удобно преклонял его к земле. Так и душа, когда за постоянство нравов она будет ограждена силой свыше, легко преодолеет врагов, а когда согрешит, будет и здесь объята огнем страстей, и там мучима огнем суда. 113. Софисту Асклипию. И Ксеркс (с тобою, софист, и речь веду о знакомом тебе), наложив мост на Геллиспонт, не мог наложить иго рабства на умы Афинян; но хотя все привел в движение и нарушил предписанный стихиям устав, однако же не отклонил Афинян от того, на что они решились. Посему ни с чем не сообразно поступаешь ты, задумав одним советом поколебать нашу мысль и склонить к человекоугодию. Поэтому перестань предлагать нам подобные советы, а если не перестанешь, исключим тебя из сонма друзей. 114. Чтецу Мартирию. Сильная и на все отваживающаяся любовь к многостяжательности, не зная сытости, принуждает плененную душу идти до крайнего предела зол. Посему, будем отражать ее от себя, особенно же в самом начале, потому что, возобладав над нами, она сделается неодолимою. 115. Сириону. Мужественный Павел, доблестный вождь, не посрамивший звания, в какое был возведен Царем, презревший свои выгоды, чтобы преуспевали дела других, ничего не имел в виду, кроме полезного для Церкви, и взывал, что все надлежит делать к созиданию Церкви. Но мы, имея в виду свою славу, то, что нам кажется полезным, предпочитаем пользе Церкви. А слава Церкви, без сомнения, простирается и на нас, наша же слава не переходит непременно на все общество. Ибо, если, думая устроить свои дела, пренебрежем заботой о назидании ближних, то утрата не будет ли больше прибыли? 116. Пресвитеру Касию. Не ужасно, наилучший, то, что поступавшие худо терпят худое, но не сделавшим ничего худого терпеть худое - всего ужаснее. Посему, что же скажем в объяснение тем, кто жалуется на это? Думаю не иное что, а следующее: для первых это справедливо, а для вторых служить испытанием. Ибо Правосудие одних наказывает, а другим доставляет случай к приобретению венцов. А утверждающие, что есть что-то написанное на роду, будут в недоумении, не зная, что сказать о тех и о других. Ибо несправедливо как делать худое потому, что написано на роду, так и не сделавшему ничего худого терпеть худое. А мы, утверждающие, что есть Промысл, и добрую произносим речь, и соблюдем благочестие, и представляем основательные причины. 117. Пресвитеру Агафу. В Священном Писании то, что сказано не в единственном числе, указывает на различие ипостасей, а тем, что сказано в числе единственном, означается тождество естества. Одно изрекается, чтобы заградить уста Савеллию и Иудеям, а другое - чтобы посрамить Ария, Евномия и язычников. Ибо те, которые число личных свойств распространяют до Святой Троицы, сводят же в Единую Сущность, учат весьма право и следуют учениям небесных словес, как не впадающие в многобожие различением естества, так и не склоняющиеся к Иудейству соединением в одно лице. 118. Епископу Аффонию. По уже признанному надлежит судить о сомнительном, а не по сомнительному - о признанном. Так, например, когда у царя вавилонского затмилось в памяти видение во сне истукана и желал он знать не только толкование того, что ему представилось, но и самое видение, что всех приводило в затруднение, тогда Даниил сначала не дал ответа на вопрос, пока не изложил того, что было явно. Ибо, объяснив, что думает он об этом по своему разумению, сделал он себя через это достойным доверия и свободным от подозрений в отношении истолкования сомнительного, поскольку учение о признанном всеми уничтожало обвинение, что говоримое - вымысел. 119. Епископу Ермогену. Если ясным доказательством нравов каждого служить образ жизни тех, с которыми он в близких отношениях, то не дивись, что у Евсевия в чести Мартиниан, Зосима, Марон и другие, подобные им нравом. Как если бы он был любителем добродетели, то никого не предпочитал бы людям добродетельным, так, поскольку он совоспитанник и друг порока, то и предпочитает людей одного с ним нрава. 120. Пресвитеру Архонтию. Не тот, кто остается победителем по немощи сопротивников, но тот, кто по величию собственной своей силы овладевает крепкими, и славен, и достоин прославления. Посему не величайся, если одолел ты одного и другого. Ибо, если превзойдешь достигших верха добродетели, тогда будешь провозглашен настоящим победоносцем. 121. Грамматику Офелию. Оставив известное всякому, ясно выскажу мысль свою, хотя и покажется иным, что пролагаю новый путь толкования. Слово: πρωτότοκος, с ударением на втором слоге, означает перворожденного, а с ударением на предпоследнем - первородившего. И это в точности знаете лучше всего вы, чтители Гомера, потому что у него первородившая названа πρωτοτόκος. Посему, есть основание, лучше же сказать, непременно должно разуметь, что и здесь богомудрый Павел в таком же смысле употребил это слово. И не тому, что создан Он первым среди твари (да не будет сего!), учит тот, кто называет Его сиянием славы и образом ипостаси Отчей (Евр.1:3), а напротив, - тому, что Он первородил, то есть создал тварь, так что, если удержать ударение на третьем слоге, будет Он πρωτογόνος (первородивший), а не πρωτογενής (перворожденный), πρωτοκτίστος (первоздатель), а не πρωτόκτιστος (первозданный). Если же слово "рождение" взято здесь вместо слова "тварь", то никто да не дивится сему, потому что и в другом месте говорится: Бога, рождшаго тя, оставил еси (Втор.32:18), и: Аз рех: бози есте и сынове Вышняго еси (Пс.81:6). Поскольку Бог и родив, родил бесстрастно, и творя, созидает бесстрастно, боголепно и не утомляясь, то Писание употребляет эти именования не с тем, чтобы мы рождение принимали за тварь и тварь за рождение, как думают утверждать злонамеренные еретики, но с тем, чтобы представить легкость сего для Бога и Его бесстрастие. Если же кто, поработившись одному только предубеждению и не имея в виду истины, будет возражать, то и я не подам голоса в свою защиту, и он не в праве это делать. Посему, предоставим дело нелицеприятным судиям, и судиями пусть будут слушатели. И если он может доказать, пусть доказывает, а если у меня потребует доказательства, то представлю во свидетели самого изрекшего это. Ибо, сказав: перворожден всея твари, присовокупил он: яко Тем создана быша всяческая, яже на небеси и яже на земли (Кол.1:16). Итак, если бы он сказал: "после Того создана быша", то подавайте голос за обвинителя. А если говорит: Тем (создание всего и владычество над всеми принадлежит Творцу; уясняя это Апостол сказал в другом месте: о Нем бо живем, и движемся, и есмы (Деян.17:28)), - то непререкаема, думаю, наша победа. А если скажу и то, что дальше следует у Апостола, то торжество наше будет еще очевиднее. Ибо он говорит: и Той есть прежде всех (Кол.1:17). Не сказал: "Той пришел в бытие прежде всех", но: есть прежде всех, и всяческая в Нем состоятся. Не сказал: "с Ним" или "после Него все создано". Но почему отвергают мысль утверждающих, что Сын единороден по Божеству и перворожден новой твари по человечеству? Ибо, если не так разуметь и не назвать перворожденного Первоздателем, то первородство в сочетании с понятием "единородный" может указывать на преимущество рождения, так как иной может быть и первородным, и единородным Сыном; но в сочетании с понятием "тварь" не имеет сие места, потому что тварь или единосозданна, или перворожденна, - одно другим уничтожается. Да и что воспрепятствовало Апостолу сказать ясно: "первосоздан всея твари". И если разуметь, что Он первосоздан, то как же Он единороден? Что едино, то не допускает иного, а понятием "первый" исключается единство. И чем в этом самом отличается Он от тварей, если и Сам создан? Как же не устыдятся, покланяясь твари и противореча собственным своим утверждениям? Не примечают за собою, что и запрещают покланяться твари, так как это свойственно язычникам, и делают это сами. Надобно же знать и то, что одни и те же именования не всегда означают одно и то же, и одно название не показывает непременно и одинаковости вещей. Слово "рождение" по отношению к Сыну употребляется в собственном смысле, по отношению же к тварям - в несобственном. О Сыне так говорится ради Его истинности и единосущия, о тварях же - ради чести и сыноположения. Восхотев бо, породи нас словом истины (Иак.1:18). Посему, одноименность да не подает здесь мысли о равночестии и сказанное в несобственном смысле да не признается сказанным в смысле собственном. Ибо никто из людей здравомыслящих не скажет, что ярость, гнев и все прочее, неприличное естеству Божию и говоримое о Нем в несобственном смысле, приписывается Богу в смысле собственном, так как само собою очевидно, что в каждом месте и в каждом изречении только приличное и соответственное толкование порождает истину. 122. Воину Исаиию. Сила Божия непреоборима, всегда та же и в той же мере, а все человеческое нетвердо и небезопасно, но хотя и кажется очень сильным, весьма сомнительно. Ибо, по общему признанию, как скоро оно лишается помощи свыше, изменяется в противное и готово потерпеть гибельное падение. И я крайне изумляюсь, почему, во всей точности зная это, не умиряешь ты своей мысли, но, надмеваясь чрезмерно, призываешь на себя это изменение в противное. 123. Павлу. Поскольку спрашивал ты, по какой причине Захария видел грех сидящим на мере свинца, то отвечаю: свинец дает разуметь тяжесть греха, ибо нет ничего тяжелее и обременительнее греха, который плененных им низвергает во дно адово. А мера означает конец долготерпения к согрешившим и начало наказания, потому что не без меры и не всегда будет попускаемо грешить, но только до времени, пока согрешающие не понесут самых тяжких наказаний. 124. Евтонию. Спасительное Слово, премудро и со знанием дела смиряя и направляя к лучшему страсть честолюбия, которая сильно, деятельно и страшно овладела человеческим родом, говорит: внемлите правды вашея не творити пред человеки, да видими будете ими; аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, Иже есть на небесех (Мф.6:1). Господь, как Творец и Создатель, хорошо знал, что изначала вложены в людей семена честолюбия не без цели и не напрасно, но чтобы люди, будучи пламенными любителями чести, преуспевали в лучшем. Но, обладая сим прекрасным охранением от рабства низким страстям, то есть любовью к чести, люди дали сему прирожденному дару противоположное направление и обратили к чести земной, забыв о небесной. Посему Господь, как наилучший земледелатель, снова прилагая попечение о душе, отсекает отростки, которые приносят худое, и останавливает страшно увеличившееся стремление к славе человеческой. Но что в любви сей есть кроткого и способствующего к плодоношению премирных почестей, то Христос не только оставляет, но и усиливает, и делает плодоноснейшим, с корнем исторгнув желание делать что-либо напоказ, как поступают стремящиеся к человеческой славе, и дозволив из всех сил разумно искать почестей, имея в виду единого Бога. 125. Пресвитеру Иераку. Больше, или, по крайней мере, не меньше твоего великоумия заботились мы со своей стороны о том, чтобы Херимон, Зосима и Марон одумались и, возымев лучшее намерение, избавились от стыда. Но они, как видно, впали в неодолимый порок и не захотели освободиться от него, почему иные плачут о них как о способных отрезвиться, а иные отчаялись в них, как дошедших до бесчувствия. Посему в том, что касается нас, не будет опять недостатка. Может быть, хотя поздно, но откажутся они как-нибудь от своего образа мыслей и примирятся с добродетелью, с которою не стыдятся вести нескрытую брань, это одно почитая делом, а все прочее - междудельем. 126. Херимону, Зосиме, Марону, Евстафию. Если то, что вы делаете, делаете не ожидая суда, то должны знать, что порок и без другого наказания сам есть наказание, а добродетель и без венцов - венец. И из того, что иные наказаны здесь, видно, что учение о будущем Суде достоверно, истинно и всеми признается. Однако же, если порок упоил вас до такого умоповреждения, что истребил это учение в вашем сердце, то, не говоря уже о том, что многие потерпели наказание здесь, признайте немалым наказанием еще здесь быть у всех в посмеянии и ненависти, а немалым венцом - провести здешнюю жизнь благообразно, честно и с похвалами. 127. Софисту Арпокре. Ни с чем не сообразным кажется мне, когда видят великую важность в том, в чем не согласны внешние мудрецы и Священные Писания, а малую - в том, в чем они согласны. Ибо учение о Суде, которое основательно, справедливо и прилично существам разумным, и признано нами и язычниками, не многих привлекает к тому, чтобы вести себя, как должно. Многие (никто да не думает, что говорится сие по раздражению), - будто нет Суда, будто не существует Промысла и не видит Он дел наших, - что ни делают, делают это как в безлунную ночь. А учение сомнительное и невероятное сильно занимает многих. О жизни строгой не радят, а язык изостряют более надлежащего. О целомудрии нет у них и слова, пустословят же они о несозданном веществе и о чем-либо другом, что, если знаем, не много споспешествует ко спасению, а если не знаем, не вредит необучившимся. Посему, пусть научатся сначала заниматься учением о Суде, признаваемом и у нас, и у них, и держаться правой жизни. Ибо всего несообразнее молчать о том, в чем мы и они согласны, а в чем несогласны - о том толковать и так, и иначе. 128. Серину. В бедствиях общих и невыносимых нет места состраданию, потому что все, сокрушаясь о своих страданиях, не имеют и времени пожалеть о ближних. 129. Диакону Херимону. Оскверненному не надлежит открывать уст и рассуждать - не говорю о догматах, - но даже и о чем-либо ином, пока он не очистит себя искренним покаянием. Ибо, если грешнику рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя (Пс.49:16), то тем паче заградил Он уста тому, кто, находясь в таком состоянии, усиливается входить в исследование догматов, ибо догматы столько же выше оправданий, сколько небо выше земли и душа - тела. Итак, будучи побеждаем другими в жизни, перестань состязаться о догматах, чтобы не нанести поражения и догмату, ибо многие имеют обычай по мнению о том, кто говорит, делать заключение и о том, что он говорит. 130. Схоластику Феодору. Брат твой, досточудный, внушает удивление нравственностью, а ты внушаешь удивление словом; он - правотою воли, а ты - силою языка; он - скромностью, а ты - весомостью речи; он - тем, что обилен плодами, а ты - тем, что украшен листьями. Посему, если это действительно так, соревнуй брату твоему, чтобы стать благоискусным в том и другом, ибо не столько он имеет нужду в твоих преимуществах, сколько ты - в его. 131. Ему же. Некоторые, удивляясь в тебе остроте ума и силе и языка, обвиняют тебя в том, что ты вздорен, неприступен, своенравен. Ибо надобно снисходить к низшим и не человекоугодничать перед высшими. Посему, если это действительно так, не срами превосходного образования грубостью сердца, но присоединяй к хорошим дарованиям и доброе сердце, и к силе слова - кротость нравов, чтобы тем и другим соделаться славным. 132. Ему же. Премудр в слове, по моему определению, тот, кто может мысль свою изложить ясно, а не тот, кто затемняет ясность велемудрыми и высокими речениями. Один выносит на свет сокровенное, а другой и явное для всех скрывает во тьме. Посему один, как желающий пользы слушателей, достоин многих похвал, а другой, как домогающийся собственной своей славы, не стоит награды. 133. Павлу. Нимало не удивительно, что распаляемые завистью и от благодеяний не делаются лучше. Еще больше развращаются они при милостях, потому что сознают себя имевшими нужду в благосклонности. 134. Епископу Серапиону. Начало доказательств чего-либо неизвестного бывает двоякое, а именно всякое доказательство и всякая вера начинаются или с ощущения, или с ясного представления. Посему и мне, чтобы усыпить твое раздражение, воскипающее, как писал ты, из среды сердца, необходимо употребить в дело или что-нибудь одно из этого, или то и другое вместе. Но умственные суждения не для всех равно удобны и легки, потому что намеревающемуся постигнуть что-либо неясное надлежит быть разумным и с юного возраста упражняться в науках, изощряющих рассудок. Поэтому лучше начинать с опыта и с того, что было со Владыкою Христом, поскольку что за этим могут следовать и неученые, и люди весьма разумные. Итак, почему негодуешь на то, что почитаемый епископом Евсевий, как писал ты, буйствует против всей Церкви и поступает нагло не только со всеми, но и с тобою, многократно оказывавшим ему благодеяния? Будь великодушен, друг. А я, не доказывая сего умствованиями и умозаключениями, представлю доказательство, заимствованное от Владычных страданий. Ибо, хотя и то, что сделали с Господом беззаконные Иудеи, было более всего несносно и превышало всякое снисхождение, однако же положим, что это было еще сносно. Что же скажешь о нечестивце Иуде, причтенном к божественному оному лику и царственному сословию, принявшем власть над демонами, болезнями и смертью и из бесславного и безвестного соделавшемся столь именитым и известным? Не предал ли он Того, Кто был для него Подателем стольких благ? Этот неукротимый зверь (позволительно так называть тех, кого и благодеяния не изменяют к лучшему), пресытившись незлобием Спасителя, и Ему оказал презрение. Вот те успокоительные речи, которыми пытаюсь утишить и укротить огонь гнева, потому что уступает он тем, кто к ним прибегает. 135. Монаху Ориону. Если кто назовет тебя самым верным правилом дружбы, то не погрешит против истины, потому что ты прост в словах, еще проще сердцем, и препрост в жизни. 136. Епископу Лампетию. Законодатель, наказывая за невоздержность родителей (поскольку многие имеют общение с женами во время их очищения, думая, что жена сотворена для удовольствия, а не для чадородия), изгнал, о премудрый, из священных оград рождаемых от нечистых общений, чтобы, если не добровольно, то невольно родители уцеломудрились и принуждали себя жить честно, так как наказание переходит на рожденных ими. Ибо что может быть для родителей прискорбнее, чем стать очевидцами того, что дети, которых желают они увидеть более благоискусными и славными, нежели себя самих, не участвуют ни в народных, ни в священных собраниях? Посему-то Законодатель наложил на них сие необходимое и неизбежное наказание, чтобы из страха наказания они умеряли свою невоздержность, ибо тело, образующееся из нечистой крови, удобно подвергается таковым болезням. Но многие еще здесь - одни явно, другие тайно - несут и иное наказание, непременно же понесут там: ибо Тот, кто за невоздержность родителей подверг бесчестью рожденных ими, не оставит ненаказанными и самих согрешивших. 137. Ему же. Если близким к Евсевию необходимо подвергнуться одному из двух: или быть у него в ненависти, или участвовать с ним в невоздержании, так как целомудренных он гонит, а умеющих вести себя неприлично любит, - то советую тебе избегать пребывания с ним, чтобы не потерпеть заразительной болезни. 138. Ему же. Не одобряю, образец настоящей скромности, того, кто, пока ведет частную жизнь, кажется весьма смиренным, а как скоро стал начальником, воображает, что он выше естества человеческого, ибо почитаю это признаком души в подлинном смысле неблагородной, немужественной и грубой. Напротив того, если ты человек частный, то будь возвышен; а если стал начальником, будь обходительным и скромным; и избегай недугов, угрожающих в том и другом состоянии: в одном - унижения, в другом - презорства. 139. Палладию. Когда воздержишься от порока, тогда в праве будешь думать и о добродетели. Ибо, если снимешь с себя порок, то можно будет подумать и о том, за какой вид добродетели взяться тебе. А прежде нежели правильно положено начало и основание, излишним почитаю рассуждать об окончании в кровле. 140. Феодору Августалию. Если кто будет и царем, станет утопать в богатстве, жить в полном веселии, обладая неодолимым могуществом, и все начнут хвалить и ублажать его, как украшенного всеми мнимыми благами, то и тогда справедливо будет подумать ему, что было незадолго до того и что будет вскоре, и не превозноситься до наглости. Но невозможно, чтобы стеклось все это вместе: при богатстве не всегда непременно бывает и веселие, спокойствию иногда вредят войны; а если когда сойдутся и радость, и богатство, то нет для них безопасности, потому что кто-нибудь из властвующих поступает самоуправно, и весьма часто или внутри зарождаются злоумышления, или вне возгораются волны. Посему, по какой причин при одном из мнимых благ доходим до презорства и со всеми ведем себя гордо? 141. Пресвитеру Павлу. Слова: како воспоем песнь Господню на земли чуждей (Пс.136:4), кажется мне, допускают двоякое толкование. Прежде всего то, что непозволительно было вне Иерусалима совершать и Пасху, и другие праздники, почему некоторых обвиняли даже в том, что они вне Иерусалима читают закон. А во-вторых, - что дерзновение Иудеев было подавлено пленом, и они говорили: "как можем рассказывать о чудесах, совершенных в Египте, в пустыне, в Палестине то над Ефиоплянами, то над царем ассирийским, когда истреблено сто восемьдесять пять тысяч без войны и битвы? Кто поверит нам теперь, когда мы взяты и живем в плену?" Поскольку события отнимали у них свободу слова (их укоряли, что напрасно хвалятся благодеяниями, будучи обличаемы делами), они выражали почти то же самое, что и три отрока в печи: несть нам отверзсти уста, то есть не можем свободно повторять древних славословий, студ и поношение рабом Твоим (Дан.3:33). Бедствие угасило в нас дерзновение. Потому, когда укоряют нас, остаемся безгласными; не поверят нам, если, униженные и пораженные, станем воспевать победы. 142. Воину Исаии. Не вдавайся в гордыню по причине того, что дела идут у тебя успешно, как будто не можешь потерпеть чего-либо худого. Напротив того, содержи в мысли то, что обстоятельства часто принимают противоположный оборот, держись скромного образа мыслей и не выходи из пределов человеческого естества. Правосудие назирает за нашими Делами. Возмечтавших о себе, что не подлежат уже наказанию, оно доводит до наказания таким образом, каким они думали избежать его. 143. Епископу Лампетию. Велико превосходство Евангелия перед законом. Закон ограничивает человеколюбие одними единоплеменниками, а Евангелие распростирает его и на иноплеменников. Закон повелевает любить друзей, а Евангелие обязывает любить и врагов. Закон, как детям, предписывает правила, а Евангелие, как любомудрым, предлагает сверхъестественные учения. Сие-то значат слова, смысл которых желал ты узнать: закон заповедей ученми упразднив. Упразднил не отринув, но возведя в высшее любомудрие. Ибо в заповеди не смотреть невоздержно тем паче заключается заповедь не прелюбодействовать, и в заповеди не гневаться содержится заповедь не убивать. 144. Пресвитеру Зосиме. Если, достигнув глубокой старости, ты не подаешь признака отступления от порока, то когда же покаешься? Устыдись хотя слова старость (γηρας), которое составилось из слов: "не любить землю" (τό γης έραν). Посему, так как тело разрешится наконец в землю, а душа по воскресении вместе с ним подвергнется жестоким наказаниям (правосудие требует наказать тех, кто им пренебрегал), образумься. Ибо, хотя не имеешь достаточно времени уврачевать столько ран, однако же это доставить тебе немалое утешение в будущих бедах. 145. Павлу. Думаю, что ты не обманывал себя, но намеревался сам собою доискаться истины. Если же в действительности ты обманулся и не нашел истины, то, познав это, подай знак к отступление. Ибо брат твой, назвав основательную причину, а не выставляя придуманный предлог, переменил образ мыслей. 146. Детям Дорофея. Противник, хотя и устремился на вас, намереваясь взять и победить с набега, однако же, попавшись в плен сам, не одержал победы, но принял на себя вид просителя. А вы уважьте закон о просителях, чтобы и победа ваша сделалась более прочною, и слава - приснопамятною. 147. Схоластику Дорофею. Истинная краткость, соединенная с ясностью, - это не опущение доказательств, но исключение того, что нимало не содействует задуманной цели. Как излишнее дело - вставлять то, что не относится к главной мысли, так и необходимо не оставлять ничего входящего в состав ее. Посему и ты, если услышишь слово, в котором разрешаются возражения и излагаются доказательства, обращай внимание не на длину слова, а на то, что вопрос и не мог быть уяснен иначе, если бы слово не содержало длинных пояснений. Если предполагается изложить только мысль, то слово пусть будет кратко. Но если требуется и доказать, то слову необходимо, как растянуться в длину, так и избегать всякого излишества и повторения. 148. Епископу Аполлонию. Если описывающий Божественное рождение будет во всем соображаться с человеческими страданиями (что и выговорить непозволительно), то в праве он услышать: если тебе для рождения представляется необходимым страдание, то мне - и для сотворения. Ибо, если буду соображаться с человеческою немощью, то знаю, что и творимое творится не бесстрастно. Если же будешь принимать приличное и проходить мимо несообразного, что и боголепно, то должен уразуметь, что Бессмертный рождает бесстрастно, тогда как смертный - страстно; равно как и творя, Один творит без труда, а другой с трудом. Сие-то уразумев и богомудрый Павел, как бы вдохновенный Богом, возвысившись над всеми земными подобиями, определил так: Сын есть сияние славы и образ ипостаси Отчей, первым подобием означая совечность, а вторым - ипостасное бытие. 149. Пресвитеру Зосиме. Какими глазами будешь смотреть на своих друзей, если только имеешь их, умыслив зло на благодетеля и друга? Он, как слышал я, обращался с тобою без опасения, величину благорасположения и благодеяния своего почитая для себя несомненным ручательством в том, что не потерпит никаких злонамеренных действий. А ты и самых зверей превзошел свирепостью и жестокостью. Ибо и между ними есть умеющие быть благодарными благодетелям. Ты же еще и хвалишься злом. Посему, когда же, наконец, перестанешь топить свою душу, возложив на нее бремя непрестанно погружающее ее все глубже? 150. Диакону Евтонию. Пропустившие благоприятное для дел время не получат искомых ими благ. Ибо кто одобрит земледельца, который, когда нужно пахать и сеять, чтобы иметь обильную жатву, предается праздности и сидит сложа руки? Кто одобрит садовника, который, когда должно ухаживать за виноградом, чтобы принес он добрые грозды, и за винным точилом, посматривает только на труды других? Кто одобрит мореплавателя, который, когда настало время плыть, чтобы промышлять торговлею, остается в пристани и проводит время в корчмах? Конечно, никто. Посему, если это действительно так, кто одобрит христианина, который во время подвигов требует венцов? Здесь место подвигам, а не венцам, там же - наградам и почестям. Поэтому, не будем упускать времени, благоприятного для дел, чтобы там не каяться без пользы. 151. Марону, Палладию, Зосиме, Евстафию. Многие из язычников, домогавшиеся только славы, ничего, может быть, не ожидая по отшествии отсюда, упражнялись в добродетели, более потому, что осуждали порок и ни во что вменяли все житейское. Они соделались славными и теперь у всех на устах. Но почему вы ни ради славы, ни ради Суда, ни ради доброго о вас мнения, ни ради награды, ни ради чего-либо иного, что самых бесчувственных вынуждает сделать что-нибудь доброе, не убеждаетесь отстать от порока, - этому крайне дивлюсь. 152. Пресвитеру Афанасию. Подаю, как говорится, знак к отступлению, потому что мое мнение было ошибочно и я, не нашел тебя таким, каким счел, когда вознамерился хвалить. Но не моя в этом вина, виновна же происшедшая в тебе перемена к худшему. Что до меня, то, поскольку верю хвалящим и рукоплещу похваляемым, потому что имею какое-то влечение к прекрасному, поверил и хвалившим тебя. Ибо желательно мне, чтобы все были благоискусны. А ты, изменившись, обличил себя, а не меня. Впрочем, если бы отчаивался я в тебе, то не написал бы сего. Поскольку же ожидаю лучшей перемены, то и пишу, и убеждаю тебя возвести себя в первоначальную добродетель. 153. Феопомпу. Ничто не свойственно так естеству Божию, как вечность. Посему, кто говорит, что Сын позднее Отца, из Которого воссиял безначально, тот, согласно своему мнению, в пречистой Сущности уничтожает отличительное Ее свойство, потому что Она выше и числа, и времени, не терпит выражений: "прежде" и "после"; не допускает ни первого, ни второго, недоступна как всем иным, так и этим именованиям, которыми отличаются твари. * Евномиане называли Сына Божия "неподобным" Отцу по сущности (разновидность арианской ереси). 154. Павлу. Известно мне стало, что ты, поступая премудро, добровольно дал Херимону возможность скрыть свой проступок. А этот превосходный человек, низложенный Аммонием и, не знаю как, рукоположенный Евсевием, сочтя себя неуличенным, не почувствовал стыда и даже пустыми слухами вознаградил тебя за твое любомудрие. Посему, не приходи в негодование, если человек, не заботящийся о добродетели и не имеющий в сердце страха Божия, вооружил язык свой на твою скромность, но и ожидай за сие венца. 155. Диакону Нилу. Все искусства и науки украшает истина. Если же нет ее, то нет в них никакого попечения о благоприличии. Ибо философия, обещавшая у язычников доискаться истины, уклонилась от нее; риторика заботится только о силе и приятности речи; грамматика хвалится тем, что учит опытности в слове. Посему, если украшаются он истиною, то должны быть вожделенны для благосмысленных, а если вооружаются против нее, то справедливо будет презирать их. 156. Ему же. Не лишено разумности евангельское изречение, а напротив того, исполнено смысла и рассудительности. Взять верх над вожделением и признается великим, и действительно великое дело, но гораздо важнее быть предусмотрительным, чтобы даже не началась эта болезнь. Сие-то самое предустраивая, Христос сказал: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28). Называет Он прелюбодеем не того, кто увидел мимоходом и внезапно уязвился, извлек стрелу и уврачевал язву. Ибо не сказал: "кто воззрел", но кто взирает, кто намеренно привлек в себя страсть, питает ее в себе, постоянно посещает ту, которую увидел, с любопытством смотрит на чужую красоту и от частого лицезрения вкушает некоторый род удовольствия. Посему ты, который со всею осторожностью устраиваешь дела свои, справедливо страшишься сего изречения, просишь истолковать тебе оное и не веришь тем, кто доходит до такой нечувствительности, что говорят: лицезрение нимало не вредит взирающему. Но я одобряю тебя, заботящегося о собственном своем спасении, о них же скажу, что осторожность лучше смелого честолюбия, и Божественные изречения предпочитать собственным рассуждениям - дело святое и самое справедливое. Если же кто не убеждается этим, то пусть послушает хотя бы Приточника, который прежде евангельского изречения сказал: "Не останавливай на ней ока своего, но иди прочь и не медли на месте". Пусть послушает этого преукрашенного добродетелями писателя, который в одном месте говорит: добротою женскою мнози прелестишася (Сир.9:9), и в другом: не назирай чуждыя доброты (8). Не сказал: не смотри (это бывает иногда случайно), но: не назирай, устраняя внимательное наблюдение, пытливое рассматривание, воззрение с вожделением. Ибо сказано: от сея дружба яко огнь разгарается (9), то есть, от сего зарождается срамная любовь. Даже и внешним мудрецам, не очень заботившимся об этой строгости нравов, казалось сие и благоприличным и истинным. И Сократ (приведу и их изречения, потому что они возбуждают к целомудрию), увидев, что некто поцеловал благообразного юношу, сказал: "Этот легко бросится на мечи и кинется в огонь, как осмелившийся поцелуем зажечь в себе такой костер". А Диоген, увидев юношу, наряженного роскошнее, нежели как свойственно мужу, сказал: "Если пойдешь к мужчинам, то беда тебе, а если к женщинам, - то наделаешь бед; потому что нарядами мужчины уловляют женщин, а женщины и женоподобные - мужчин". Агезилай же прекрасному отроку, которого любил, когда тот хотел поцеловать его, воспретил это. И Александр не согласился даже видеть жену Дариеву, признав делом постыдным тому, кто берет в плен мужей, уступать над собою победу женам. Если же надобно воспользоваться примерами, взятыми не только у язычников, но и у варваров, то не откажусь и этого сделать. Персидский царь Кир не осмелился видеть Панфию, которая ему предназначалась и о которой свидетельствовали, что красота ее чрезвычайна, и даже тому, кто видел ее часто и говорил при этом, что не терпит ничего худого, советовал не часто смотреть на нее, говоря: "Огонь жжет тех, которые близко, а красота - и тех, которые стоят далеко". И слово сие было не лживо, потому что утверждавший о себе, что он выше сластолюбия, пленен был Панфиею. И поскольку не мог склонить ее на свою сторону, потому что та была целомудренна, то угрожал ей насилием, пока не дала она знать о сем Киру. Тот, сознав, что человек этот потерпел сие оттого, что заключен был в клетке вместе с неодолимым зверем, объявил ему, превозносившемуся тем, что не получает вреда от лицезрения: "Если убедишь эту женщину, не препятствую, а если вознамеришься сделать ей насилие, не дозволю". Итак, если евангельское изречение и писатель Притчей, и сочинивший книгу Премудрости, и еллинские и персидские примеры согласны в этом, то всеми силами должно обуздывать очи, избегать пытливого и невоздержного лицезрения, как уязвляющего смертельно, потому что от него вторгается в душу самый важный порок, овладевая существенными ее частями и, изгнав рассудок, всецело делает ее добычею страсти. 157. Пресвитеру Зосиме. Известившись, что ты, которому должно прибегнуть к покаянию и просить прощения, в чем согрешил, продолжаешь прежние "подвиги", предаешься тем же сквернам, непрестанно усиливаясь прежние грехи затмевать новыми, я заплакал. Потом сказал сам себе: для чего ты, Исидор, трудишь себя напрасно, сея на камнях? Для чего стараешься оказать пользу тому, кто не хочет себе этой пользы? Для чего томишь себя и пребываешь во бдении, когда тот, для кого твое бдение, делает его напрасным, не выполняя написанного? Перестань трудиться попусту, мыть Ефиопа, бороздить огонь, варить камни. Но как скоро насытился я этими упреками себе самому, снова возникла добрая надежда, которая понудила даже невольно начертать опять и сии письмена. Посему, рассмотрев сам, как далеко зашел ты во зле, постарайся прибегнуть к покаянию. 158. Пресвитеру Феогносту. Крайне дивлюсь, как те, которые не ограничивают своей суетности и притязаний на то, чтобы многие удостаивали их председательства, думают о себе выше, нежели сколько в праве, и наконец не соглашаются уступить в этом, почитая для себя обидою покориться справедливости. 159. Нилу. Поскольку велика высота смиренномудрия и велико унижение кичливости, то советую тебе возлюбить первую и не впадать в последнее. 160. Грамматику Офелию. Вопиют не только берега извергающего пену моря, как сказал Гомер, а ты написал, но и суша, и море с горестью изображают вновь совершенные Зосимою беззакония. Ибо до такого, как говорят, дошел он бесчувствия, что Божественные изречения почитает пустыми баснями, советующих, что должно, принимает за помешавшихся в уме, на всякий возраст и на всякий сан смотрит с презрением. Кто же не прольет слез? Кто не оплачет не только его, но и осмелившегося вверить ему святое священство? Страшно кому-либо из людей простых и неизвестных осквернять себя таким множеством худых дел, гораздо же страшнее тому, кто вторгся в священство. Посему, знаем мы это и, часто слыша, сетуем, и не переставали увещавать, и не перестанем, пока дышим. Не пытайся, как неспособных слышать, учить нас не говорить о том, что не может быть предано ни забвению, ни молчанию. Ибо иные призывают его к жизни, как полумертвого, а иные оплакивают, как умершего. Но ни те, ни другие не имеют успеха, а только терпят от него осмеяние. 161. Диакону врачу Ниламмону. Что Бог человеколюбив - знаю это во всей точности, но что самым строгим наказаниям подвергает Он пренебрегших его человеколюбием, - о сем и Священные Писания возвещают, и свидетельствуют события. Ибо Кто послал потоп? Кто Содомскую землю попалил с ее жителями? Кто наказал Иерусалим? Кто подверг плену Иудеев и рассеял по всей земле, как беглецов и казненных рабов? Посему, не будем грешить, полагаясь на одно человеколюбие, но помышляя и о правосудии, образумимся, чтобы Бог и там оказался к нам человеколюбивым, потому что произволение каяться позволяет Судии праведно являть человеколюбие. 162. Епископу Ираклию. Начальствующие над подчиняющимися добровольно кажутся мне истинными начальниками, особенно когда подначальные примечательны по своей добродетели, и вожделенно начальствовать над ними. Думающие же начальствовать над подчиняющимися невольно, кажется мне, похожи более на терпящих наказание, нежели на имеющих право начальства. 163. Палладию. Можно опасаться, что ты (о как назвав тебя, наименую достойно!) не знаешь известного и малым детям. Не думай, что вера - если только надобно назвать верою твою веру, обличаемую делами, - возможет спасти тебя, потому что вера, оправдавшая в начале, требует согласных с нею дел, без которых спастись невозможно. Принятый по благодати по справедливости должен изобиловать собственными своими достоинствами, чтобы не быть иначе уличенным в неблагодарности. 164. Епископу Феодосию. Тот может служить правилом для начальствования и точнейшим примером уменья начальствовать, кто все устраивает к пользе подчиненных. А кто благоустройство начальствования превратил в самоуправство и нестроение, подначальным готовит труды, а себе уловляет удовольствия, тот делами своими начертывает правило не начальствования, а самоуправства. 165. Ему же. По определению богомудрого Павла, досточудный, те суть иереи, которые выражают благочестие не в жертвах, но в едином естестве своем, и только собственные тела свои в чистоте приносят в дар Богу. Ибо самая прекрасная жертва - иметь святое изволение и непорочную плоть. Посему-то и сказал Апостол то, что желал ты узнать: представите телеса ваша жертву живу, благоугодну Богови, словесное служение ваше. Ибо, не к одним иереям обращаясь, как думал ты, начертал он это, но всецелой Церкви, потому что в этом отношении повелел каждому быть для себя иереем. Если же непорочность возводит подчиненных во иереи, то поползновенность, без сомнения, низводит иереев из сего сана. И сие предписывается законами, но не всегда исполняется, а по каким причинам - не мое дело говорить о том. Но украшенные божественным священством и достойно достигшие предстоятельства, если сохранять и телесную непорочность, поистине будут священнее и освященных. Ибо в Ветхом Завете никому не позволено было священнодействовать, кроме одних иереев, но во время пасхи все некоторым образом удостаивались сана священства, ибо каждый закалал агнца. Так и в Новом и непреемственном Завете, хотя священнодействовать бескровную жертву могут те, кому дозволено приносить сию жертву, но и каждый поставляется иереем собственного своего тела: не для того, чтобы нерукоположенный присвоил себе право начальства над подчиненными, но для того, чтобы, подчинив своей власти порок, уготовал он тело свое в храм или святилище непорочности. 166. Архонтию. Кажется, что ты не постиг мудрости законодателя Моисея, какую принял он от Бога, и не уловил его мысли, но столько же далек от высокого его ума, сколько и от образа жизни. Не потому, что должно изгонять жен, которые не нарушали брачного закона, но в намерении уменьшить зло большее и тягчайшее, он не узаконил, а лишь дозволил зло меньшее, не только отдавая предпочтение явному второму браку пред тайным прелюбодеянием, на которое бы отважились мужья (потому что не замедлили бы пользоваться женами друг друга), но и признав лучшим, чтобы жены были изгоняемы из дома, а не умервщляемы в доме. Поэтому и разлучил он тех, которые не могли жить вместе. А вкусившие пророческих кровей не пощадили бы ненавидимых ими жен, и многократно намеревавшиеся явно убить самого законодателя не удержались бы от того, чтобы явно или коварно умерщвлять жен или обвинять их в прелюбодействе. Посему, предотвращая большее зло, скорее дозволил, нежели предписал, зло меньшее. А то, что не просто, не по одной догадке даю сей смысл узаконению всемудрого, всего более явствует из того, что Пророки открыто обвиняют Иудеев, называя жаждущими кровей, подкапывающимися под чужие брачные ложа. Не менее явствует это и из того, что еще намерен я сказать. Христос, по пришествии на землю, когда предложен Ему был сей вопрос, не только не укорил Моисея, но защитил его, обратив вину на Иудеев, ради которых и Моисей принужден был не взирать на то, что прилично естеству, и дозволить отпускать от себя супругу. Ибо изрек Господь: Моисей по жестокосердию вашему, то есть по вашей непокорности и по вашему своеволию, повеле вам пустити жены ваша, изначала же, говорит Христос, не бысть тако (Мф.19:8). Хотя преступающих закон брачный и Сам повелел изгонять, однако же, когда не бывает сего, предписал, лучше же сказать, признал необходимым, терпеть все другие недостатки жен (9). И сие не просто и не без особой цели, потому что другие проступки не касаются каждого из сочетавшихся законом брака, прелюбодейство же нарушает условия брака, унижает благородство детей, расторгает родственные связи и расстраивает всю жизнь человеческую. 167. Диакону Исидору. В воскресении, сказал богомудрый Павел, тела будут духовны (1Кор.15:44) в следующих двух отношениях: в том, что соделаются легкими, эфирными, свободными от всякого страдания и тяготения, и в том, что будут уже водимы единым Духом Божиим. Хотя ныне и пребывает Он в телах, но решительно определяет действия тела душа. Тогда же тела соделаются в большей мере приемниками Духа, потому что не тело только, но и самая душа будет духовна, как совершающая все по законам Духа. Если же кто спросит о телах грешников, то скажем, что и они будут духовны, или потому что, по первому условию, соделаются легкими и эфирными, или потому что, мучимые огнем, не будут истребляемы, или потому что, хотя и пожелают согрешить, но не возмогут. 168. Ему же. Желаешь ты познать сказанное достославным Иовом: "был я царем посреди единопоясных". Думаю, что, так как единопоясными означаются или воинские чины, или толпы варваров, или скопища разбойников, сказанное им выражает что-либо подобное следующему: или - законно предводительствовал я воинами, или - мужественно одерживал верх над варварами, или - внушал страх разбойникам и препятствовал им поступать по своим обычаям, а если не слушались, заключал их в мрежу законов. 169. Палладию. Поскольку, как слышу, решаешься трудиться не для того, чтобы знать, но чтобы знанием приобрести славу, то желаю тебе преуспеть еще и в этом: возлюбить более истину, нежели славу. Если теперь, упоенный страстью славолюбия, и вознегодуешь, то хорошо знаю, что уцеломудрившись, будешь благодарен. 170. Пресвитеру Зосиме. Иные говорят, что, открыв в себе свободный ход всем срамным и подлым страстям, блюдешь ты себя совершенно неприступным для движений добрых и свободных, не по обольщению и заблуждению с любовью принимая первые и отталкивая последние, но с рассуждением, произвольно, по желанию не делать ничего правого. Почему и затруднительно для тебя направиться - не скажу уже: возвратиться - к хорошему. Ибо говорят, что никогда и не рассуждал ты ни о чем, и не поступал ни с чем право. Посему, как пришедший уже в глубокую старость, размыслив, что смерть у тебя пред глазами, и хотя поздно пресытившись, перестань делать зло. 171. Ему же. Не дивлюсь, если ты, будучи невеждою во всем прочем, и в этом показал свое невежество. Тогда, напротив того, дивился бы, если бы, ошибаясь в прочем, не погрешал ты в этом. Итак, срамные страсти знаешь ты сам, и не требуется говорить об этом. Но поскольку не знаешь "страстей" добрых и человеколюбивых, то об этом скажу. Таковы же: милосердие, человеколюбие, сострадание, жалость и прочие сродные с сими страсти*. Если же смущает тебя, что и это называется страстями, то я в поручители и свидетели представлю мужей достоверных. И хотя знаю, что ты, как питомец невежества, не уразумеешь силы слов, однако же скажу. Ритор Димосфен, эта глава Еллады, говоря о Филиппе, когда его просили отдать олимпийских пленников, сказал, что Филипп пришел в некое страстное расположение и оказал милость. Иосиф, муж знаменитый ученостью и словесным искусством, пиша о начальниках скопищь, сделавшихся известными при взятии Иерусалима, выразился: "Когда неукротимая и неумиримая природа укрепится упражнением в жестокости, тогда вдвое делается она чуждою и недоступною сострадательности, доброй и человеколюбивой страсти; и ни одна добрая страсть не погибла в такой мере, как милосердие". А Филон, такой человек, которого по высоте выражения иные почитают или учеником, или истолкователем Платона (о них говорили: или это офилонившийся Платон, или это оплатонившийся Филон), восхвалив Моисея, как ненавидевшего лукавство, сказал: "Придя в страсть и исполнившись праведного гнева, он представляет ненавистными некоторых Египтян, разумею приставников Фараоновых". Ибо душа приходит в какое-то изменение и склоняется или к милосердию, или к жалости, или к добродушию, или к отвращению от порока. Если человек не будет преклонен, то не умилосердится над просителем; если не будет тронут, не сжалится над нуждающимся; если не постраждет чего-либо, не будет благодетельствовать врагу; если не придет к той мысли, что оскорблена справедливость, не обратится к тому, чтобы возненавидеть лукавство. А это обращение и называют "страстью". Ибо, как обращающийся от лучшего к худшему страждет, так и обращающийся от худшего к лучшему "страждет" нечто, потому что словом "страсть" означается изменение. Посему и ты, хотя в позднем возрасте, избегай срамных страстей, чтобы тогда не начать хвалить мой советь, когда от похвал не будет уже тебе никакой пользы. * Греческое слово πόθος обозначает не только греховную страсть, но и желание вообще, а в русской аскетической литературе слово "страсти" обозначает только греховные переживания. 172. Аммону. Что блаженной памяти Тимофей укрощал порывы неукротимого зверя, неумиримое приводил в благонравное, это ясно показало неистовство, по кончине его овладевшее ненавистным Евсевием. 173. Диакону Евтонию. Если телесная красота не изменяется от ужаса, но сохраняет оную тело, хотя будет и в слезах, тем более лепота души не должна изменяться от встречающихся искушений, хотя будет она и в бедствиях. 174. Пресвитеру Агафу. Писал ты: "С каким намерением Моисей узаконил не делать одной ткани из льна и шерсти, и льняных одежда не ткать с багряницей, и тщательно наблюдать за проказою на одеждах и камнях?" Посему, мог бы я указать умозрительное значение сего, потому что заключаются в этом превосходные иносказания, которые могут принести пользу тем, у кого ум мало упражнялся в умозрении. Но поскольку знаю, что многие думают, будто бы обращаться к умозрительному толкованию по невежеству уклоняются от решения вопросов, и что ты удовлетворяешься только самым делом и прямым истолкованием Писаний, дам прямой ответ без всяких околичностей. Думаю, что Моисей, возводя подчиненных ему к любомудрию и намереваясь обучить иметь у себя только потребное, осудил на изгнание всякую роскошь: тем, чтобы не делать одной ткани из льна и шерсти, изгоняя пестроту, и тем, чтобы не ткать льняных одежд с багряницею, устраняя дороговизну и нарядность одежд, а тщательным наблюдением за проказою на одеждах и камнях запрещая приобретать и сберегать что-либо сверх потребного. Ибо болезнь сия обыкновенно случается с старыми одеждами и домами. Будь доволен самым необходимым, говорит Моисей, не приобретай и не сберегай ничего излишнего, и не щеголяй, но всю заботливость и рачительность обрати на попечение о душе. Если же хочешь попользоваться и от внешних (ибо говорят, что садовые смоковницы, обильные плодами, надобно обсаживать смоковницами малоплодными и дикими), то скажу, что и Исократ, когда послал Димонику нравственные слова, дал совет: "В одежде будь любителем изящества, но не щеголем, потому что любителю изящества свойственно благолепие, а щеголю - излишество. И что сие верно, ясно доказывается тем, что сказал Диоген. Ибо он, увидев одного юношу, наряженного роскошнее, нежели как прилично мужу, сказал ему: "Если пойдешь к мужчинам - беда тебе, а если к женщинам, то наделаешь бед". Посему, если и внешние имели попечение о приличии, то как же бы оный священный и боголюбивый муж, возводя подчиненных к любомудрию, не воспретил им всякой пестроты, роскоши и щегольства, и не узаконил благоприличия и степенности, при которых только и возможно преуспевать в доблестной жизни? 175. Пресвитеру Мартиниану. Говорят некоторые, что ты, ненасытный и бесчувственный хлебный торгаш, наблюдаешь времена, высматриваешь нужды и пользуешься бедствиями. Но знай, что как для бедных заключаешь ты свое милосердие, так для себя заключится Божие. Посему, размыслив, что не столько другие имеют нужду в тебе, сколько ты - в Боге, уважь свое сродство с человеками. 176. Зосиме, обязанному передать книги. Порядок книг, о которых писал я тебе в точности, сделай известным другу, чтобы вкравшаяся забывчивость не причинила тебе убытка, а ему - осуждения в неблагодарности. 177. Епископу Леонтию. То, что стало начатком дружбы, искрою любви, и уязвило нас обоих - и меня, и доблестного Евтония - взаимною друг к другу привязанностью, есть ненавидящий лукавство нрав. Ибо как скоро увидел я, что охотно подвергает он себя опасности не только за добродетель, но и за любителей добродетели, с этого самого времени, следя за любомудрием этого мужа и во всем прочем, уязвился я дружбою. Когда же некоторые из обольщенных софистами ухищрялись искажать догматы благочестия, мы, оградившись здесь их же оружием и поражая их же умозаключениями, не иначе кончили дело, как совершенно обратив их в бегство и вполне взяв над ними верх. Это второе не второю только искрою, но уже пламенем любви возгорелось у нас, потому что таков закон любви божественной. Любовь плотская, как пресмыкающаяся по земле, поскольку устанавливается между телами скорогибнущими, и сама гибнет, течет, увядает наподобие цветов. Ибо и огонь не продолжает гореть по истреблении вещества, давшего пищу пламени, но с ним вместе исчезает; и привязанность не сохраняется при оскудении того, что воспламеняло ее. Но любовь по Богу и целомудренна, и - поскольку предмет ее непреходящ - постоянна. И в какой мере открывается ей благолепие добродетели, в такой же связывает она с собою и друг с другом любителей одного и того же. 178. Ему же. Хотя иные из облеченных правом предстоятельства в народе, как сказал ты, начинают с благовидного предлога - попечения о нищих, и оканчивают собственным своим обогащением, однако ты обращай внимание не на подвергающихся крушению, но на безопасно правящих кормилом и плывущих с попутным ветром. 179. Диакону Исидору. Ты, как человек трудолюбивый и любознательный, пожелал узнать, как исполнились упоминаемые у Даниила шестьдесят девять седмин годов, ведущие счет свой с построения Иерусалима и оканчивающиеся его взятием (Дан.9:25.26). Посему знай, что построен он не при Кире, но в двадцатый год царствования Долгорукого, ибо тогда, как повествуете Ездра, Неемия пришел и создал город. Посему, как же, спрашиваешь, семьдесят седмин сократишася о людех твоих и о граде святем (Дан.9:24)? Так, что в 69-ю седмину, именно: в четыреста восемьдесят третьем году, возымела начало война, а в следующую седмину лет она кончилась вместе с окончанием дел иудейских. Если же скажет: как же именно? То должно знать, что с 20-го года Долгорукого до того времени, когда кончилось царство Персидское, прошло сто тринадцать лет, после него царство Македонское продолжалось до двухсот девяносто четырех лет; потом Римское, в царствования: Августа - сорок три года, Тиверия - двадцать два, Гаия - четыре, Клавдия - семь. В восьмой же год началось у Иудеев движение, от которого возгорелась война с Римлянами, имевшая последствием взятие Иерусалима. Ибо Иудеи подверглись плену при Нероне, преемник Клавдиевом, после славной и сильной с ними войны, веденной Веспасианом, который был в то время полководцем Нероновым, а в последствии сам царствовал. 180. Пресвитеру Зосиме. Слышу, что крайне огорчаешься мнимо укоризненным, а того, что действительно укоризненно, не только не стыдишься, но еще величаешься этим. И именно: огорчаешься, что рожден отцом-рабом, а это бесчестие непроизвольное и не заслуживающее внимания; величаешься же тем, что столько же осуждаешь склоняющих тебя к добродетели, сколько должно было бы обвинять доводящих тебя до нерадения. Если бы ты был даже в числе простых людей, и тогда более всего не надлежало бы тебе столько быть небрежным, но следовало бы и весьма пристойно было бы, по советам и увещаниям, востать из глубины порока; по крайней мере не служить таким вредом и стыдом для Церкви. Ты же почитаешь себя в числе иереев (умалчиваю о том, по какому праву, потому что решился не поражать, а врачевать тебя), и желающим безмолвствовать своим поведением не дозволяешь быть в покое. Ибо многие Еллины и Иудеи с ожесточением нападают на Церковь, порицая и выставляя на вид твою жизнь и тем думая унизить самый догмат. Посему, если не боишься Суда, поревнуй хотя бы о нынешней славе; если не желаешь царства, возлюби хотя бы доброе мнение о тебе; если не вожделеваешь венцов, хотя бы избавь себя от укоризн; если не заботишься о похвалах, постарайся хотя бы о том, чтобы не смеялись над тобою; если не трепещешь неусыпного Правосудия, побойся хотя бы человеческих законов, чтобы не быть застигнутым во злом деле и не понести крайнего наказания. 181. Иподиакону Феофилу. Тимофей, принимающий ныне в удел преизобильный всеми благами жребий, именуемый царствием небесным, столько пользы своею добродетелью оказывал взирающим на него, что и одним воспоминанием о нем уцеломудривал помнящих. Достаточно было, чтобы он только пришел на мысль, чтобы вместе с тем был возбужден стыд, и вспомнившие соделались чистыми от неуместных страстей. 182. Грамматику Офелию. У вас, грамматиков, одноименное и тождественное есть одно и то же, а у философов не одно и то же, но одноименным называется то, у чего имя только общее, а соответствующее имени понятие сущности иное, тождественным же - то, что сходно и в вещи, и в способе действия, и в имени. Но поскольку ты, будучи непричастным таковых познаний и не упражняя своего ума, просил поверить сии понятия изречениями Писания, то, сколько могу, попытаюсь открыть тебе светлую дверь разумения. Слово "испытать" в Священных Писаниях употребляется и относительно Бога и относительно людей, но сказанное о Боге означает точность ведения, а сказанное о людях - то, что искомое ими обретается с трудом и изысканием. Посему, где слово это употреблено и о Боге, и о человеке, там оно одноименно, а не тождественно. Например, изречение: испытайте Писаний (Ин.5:39) одноименно, а не тождественно сказанному о Боге: испытаяй сердца, весть, что есть воля Духа (Рим.8:27). А изречение: испытаяй сердца тождественно со сказанным: Дух вся испытует, и глубины Божия (1Кор.2:10), потому что об Отце и о Святом Духе дает оно разуметь самое точное Их ведение. Итак, думаю, объяснил я тебе мысль свою. Если же угодно заняться этим и на примере другого слова, то и сие сделаю. Слово: "благой" говорится и о Боге, и о людях, но означает одноименность. Ибо выражение: "благой человек" одноименно изречению: коль благ Бог Израилев (Пс.72:1); но изречение: коль благ Бог Израилев тождественно сказанному: Дух Твой благий наставит мя на землю праву (Пс.142:10). Это потому, что здесь общее не в имени только, но и на деле. И слово "ярость", когда говорится о Боге и о нас не тождественно, а одноименно, потому что сказанное о Боге означает бесстрастно насылаемое на грешников наказание, а сказанное о нас - страстное движение и смятение помыслов. И в изречении: приложи беззаконие к беззаконию их (Пс.68:28) есть одноименность, ибо смысл сего таков: наложи наказание на грех их. Также в изречении: аще кто храм Божий растлит, растлит сего Бог (1Кор.3:17), есть одноименность, ибо смысл оного следующий: если кто осквернит храм Божий, то будет наказан Богом. 183. Ему же. Благость имеет Бог по естеству, не лишенному воли, но свободному, не принужденно, но произвольно действующему. А мы воспринимаем благость в себя по мере упражнения и преуспеяния, и она в нас не что-либо неотъемлемое, как в естестве Божием, но нечто изменяющееся, как скоро обуяеть нас любовь к лености. 184. Ему же. Иудей, который вступил с тобою в спор, и не сказав ничего сильного и смелого, но изблевав несколько пустых выражений, утверждал, будто бы сие: Пророка воздвигнет вам Господь Бог от братии вашея, яко Мене - сказано о сыне Навина. Отвечай ему так: погрешаешь ты во многом, и, не здраво разумея, и избегая самого познания, и скрывая большую часть подразумеваемого у Моисея. Ибо сказано: Того послушайте по всему, елика аще речет к вам: будет же всяка душа, яже аще не послушает Пророка онаго, потребится от людей (22.23). Во-первых, вдохновенный Богом Моисей изрек сие уже по избрании Иисуса. Во-вторых, если бы сын Навина превзошел Моисея, то утверждаемое Иудеем было бы вероятно, хотя и не истинно; если же был он гораздо ниже Моисея, то мнение это оказывается вовсе неосновательным. В-третьих, Иисус ничего не присовокупил к закону, но управлял по его постановлениям. В-четвертых, если бы шла речь о сыне Навина, надлежало бы сказать не: воздвигнет, но: воздвиг. В-пятых, должно было бы сказать: будет же всяка душа, яже аще не послушает Пророка сего. Сказав же: Пророка онаго, Моисей отстранил сего, то есть сына Навина. В-шестых, почему Иудеи к Иоанну, рожденному после многих поколений, посылали с вопросом: Пророк ли еси? и отвеща: ни (Ин.1:22), потому что, хотя был он Пророк, но Пророк не тот? В-седьмых, почему, по пришествии на землю Спасителя, видевшие чудеса Его говорили: Сей есть воистинну Пророк (Ин.6:14)? Посему пусть сей Иудей усмотрит, сколь многое противится ему, и да поклонится истинному Предведцу и Царю. 185. Диакону Исидору. Ты, премудрый и остроумный муж, просил известную эту задачу истолковать тебе и кратко, и ясно, и без всяких околичностей. Но одно несовместимо с другим: ясность требует многих слов, а краткость - немногих. Посему, сколько мог, соединив ясность с краткостью, посылаю я тебе ответ. Наилучшим образом поступают те, которые наилучшей части человека приравнивают наилучшее. Если же сказанное кажется не ясным, то пусть будет сказано яснее. Лучше делают те, которые лучшей части человека, то есть разумной душе, представляют подобным Божество. Но признающие Божество человекообразным в полном смысле неразумны, потому что принимают за самую истину сказанное применительно, и не в состоянии представить в мыслях что-либо более божественное. Ибо, почему сказано: в крове крилу Твоею покрыеши мя (Пс.16:8), и: седмь очеса Господня, призирающая на всю землю (Зах.4:10), когда человек не имеет ни крыльев, ни семи очей? Почему Павел утверждал, что Божество не подобно и смышлению человечу (Деян.17:29)? Почему Исаия сказал: аще вси языцы, яко капля от кади, и аки плюновение вменятся, дубрава же Ливанова не довольна на сожжение и вся четвероногая не довольна на всесожжение. Кому уподобисте Господа (Ис.40:15-18)? Почему и Моисей, изречение которого покушаются перетолковать в худую сторону, сказал: и снабдите души своя зело, яко не видесте всякаго подобия в день, в он же глагола к вам (Втор.4:15)? Впрочем и таковые, как думаю, не выдают учения своего за точное, потому что человек есть образ начальства и царственной власти, а не сущности; если же поступает хорошо, то - и добродетели. Ибо если и утверждаем, что разумная душа бессмертна, то не говорим, что она одинакова по сущности с оным пребожественным и безначальным естеством, а напротив того, признаем ее столько отстоящею от Божества, сколько следует отстоять твари от Творца. Если душа по образу, то, конечно, и душа жены. Почему же Павел сказал: муж убо не должен есть прикрывати главу, образ и слава Божия сый, жена же слава мужу есть (1Кор.11:7)? Душа жены так же бессмертна и нетленна, как и душа мужа, почему же Павел выразил сие с каким-то различением? Если же, вооружая Моисея на Павла, противопоставят сему сказанное: сотворим человека по образу Нашему и по подобию, - то, хотя всего более возможно отвечать, что изречено это в числе единственном, и сказано не об обоих, то есть муже и жене; однако же не ответим так. Но если приведут и сказанное в след за этим: и да обладают, то сие служит в нашу пользу, ибо ясно показывает, что отличительная черта сего: по образу - состоит в праве обладания. Если же скажут: почему же Павел мужа назвал образом Божиим, а жену - образом мужа? Мы ответим: в начале жена была равночестна и удостоена того же права обладания; поскольку же она пала, то умалено и ослаблено право ее, и она подчинена власти мужа. Не вынесла ты равночестия, сказано ей, поэтому приими умаление. К мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет (Быт.3:16). Посему, как книга мироздания дает видеть принадлежавшее жене до греха право обладания, так апостольское слово - подчинение ее по падении. А что сие: по образу - сохраняется в человеке поставлением его обладателем всего земного, о сем послушай Песнопевца, который истолковывает Божественные предписания и царственные сложения и говорит: славою и честию венчал еси его, и поставил еси его над делы руку Твоею (Пс.8:6.7). Как Божество царствует над всем, так и человек - над тем, что на земле. Посему, сохраняя в себе право обладания, имеет он царский образ. А сие: по подобию, если не признавать, по мнению иных, выражением, означающим то же, что и по образу, подобно сказанному: аз уснух и спах (Пс.3:6), и: блажен разумеваяй на нища и убога (40:1), то должно быть истолковано так: Бог вручил человеку право обладания, чтобы доказывал он свою добродетель и сохранял подобие. Принял ты честь, сказано ему, докажи же свою добродетель, чтобы одно приписано было созданию, а другое - произволению созданного. А, может быть, дает сие разуметь и следующее. Вначале сказано: сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт.1:6), а в последствии говорится: и сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его (27) без прибавления: по подобию. Сказано же так или потому, что, как заметил я, выражение сие значит то же самое, или потому, что добродетель зависит от произволения. И сказанное будет иметь такой смысл: сотворим человека по образу Нашему, чтобы он по произволению приобрел и сие: по подобию. Потому до создания было сказано то и другое, а по создании - одно из двух. Так Единородный Бог, придя на землю, говорит: "будьте подобны Отцу вашему Небесному" (Мф.5:48); так одно - по образу - сохраняется по созданию, а другое - по подобию - по произволению. Иные скажут: если человек получил право обладания всем, что есть на земле, то почему же он боится зверей? Тогда, отложив в сторону то оправдание (будет ли оно истинно или нет), которое представляли иные, указывая, что в Божественных книгах не было упомянуто о праве обладания зверями, но в последствии приложено сие кем-то, представлю оправдание прямым путем. Вначале, когда сиял в человеке образ, все ему было подвластно, почему и зверям он нарек имена. Но когда человек преслушал заповедь, по всей справедливости умалено его право обладания; и хотя не лишен человек всего права, чтобы милость не оказалась совершенно охладевшею, однако же ограничен в нем. Ибо справедливость требовала побежденного не увенчивать, но уцеломудрить страхом пред зверьми. А что сие истинно, явствует из следующего: когда Ной обновил в себе образ тем, что возлюбил правду, все звери пришли к нему, признавая первоначальное свое рабство и как бы укоряя человека, согрешившего вначале и утратившего часть своего права на обладание. Да и Даниила почтили львы, и трех отроков уважил огонь, и Павлу не сделала никакого вреда ехидна. Посему, так как они возобновили прародительское право обладания; то явствует из сего, что и прародитель принял оное вполне, утратил же отчасти. Вот наш ответ. Если же кто может сказать что-либо лучшее, то пусть скажет, и мы послушаем его. 186. Павлу. Всякое искусство упражнением в оном усиливается и развивается, а от праздности гибнет. Особенно же дар слова: если за ним ухаживать и орошать его, делается наиболее сильным, а если не прилагать о нем попечения, легко проходит и улетает. Но к чему говорю это, вероятно, не не знаешь и ты, по всей справедливости обязанный и божественную мудрость, и делание добродетели приумножать и расширять новыми приращениями. 187. Зосиме. О тебе, который и по возрасту действительно престарел, и по рукоположению называешься пресвитером, говорят, что нравами юнеешь и затмеваешь собою всякого молодого человека, делая то, что и словом стыжусь я выразить, и что ты, не знаю почему, не стыдишься делать. Посему, если люди говорят о тебе правду, то, хотя на старости, покажи в себе перемену к лучшему, чтобы и они прекратили свои насмешки и подали знак к отступлению. 188. Монаху Стратигию. Чрезвычайно обрадовался я сам, узнав о твоем преуспеянии в добродетели, и друзьям доставил удовольствие, сообщив эту превожделенную и самую желанную для них весть. Посему, если угодно тебе, чтобы торжествовали мы дольше (потому что добрая о тебе молва - приятный для нас праздник), то не переставай уготовлять себе восходящую до небес славу, приобретая то, что соделает тебя и пред Богом благоискусным, и у людей славным. 189. Епископу Ермогену. Вводящие в правило и то, что вовсе не правило, и потому подвергающие испытанию человека, который в праве сам давать другим правила, кажется мне, не имеют правого суждения о делах. Поскольку добровольною болезнью расстроили они в душе силу, то ошибаются уже и в суждении о делах. Человеку правдивому, мужественному и страшному для согрешающих приписывают они кичливость и надмение, а поэтому всем любителям добродетели ухищряются преграждать к ней путь. Они осмеливаются добродетель именовать пороком. Посему, пусть таковые укоряют и льва за все то, что в нем есть грозного и царственного и что не походит на обезьянство, и пусть хвалят смешных лицедеев за то, что они возбуждают неуместный смех. 190. Пресвитеру Марону. Вся опасность, наилучший, угрожает не обижаемым, но обижающим; им справедливо и мучиться, и трепетать. А если сие действительно так, то худо не то, чтобы быть обиженным, но обижать и не уметь переносить обиды. 191. Ему же. Прекрасно сказано кем-то из внешних, что укоризненно не быть в нищете, но не переносить нищету с мужеством. Поэтому, если и ему показалось сие мужество хорошим и прекрасным, то не постыдимся нищеты, даже не будем ставить ее в укоризну, но перенесем страх сей на порок. 192. Схоластику Феодору. Поскольку восхваляя многих добрых мужей, упомянул ты о судьбе, то охотно спрошу тебя: как могло совместиться то и другое? Похвала предполагает доброе произволение в том, кого хвалят, а судьба не дозволяет хвалить доброго человека, хотя не воспрещает ублажать его. Но и у вас, чтителей язычества, ублажение признается весьма отличающимся от похвалы; одно - следствие судьбы, а другая - следствие произволения. Посему, напиши мне, премудрый: почему к похваляемому может быть прилагаемо понятие о судьбе? Или почему сделавшемуся таковым, как говорите, по судьбе, прилична похвала? Одно другому противоречит. Если человек невольно таков, то и не хвали его, а если по произволению, то не давай места судьбе. Если сам воздвиг победный памятник, то провозгласи его победителем, а если сделала это судьба, то не в праве он пользоваться похвалами. Если подвизался, пусть будет увенчан, а если не подвизался, не за что и хвалить его. 193. Епископу Ермогену. Если решился ты идти против Зосимы, Херимона и Марона, чтобы силою остановить их наглость и своеволие, то настоит тебе нужда и в великих приготовлениях, и в помощи свыше. Если же надеешься одолеть их сразу, то обманываешь себя, потому что, когда нужно им отомстить какому-либо доброму человеку, столько же оказывают они друг другу помощи, сколько сопротивляются друг другу, когда состязуются между собой о преимуществе в других злых делах. Соглашаясь в делах общих, спорят они в делах частных, и, выказывая непреоборимую силу в том, чтобы, сколько от них зависит, подавлять добродетель, ведут между собою непримиримую войну в споре о первенстве. 194. Антиоху. Как срамно побеждать в том, в чем надлежит уступать над собою победу, так еще срамнее оставаться побежденным в том, в чем надлежит побеждать. Ибо не во всяком случае победа - прекрасное дело; но, если предмет хорош и благороден, то она доблестна, а если предмет гнусен и дурен, то и победа - дело весьма худое. Например (приведу в доказательство то, что уважают язычники), война с иноплеменниками почитается и законною, и необходимою, а война с единоплеменниками беззаконна, и обративший их в бегство не получает похвал. Он в такой мере покрывается большим стыдом по сравнению с другими, в какой преуспеет в войне больше других, потому что всего ужаснее война междоусобная. Посему, если даже там, где угрожает смерть телесная, есть такая разница, хотя на вид сущность дела и одна, то неужели и кланяющиеся демонам, когда вооружаются на братьев, почтут себя делающими что-либо терпимое? Не думаю сего. А здесь последует не телесная смерть, - это было бы меньшее зло, - но погибель души, которая не в ничто обращает соблазнившихся, но уготовляет им жизнь тягостнее всякой смерти; здесь и права родства важнее и божественнее. Потому и повелено нам вести жизнь, достойную неба. Если же уличишь нас в том, что мы поступаем противоположно людям, которые ведут земные войны, берут оружие для защиты отечества и идут против варваров, то какая останется нам надежда спасения? Или кто уверит нас в том, что мы спасемся, делая то, что прямо ведет в погибель? 195. Пресвитеру Марону. Слышу, что после оказанной тебе милости обличил ты в себе непримиримое расположение духа, ибо тебя не трогает сделанное тебе добро, но ты ненавидишь человека, сделавшего добро, за то, что он мог это сделать. Посему, если это правда, то пред всеми провозглашаешь, что ты недостоин милости. Ибо, если ты благодеяние обращаешь в повод не к благодарности, а к памятозлобию, кто согласится делать добро человеку, который свирепостью превосходит и зверей? Ибо и из них иные и чувствуют, и помнят благодеяния, и стараются по возможности вознаградить за оные. 196. Диакону Исидору. Не поверишь, может быть, услышав, но, знаю, что, хорошо уразумев, не только удивишься, но даже станешь рукоплескать. Что же это такое, что сначала покажется невероятным, а после сделается не только удивительным, но и достойным рукоплескания? Скажу кратко, в немногих словах выражая обилие мыслей, превосходящее даже море. С древними беседовал Бог не через письмена, но самолично, находя в них сердце чистое и способное к научению и без посредника. И сие явствует из того, что не через письмена беседовал Он и с Ноем, и с Авраамом, и с достославными его потомками, один из которых стал первоверховным, сокрушил всю силу диавола, и стрелы его истребил, и колчан сделал пустым, - разумею приснопамятного Иова. Но когда жалкий народ иудейский снисшел в самую глубину порока, тогда уже необходимыми были признаны письмена и напоминание закона посредством них. А если думаешь, что так было только в Ветхом Завете, в Новом же этого нет, то скажу, что гораздо еще более видно это в Новом Завете. Ибо и богомудрым Апостолам не что-либо письменное дано, но вместо этого обетована благодать Святого Духа. Ибо сказано: Той воспомянет вам вся (Ин.14:26). Если же думаешь, что писанные законы важнее неписанных, то послушай, что говорит Сам Царь: завещаю им завет нов, дая законы Моя в мысли их, и на сердцах их напишу я (Иер.31:31.33). И будут вси научени Богом (Ин.6:45). Почему и Ап. Павел, утверждая, что нам вверено нечто большее, нежели Моисею, сказал, что мы приняли закон, не на скрижалех каменных написанный, но на скрижалех сердца плотяных напечатленный (2Кор.3:3). Кто пренебрегает им, тот будет не камнями побит, по Закону Ветхому, но предан жесточайшему мучению. Но поскольку время стремится и бежит, подобно быстрому коню, и одни преткнулись в догматах; а другие - в жизни, то опять стало необходимо нужным исправление через письмена. По причине нарушения законов неписанных Соблаговоливший всеми способами возводить послушных к добродетели по справедливости обратился к законам писанным. Посему, надлежит нам помыслить, какова наша вина, когда мы, обязанные жить в такой чистоте, чтобы не иметь нужды в письменах, но вместо книг Божественному Духу вверять свои души, утратили эту честь и довели себя до потребности в письменах, и этим вторым пособием опять не пользуемся как должно. Ибо если и это уже вина - иметь нужду в письменах и научения Святым Духом не привлекать чистою жизнью, то справедливость требует принять в рассмотрение, как велико это зло - при такой великой помощи (ибо сказано: закон в помощь даде (Ис.8:20)) не желать сим воспользоваться, но оставлять письмена без внимания, как предлагаемые напрасно и тщетно, и тем призывать на себя большее наказание. 197. Диакону Евтонию. Писал ты: почему Христос, сказав в начале о сеянии слова, присовокупил: сие есть при пути сеянное, если лукавый восхищает всеянное (Мф.13:19), а в притче о плевелах сказал: доброе семя суть сынове царствия (Мф.13:38)? Отвечаю на сие: в каждой притче прежде всего должно представлять себе черты, относящиеся к поставленной цели, и не предполагать точного сходства во всех чертах. Но чтобы не навести иных на мысль, будто выдумываю, чем бы прикрыть незнание, объясню сокровенный смысл притчи, сказав, что семя есть и слово, а также те, кто принял слово, по причине срастворения с ним и как бы перерождения в него. Ибо посредством слова Христос воображается в нас (Гал.4:19) и мы образуемся по Христу. Посему-то и семя ввергается в землю, чтобы уподобило оно себе человека. 198. Ему же. Говорил ты, что и от другого не узнал, и сам не мог найти причины, по которой Законодатель неосвященным назначил место жительства с освященными, совершившим неумышленное убийство - с левитами. Скажу на сие: закон сей дан прежде всего для того, чтобы убийцы воспользовались сим сожительством и сняли с себя мнимое преступление. А кроме того, так сделано и потому, что левиты, когда Евреи воздавали божеское чествование тельцу, вооружили десницы свои на пролитие крови сродников, став как бы отмстителями за оскорбленное Божество, за что и удостоились священства, а невольные убийцы соделались некоторым образом служителями правосудия, хотя и неумышленно умертвив тех, кому, без сомнения, справедливо было понести наказание. И сие подтверждает сам Законодатель, сказав: аще же не хотя, но Бог предаде его в руце его (Исх.21:13). Посему, если Бог предал человека для наказания, то не прав ли невольный убийца, соделавшись служителем правосудия? Хотя рука его по видимости, осквернена, но сердце чисто. Но почему же, скажешь, закон приговорил его к бегству? Не по причине соделанного убийства - иначе вовсе удалил бы его из земли обетования, - но чтобы не был он без суда умерщвлен родственниками убитого, как скоро раздражение возьмет верх над рассудком и гнев не допустит до точного исследования. Впрочем, и в этом положении не навсегда оставляет его закон, но сроком, в течение которого продолжается бегство, назначает жизнь первосвященника и по смерти его дарует убийце право выйти из убежища и возвращает его в отечество (Числ.35:28). 199. Ему же. Совершившему невольное убийство закон назначил сроком бегства жизнь первосвященника, думаю, для того, чтобы представить в этом ясное указание на следующее. Если невольная смерть первосвященника возвращает отечеству невольных убийц и дарует им право оставить убежище, то вольная смерть Великого Архиерея, в ничто обращенная воскресением, уничтожит невольные прегрешения и всех верующих в Него возвратит в вышний Иерусалим. Ибо вышний Иерусалим, - говорит богомудрый Апостол, - свободь есть, иже есть мати нам (Гал.4:26). 200. Диакону Исидору. Просил ты, как неясное для тебя, объяснить сказанное в Евангелии: в субботу второпервую. Слушай же. Второпервою называется та суббота потому, что была второю на Пасхе и первою во время опресноков. Ибо Иудеи, вечером закалая пасху, на следующий день праздновали праздник опресноков, и сей-то день называли второпервою субботою, потому что, как сказал я, был он вторым днем пасхи и первым днем опресноков. А что сие действительно так, явствует из обвинения Апостолов в том, что они восторгаху класы и ядаху. Ибо в это только время колосья созревают, наклоняются от тяжести плода и готовности к жатве и как бы призывают на себя серп, а в третий день опресноков приносим был в жертву сноп (Лев.21:10.11). Таким образом и время, и то, что совершалось в это время, дают ответ на твой вопрос. А тому, что день назван субботою, не дивись, ибо Иудеи всякий праздник называют субботою. И посему-то говорится: Суббота суббот, так как случалось иногда, что или начало, или конец праздника совпадали, так сказать, с недельною субботою, что нередко бывает и у нас. Ибо как у нас, когда Богоявление или Рождество Спасителя по плоти приходится на день воскресный, сие делает торжество сугубым и как бы праздником на праздник, так и у них, если какой праздник совпадал с субботою, назывался он субботою суббот.
201. Пресвитеру Кассию. Многие, представляя в качестве предлога попечение о бедных, кончают собственным своим обогащением. Не соревновать им надлежит, но, несомненно, даже бегать от них, как от грабителей, потому что усиливают нищету бедных, которую надлежало им уврачевать. 202. Алиппию. Сказанное в Священном Писании о Божестве в единственном числе указывает на существенное свойство Божественного естества, потому что Святая и царственная Троица единосущна. Выраженное же в числе не единственном показывает различие Ипостасей, потому что Божество разделяется на Три Лица и снова сводится в одну Сущность, чтобы не имели места ни многобожие, вследствие различия естеств, ни иудейское понятие о Боге, вследствие единого Лица. Как тождество естества разделяется Ипостасями, так личность Ипостасей сочетается в единую Сущность. И чтобы, рассматривая все, не сделать письма длинным, взяв одно или два места, проложим путь к истолкованию и прочих. Бог говорит: Аз первый и Аз по сих (Ис.44:6); прежде Мене не бысть ин Бог, и по Мне не будет (43:10). Посему что скажут неправославные? Кто изрек сие? Отец или Сын? Если Отец, то почему говорит, что по Нем не будет? По вашему же мнению, Сын после Отца. Если же изрек сие Сын, то почему говорит Он: прежде Мене не бысть ин Бог? Конечно, не осмелитесь вы уничтожить Ипостась Кого-либо из Них, потому что, хотя ввели вы в догмат, что есть Бог первый и Бог второй, но не решитесь, думаю, и помыслить, что нет того или другого. Мы, принимая по отношение к Единосущной Троице и сие, и подобное сему, рассуждаем благочестиво, а вы, разделяя Троицу, как истолкуете сказанное? Сие пусть будет сказано о том, что выражено в числе единственном. Перейдем к местам, где говорится о Боге не в единственном числе. Сотворим, - сказано, - человека (Быт.1:26). И сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его (27). Одожди Господь жупел и огнь от Господа (Быт.19:24); и: Господь Бог твой Господь един есть (Втор.6:4). Посему, что скажут здесь Иудеи? Нет в этом противоречия для нас, определяющих одну сущность Тремя Ипостасями, но им сие совершенно заграждает уста. Из сего явствует, что победный венец, несомненно, принадлежит Церкви. 203. Пресвитеру Зосиме. Как иные говорят, по совершенному небрежению о своем спасении и добром о себе мнении, можно заключить, что язык у тебя необуздан, невоздержен, и дерзок, и готов нападать на что и не дозволено. Посему, может быть, всуе трудимся и мы, обращаясь с советами к неукротимому зверю. 204. Лампетию. Блажен и досточуден ты, как вполне соответствующий своему имени. Ибо, имея возможность делать все, что тебе угодно, делаешь только то, что одобряется Священным Писанием и Божиими уставами. 205. Евдемону. Писал ты: по какой причине Иосиф, миновав других братьев, одного Симеона приказал связать и оставить в залог до возвращения братьев? Отвечаю на сие: потому что Симеон был главным действующим лицом в том, что сделано братьями с Иосифом. А если бы стоял он заодно со старшим братом, показавшим лучшее расположение, то, может быть, и отвратил бы злоумышление, потому что был, хотя моложе Рувима, но, как второй по возрасту, старше прочих братьев. И, вероятно, прочие братья, или убоявшись, или устыдившись решения старших, отложили бы злой умысел, особливо когда четвертый вознегодовал бы на то, что делалось, и самое дело сильно побуждало к тому, чтобы не приводить его в исполнение. Итак, поскольку Симеон не осмелился подать голоса за праведника, Иосиф приказал его связать и оставить в залог за братьев, не столько наказывая его этим, ибо оказал ему благодеяние, сколько вразумляя его не пускаться впредь в подобные дела. Ибо, поставив его в такое мучительное положение и наведя на мысль о сделанном незаконно, впоследствии возвратил его отцу невредимым. 206. Пресвитеру Марону. Не всякую опасность, о неспособнейший к делам славным и предеятельный в делах постыдных, надлежит почитать чем-то хорошим; не все равно, за что она постигает. Напротив того, достойными похвалы признавать должно те опасности, каким подвергаешься за благочестие, за добродетель, и за возлюбивших дружбу ради добродетели. А те, которые вредят всему этому и очерняют прежние благоуспешные поступки, надобно почитать дурными и всеми мерами избегать их, как обращающихся в причину бесславия. Ибо люди обыкновенно обращают внимание не столько на опасности, сколько на их причины; не на растения, но на семена; не на ветви, но на корни дел. Многие разбойники и убийцы умерли, сражаясь за своих сообщников, и никто не похвалит их, потому что они подвизались за порок. Многие пожертвовали собою за отечество, за родителей, за детей, и никто не будет укорять их, а напротив того, всякий похвалит, потому что скончались за права природы. Посему-то одних порицают, а других удостаивают похвальных восклицаний и памятников. 207. Исхириону. Велика благость Божия, велика и человеческая жестокость. Кто испросил себе отсрочку и получил прощение долга, тот, когда у него попросили отсрочки, не только не дал ее, но и заключил товарища своего в темницу, хотя тот и не столько ему задолжал, сколько должен был он сам, потому что сам должен был десять тысяч талантов, а тот - пятьдесят динариев. Потому евангельское слово, сравнивая человеческую доброту с Божиею благостью, справедливо назвало ее лукавством: аще убо вы лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец ваш Небесный даст просящим у Него. Не в целом природу обвиняет в лукавстве (да не будет сего; ибо написано: ублажи, Господи, благия (Пс.124:4), и еще: благий человек от сокровища своего износит благая (Мф.12:35)), но, только сравнивая благость человеческую с Божиею, называет ее лукавством. Ибо сказано: кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него (Мф.7:11). 208. Диакону Исидору. Слово есть нечто божественное, но божественнее добродетель, и всего божественнее благочестие. Посему, кто украшен словом, делом и верою, тот непревосходим, славен и достоин высочайшего блаженства, а кто скуден чем-либо из этого, тот в такой степени низок, в какой ему сего недостает. 209. Павлу. Сие: вси, елико их прииде прежде Мене, татие суть и разбойницы, - сказано не о Пророках и не о законе, как хотелось бы отвергающим Ветхий Завет, которым руководились к вере и мы, уверовавшие, послушав Христа, который и в том, и другом указывает на Писания, ибо они свидетельствуют о Нем. Но сказано сие о лжепророках, о которых Сам Он сказал: не посылах их, а они течаху (Иер.23:21). Ибо не сказал: "все, сколько их послано", но: елико их прииде. Пророки же были посылаемы. Моисею сказано было: гряди, да послю тя во Египет (Исх.3:10). И Исаия слышал глаголюща Бога: кого послю, и кто пойдет к людем сим, и сказал: се аз, посли мя (Ис.6:8). А лжепророки и те, которые стремились стать начальниками и предстоятелями, каковы были Февда, Иуда Галилеянин (Деян.5:36.37) и Египтянин, предводитель разбойников (21:38), не были посылаемы, но, чтобы себя показать, сами себя поставив и добиваясь права начальствовать, убегали из дома. То, что именно о них тогда сказал Господь, явствует из последующих Его слов. Ибо он говорит: тать не приходит, разве да убиет и украдет и погубит (Ин.10:10); потому что все, которые послушались их и вознамерились исказить истину, были умерщвлены и погибли совершенно, угаснув скорее, чем промчавшееся слово. 210. Диакону Исидору. Делать и учить - всего превосходнее, а делать и не учить недостаточно, потому что тогда человек хромает на одну сторону. Для этого у человека и есть дар слова. Если бы делать значило учить, то не было бы сказано: иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем (Мф.5:19). Ибо какую силу будет иметь доблестная жизнь, когда предстоит спор о догматах и защитник неправого учения неудержимо устремляется против догматов правых? А учить не делая - это, имеет видимость, листья, но лишено плода и не остается без осмеяния, посрамления и осуждения. 211. Диакону Евтонию. Нетрудно произносить слова очень высоким или очень низким тоном, но соблюдать меру может только знающий музыку; так же должно рассуждать и о свободе в речи. Одни свободною речью не пользу приносят, а только оскорбляют, другие пользуются свободою речи, чтобы льстить и соплетать ненадлежащие похвалы; но соблюдающие наилучшую меру не оскорбляют и не льстят, но, соединив со смелостью почтительность и с выговорами ласковость, приступают к уврачеванию тех, которые сами себя не знают. Посему и ты, употребив этот способ, приступи к уврачеванию Исаии, который по причине крайнего высокомерия утратил понятие даже и о том, что он человек. 212. Павлу. Спрашивал ты: "если написано: никто же восхитит от руки Отца Моего, то почему же многие погибают?" Отвечаю на сие: никто же может восхитити из непобедимой и непреодолимой Десницы тех, которые правою верою и доблестною жизнью приуготовили себя к тому, чтобы быть собственностью сей Десницы. Но кто-то может их обольстить; то есть никто не возможет отвлечь их насильно и самоуправно, но иной может обмануть лжеумствованиями и обольщениями. Зависит же это не от Десницы непреодолимой, но от беспечности людей, одаренных свободою. И погибель постигает не по немощи Хранителя, но по легкомыслию охраняемых. 213. Петру. Тот, кто не способен говорить красиво, но славен по жизни и отличается правдою и воздержанием, лучше человека, живущего срамно и при этом в высшей степени сильного в слове. А кто славен и словом, и жизнью, тот ни с кем не сравним и самыми делами исповедует, что есть Суд, и низлагает тех, которые уклоняются от исполнения заповедей и думают, будто то, что Суд несомненно будет, сказано преувеличенно. 214. Павлу. Если не будешь руководим срамными предначинаниями и теми, которые им следуют, то сие приобретет тебе великую славу у всех. Ибо следовать таким предначинаниям неблагородно, а не следуя им, руководиться теми, которые им следуют, - вредит доброму мнению о человеке. Надобно не давать повода думать о себе, будто бы делаешь то, что делать срамно, и не сводить знакомства с делающими это. Должно бояться злоречия, даже и ложного, потому что многие, не зная дела в точности, смотрят на молву и рассуждают, что всякий и сам таков же, какими они видят окружающих его, и произносят приговор не по делам только, но и по людям, с которыми он проводит время. Если упражняешься в добродетели, говорят они, то почему же нравится тебе общение с людьми самыми порочными? 215. Диакону Исидору. Многократно дивился я перетолковывающим Божественное Писание и покушающимся более выставить собственную свою мысль, нежели мысль, в нем заключающуюся. Они, смешивая мысль беспримесную, чистую и способную увеселить душу с дурною и мутною водою своих учений, отваживаются корчемствовать Божественным. Сие-то и значит сказанное: корчемницы твои мешают вино с водою. Ибо, если и кажется иным, что сказано сие о корчемствующих вином в смысле буквальном (так как и это корчемство неуместно), то я, по суду истины, полагаю, что говорится здесь более о корчемствующих Божиим Словом. Ибо не сказано: корчемницы твои мешают воду с вином, что обыкновенно делают корчемники, но сказано: вино с водою, потому что, смешивая беспримесные и чистые понятия Священного Писания с мутными своими догматами, они искажают самое учение. 216. Аммонию. Царь всего премирного и земного сошел с небес и принес нам знамения небесного жития, которые и предложил заслужить в борьбе, противоположной олимпийским ратоборствам. Ибо там увенчивается тот, кто наносит удары и одолевает, а здесь удостаивается славы тот, кто принимает и терпит удары. Там восхваляется воздающий за удар ударом, а здесь подставляющий и другую ланиту восхваляется среди ангелов, потому что победою признается не отмщение, но любомудрие. Это новый закон получения венцов, потому что нов и способ борений. 217. Епископу Феодосию. Всякий, думаю, знает, что священство гораздо выше царства и больше доставляет трудов, потому что, во-первых, с окончанием одного труда возникает новый и угрожает опасность лишиться того, что более необходимо, и, во-вторых, потому что одному вверено Божественное, а другому - смертное. Но всякому, думаю, известно и то, что многие, неосмотрительно признав для каждого человека возможным начальствовать или над душами, или над телами, вторглись в эту область и стали начальствовать, причинив тысячи зол и себе, и подчиненным, впоследствии же бесславно низринулись в бездну погибели. Посему, после всего этого крайне дивлюсь, почему некоторые, не благоустроив всего, что касается их самих, обременились множеством хлопот, хотя не должно было бы оставлять их даже и в чине подчиненных (а один из таковых - и пресвитер Зосима, о котором писал ты, соблазняясь, как говоришь, его жизнью), отважились приступить к священству, которое настолько выше царства, и купить деньгами то, чего им, таким, не надлежало бы принимать на себя, даже если бы им за это дали много денег. Но, может быть, не зная своего положения, не следуя в точности изречению мудрецов языческих: "познай себя самого", а также не зная и о достоинстве священства, не зная, что при высоте этого достоинства подвержено оно и опасностям, думая, что оно - неподсудная власть, а не служение, подлежащее ответственности, взялись они за дело, которое должно было бы для них оставаться недоступным. 218. Диакону Исидору. Хотя Иудеи и не понесли здесь достойного наказания за то, что сделали с Владыкою Христом, однако же были наказаны. Ибо того, чего хотели избежать, когда сказали: аще оставим Его, приидут Римляне, и возмут город и язык (Ин.11:8), - того самого, когда сделали, не избежали. По взятии их города Римлянами и по разрушении храма, они, как какие-то наказанные преступники и обесчещенные беглецы и бродяги, рассеяны повсюду. Но они понесут достойное наказание там, потому что, не познав человеколюбия, познают власть, которую немного на опыте изведали над собою и здесь. 219. Ему же. Душу, погруженную в печаль, ничто не может так возвеселить, как памятование о Боге. И вот значение того, что желалось тебе узнать: отвержеся утешитися душа моя, помянух Бога и возвеселихся. Как страдание кровоточивой, которого не могли прекратить и исцелить врачи, отнято было в одно мгновение: жена прикоснулась, Господь потерпел сие, и болезнь бежала, - так и печаль человеческая, отвергающая всякое утешение, не уступающая никакой отраде, от одного памятования о Боге легко проходит и обращается в ничто. 220. Епископу Ермогену. Не вопреки себе самому, о священная глава, говорит Божественное Писание, уча о Спасителе, но что чему свойственно и прилично, то сему и приписывает. Одно относится к Божеству, иное - к вочеловечению, иное же - к вольному страданию. Писание нарекло Его истинным светом, сиянием славы и образом Отчей Ипостаси, одним - по чистоте сущности, другим - по вечности, лучше же сказать, по совечности, третьим - по ипостасности и потому, что украшается подлинными чертами Божества. Чтобы не почел ты сияния неипостасным, за Ипостась ручается образ. Красным же паче сынов человеческих и красным во утвари (Ис.63:1) называет Писание Господа по Божественной и безгрешной добродетели вочеловечения, а не имеющим ни вида, ни доброты - по двум причинам: во-первых, потому, что, скрыв Владычний образ, Он явил зрак раба, а во-вторых, потому, что во время страдания, которому подвергся добровольно, нанесены Ему оскорбления всякого рода. Среди дня висел Он на месте казни в главном городе, во время самого великого праздника, на котором, вероятно, никто не отказался присутствовать; одни насмехались, другие ругались, иные укоряли, иные подносили оцет, иные оскорбляли, иные пронзали копием ребра. И хотя с распятыми разбойниками ничего подобного не делали, Его подвергали даже таким поруганиям, каким не позволялось подвергать и преступников. 221. Епископу Лампетию. Как высшая степень телесной красоты - соразмерность членов, так и высшая степень душевной красоты ? соразмерность добродетелей. Некоторые из мудрецов утверждали, что крайности впадают в порок: желающий быть бережливым впадает в скупость, а желающий быть великодушным - в расточительность, потому мудрые и называли добродетель серединою (так в середине между нечестием и злочестием стоит благочестие). И премудрый справедливо советовал: не буди правдив вельми. Если же советует он это, то не будь жестоким и строгим судиею того, в чем погрешают против тебя ближние, но препобеждай справедливость благостью и оказывай снисхождение тем, которые делают против тебя что-либо и превышающее меру снисходительности. 222. Ему же. Поскольку разумение наше не в состоянии было постигнуть причину для похвал вседоблестного епископа Ермогена и дух наш не вмещает обилия его заслуг, то не откажись оказать мне снисхождение. Для кого нелегко описать удовлетворительно и часть его доблестей, тот возможет ли изобразить все его заслуги? 223. Схоластику Петру. Надобно, друг, оставив именования благ, перейти к самым благам. Ибо царство, богатство и слава у язычников - только на словах, а по самой сути - у христиан. Как и наоборот, у нас - только название бесславия, смерти, нищеты, а самая суть этого - у них. И если угодно, возьмем право начальствовать, которого все желают и которого всякий домогается, и, судя по оному, обличим и все другие блага. И не говоря о том, что оно кратковременно и скоро исчезает (ибо многие прямо с начальственных престолов низведены были во гроб и плач о них непосредственно следовал за восклицаниями глашатаев), даже оставив и то, что многие лишились и прародительского наследства, подверглись лишению имуществ, оценим его, когда оно наиболее привлекательно. Не станем отнимать блуднических мастей, благовоний и прикрас, но рассмотрим его в полном убранстве, чтобы обличить тогда его безобразие. Итак, представим величавую наружность жезлоносцев, клич глашатая, покорность народа, всеобщее удивление и узнаем, что такое этот мнимый, столь вожделенный блеск? Не правда ли, он не только излишен и является чем-то бесполезным, но даже вреден? Ибо делается ли от этого человек лучше или по телу, или по душе (а душа и тело и составляют человека)? Бывает ли тогда тело выше, здоровее, подвижнее? Приобретает ли оно более тонкие чувства? Никто не скажет этого. Итак, обратимся к душе. Сделается ли человек от этой величавости более целомудренным, скромным, благоразумным? Нимало, а совершенно напротив. Ибо обыкновенно не то же бывает с душою, что и с телом. Тело ничего не присовокупило к собственной своей силе, а душа даже присовокупила порок, потому что запечатлела в себе от этого неразумие, тщеславие, безрассудство и тысячи иных недостатков. А если она радуется, высоко о себе думая, надмеваясь, над всеми превозносясь, - это более всего и есть верх порока, так как человек не скорбит, не чувствует, но радуется тому, что болезни у него усиливаются. Ибо всему без рассуждения радоваться нехорошо, потому что радуется и разбойник после сделанного похищения, и вор по приумножении имущества, и прелюбодей после того, как подкопался под брачное ложе ближнего, и убийца по совершении убийства. Поэтому пусть не говорит он того, что радуется, но если докажет, что радуется полезному, то порадуюсь с ним и я. Итак, поскольку всех свободнее и выше по начальству, и царственнее только тот, кто свободен от страстей, то возлюбим добродетель и избавимся от лукавого оного рабства, почитая достойным ублажать и добиваться не права начальства, не богатства, не чего-либо сему подобного, но одного того, чтобы стать свободным от страстей. 224. Пресвитеру Зосиме. Или перестань услаждаться чужими бедствиями, пробуждая и раздражая усыпленное непотребство, или, делая это, не приступай к досточтимому алтарю. Ибо соблазняешь и не допускаешь приступать к нему многих, которым несносно видеть такую нечистоту, неотступно остающуюся при нескверном жертвеннике. 225. Павлу. Если, как говоришь ты, премудрый, все делается и говорится по судьбе, то скажи, почему она теперь через нас сама себя ниспровергает? Ибо, если она все делает, то она же и через нас проповедует, что нет судьбы. Итак, почему же той самой судьбе, о которой говорится, что она есть, не верите, когда она через нас говорит, что ее нет? 226. Ориону. Не разрушай своими устами каких-либо изречений Священного Писания, произнося их просто и бездумно, иначе возбудишь смех своим невежеством и неразумием, почему иные и избегают сего, боясь подать повод человеку любящему словесные препирания. Напротив того, найдя основания для какого-либо объяснения, найдешь и решение, потому что слепы толкования, которые лишены оснований. 227. Епископу Аполлонию. Лесть, по моему мнению, сильнее и ужаснее страха. Чего не не может заставить сделать нужда, то может произвести услужливость, и тех, кого не побеждал страх, нередко порабощала лесть. Посему надлежит мужественно стоять и против страха, и против лести (та и другая страсть не благородна) и чтить одну истину. 228. Ему же. Благоискусному надлежит быть и боголюбивым, и человеколюбивым, чтобы, как вследствие высоты добродетели и преданности Богу не пренебречь людьми, так и ради людей не вознерадеть о Боге. Ибо хотя любовь к Богу и гораздо выше любви к людям, но, соединенная с нею, делается еще более возвышенною. 229. Нилу. Не халдейские бесполезные науки изучали три отрока и Даниил, и не думай сего. Ибо прилагавшие столько попечения о благочестии пред Богом, что не вкушали царских снедей, разве согласились бы погрязнуть в рабской учености, хотя бы и угрожали им тысячи смертей? А что сие действительно так, сему достоверный свидетель - Писание, которое говорит: даде им Бог смысл и мудрость во всякой книжней премудрости (Дан.1:17), то есть они приобрели ученость, заключающуюся в письменах, скорее всякого ожидания и сверх надежды, ибо книжною называет Писание мудрость, заключенную в письменах. И что сие истинно, явствует и из того, что не поклонились они царскому образу, и еще из того, что одного из них уважили львы, а других - огонь. Если же скажут, что сие было следствием персидской образованности, то пусть им ответствуют: почему тогда одних из тех, которые имели самые высокие чины и обучены были всякой персидской премудрости, умертвили львы прежде, нежели коснулись они земли, а других - огонь? 230. Епископу Палладию. Не пренебрегай приходящими к тебе в бедной одежде, но подивись их терпению и пожалей о превратности жизни, рассуждая, что многие, будучи царского рода, дошли до состояния наемников. И если сами приходящие к тебе незнатны и произошли от незнатных, то и в таком случае не отвращайся от них. Но, в чем только можешь, подай руку помощи, рассуждая, что это мнимое неблагородство невольно и неукоризненно, ибо гнусно неблагородство нравственное. Даже если будут они и неблагонравны, пусть пользуются от тебя необходимою пищею, и по человеческой справедливости, и по заповеди Бога, Который не только повелевает подавать всякому просящему, но даже именует это подаянием Ему Самому. 231. Комиту Аэтию. Пребожественный и неизреченный Сын Отчий, Которому воздаем поклонение, справедливо называется Словом, не только потому, что Он есть слово и истолкователь Отца, как думают иные, но потому, что созидает скорее, нежели произносится слово, и рожден бесстрастно. Будучи же Словом, Он ипостасен и имеет собственное личное свойство. А что Он ипостасен, следует из того, что само Слово имеет словеса, как говорит о Себе: слышай словеса Моя, и творя я (Лк.6:47) Посему, если Слово имеет словеса, то Оно не неипостасно. И наоборот: будучи ипостасным, по бесстрастному рождению Он называется Словом. 232. Епископу Феодосию. Ничего, досточудный, нет лучше доброй славы, разносящейся всюду, проходящей и сушу, и море; и сокровищ Крезовых никто не сравнит с нею. А потому и Премудрый Соломон сказал: лучше имя доброе, нежели богатство многое, паче же сребра и злата благодать благая (Прит.22:1), и Христос повелел: да просветится свет ваш пред человеки не для того, чтобы мы жили для славолюбия - да не будет сего! Христос искореняет оное, повелевая и молитву, и милостыню творить не принародно, и от одной руки таить то, что сделано другою - но для того, чтобы никому не подавали мы повода к соблазну. В таком случае и против воли нашей свет дел озарить видящих и обратит к славословию Божию. Ибо сие разумеет Христос в указанных словах, и это видно из того, что не сказано: "да прославитесь вы", но сказано: да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже на небесех. 233. Пресвитеру Зосиме. Если посмотришь на телесную красоту, то представь мысленно, что пышный этот цвет наутро будет прахом, и нынешний огонь на следующий день обратится в пепел. Ибо всем, что имеет конец, и притом самый скорый, даже если это и кажется ныне блистательным и вожделенным, должно пренебрегать, особливо когда сулит оно наказание. 234. Иподиакону Палладию. Стремление не прилагать греха ко греху кажется маловажным, а на самом деле весьма важно, потому что это путь, ведущий к доблестному изменению. Как скоро устремленный к погибели поток греха остановится, найдет свое начало движение к добродетели. Как на пути только прекращение движения делает возможным движение обратное, а пока не остановишься, не можешь обратиться в противоположную сторону, так и порок, если не остановишь его, не даст места добродетели. 235. Соправителю Петру. Где равенство, там и дружба, потому что неравенство, обыкновенно, расстраивает дружбу. Посему и ты не требуй от одного и того же человека, чтобы он был и другом, и льстецом. Сего не потерпит тот, кто основывает дружбу на равенстве и справедливости. 236. Пресвитеру Феогносту. Многое имея сказать о достославном Тимофее, скажу одно то, в чем сосредоточивается все, а именно: как искренний любитель добродетели, всегда состязался он с тою славою, какую уже приобрел; удивление, вызванное прежними делами, уничтожая делами новыми. 237. Диакону Евтонию. Полагая конец самоуправству, предубеждению, обладавшему человеческим родом, и стараясь от пресмыкания по земле возвести человека к премирному жребию, Спаситель взывал: возстаните, идем отсюду (Ин.14:31). Ибо, со словом сим соединив собственную силу Свою, Он укрепил силы желающих воспарить на небо, так что, навсегда расставшись с предубеждением, вступили они на путь, ведущий к горнему. 238. Ему же. Кто обуздываете самоуправство страстей, многим кажущееся необуздываемым, того должно восхвалить как мужественного человека и карателя мучителей. 239. Ему же. Вечность есть как бы присносущие. Посему понятие сие прилагается обыкновенно к одному Безначальному Естеству, в Котором все всегда то же и в той же мере. Понятие бессмертия может быть отнесено и к тому, что приведено в бытие и не умирает, например, к Ангелу, душе, понятие нетления - к сотворенному, но соделавшемуся не подлежащим тлению. А вечность в собственном смысле принадлежит Божественной Сущности, почему и приписывается обыкновенно только достопокланяемой и царственной Троице, Которая не потерпит выражений: "прежде и после", не допускает понятий: "первое, второе, третие". Ибо Божество превыше числа, первоначальнее времен и превыше всякого помышления. Хотя Оно и различается по личным свойствам, но сочетается достоинством и сущностью. Различается к обличению Иудеев и Савеллия, сочетается же к посрамлению Ария и Евномия. Ибо, распространившись в Ипостасях, сочетается в Сущности, за Которою несомненно следует и достоинство. 240. Епископу Алфию. Поскольку все - и те, кто ценят, и те, кто не ценят добродетель, верят, что сан священства дан тебе по Божию мановению, то справедливо будет тебе все делать так, чтобы последующими своими делами не обесчестить Божия рукоположения. Ибо, если ты душу свою будешь украшать по закону священства, и рассудок соделаешь правым самодержцем, а раздражительную силу - его копьеносцем, и велишь ему не делать ничего такого, что несвойственно царю, и изгонишь из сердца своего все, что удовольствиями и печалями бывает предано пороку, то выполнишь Божий замысел о тебе. 241. Ему же. Черты души свободной: отсутствие коварства, кротость, человеколюбие, мужество, правдивость, целомудрие, снисходительность, ласковость, щедрость и то, чтобы побеждать себя и решать дела по суду <истины>, а не по мягкости, а также и прочее, с сим сродное. Признак же души несвободной - отдаваться в плен страстям противоположным и изгонять из себя всякую добрую мысль. 242. Диакону Исидору. Писал ты: по какой причине, когда Моисея злословили Аарон и Мариам, одна Мариам была наказана тем, что на лице ее, откуда язвил язык - процвела проказа? Посему пишу тебе в ответ то, что слышал от одного мудрого мужа. Присоединю к тому и мною придуманное, чтобы сам ты оценил, что вернее. Итак, говорил он: поскольку священству только что было положено начало, то Бог не восхотел предать поруганию начаток, чтобы не соделался достойным укоризны конец. А я не могу ни опровергнуть, ни подтвердить этого. И не опровергаю, потому что толкование сие не вредит ни добродетели, ни благочестию; но и не утверждаю, потому что и до Аарона было священство более Божественное, бескровное, а именно священство Мелхиседеково, и потому что несвойственно Судии неподкупному не уважить справедливости из-за пожелания не унизить достоинство согрешившего Но скажу лучше следующее: поскольку Писание об обвинении Мариам упомянуло прежде, нежели о муже и первосвященнике, то думаю, что ею положено начало, Аарон же ей уже последовал. Но кто бросает семя, тот, очевидно, виновен и в произрастаниях. Потому, хотя почти все участвовали в изготовлении литого тельца в пустыне, наказаны были только некоторые, и, может быть, зачинщики преступления. А некоторые были прощены, именно же те, которые последовали первым по заблуждению и обольщению. Это потому, что наказанию подвергается не столько самое дело, сколько решимость, с какою оно делается, а Судия вникает и в самые помышления. Посему, думаю, что и Мариам поставлена на первом месте, а первосвященник после нее, тогда как в других случаях ставится впереди муж, а после него жена, не из предпочтения, но по причине большей виновности жены, потому что женский род более говорлив и требователен, потому и Мариам подверглась наказанию. Иначе Писание, во всех других случаях ставя впереди Аарона, не поставило бы его здесь ниже, если бы не хотело указать на зачинщика. 243. Алфию. Хотя Зосима, как писал ты - глава скопища разбойников, начальник пожирающих народное достояние, защитник живущих нерадиво и обвинитель жительствующих право, однако же не его одного виню, но вместе и Палладия, и Марона, как говорят, ему покровительствующих и ополчающихся на кротость людей благонравных. Они-то усиливают в Зосиме порок и не попускают ему угаснуть, и тем и ему воздают, и себе приобретают эту проклятую награду. Ибо тем, что рукоплещут людям негодным, думают сами заслужить рукоплескания; и тем, что восстают на любителей добродетели, надеются одержать победу. Но не потерпит сего ненавидящий лукавство и любящий добрых Бог. 244. Софисту Арпокре. Хорошо ты сделал, принудив нас, несмотря на беспокоящие еще нас остатки недуга, взяться за покрытую паутиной лиру и воспеть песнь, негромкую, правда, и не слышную далеко, но слабую и тихую. Поэтому изостри свой слух и возбуди ум для понимания вещей тонких, потому что нелегко расслышать того, кто поет тихо. Итак, с чего же, с чего именно начну песнь? С того, с чего и надлежит. Посему сказываю, что мысль о судьбе, по моему мнению, свойственна людям, которые и теперь не делают ничего хорошего, и после не надеются сделать. И чтобы сказанное не показалось моим только мнением, пусть повествование ваше будет представлять собой целый ряд ясных, убедительных и ненатянутых доказательств, которые выявят сущность дела и с делают собой истину очевидной. Ибо смотри, сколько противоречий встречают признающие судьбу и сколько доброго с упорством изгоняют они из своего произволения, и ужаснись их неразумию. Утверждают они, или что нет Бога, или что, хотя Он и есть, но не Он сотворил мир. Или что, хотя и сотворил, но не заботится о нем; или, хотя заботится, но услаждается любящими порок; или, хотя и не услаждается, но уступил власть другим; или, хотя и не уступил, но она отнята у Него против воли; или, хотя и не отнята, но Ему неугодно добиваться ее; или, хотя и угодно, но Он не в силах этого сделать; или, хотя и в силах, но предпочел бездействие; или, хотя и не предпочел бездействия, но подчиняется движению звезд; или, хотя не подчиняется, но желает быть праздным и недеятельным, и многое другое, что все - не говоря о сем по отдельности, чтобы не протянуть и не продлить речи - вообще дышет крайним несмыслием и нечестием. И сим-то вооружают они язык на Божий промысл и пускают стрелы в небо. И тем же самым гонят и с земли все прекрасное: философию, врачебное знание, все науки, искусства, упражнения, награды за добродетель, наказания за порок. Ибо если владеет всем судьба, несправедливо устраиваемая богами, которые не стоят поклонения (даже не знаю, почему и признают богами звезды), то не следует ни учиться философии, ни издавать законы, ни судить, ни лечить, ни заниматься наукою или искусством, ни упражняться в чем-либо, ни держаться добродетели, ни избегать порока. То, что мы занимаемся всем этим, ниспровергает пресловутое учение о роке, который с корнем вырывает все прекрасное. И кто же из не лишенных ума и рассудка потерпит это? Кто, лишая себя всего прекрасного, подчинит все, его касающееся, так называемому року? Ведь, желая изобразить его несправедливость, живописцы и ваятели не только удовлетворились представлением его в виде женщины (хотя и сие было достаточным признаком безрассудства и несмыслия), но дали ему в руки весы, под ноги подставили шар и лишили глаз, показывая всем этим неразумие, глупость, слепоту и непостоянство рока? Кто, пренебрегая этой, всем управляющей Десницей, вверит себя слепому, непостоянному и злому призраку? Поскольку же говорят: почему иные без всякой причины богатеют? - то пусть им ответят: почему же иные богатеют и по причине? Если спросят: почему иные несправедливо бывают наказаны? - то пусть им ответят: почему же иные и справедливо? Ибо или пусть во всем господствует несправедливость, и тогда можно будет поверить сему неосновательному учению, или пусть совершающееся по разуму служит оправданием и тому, что делается неразумно. Лучше, и справедливее и гораздо сообразнее с разумом сказать, что порочные, если и избежали здесь наказания, то, без сомнения, понесут оное там, нежели утверждать, что любители добродетели терпели несправедливость, мучаясь здесь, да и после этого им не будет никакой защиты. Первое и справедливо, и основательно, и всякую душу побуждает к добродетели и благочестию, а последнее неразумно и нечестиво, и развращает всякую правую жизнь. Посему, утверждающие это да не называют стройным и гармоничным того движения звезд, которое, по их словам, делает жизнь негармоничною, нестройною, беспорядочною и не устраивает ничего, кроме нелепости. Пусть не возделывают земли, не ходят в судилища просить себе помощи, не пользуются врачебной помощью, не превозносят философию, не признают гибельности порока, не совершенствуют себя упражнением, не стараются украсить себя какою другою добродетелью. Но пусть вверят себя пресловутому року, чтобы на самом деле узнать его бессилие, а именно узнать то, что рок не только не подаст богатства, но заставит всякого гнать их от себя, как негодяев и врагов всего человеческого рода. Если они все же делают все вышеперечисленное (ибо стыдятся вооружать язык против того, в чем есть очевидная польза), и огорчаются неудачным течением дел, то пусть узнают, что удача во многих вещах для многих обращалась нередко в зло. Так, богатство многим послужило во вред и, направив на них меч врагов, само переходило в их руки. А начальническая и царская власть, которой всякий готов домогаться, лишала часто не только счастья, но и самой жизни. Итак, пусть обратят внимание не только на неудачу в делах, но и на то, что бедность для живущих в ней часто оказывалась полезнее богатства. И да не ропщут на Промысл и не себе предоставят право суда, но мудрецам, у них прославляемым. Ибо по какой причине Сократ, осужденный выпить цикуту*, не думал, что совершена несправедливость? Почему Платон, будучи продан, не почитал себя лишенным свободы? Диоген, ходя в рубищах, рассуждал о себе, что он богаче царя персидского? Антисфен, грязный и загрубелый, радовался этому и вооружал язык на людей роскошных? Фокион, которого с несколькими друзьями вели на смерть, когда один из них заплакал и все время, пока шли вопил, сказал: "Неужели не любезно тебе умереть с Фокионом?" Итак, мудрых не смущали ни смерть, ни рабство, ни нищета, но они даже хвастались этим, так как знали, что настоящая жизнь есть поприще для борьбы, а будущая дает награду за подвиги. По какой же причине защитники рока, ограничив понимание блаженства роскошью, богатством и правом начальствовать и видя людей, терпящих противоположное этому, вооружают языки на Промысл, который знает, что кому полезно, и каждому или попускает или лишает этого, чтобы и богатый показал опыты собственного своего произволения, и бедный, искушенный нищетою, как золото огнем, был увенчан? Если же скажут, что надлежало бы всех испытывать и богатством, и бедностью, мы ответим на сие: многие по большей части и были так испытаны, и в богатстве оказались горделивыми, а в бедности малодушными. Но если и не все были так испытаны, то этими испытанными мог бы я более всего оправдаться и во всем прочем. Однако же не скажу ничего подобного, а замечу лучше то, что любители добродетели не испытывают вреда, будучи испытываемы в сей жизни, когда там уготованы им венцы, ибо умалился бы венец их, если бы получили они награду и благоденствовали. Поэтому, да не ищут всего здесь, но да помышляют, что будет нелицеприятный Суд, который восхваляют и прозаики, и поэты, и риторы, и историки. Ибо, хотя и не дошли они до точности, однако же учили, что Суд будет непременно. * Яд из растения цикута. 245. Воину Исаии. Не учи роскошествовать того, кто обучился довольствоваться умеренною пищею, чтобы, из целомудренного сделав его сластолюбивым и невоздержным, не низвести его в пучину зол, где, может быть, и не зная того, пребываешь ты сам. 246. Пресвитеру Архонтию. Диавол не знает того, что у нас в мыслях, потому что исключительно принадлежит сие, прекроткий муж, единой силе Божией, наедине сотворившей (Пс.32:15) сердца наши, но по телесным движениям уловляет он душевные думы. Увидит ли, например, что иной пытливо смотрит и насыщает глаза чуждыми красотами? Воспользовавшись его устремлением, тотчас возбуждает такого человека или к прелюбодеянию, или к блуду. Увидит ли гневливого и раздражительного? Тотчас точит меч, и устремляет на убийства. Увидит ли корыстолюбивого? Поощряет к разбою и неправедному приобретению. Увидит ли одолеваемого чревоугодием? Тотчас живо представляет ему страсти, порождаемые чревоугодием, и доставляет служащее к приведению намерения своего в действие. Ибо почему не всех вовлекает в одни и те же страсти? Потому что каждый сам избирает, один то, а другой иное, и одному нравится то, а другому иное. Итак, по телесным движениям угадывает диавол душевные слабости и таким образом соплетает сети. 247. Правителю Кассию. Всего лучше неповрежденная и ничем нестраждущая красота души. Если же трудно сохранить ее, то лучше терпеть вред в чем-либо малом и удобоизлечимом, а не в существенном. Слыша, что нам дано покаяние, не приступай небоязненно ко греху в надежде, что непременно будешь исцелен. Но знай, что, во-первых, многие не имели времени на покаяние, подвергшись наказанию среди самых прегрешений; что, сверх сего, покаяние обыкновенно врачует немощи нескоро, ибо потребны труды, пост, бдение, милостыня, молитвы, и все сему подобное, чтобы уврачевать прежние язвы. В-третьих, надлежит не терять из виду, что и в увраченном струпе рубец изобличает бывшую болезнь. Ибо не одно и то же - тело неповрежденное и тело уврачеванное, не одно и тоже - одежда целая и разодранная, хотя бы каким-нибудь искусством и приведена была, по-видимому, в такое состояние, что нелегко распознать, где была разодрана. Но если душа и будет восстановлена в прежней красоте, то, как сказал я, непросто она восстанавливается, но после тьмочисленных трудов, слез и наказаний, какие согрешившая душа налагает сама на себя. 248. Ему же. Веру, досточудный, должны проповедывать более дела, нежели слова. А что сие справедливо, о том говорят и язычники: дела покажут яснее слов. Еще сильнее выражается Апостол: Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся Его (Тит.1:16), да и пророчество Божие взывает: людие сии устнами почитают Мя, сердце же их далече отстоит от Мене: всуе же почитают Мя (Ис.29:15). Ибо делами, а не словами должно обнаруживаться сокровенное. 249. Аэтию. Когда Мадианиты решились выступить против Евреев, предводительствуемых Божией помощью, тогда, по совету одного хитрого мужа, оставив в стороне оружие и военное снаряжение, смелость и силу (ибо им стало известно, что не помогло это Египтянам), послали на войну красивых девиц, не вооружив, но нарядив их. Ибо узнали, что не отступит от Евреев помощь свыше, если не поползнутся они в блуд, а потом, вследствие того и в идолослужение, ибо от малых грехов обыкновенно рождаются самые тяжкие. Девы вышли и вступили в борьбу с Евреями, не имея при себе ни меча, ни стрелы, но вместо всякого воинского оружия защищая себя красотою лица и убранством. И настолько они превозмогли Евреев, что те бросили оружие и уступили девам над собою победу. Когда же увидел сын первосвященника, что не только простые воины, но и начальники обратились в бегство и устремились в блуд, а за сие готова оставить Евреев Божия помощь, то воспламенился Божественной ревностью, исполнился справедливого гнева и, взяв в руки меч, предал смерти одного из начальников вместе с соблудившею с ним женщиною. И таким образом остановил не только болезнь, готовившуюся поглотить существенно необходимое для жизни, но и гнев Божий, погубляющий согрешивших. И пресекший беззаконие почтен священством, как показавший пример военачальнического благозакония. Сие-то и означают слова, смысл которых желаешь ты узнать: ста Финеес и умилостиви, и преста сечь, и вменися ему в правду; ибо почтил Бог справедливо вознегодовавшего прежде Него и умерщвлением двоих остановившего беззаконие. 250. Пресвитеру Агафу. Когда боголюбивый Авраам пришел из Персии, по Слову Божию, в Палестину, а потом по причине голода - в Египет, тамошние сановники, увидев супругу его, блистающую красотою и женским достоинством, указали на нее царю, как бы предлагая ему некую неоцененную драгоценность. И он взял к себе сию жену, отличающуюся больше целомудрием, нежели красотою. А так как убоявшийся смерти муж, назвавшись ее братом, хотя и отдал жену, однако же не возроптал на долготерпение Божие, именно в это время помощь Божия, подвигнув собственные Свои оружия, возвратила боголюбцу супругу ничего не потерпевшею и невредимою. Ибо, ночью поразив царя жестокими муками и укротив томлениями, лучше же сказать, заставив остаться неудовлетворенными сластолюбивые помыслы, чрез это доставила праведнику венец. Поэтому и мы, если впадем в искушения, не будем роптать на Божие долготерпение, но будем более Его держаться, как находящего выход в самой неисходности и удобные средства при всей затруднительности. 251. Пресвитеру Архонтию. Поскольку спрашивал ты, что значат слова: персты ручнии, то слушай. Когда варвар, упоенный самовластием, исполнившийся высокомерия и обременивший голову вином, предложил священные сосуды в употребление не только мужам, но и женам, услуживавшим его сластолюбию, тогда явилась часть руки, начиная с локтя, пишущая определение. Ибо как живописцы (представлю в доказательство их смелость), и бесплотное стараясь представить в виде некоего тела, изображают одну руку, которая увенчивает главы царствующих на земле, показывая сим, что начальство дано им с неба, так и тогда, по снисхождению Божию, явилась рука и показала, что Царь всяческих произносит мучителю приговор и пишет определение. 252. Пресвитеру Мартирию. Вот правило благочестия и праведности: скрывать преуспеяния по причине неизвестности нашего конца и потому, что рассказ о них тревожить слушающих и при этом быть готовым к борениям по причине поползновенности человеческого естества ко греху, ибо слушатели с большею готовностью верят худому и принимают его. Ибо немногие верят хорошему, а худому многие; они не только, судя по себе, произносят приговор и о других, но даже думают обвинением надеются покрыть свои грехи. 253. Ему же. Есть два вида благочестия, ученейший муж. Первый, самый святой и божественный, - в душе, потому что прекраснейшая и самая угодная Богу жертва - иметь чистое сердце, представлять в ум Божие присутствие, твердо и постоянно хранить оное во святилище души. Другой вид - в чистоте тела. В ком нет сих двух видов благочестия, тот, даже если принесет в дар самые редкие драгоценности суши и моря, даже если приведет на заклание всех животных, какие древле узаконено было приносить в жертву, не угодит Богу. 254. Схоластику Феодору. Прекрасно подтвержденный древностью устав и естественный, касательно человеколюбия, закон таков, чтобы одолевшие оружием уступали над собою победу просящим и победившие на войн давали место милосердию. Но ты, как говорят, не уважил ни врожденных уставов, ни неписанных законов, обесчестил взявшихся защитить служителей. Посему знай, что, вероятно, сам ты поставлен будешь в то же положение, в каком увидев других, не почувствовал ничего человеческого, но оказался неумолимым и оскорбил и самую природу, и милосердие. 255. Иподиакону Павлу. Пламенный любитель слова, разумею Апостола Павла, не только против себя и других Апостолов произносит приговор, если отважатся на какое-либо нововведение в проповеди, но говорит при этом и об Ангелах, и не просто о каких-либо, но об Ангелах с небесе. Впрочем, он сказал это, не имея, как думал ты, намерения оскорбить тех, которые никогда не дерзали, не дерзают и не дерзнуть этого сделать, но желая преградить путь к доверию губительным демонам, чтобы, воспользовавшись тем предлогом, что и они были сотворены Ангелами, не ниспровергли они проповеди. Ибо что говорит Ап. Павел? Аще мы, или Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет. И Ангелы настолько заботились о безопасности проповеди, что посланный к Корнилию указал ему на учителя, а не предоставил дела благовествования себе. 256. Пресвитеру Архонтию. Христос обетовал, наилучший, придти в славе Отчей, заграждая тем уста еретиков и прекращая их беснование. Не сказал: в такой же славе, как и Отец, чтобы не предположил кто-нибудь какой-либо разницы, но, выражаясь со всею точностью, говорит, что придет в той же славе. Потому необходимо признать, что слава одна и та же. А у тех, у кого одна слава, тем более одна и сущность. Если же кто не верит сему, пусть вникнет в то, что скажу. Если где не одна сущность, там оказывается различие в славе (ина слава солнцу, и ина слава луне, и ина слава звездам: звезда бо от звезды разнствует во славе (1Кор.15:4-1)), то как же иметь различную Сущность Тем, у Кого одна слава? 257. Марону. Почти всякая другая страсть имеет свою степень зрелости, знает и упадок сил, известно ей и пресыщение, сама собою она приходит к концу. Но страшная любовь к многостяжательности, будучи не врожденною, но привнесенною откуда-то извне, не знает упадка сил, не признает возможности пресыщения, и веселье ей неизвестно, и конца она не терпит, но всегда сохраняя, лучше же сказать, усиливая свою зрелость, старается стать моложе и самоуправнее себя самой. Ибо не только с другими страстями, но и с собою ведет состязание, и старается сама себя победить. Скорее иной достигнет недостижимого, нежели она ощутит сытость. Потому-то приращение богатства, не знаю почему, почитая убавлением и умалением, она возжигает все больший и больший огонь, который, говорят иные, коснулся и твоей души. Поэтому угаси его скорее, а если не угасишь, то и здесь будешь вести жизнь, не похожую на жизнь, и там подвергнешься тяжкому обвинению. 258. Диакону Евтонию. Кто не изменяет благоприличию, о премудрый, тому никогда не изменит Божия помощь. 259. Пресвитеру Афанасию. Пусть кто-нибудь происходит из самого славного отечества и знаменитого рода, изобилует богатством всякого вида, в красноречии достиг наибольшей высоты, все произведения древних носит у себя в устах, величается и силою, и красотою, и славою, и правом начальства, удостоился самой царской власти, возложил на себя венец и багряницу, но если не имеет он добродетели, то поставлю его в ряду невольников. Но если кто по своей справедливости, по целомудрию, по мужеству, по благоразумию - мудрец, то причислю его к мужам царственным. А если любитель добродетели лучше имеющего все сказанное выше в совокупности, то чем будет он гораздо еще более блаженным и славным не имеющий всего этого в совокупности (так как сойтись всему вместе и невозможно), потому что те блага скоро гибнут, а добродетель бессмертна. 260. Петру. Что не соблюдающий благовременности всякого дела не достигает искомого блага, видно это само собою; что всяческая добра во время свое (Еккл.3:11), сему научил Екклесиаст. Посему, если это действительно так, почему удивительным тебе кажется сказанное Спасителем о мудром и верном домоприставнике, что он даст пищу во время. Ибо неблаговременное всегда прискорбно, и благодеяние, оказанное не вовремя, теряет имя свое. Например, один и тот же хлеб голодному сладок и вожделенен, а сытому - не очень; одно и то же питие жаждущему весьма пригодно, а упившемуся - отвратительно. Поэтому, по какой причине от одного и того же происходит не одно и то же? Очевидно, в зависимости от благовременности. Она подаваемое делает и большим, и вожделеннейшим. Посему надлежит не только подавать (это может быть и не важно), но подавать вовремя, ибо это, хотя бы поданное было и мало, делает оное большим, а если велико, обращает в самое великое. Посему-то и Песнопевец, прославляя благодеяния Божии, присовокупил и сие: вся к Тебе чают, дати пищу им во благо время (Пс.103:27). Ибо не только питает Бог, но питает благовременно. А всего важнее, - питая всех, подавать вовремя. И если угодно видеть, как исполняется это на плодах, произращаемых землею, то смотри: не в одно время бывают пшеница, вино и елей, и древесные плоды, и разнообразие цветов. Но сначала зеленеют луга, за ними следует жатва, за ней - виноград, а гроздь отсылает земледелателя к маслине. И времена года составляют как бы какой превосходный хоровод и продолжительностью своею дают отдохновение земледельцу. Ибо, если бы все вместе приходило в свою зрелость, искусство земледельца стеснялось бы краткостью времени, и все бы гибло и портилось, потому что не достало бы у него сил убрать все в одно время. 261. Чтецу Арсенуфию. Как и петь надлежит с разумением, и молиться - с трезвенностью, так и просить надлежит не то, что нам кажется хорошим, но то, что Сам Дающий признает добрым и полезным. Ибо многие, по причине богатства, провели жизнь спокойную, но наконец, из-за различных козней, утратили и настоящую, и будущую жизнь. Добившись начальствования, доставляющего поводы к кражам (не скажу - к прибыткам), лишились и того, что имели. Постаравшись вступить в супружество с благообразною женщиною и думая, что в этом найдут для себя радости, чрез сие-то самое и подверглись наиболее опасностям и войнам. Постаравшись приобрести наивысшую телесную силу и крепость, но проводя зверскую жизнь и не познав благородства души (потому что омрачены были в них наилучшие ее силы), наконец сделались пищею зверей, претерпев бесславную и окаянную кончину. Посему, оставив все это, будем просить у Бога того, что Сам Он признает для нас полезным. 262. Ему же. Прекрасно богатство для того, кто употребляет его на дело и хорошо им распоряжается. Прекрасна бедность для того, кто умеет переносить ее великодушно. Прекрасна и слава для того, кто пользуется ею для покровительства угнетенных. Прекрасно и бесславие для того, кто решился быть любомудрым. Прекрасно и начальствование для того, кто начальствует по справедливости и прав начальнических не употребляет к обиде низших. Прекрасна и сила для того, кто расточает ее на защиту слабейших. Посему, будем винить не самые вещи, которые могут быть орудиями и добродетели, и порока, но собственное свое произволение, которое, по преизбытку нерадения, предает поруганию и красоту орудий. 263. Ему же. Одна часть времени уже улетела, той, которая казалось бы, наступила, не видно, и та, которая ожидается еще в будущем, пройдет. Ибо как сильное течение воды не позволяет распознавать в точности, какая она, потому что быстротою опережает наблюдение, так, может быть, и в еще большей мере, стремление времени, поспешающее к концу, легко протекает, и людям, не показав ничего явственного и постоянного, оставляет как бы тени сновидений. 264. Диакону Евтонию. Имей, премудрый, признательное сердце и твердую душу, и все, что ни случится, обратится к твоей славе и к стыду врагов. Если же вознерадишь, то своей славе нанесешь вред, а противникам доставишь торжество и ближним своим - печаль. 265. Сиятельнейшему Дорофею. Из людей одни по тупости ума не доходят до правды. Другие, хотя и доходят, по быстроте ума, но торгуют правдой по любостяжательности, за золото продавая свой приговор и за взятку приводя в колебание весы правосудия. А иные искажают правду из угодливости к кому-то, из лести, из страха. Посему, судье надлежит быть и благоразумным, и неподкупным, стоять и выше денег, и почтительности, и лести, и страха. Ибо если он поддастся которой-либо из сих страстей, то все испортит. Итак, если найти правду трудно, а найдя, не повредить ей - еще труднее, то никому не надлежит браться за должность судии. Но если Зосима, будучи, как писал ты, и тупоумным, и любителем денег не меньше всякого другого, сам берется производить суд над тяжущимися, хотя и сами судящиеся его осуждают в том, что продает правду, а нередко и все порицают, то не дивись сему. Ибо если бы он, укрощая другие страсти, побеждаем был этою, то, может быть, справедливо мог бы иной подивиться сему. Если же, как говоришь, будучи побежден во всей силе всеми самыми постыдными страстями, он побежден и этою, то не надлежит и дивиться. 266. Диакону Исидору. На слова Писания: еда не имамы власти сестру жену водити (1Кор.9:5)? Каждый из Апостолов, можно так сказать, получив себе в удел одну страну, благоустроял ее. Но Павел, как окрыленный земледелатель, обошел почти целую вселенную, посетил самые крайние пределы земли, благоустраивая слышавших его и даже между неслышавшими сея божественную проповедь. Потому за другими Апостолами следовали и женщины, не для рождения детей и сожития, но чтобы из своей собственности снабжать и питать проповедников нестяжательности. Но они не имели дозволения и возможности следовать за Павлом, который, как сказал я, доходил до самых концов земли. И что удивительного в том, что позади оставались женщины, когда и Варнава, который нес одно с ним ярмо, изнемогши для этого нескончаемого шествия и труда, уступил первенство Павлу? А когда не разлучился еще с ним Варнава, Павел писал следующее: еда не имамы власти сестру жену водити, яко и прочии Апостоли, и братия Господня, и Кифа? Или един аз и Варнава не имамы власти еже не делати (1Кор.9:5.6)? Сие не значит, что с женами жили сии советники девства и проповедники целомудрия, благоустраивавшие сонмы девственников. Ибо кто согласился бы внимать их советам вести девственную жизнь, если бы сами они оказались погрязающими в удовольствиях! Посему, не это говорит Апостол. Иначе он сказал бы так же, как пишут составители договоров о приданом: "жену супругу - кормить и одевать, как прилично жене супруге, по мере сил", называя женою в означение пола, а супругою - в означение сожительства. Но поскольку жены следовали за Апостолами, чтобы из своего имущества питать учителей нестяжательности, то Апостол сказал: сестру, чтобы показать непорочность, и жену, чтобы означить пол; потому, что женою называется и дева, хотя бы она была и неприкосновенна, женою по виду, хотя бы она была и невинна, женою по природе, хотя и чужда общения с мужеским полом. А что именование употребляется не без особого намерения, видно из того, что сей же самый Павел, изречение которого иные осмеливаются перетолковывать злонамеренно, говоря о Спасителе, родившемся по плоти от Святыя Девы Марии, сказал: раждаемаго от Жены (Гал.4:4). Что ты делаешь, Павел? Деву называешь Женою? Да, говорит он, Женою называю по естеству, разумею же мысленно Деву; потому что Дева, хотя Она и неискусобрачна, есть жена, жена по виду и телосложению, Дева - по невинности и чистоте. 267. Чтецу Петру. Если врачебница для всех и общая, и пособия предлагаются всем, то врачевание общее не для всех, потому что производится по произволению пользующихся. Кто принял пособие и приложил к язвам, тот получил пользу от врачевания. А кто вознерадел, тот болезнь соделал более тяжкою и трудною и довел себя до жалкой кончины. Посему, не будем огорчаться, когда нас врачуют, но будем переносить и жестокие способы врачевания, потому что впоследствии оно принесет самый сладкий плод. Погрешности, допущенные по лености, необходимо уничтожать трудами и после понесенных поражений снова бороться со многими опасностями. 268. Монаху Фоме. Преподобию твоему, священная обитель ненависти к лукавству, надлежало предать молчанию то, что достойно забвения и глубокого умолчания. Нечестие так называемого Евсевия (Евсевий - благочестивый (греч.)) изобразил ты в страшном виде за то, что Херемона, достославным епископом Аммонием низложенного за четыре весьма тяжкие вины, взял он в чтеца, и, не знаю как, рукоположил во диакона и тому, кого и по мирским законам справедливо было бы подвергнуть наказанию, дал право небоязненно приступать к служению при священных Тайнах. Но укорять его за сие, если бы и намеревался, не почту справедливым. Ибо хотя и каждая вина, как сказал ты, была столько велика, что провинившийся достоин не только низложения, но и смертной казни, однако же лучше было бы оставаться сему в тайне. Говорить должно о том, что достойно слышания и слушающих поощряет к соблюдению правды и к целомудрию. 269. Пресвитеру Пимену. Мы взойдем на высоту смиренномудрия (ибо признаю оное не нисхождением, а восхождением), если истребим в себе гибельное надмение гордыни и низводящее во ад воспаление высокомерия, если будем во всем соблюдать скромность и не оставим без внимания всего того, что повредит ей. Ибо душа обыкновенно идет в след за своими делами и привыкла принимать отпечаток и образ того, что сама предпринимает. Посему, да будет у нас и наружность степенная, и взор кроткий, и поступь не быстрая, и одежда только самая необходимая, и брови не будем поднимать вверх, и сидеть будем смиренно, и пищу будем иметь простую, и постель, не превышающую потребности, и утварь недорогую, и дом, приличный христианам; а также и слово, и голос, и обращение с ближними да показывают более скромность, а не кичливость. Ибо так, соблюдая во всем скромность, взойдем на небесную высоту. 270. Алипию. Спрашивал ты, по какой причине Сарра, родив сына в старости, когда Авраам был дома, сказала: кто возвестит Аврааму, яко Сарра млеком питает отроча? - когда надлежало бы сказать: "кто возвестит, что родила". Ответствую: слова кто возвестит Аврааму можно читать и так: кто возвестит, Авраам, в Персию, что бесплодная и престарелая Сарра питает молоком? Ибо, после слов: кто возвестит поставлено не Аврааму (τω Αβραάμ), но просто: Авраам (Αβραάμ). Если же почтет кто сие изъяснение принужденным, скажем, что, может быть, имеется в виду кто-либо одноименный с Авраамом. Поэтому при имени Авраам не поставлено члена (артикля). Но не был ли патриарх тогда и в отсутствии, сего не знаю. А лучше замечу, что, если некоторые почитают и это сказанным о нем, то ведь говорится так и о присутствующих, например: кто возвестит Господеви моему? Сам Господь, Сам услышит (Пс.151). Сказать же: кто объяснит совершеннолетнему питание молоком маловозрастного? - будет толкованием более изысканным, нежели правдоподобным. И о сем довольно. Не сказала же Сарра: "родила", но говорит: питает, - для того, чтобы не почли младенца подложным. Ибо источники молока удостоверяют в рождении, и истечение молока есть самое ясное доказательство того, что рождение было действительно. 271. Диакону Евтонию. Тех, которые не хотят переносить обиды любомудрию, два побуждения должны обратить к любомудрию. Первое - что обидчиков ничто так не печалит, как уступчивость обиженных, и второе - что ничем не можно так наказать их, как добродетельным житием. Если же не веришь мне, послушай, что изрек о сем некто из древних. На вопрос: "Как могу отмстить врагу?" - сказал он: "Отомстишь, если сам будешь хорош и добр". Посему, если тот, кто упражняется в добродетели и ведет себя уступчиво, наносит врагам самые решительные удары, то почему же не ценим высоко сих предохранительных оружий? А если кто воздает прощение низложенным ненавистью, и молится о том, чтобы избавились они от этого безумия, и не только не хочет мстить, но даже оказывает сострадание к отдавшимся в плен пороку, то он действительно умеет в подлинном смысли любомудрствовать. 272. Епископу Лампетию. Как сила в немощи совершалась, скажу об этом кратко. Поскольку Апостолы бичуемые побеждали бичующих, гонимые овладевали гонителями и, умирая, обращали к вере живых, то посему и сказал это Апостол. Нов был сей способ победы - овладевать через противоположное и ничем никогда не быть побеждаемым, но так устремляться на подвиги, как бы действительно имея в своей власти исход оных. А чтобы яснее узнать тебе это, посмотри на сих ненавистных (иудеев, у которых Апостолы были как бы в сетях, но которые недоумевали и говорили: что сотворим человекома сима (Деян.4:16)? Ибо подлинно удивительно и странно, и всего изумительнее было то, что имеют Апостолов в своих руках, содержат их в узах, бьют, а между тем находятся в затруднении и говорят голосом побежденных, и побежденных теми самыми, которые, казалось бы, были в их власти. Ибо то, что придумывали к их бесславию, видели обращавшимся к славе их. Итак, подлинно сила Божия в немощи Апостолов более просиявала. Ибо не стойкостью в делах, не тем, что ополчались на брань, ковали оружие, собирали воинов, но тем, что добровольно уготовлялись злострадать, - этим одним воздвигали они повсюду победные памятники. 273. Павлу. Кажется, как говорят иные, чужими украшаешься ты трудами, от других собираешь плоды пота. Но хотя они винят тебя в этом, я с удовольствием хвалю тебя за это. Ибо гораздо лучше иметь во устах хотя бы и чужие писания, нежели быть праздным, лениться и празднословить. 274. Евлогию. Богомудрый Павел часто вместо того, чтобы сказать утвердительно, предлагает вопрос, имея в виду, что доказательство сделается от того более доступным и сильным. Так, находящимся в искушениях и огорчающимся говорил он: который бо есть сын, егоже не наказует отец? - чтобы вопросом придать доказательству большую выразительность. Так и в другом месте говорит: лепо ли есть жене откровенней Богу молитися? (1Кор.11:13) - пытаясь вопросом яснее показать несообразность этого. Ибо сказанному утвердительно многие осмеливаются и противоречить, а предлагаемое в виде вопроса и убеждает, и заграждает уста, и внушает мысль о кротости говорящего. 275. Схоластику Феодосию. Занятия, плоды которых не что-либо полезное для жизни, называю я не искусствами, но пустою работою, или злохудожеством, потому что искусство - то, что имеет целью что-либо годное и общеполезное. 276. Епископу Феоне. Апостол, обвинив мудрствующих о земном, сказал, о премудрый: наше бо житие на небесех есть (Фил.3:20), - и сим делающих что-либо маловажное и худое противопоставил совершающим дела великие и смелые. Ибо одни презренны и низки, а другие высоки духом и парят к небесам. Смиряя же превозносящихся пред братиями, говорит он: не высокая мудрствующе, но смиренными ведущеся (Рим.12:16), и сим не воспрещает им помышлять о премирном, но искореняет в них презорство и кичливость. Ибо велемудрие, то есть высота духа, - это одно, а другое - гордость, то есть высокомерие. Первое все случающееся уничижает собственным своим мужеством, а вторая всех людей признает низшими собственной своей низости; первое помышляет о премирном, а вторая мечтает о земном; первое вожделеет славы Божественной и приснопамятной, а вторая любит славу угасающую. 277. Ему же. Мудрование и мудрость - не одно и то же. Ибо одно означает превозношение, а другое - разумение; одно - гордость, а другое - целомудрие; одно - требовательность к ближним, другое - что ни в чем не пренебрегается должное. Одно и украшенных добродетелью лишает их красоты, а другое и униженных украшает. Посему одно возбуждает к себе ненависть, а другое - удивление; одно провозглашается достойным осуждения, а другое - достойным похвал. Поэтому плотское мудрование, то есть требовательность к ближним, попытайся исторгнуть с корнем. 278. Ему же. По моему мнению, смиренномудрие - это порождение души высокой и парящей к небу, а гордость - порождение души низкой и весьма худой. И это подтверждают боголюбивый Авраам и фарисей. Ибо первый, услаждаясь беседою с Богом, назвал себя землею и пеплом (Быт.18:27), а второй без всякого побуждения превозносился, думал о себе высоко и покусился предпочесть себя целой вселенной (Лк.18:9-14). 279. Пресвитеру Зосиме. Кто берется учить других, тому надлежит сперва сделать, а потом говорить. А кто не делает, тот не в праве и говорить. Первый сопричтен будет к первоверховным, а второй не только понесет наказание там, но и здесь возбудит смех, потому что соделается для слушателей предметом посмеяния. Посему надлежит или говорить, делая, или, не делая, хранить молчание и связывать язык браздами праводушия, порождающими и раскаяние. 280. Пресвитеру Зенону. Тихость и спокойствие нрава с благоразумием соединенные, по моему суждению, служат самым великим признаком сердца твердого и постоянного. 281. Павлу. Те, которые мешают все вместе, из всего делая так называемую ботвинью, по моему мнению, не здравы умом. Ибо если есть Бог, то нет судьбы, а если есть судьба, то не скажу противоположного сему, да обратится хула на главы подающих повод говорить об этом! Если же никто не скажет сего, то Церкви принадлежит венец победы несомненно. Потому, хотя достаточно, как полагаю, и этой победы, если бы и не было другой, однако же теперь подкрепим сие и многими другими доводами. Если есть судьба, то нет закона, а если есть закон, то нет судьбы. Если есть судьба, то нет места увещанию, а если есть место увещанию, то нет судьбы. Если есть судьба, то нет Суда, а если же есть Суд, то нет судьбы. Если есть судьба, то нет места молитве, а если есть молитва, то нет судьбы. Если есть судьба, то нет места попечениям; а если есть место попечениям, то нет судьбы. Если есть судьба, то нет любомудрия; а если есть любомудрие, то нет судьбы. Если есть судьба, то нет врачебного искусства; а если есть врачебное искусство, то нет судьбы. Если есть судьба, то нет земледелия; а если есть земледелие, то нет судьбы. И хотя могу сказать еще многое, однако же оставлю это теперь. Но рассужу еще так: если борьба у одного с одним, то, может быть, и сомнительно, чей будет венец. А если состязание у одного с многими и разными, то, думаю, конец несомнителен. Если и сочтет он себя победившим одного, то будет побежден другими. Говорю же: сочтет, - потому что судить правильно не все в состоянии, или по ограниченности ума, или по лености, или по грубости нравов, или по уподобляющемуся смерти предубеждению. Только для тех, у кого есть ум, и приобретена способность судить без предубеждения, истина ясна. 282. Ему же. Роскошь, наилучший, не только изгоняет здоровье, превожделенное и более драгоценное, чем начальствование и богатство, так как без здоровья ничего они не значат, но производит еще различные и неизлечимые болезни. Посему, ежели есть у тебя попечение о здоровье, то позаботься и о том, чтобы довольствоваться малым. Ибо врачи справедливо скудость во всем называют матерью здравия. А я, поскольку слово мое к тебе, который и сытость оскорбляет пресыщением, сообщаю благую весть, что для тебя матерью превожделенного здоровья будет довольство малым. 283. Епископу Лампетию. Если Зосиме, Марону и Евстафию, уличенным в столь многих и важных худых делах, возможно, уцеломудрившись, возвратиться в то состояние, из которого они ниспали, - то это лучше всего. А если невозможно, то отсеки их, как неисцельно больные члены, которые вскоре могут причинить смерть всему телу. 284. Ипарху Тавру. Как одерживает верх злоименный и бесславный порок, когда преобладает самоуправство, так препобеждает добродетель, когда правит делами царская власть, потому что самоуправство имеет в виду собственную свою выгоду, а царская власть - пользу подначальных. 285. Комиту Ермину. Поскольку велекоумие твое в своем письме изъявило желание узнать, по какой причине совершается Крещение над младенцами, не сделавшими греха, то почел я необходимым отвечать тебе на сие письмом же. Иные, довольствуясь неполным разумением дела, говорят, что младенцы омываются при Крещении от скверны, сообщенной естеству человеческому преступлением Адамовым. А я верую, что не это только одно совершается (ибо одно сие было бы еще неважно), но что подаются при сем и иные многие дарования, далеко превосходящие естество наше. Ибо в Крещении естество не только приняло все то, что было нужно для отъятия греха, но еще украшено Божественными дарами. Не только избавлено от наказания и совлеклось всякого лукавства, но и возрождено свыше Божественным, превышающим разум и как бы по хитрости какой, придуманным пакибытием, искуплено, освящено, сподоблено всыновления, оправдано, соделано наследником Единородного и сотелесником Его чрез Причащение Священных Таин, стало телом Его и соединилось с Ним, как тело с главою. Сие уразумев, богомудрый Павел, таинник Христовых разумений, сказал в одном месте: и Того даде главу выше всех Церкви (Еф.1:22), то есть, кроме всех других дарований, даровал ей и то, что Христос - глава ее. А в другом месте говорит: многое паче избыток благодати и дар правды приемлющи, в жизни воцарятся (Рим.5:17). И не сказал: "благодать", но сказал избыток благодати, показывая, что приняли мы не только врачевство, достаточное для исцеления язвы, как думают иные мелочные люди, не чувствующие великодаровитости Божией, но и благообразие, и честь, и славу, и сан, намного превышающие наше достоинство. Посему признавай, друг, Крещение, не только отъемлющим грехи, но и производящим всыновление и Божественное сродство, и тысячи других, нами перечисленных и умолчанных благ, потому что Царь всяческих не только искупил плененное естество, но и возвел на высшую степень чести. 286. Исаии. Ничем не превышаемого Божия долготерпения не надлежит обращать в повод к лености, чтобы не подпасть осуждению, греша непростительно в том и другом, то есть и в том, что безрассудно предались лености, и в том, что еще безрассуднее пренебрегли благостью. 287. Пресвитеру Феогносту. В том, что достославный Тимофей, если бы его стремлений ко благу не пресек нечестивый Евсевий, соделался бы человеком, значимым для всей вселенной и известным всем, - думаю, благоразумие твое не сомневается. О том же, что и при этом он небесславно кончил жизнь свою, но за доблестные свои дела восхваляется всеми, - узнай от нас. А если надлежит сказать и нечто удивительное, то замечу, что, может быть, не столько бывают благоискусными поощряемые к добродетели и увенчиваемые за оную, сколько те, которые, когда им препятствуют и не дозволяют ни помыслить о том, что такое добродетель, ни упражняться в ней, оказываются, однако же, искренними любителями ее, ибо открывается томление ума их. 288. Пресвитеру Иераку. Написанное тобою ко мне письмо обнаружило крайнее смиренномудрие. Если же станешь отрицать сие, то обличит тебя и то изречение, которое приложил ты к письму с намерением узнать от меня нечто. Ибо сказал ты: и меня, последнего из всех и как бы некоего изверга, научи, почему Бог изрек устами Исаии, что грехи кающихся, если они яко червленое, убелит яко волну, и если яко багряное, - яко снег (Ис.1:18)? Дивлюсь твоему смиренномудрию и тому, что сие самое высокое совершенство Павлово возложил ты на себя, как диадему. Ибо и он называл себя извергом (1Кор.15:8), хотя сам трудился над усовершенствованием рожденных преждевременно и вторично рождал не сохранивших в себе Божественных черт: Чадца, имиже паки болезную, доколе не изобразится в вас Христос (Гал.4:19). Приступлю же к краткому истолкованию. И посему сказываю, что Бог обещал здесь грехи тягчайшие уврачевать в средней, а грехи средние - в высшей мере. 289. Монаху Петру. Не надобно, блаженный, все дозволять бесстыдным и невоздержным глазам, но вместо узды надлежит возлагать на них стыдливость, чтобы впоследствии не подвергнуться наказанию за лукавое пожелание, которое и здесь терзает и бичует сердце неумолимее палачей, заграждает эту пристань естества, то есть сон, и заставляет всегда оставаться и томиться среди моря. Потому и Спаситель, избавляя нас от хлопот и излишних забот, желая, чтобы без них протекали мы поприще целомудрия, угрожал тяжким наказанием, назначенным для тех, которые стараются пытливо смотреть. Угрожал более всего для того, чтобы подавить корень страсти, а потом и для того, чтобы, уязвленные стрелою лицезрения, не навлекли мы на себя неудобоизлечимую или и неисцельную болезнь. Ибо кто не видит, тот не только вернее, но и легче победит пожелание. 290. Епископу Лампетию. Хотя и сам сильно скорблю по причине этих ни с чем не сообразных происшествий, однако же, не теряю рассудка. 291. Епископу Феодосию. Тем, что сделавшие одно и то же несут в сей жизни не одинаковое наказание, подтверждается учением о всеобщем Суде. А то, что не все соблюдаются для тамошнего наказания, пробуждает людей наиболее грубых и ленивых, приводя их к той мысли, что они непременно будут наказаны там, хотя и избегут наказания здесь. Ибо, если никто не будет там наказан, то по какой причине некоторые понесли наказание здесь? То, что праведники и люди, украшенные всякою добродетелью, потерпели здесь много бед, указывает на уготованные им там венцы. А то, что некоторые из них и здесь были в чести, сделано ради грехолюбивых, чтобы они, сочтя добродетель причиною бедствий, не бежали от нее всеми силами. 292. Пресвитеру Агафону. Поскольку слово, когда не сопровождается делом, не идет далее слуха, одушевляемое же делом, как сильное и действенное, проникает во глубины и касается души, то посему и изрек Бог сие повеление, которое желаешь ты уразуметь: священницы, глаголите в сердце Иерусалиму. Ибо таких, которые говорят слуху, много, и они недостойны священства, а таких, которые говорят сердцу, немного, и справедливо, если они будут увенчаны саном священства. 293. Диакону Евтонию. Если, согрешив в чем-либо сносном и удобоисцелимом, мы потерпим здесь что-либо тяжкое, то сим загладим грехи. Если же согрешим, поступив бесчеловечно и непростительно, то, если и понесем наказание здесь, то несмотря на сие, подвергнемся наказанию и там, впрочем, более легкому. А если избежим здесь наказания, там потерпим ничем не смягченную и не облегченную казнь. Но если ты почтешь сие человеческим мнением, то справедливость его подтверждают Божественные Писания. О согрешающих в чем-либо удобоисцелимом сказал Апостол: судими же, от Господа наказуемся, да не с миром осудимся (1Кор.11:32). О впадших же в грехи неисцельные, и именно о тех, которые и здесь понесли, и там понесут наказание, сказал Сам Судия: отраднее будет земли Содомстей и Гоморрсей (Мф.10:15), и здесь уже наказанной, и там ожидающей наказания, но уже более легкого. О терпящих ничем не смягчаемое и не облегчаемое мучение говорит Он: отраднее будет земли Содомстей и Гоморрстей, неже граду тому, очевидно, изгнавшему Божественных проповедников. Ибо, сравнивая наказанных здесь с ненаказанными и сказав, что понесут они более тяжкое наказание, решительно изрек, что мучение ненаказанных здесь будет без всякого помилования и самое тяжкое. 294. Диакону Исидору. Вознамерившимся охранять человеческое благородство, видя быструю изменчивость естества, надлежит ограничивать неумеренную радость и не предаваться слишком ни печали, ни радости. Ибо одна, если не будет соединена с рассудительностью и не будет обуздываться благоразумием, ведет к смерти, а другая, если не наложены на нее бразды ожидания перемены, доводит до падения и нарушения благоприличий. 295. Грамматику Нилу. На войнах, когда весьма немногие, сражаясь за отечество, вступают в борьбу с многими, тогда люди умные и не требуют, чтобы они победили, но дивятся, если не падут они бесславно, а если причинят противникам больше вреда, нежели можно было предполагать, ставят их в один ряд с героями. Ибо первое признают мужественным, а второе даже вышеестественным. И поскольку последнее выше возможности удостаивают его почестей, как нечто блистательное и славное, но не оставляют без внимания и первого, так как и те побеждены, будучи осилены множеством, но не превосходством в мужестве. Той же самой мысли держатся и относительно дел судебных сведущие в этом искусстве, ибо признают, что истина неудобоуловима, и рассуждают: "Если сильному витии случится защищать дела, явно слабые, то не останемся ли мы довольны, если он будет близок к победе, нимало не порицая его за то, что не одержал победы? Не возлюбим ли его, если силою речи прикроет то, что в делах было крайне слабо, придаст некоторую силу тому, что по видимости худо и увеличит затруднение побеждавших в споре? Не сочтем ли достаточным, если он произведет некоторую боязнь за приговор в надеявшихся с первого раза одержать верх, не упрекая его в малоумии за то, что не опроверг всего? Да и не безрассудно ли требовать этого?" Вития скажет: "Это дело, любезный мой, совершенно подавило меня, хотя и сам я нанес много ран противнику, притом вполне уверенному, что победа без труда достанется ему. Но она одержана им по неравенству средств к защите, хотя благодаря моему искусству приобретена не скоро, так что видя затруднение, мною произведенное, приписываю верх себе". Почему распространился я об этом? Потому что почитающиеся мудрыми судят о делах не по исполнению оных, но по намерению, и часто почитаемых побежденными провозглашают победителями, а победивших не удостаивают похвалы. Ибо одни не опустили ничего такого, что обязаны были сделать, хотя и не имели успеха в своих намерениях, а другие побеждали нередко вопреки своему бездействию. Посему и ты лучше и свойственнее человеку поступишь, если не смешаешь, но отделишь в этом одно от другого, и оценишь то и другое само по себе: и произволение, и конец, не похвалишь несправедливо победившего и не укоришь обиженного одержанною над ним победою, удачи не назовешь добродетелью, а неудачи - пороком. Ибо если бы победа непременно должна была последовать, то осмелившийся вступить в борьбу и не преуспевший понес бы вину на себе. Если же найдешь, что водился он доблестною мыслью, но не достиг доброго конца, то не осуждай того, кого справедливость требует пожалеть. Но все это сказано тебе, который ничего не разумеет, кроме видимого. Ибо мы, очами веры ясно прозирающие в жизнь будущую, по справедливости пренебрегаем и войнами нашими, и победными памятниками, и прославлением, как прекращающимся вместе с настоящею жизнью. Ведем же ту брань, в которой препираемся с лукавыми демонами и с плотскими страстями, и кто с неусыпным искусством преодолевает их, того и называем победоносцем, хотя бы и казалось, что бесславно отошел он из этой жизни. Ибо здешнее бесславие порождает бессмертную славу, и добровольная нищета доставляет небесное богатство. Тогда явятся блага, когда кончатся скорби. 296. Епископу Аравиану. Царство Божие, по мнению одних, выше и величественнее царства небесного, а по мнению других, одно и то же царство называется иногда по имени царствующего Бога, а иногда - по имени небес, составляющих царство. Которое из сих мнений ближе к истине, предоставляю судить о сем твоей мудрости. 297. Епископу Асклипию. Премирный жребий, изобилующий всеми благами, не доступный всему горестному, не порождающий уныния, являющийся матерью всякой радости, превосходящий и язык, и слух, и ум, уготованный собственно подвизавшимся в настоящей жизни законно, - не позволяет даже и ощущать здешних печалей. Почему и первоверховный из подвизавшихся так взывает: недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас (Рим.8:18). Ибо если воздаяние наград, какие дает Подвигоположник, с великим преизбытком превышает труды и сообщает столько веселья, сколько свойственно иметь в удел принявшим небесный жребий, то не удивительно, если они в ничто вменяли все горестное в мир. 298. Монаху Петру. Крайне дивлюсь, почему звери, по природе дикие, воспитанные человеческим искусством, нередко делаются кроткими, а человек, свойственное им по природе зверство превращающий в неестественную для них кротость, свою, естественную для него, кротость изменяет в противоестественное зверство, свирепое делая кротким, а себя, кроткого, обращая в свирепого. Ибо льва укрощает и делает ручным, а свою раздражительность доводить до свирепости большей, нежели львиная. И хотя встречает при этом два самых великих препятствия: то, что лев лишен рассудка, и то, что он раздражительнее всех, - однако же, по преизбытку данной человеку от Бога мудрости, преодолевает природу. Итак, по какой причине человек, в зверях препобеждающий естество, в себе вместе с естеством предает и благо произволения? Кто льву дарует преестественное, тот себе не сохраняет и естественного, но, стремясь неукротимых зверей ввести в человеческое благородство, себя самого низводит с властительского престола и доводит до зверского неистовства. Не переставай внушать сие тому, о ком ты писал. Может быть, укротив как-нибудь неукротимую раздражительность, и поспешит, наконец, присоединиться к кроткому стаду любителей добродетели. 299. Диакону Херимону. Приверженность ко Христу слаба в нас потому, что соделалась сильною приверженность к золоту, и все силы наши тратятся на эту жестокую, мучительную и ненасытную любовь. Потому, если изгоним из себя последнюю, сильнее воспламенит нас первая, исторгнет и удалит от всего житейского, утвердит же в стране небесной. 300. Пресвитеру Зосиме. Поскольку поступаешь ты подобно человеку, который взял такую власть над неизлечимою болезнью, что не щадит ничего для него вожделенного, распрощался с врачами и угощает себя тем, что явно гибельно, то по сей-то причине и кажется тебе трудным возвращение к целомудрию. Но если положишь конец роскоши, возбуждающей в тебе прихотливые неистовства (потому что она в тебе сделалась корнем и матерью непотребства), то угаснет и пламень невоздержности. Ибо, как скоро отнято будет горючее вещество, без сомнения, погаснет и усиливаемый и возметаемый им огонь. А если ты подкладываешь горючее вещество в огонь, то как ему ослабеть и потухнуть? Если сам раздражаешь спокойного зверя, кто укротит его, когда он встревожен и пришел в бешенство? Содержа в уме и это, и то, что сродно с этим, навсегда перестань роскошествовать.
301. Пресвитеру Евстафию. Вражду надлежит писать на воде, чтобы скорее исчезала, а дружбу - на меди, чтобы навсегда соблюдалась твердою и непременною. А если вопреки сему поступает, по словам твоим, находящийся с тобою в ссоре, то пусть не смущает тебя это, потому что не повредит твоим венцам. И нам заповедано не то, чтобы не быть в ненависти у других - сие не от нас зависит, а может быть, и невозможно, потому что люди доблестные во всяком случае бывают ненавидимы людьми худыми, почему и святые возбуждали к себе ненависть - а напротив того: чтобы не иметь ненависти к людям, ненавидеть же в них порок. 302. Павлу. Люди отваживаются часто на дела, превышающие возможность и прощения, и наказания, - ради денег, ради права начальства и ради того, чтобы никому не уступить этого. Ибо, вознамерившись приобрести сие, приобретают с помощью тысячи злодеяний и, боясь утратить, решаются на злодеяния еще более страшные. Рассуждая, что утратить опаснее, нежели вовсе не приобретать, вымышляют самые ужасные способы. Посему, надлежит преодолевать страсти в самом начале, чтобы не оказаться нам неисцельно больными при конце. 303. Диакону Палладию. Можно подумать, что человечество по большей части в злополучии ведет себя целомудренно, а в благоденствии предается излишествам. И сие всего яснее открывается из того, что было с Евреями. Ибо перешли они Чермное море и не подверглись никакой опасности, а ступив на сушу, потерпели крушение. 304. Епископу Лампетию. О Божией сущности и о Божием величестве уму рассуждать надлежит боголепно и возвышенно, лучше же сказать, сверхъестественно. И неисследимое, неудобовыразимое, лучше же сказать, неизреченное, если потребует нужда, для слушающих выражать в речи благочестиво, с пользою и, по мере возможности, утверждаясь на делах Промысла и удостоверяясь в том, что Бог есть, а не в том, что Он такое. Ибо первое постижимо и уловимо, а второе непостижимо и неисследимо. 305. Схоластику Ирону. Затемняющие истину искусственностью слов, по моему мнению, гораздо более жалки, нежели вовсе ее не постигающие. Последние не улавливают истины из-за медлительности мысли, и потому, может быть, достойны извинения. А первые, имея быстроту мысли, улавливают истину, но злонамеренно делают ее неприметною и потому грешат непростительно. 306. Диакону Палладию. Не уразумевшие апостольской мысли и неисследовавшие глубины мудрости, почитая не опасным делом перетолковывать апостольские изречения, подвергаются опасности впасть в неразумие. Ибо что говорят упивающиеся любоначалием? Написано: аще кто епископства хощет, добра дела желает. Что так это написано, отрицать не буду, но что разуметь это должно, как им хочется, об этом поспорю. И прежде истолкования сказанных у Апостола слов приведу последующие за ними слова, находя их особенно сильными, чтобы уменьшить во многих подобное желание. Потому что не все в состоянии принять на себя такое начальство, которое выше и царской власти, так как одно - править делами божественными, а другое - земными. Но способны к этому весьма немногие, и им следует столько же (чтоб не сказать: больше) отличаться от подначальных, сколько пастухам - от овец. Итак что сказано у Апостола? Подобает убо епископу быти непорочну, трезвену, целомудру, честну, страннолюбиву, учительну, незлобиву, не пиянице, не 6ийце, но кротку, не сварливу, не сребролюбцу: свой дом добре правящу, чада имущу в послушании со всякою честностию: аще же кто своего дому не умеет правити, како о Церкви Божией прилежати возможет? Не новокрещенну, да не разгоревся в суд впадет диавол (1Тим.3:2-6). В чем же из всего этого преуспели многие - один из которых и ты - возлюбив дело для них не доступное? Непорочна их жизнь? Но столько ли в них трезвенности, чтобы душевное око было неусыпно? Но в такой ли мере просияли они целомудрием, чтобы не только самим иметь здравый смысл, но уцеломудривать и тех, которые со страстью и неистовством предаются нечистым связям и молчат о сем? Так ли велика их степенность, чтобы и походкою, и взором, и голосом поражать на них взирающих? Ибо достигшим епископства надлежит во всем представлять собою точное изображение всякого любомудрия. Но столько ли они страннолюбивы, чтобы и незнакомых им бедных приглашать к себе в дом и угощать? Но так ли преуспели в тщательном упражнении в слове поучительном, что низошла на них благодать свыше и языку их сообщила источники духовных словес? Но отличаются ли они такой кротостью, чтобы никому никогда не сказать грубости? В такой ли мере они несребролюбивы, чтобы и справедливо ими приобретаемое уделять нуждающимся? Но столько ли незлобивы, что бы переносить, когда напрасно их оскорбляют и обвиняют? Есть ли в них и другие преимущества, какие указал св. Павел, изображая доблестного пастыря? Что же побуждает их предаваться такому неистовству? Им должно было бы высоко ценить и то, что они в чине подчиненных (умалчиваю уже о том, что по делам их, по тому, как ведут они себя, когда требует чего долг, справедливо было бы исключить их и из этого чина), а они желают недоступного для них и питают в себе вожделение епископства. Апостола же, который старается уврачевать гибельную их страсть, представляют во свидетельство, как бы поддерживающего их болезнь. Но хотя слово мое желало бы устремиться на них и готово отпустить узду и коснуться главнейшего и показать, что даже и в числе христиан несправедливо быть людям, ругающимся так над Священным Писанием и обращающим в шутку то, над чем шутить не должно, - однако же с великою нуждою удержал я его, стянув уздою, как коня, который мчится по равнине, и заставил обратиться к истолкованию апостольского изречения. Итак, что сказал богомудрый муж, этот многоочитый ум, неукоризненно исправлявший сие начальственное служение? Аще кто епископства хощет. Не сказал: пусть всякий человек желает епископства. Не заповедал, не повелел, не узаконил этого. Напротив того, он знал, что многие упоены любоначалием, и хотя не вожделевают добродетели, но начальства домогаются и не видят тех потов, трудов, опасностей, забот, бдений, каких требует епископство. Ибо на него возложены все нужды подчиненных. Какие же именно? Испытание посвящаемых, пропитание алчущих, утоление жажды томимых оною, одеяние нагих, заступление за обиженных, попечение об оплакивающих сиротство, защита вдов, наказание обидчиков, обличение покушающихся начальствовать беззаконно, хождение за недужными, охлаждение пламени в соблазняемых, освобождение заключенных в темницах, утешение бедствующих, уцеломудрение согрешающих. Посему, так как все сии, и еще более многочисленные подвиги, о которых умалчиваю, чтобы, перечисляя все, не продлить слова, предстоят епископству, а некоторые подумали, что этот сан ведет к покою и забавам, и взялись за дело, и себя не испытав, и не подумав о величии сана, то Апостол, удерживает их от опасного стремления и научая, что не должно с легкомыслием приступать к делу, для многих не доступному, сказал: аще кто епископства хощет, добра дела желает. Не говорит: пусть желает всякий человек, потому что хорошо делает. Это сказал бы он, если бы намерен был похвалить не дело, но вожделение. Напротив того, изрек: добра дела желает. Не буду говорить о том, что все трудное и неудобоисполнимое называют делом не только языческие мудрецы, но и Священные Писания, говоря: мужа же верна дело обрести (Прит.20:6). Скажу же вразумительное для всякого: дело, наилучший, есть занятие, а не покой; забота, а не забава; служение, подлежащее ответственности, а не власть неподсудная; отеческая попечительность, а не самоуправное самозаконие; домостроительная распорядительность, а не безотчетное властвование. Безмерно хвалю дело епископства - потому что оно божественно; но не хвалю вожделения - потому что оно обманчиво. Не говорю: хорошо делает вожделевающий, потому что и крайне благоискусному не надлежит питать в душе сего вожделения, но всеми силами должно удалять его от себя. Посмотри на Апостола: он опытен был в этом подвиге, много пролил пота, принял на себя тысячи ран и ударов, близко видел и козни, и смерть, чтобы, сколько от него зависело, никто не погиб из вверенных ему. Но как страшится он и опасается за вожделевающих начальства, потому что неопытны они в сих подвигах и имеют в виду только почесть. И, как бы качая головою, взывает: аще кто епископства желает, пусть посмотрит на труды и вникнет: может ли найти в себе достаточные к тому силы? Пусть обратит внимание на опасности, ибо нередко вооружаются на него и невидимые, и видимые враги. Пусть помышляет не об одних только почестях; пусть имеет в виду смерть, а не забавы; пусть предвидит козни и заботы, а не льстить себя надеждой на покой. Пусть знает, что, если возведен кто бывает на оный престол, то рукополагается законно подвизаться, а не безмятежно наслаждаться. Ибо кто только стал обладателем почести и упустил из вида все прочие, принадлежащие епископству обязанности, тот здесь подвергнется тьмочисленным обвинениям, и может быть, будет низложен из сего сана. А там, у страшного оного Престола пред неподкупным Судиею он услышит громкие вопли, когда алчущие возопиют: "Мы не пользовались и необходимою пищею, а он, одно отложив на роскошь, иное - на сбережение, остатки иждивал на удовлетворение собственного честолюбия!" И нагие скажут: "Для нас был он нестерпимее зимы"; и больные: "А для нас оказался он тягостнее болезни"; и сироты: "Мы нимало не попользовались покровительством его"; и вдовы: "Нас не ссудил он и словом утешения"; и узники: "На нас не пролил он и слезы сострадания"; и бедствовавшие: "К нам не простер он услужливой руки". Короче сказать, возопиют все, для кого был он рукоположен в епископа. Что же, думаешь, соделает неподкупный Судия? Не строго ли накажет того, кого и почесть не сделала лучшим? Конечно, это явно для всякого. А если кто не поверит, прочту ему и самый приговор: растешет полма, и часть его с неверными положит (Мф.24:51). Посему, помышляя об этом, не будем шутить Божественным. Ибо где явимся мы, которые едва будем в состоянии дать отчет собственно за себя, когда приготовим столько обвинений от такого множества жалующихся? 307. Диакону Серину. Те, которые изощряют душу в добродетели, как некие живые подобия Божественного любомудрия, по необходимости пребывают в союз с телом и, довольствуясь самым нужным, ненавидя же возмущающую сердце любостяжательность, как источник всякого порока, избавляют себя от тьмочисленных зол. А те, которые безосновательно полагают, что человек есть одно только тело (а к числу таких, как иные утверждают, принадлежишь и ты, чему я не верю), страдая ненасытною любовью к деньгам, мучатся тем самым, что никогда не чувствуют сытости. И тревожимые неудовлетворимым вожделением, всегда думая, что они в бедности, делают то, что делать непозволительно. Посему, размыслив, что и самое великое богатство при безмерных пожеланиях кажется нищетою, и нищета для того, кто удовлетворяется самым необходимым для естества есть богатство, - надлежит им положить конец такому безумию. 308. Пресвитеру Зосиме. Многие весьма жестоко и сильно осмеивают тебя, и все им верят. А по мне - всего благоприличнее не медля сказать, что тебе справедливо будет, хотя на старости лет, узнать, сколько бесчисленных наказаний готовят плотские удовольствия. 309. Чтецу Урсенуфию. Авессалом наказан Божиим правосудием за то, что ради низложения своего отца притворно представлял из себя доброго судию и этою лестью привлекал к себе подданных. Он домогался начальства, собирал оруженосцев и воздвигал великую твердыню самовластия. А стекшиеся к нему и едва не утвердившие его самовластия, так как имели в виду властительство одного и смерть другого, понесли наказание. И если не тотчас же - потому что во время восстания опечалился Давид, лишаемый подданных, лучше же сказать, царского достоинства - то в скором времени. Ибо стала пожирать их моровая язва, не тихими подкравшись стопами и не постепенно распространяясь, но внезапно и со всею силою поглощая весь народ. И хотя Писание представило другую причину сему поражению, однако же корень наказания произошел из оного греха и вскоре принес плод, то есть оказал свое действие, когда надлежало наказать и царя за сделанное им вопреки Божией воле перечисление народа. Ибо при истреблении подданных - на самом деле за собственный их грех, хотя и сказано, что за грех царя - и он находился в весьма великом бедствии, желал лучше со славою умереть, нежели жить в бесславии, лишившись подданных. Если же кто не верит, пусть слышит, что говорит сам он: да будет на мне рука Твоя, и на дому отца моего (2Цар.24:17). Не за царя наказан был народ, как полагал ты; напротив, этим воздавалось, что кому следовало, и наказаны подданные за грех, учиненный недавно, а царь - за грех, только что совершенный. Как скоро неподкупный приговор нашел для сего удобное время, вместе подверг наказание и подданных, и царя. 310. Соправителю Авксунию. Тебе или одному, или, по крайней мере, больше других, следовало позаботиться о том, чтобы, сколько от тебя зависит, получили облегчение впадшие в бедствия. 311. Марону и Евстафию. Слышу, что, показав в себе крайнюю степень зла, держитесь вы той мысли, будто бы дело меньше изволения, и, отваживаясь на то, на что отважиться невозможно, почитаете себя не смелыми и не мужественными, потому что не можете своего изволения показать на деле во всей его полноте. Посему, если этот слух справедлив, то оставьте таковое произволение, чтобы не почли вас губителями или демонами в человеческом виде. 312. Им же. Надлежит приучить себя, наилучшие, к скромному образу мыслей. Скромным же называю образ мыслей не льстивый перед высшими, но снисходительный к низшим, не раболепный, но кроткий, не исполненный лицемерия, но нелукавый, благородный, не знающий торгашества. 313. Пресвитеру Иераку. Громко прославляют в городе тебя, для которого, что ни скажу тебе в приветствие, все будет мало. Ибо о начальстве, которого все домогаются и вожделевают и которое, как никогда более, ныне, внушает людям сильную к себе любовь и удобно предлагает себя в дар любителям, ты не только не мечтал, но и даже будучи призываем не послушал, и предлагаемого не взял, признавая для себя властью самою великою, всего более приличною мужу честному и доброму, быть в состоянии владеть самим собою, раздражительность и сластолюбие подчинив рассудку. А после этого хорошо и счастливо усмотрел ты, что настоящая свобода ликовствует в безмолвии, а не в этих, всякому видимых начальственных чинах. Ибо справедливо почел ты великим для себя принуждением над одними начальствовать, а для других быть рабом; одним отдавать приказы, от других выслушивать их; одних обижать, другим оказывать милость; одних держать в подчинении, другим подчиняться; одних бояться, у других быть в ненависти. Посему, рассуждая, что это значит понести наказание, а не почесть принять, справедливо отказался ты от начальства, обратив свою заботливость на попечение о душе. А если иные, не имея правильного суждения о вещах, лучше же сказать, погубив рассудок, обвиняют тебя, то их-то более всего не должно удостаивать и внимания, как обвиняющих человека, достойного венцов. Если же надобно войти с ними в состязание, то скажи следующее: "Не знаете, должно быть, как это видно, что этот сан от кротости перешел к самоуправству. Ибо если можете доказать, что и ныне имеет полную силу древний образ пастырства, то всего справедливее для вас будет похвалить человека, который признал себя не имеющим достаточных качеств для сего дела и бежал от него. В том лишь случае, если отказался он, имея силы, пусть не только не освобождается от обвинений, но даже понесет наказание. Но если самый образ пастырства изменился в нечто противоположное, то никак не подвергайте сего человека наказанию. Ибо тогда пастыри умирали за овец, а ныне они убивают овец, не тело закалая (это было бы еще меньшее зло), но соблазняя души. Тогда они уцеломудривали тело постом, а ныне доводят его до взыграния роскошью. Тогда свое уделяли нуждающимся, а ныне и достояние бедных присваивают себе. Тогда упражнялись в добродетели, а ныне гонят упражняющихся в добродетели. Тогда прославляли непорочность, а ныне... но не намерен я говорить что-либо неприятное, потому что и это сказал в посрамление виновных; всех же винить не буду. Но когда показано различие древнего служения и нынешнего самоуправства, по какой же причине вы не увенчиваете и не хвалите избегающих начальства?" 314. Пресвитеру Зосиме. Один муж, уважаемый за любомудрие, встретившись со мною, сильно порицал тебя, говоря, что дивится, почему ты, не от благородной происходя крови, поднимаешь брови, высоко носишь выю, ходишь на ногтях и думаешь о себе, будто бы носишься по воздуху, всеми членами выказывая свою необразованность. Восхвалял же он одну древнюю женщину и привел следующую надгробную надпись: "Муж и отец, и братья, и дети у Архедики были цари, но чванством пустым ей ума не надмили". А мне заблагорассудилось это самое передать тебе. Может быть, хотя теперь, познаешь себя самого. 315. Монаху Стратигию. Большая часть людей невольное терпение худого почитают величайшим признаком недостатка мужества, а произвольно допускать, чтоб обижали нас, - признаком кротости и любомудрия. А умеющие правильно судить о делах, лучше же сказать, верующие в Священное Писание и того, кто невольно терпит обиду, но переносит это любомудренно, не лишают ни наград, ни похвал, особенно имея в виду приговор Павла, который говорит: и разграбление имений ваших с радостию приясте, ведяще имети себе имение, на небесех пребывающее и лучшее (Евр.10:34). Скажешь: что мог бы сделать обижаемый против сильнейших? - Отвечу: кричать, браниться, проклинать, волочить по судам и не давать покоя. Посему, кто может сделать все это, но не делает, того справедливо будет если не включить в число произвольно избравших для себя, чтобы их обижали, то сопричислить к ним. Если же надлежит усилить доказательство и выразиться точнее, то, может быть, такой и превзойдет их. Ибо им желание потерпеть обиду приносит великое утешение, потому что и не терпели бы обиды, если бы не захотели. А кто не хотел, но вытерпел и не сделал ничего такого, чем бы мог отомстить обидевшему, тому, как показавшему опыт крайнего любомудрия, да соплетен будет венец более светлый. 316. Диакону Пампретию. Похвала сказанному служит, чудный, самым верным признаком того, что слышавший убежден. Ибо никто не может сказать, будто бы не убедился он в том, что признает хорошим. Если мы в здравом уме, то и стараемся избегать всего того, что порицаем, и, без сомнения, избираем то, чему дивимся. Но для чего говорю это, не не знаешь ты, может быть, как обязанный привести в исполнение совет, который сам похвалил. 317. Монаху Стратигию. Не оставайся, друг, в неведении о том, что основанием блаженной жизни служит умерщвление страстей, вожделеннее и славнее которого ничто быть не может. 318. Ему же. Если и напал на тебя общий всем враг, чтобы одолеть с первого удара и набегом захватить все твое житие, то и ты, как стало мне известно, при неусыпной рачительности оградясь Божиею помощью, во время этой осады причинил ему много трудов, боевые и осадные его снаряды соделал бездейственными и воздвиг себе памятники блистательной над ним победы. Посему, радуясь с тобою торжеству твоему и воспевая победную песнь, советуем тебе быть бдительным и внимать себе, потому что противник не знает стыда, не умеет краснеть и отчаиваться до смерти, но вместо оружий и боевых снарядов довольствуясь своими природными силами, нападает во всякое время, и не думает быть побежденным, но мечтает о победе. Посему всяцем хранением блюди свое сердце (Прит.4:23). Ибо борьба с врагом не единообразна (тогда нетрудно было бы его низложить), но много, и притом разных, у нее видов. Когда побежден он целомудрием, тогда вооружается корыстолюбием. Если и здесь нанесены ему раны, то строит козни при помощи зависти. А если увидит, что и это кто-то преодолевает, то вооружает против него друзей. Если же выдержит кто и их приражение, враг ополчает против него домашних. А когда и тем не возьмет, порождает нерадение. Если же и его кто превозможет, внушает злопамятность. И для чего пытаюсь исчислять все стрелы лукавого? Оставлю это, дам же такой совет твоему мужеству, чтобы всюду иметь у себя глаза, ибо враг нападает отовсюду и особенно старается наносить смертельные раны. 319. Магистриану Леонтию. Не хвалю тебя, предводитель града, что Зосиму, этого мнимого пресвитера, в насмешку ты называешь пятном Церкви, оскорблением свободы, пагубою живущих с ним и другими, какие только есть, срамными именами. Ибо если он и действительно таков, то тебе языка своего, этого орудия истины, не надлежит осквернять сими словами. Посему, перестань обижать себя самого. Если и правда все то, что ты говоришь, и никто не обвинит тебя во лжи, то тебе, мужу степенному и украшенному многими добродетелями, справедливо будет хвалиться еще и этим украшением - терпеливостью. 320. Пресвитеру Афродисию. Благовременно было бы высказать людям причинившим тебе обиду, то, что тобою написано, если бы не признались они в своем проступке. Когда же признались, не кстати возобновлять о сем памятование, ослабевающее при содействии времени. 321. Антиоху. Спрашивал ты, почему Источник кротости устами Иезекииля изрек об Иудеях: не пощадит око Мое и не помилую (7:9)? Посему слушай: поскольку Иудеи в продолжение долгого времени грешили, не заслуживая никакого извинения, ни словам Пророков не внимая, ни о Божиих благодеяниях не помышляя, впали в неисцельное злонравие, то, так как Богу известна была их нераскаянность, произнесен им решительный приговор, чтобы они были преданы Вавилонянам и пострадали от вражеской десницы. Никакого сожаления, говорит Бог, не проявлю к страждущим, как проявил при нашествии Ниневитян. Там наклонность и обращение их к лучшему дали время помиловать осужденных и отменить приговор, а здесь, поскольку никто не обращает взора к лучшему, а все наклонны к худшему, по необходимости произносится этот общий всем приговор. 322. Монаху Павлу. Кто намеревается вести речь о Боге, тому надлежит просиять общежительными добродетелями. А любителю порока непозволительно даже и язык подвигнуть говорить о Божиих оправданиях и о Боге, потому что оскорбительно для Божественных законов, когда они произносятся языком оскверненным. Сказано: грешнику рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя, и восприемлеши завет Мой усты твоими (Пс.49:16)? У Исаии, порицая не пекущихся о доблестной жизни и жалующихся на Божие домостроительство, говорит Бог: разумети пути Моя желают, яко же людие, правду сотворившии и суда Бога своего не оставившии. И если чрезмерно дерзки люди, пытливо доведывающиеся о путях, то есть о домостроительствах Божиих, то не простираются ли за пределы великой дерзости те, которые скверным языком своим ведут речь о Самом Боге, особенно когда допытываются, Что такое Бог? Надлежит же не любопытствовать о том, Что такое Бог, но утверждать, что Он есть. И умалчиваю о том, что у Лакедемонян, справедливо определявших, что слова - это тени дел, живущему срамно не позволялось выговорить доброй мысли. Посему, если к тебе, право верующему и хорошо поступающему, приступают иные с трудными вопросами, то не смущайся. Таков обычай у людей дурных: явно уступая над собою верх по жизни, прибегают они к исследованию Божественного, чтобы привести сим в затруднение живущих хорошо и лишить их свободы говорить. Но, размыслив, что погрешающие в явном недостойны доверия, когда говорят о представляющемся неявным, они должны прежде упорядочить жизнь свою и тогда уже приступать к вопросам о непостижимом. 323. Ему же. Началам умствований надлежит быть истинными и верными, а если основание ложно, то и следствие по необходимости окажется несостоятельным. 324. Епископу Алипию. Не огорчайся, наилучший, если я изостряю язык против сребролюбцев, ибо скажу нечто ясное, простое, не требующее доказательства. Болезнь так овладела ими, что они и не почитают ее болезнью. Как эти небожители, разумею монахов, обитающих на горах, не знают, что такое любостяжательность, так не знают сего и они, но не в том же смысл, а в противоположном. Те не знают болезни, потому что далеки от страстей, а эти и болезни не почитают болезнью. Порок так далеко изгнал добродетель, так самоуправствует и все ставит вверх дном, что даже не почитается пороком. 325. Пресвитеру Зосиме. Думать, что душа истлеет вместе с телом, - весьма смешно и неразумно. Это показывает в тебе человека подлинно плотского, который хотел бы после здешней жизни не существовать; этим ты подтверждаешь прискорбные рассказы о тебе людей всякого возраста. Посему пристыдить тебя должны и философы, и поэты, и риторы, и историки - все учившие бессмертию души, о которых тебе, если ты и не сведущ, как невежда во всем, следовало бы узнать, по крайней мере, от учившихся. Пристыдит тебя и такой непререкаемый довод: та сущность, которая воспринимает на себя тело, всегда подверженное изменениям и тленное, связывает смертное и непостоянное, поднимает падающее, сообщает питательность тому, что рассеивается, и силу роста тому, что увядает, конечно, и оставшись сама с собою, не может лишиться собственной своей силы, которая поддерживала и сохраняла даже тело. Но если не пристыдят тебя языческие мудрецы, не убедит и это несомненное умозаключение, так как погряз ты в великой и превосходящей всякое извинение злобе, то прочтем тебе Божественное изречение, в котором ясно проповедуется бессмертие души. Что же гласит оно? Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити (Мф.10:28). Итак, от преизбытка совершенных тобою худых дел (а говорят, что ни одного из них не оставил ты не сделанным) не составляй для себя нечестивых учений, но веруя, что душа бессмертна и терпит наказание нередко и здесь, несомненно же - там, как не забывший о сем наказании, хотя и поздно, освободись от лукавства. 326. Евлогию. Сказав немногое, выражу то, что намерен сказать. Некто, осмеивая невежество Биотян, сказал: "вы, Биотяне, настоящие животные (βιωτάι)"! А один правдивый муж, приглашаемый жителями Милета участвовать с ними в несправедливом деле, ответил: "какие вы простыни (μιλήτιος)*, Милетяне!" И Александр на вопрос, за что он крайне уважает Антипатра, сказал: "За то, что он мне вместо отца (αντί πατρός)". А я скажу: как добрословесен (εύλόγιος) ты, Евлогий, вознамерившийся хвалить меня и подобных мне! * Μιλήτιος значит и житель Милета, и ткань, сработанная в Милете. 327. Монаху Ирону. Многие из людей (помедлю сказать: все, хотя, по-видимому, и подтверждает то Писание) не потому, что любят правду, но потому, что смотрят на тех, кто еще менее держится правды, сравнивая себя с худшими, составляют мнение о своей праведности. Они не вникают в Божественные заповеди, каковы он сами по себе, и не по их правилу благоустраивают собственную свою жизнь, но измеряют свое поведение поступками нерадивых ближних. Посему-то сказано и то, что желал ты узнать: всяк муж является себе праведен, ибо слеп он для того, чтобы видеть преуспеяния ближнего, но зорко видит их недостатки, как и коршуны, часто пролетая мимо лугов и садов, бросаются на мертвые тела. Посему Писание присовокупило: управляет же сердца Господь, - сердца или устранивших от себя такое мнение, или благоустроивших жизнь свою по Божественным заповедям, или превзошедших то, что свойственно человеку, и доблестным житием достигших высшего жребия и достоинства, по сказанному: Аз рех: бози есте и сынове Вышняго вси (Пс.81:6). 328. Диакону Пампрепию. Поскольку любомудрствовать на словах легко, а на деле трудно, и одно услаждает слух, а другое обучает души, то посему Бог к удостоенным священнического служения взывает, говоря то самое, что пожелал ты узнать: священницы, глаголите в сердце Иерусалиму. Поскольку любомудрствующие на словах не только наскучивают слушателям, но, поступая противно тому, что сами говорят, заставляют над собою смеяться, то Бог требует от них добродетели в делах, которая трогает душу слушателей. Посему-то освященному надлежит быть священным, ибо не освященному непозволительно священствовать. 329. Диакону Палладию. Избавь себя, наилучший, от мнения, которое о тебе сложилось, впрочем, не того, будто бы ты человек больной, поврежденный, даже почти ничтожный (это, может быть, еще менее худо), но того, будто бы ты обратился к зловерию. 330. Епископу Лампетию. Знаю, святилище чистоты, что ты справедливо негодуешь на Зосиму, Мартиниана, Марона и Евстафия, почитающих себя священствующими людей, вовсе не доступных никакой добродетели и соделавших себя широким путем и селением для всякого порока. Но должно знать тебе хорошо, что чем большей сподобились они чести, тем большее понесут наказание за то, что не исправило их благодеяние. 331. Ему же. Может быть, думаешь ты, что у меня велик запас и слов, и мыслей, а я ясно знаю то, что ничего не знаю. Если же и будет сказано что-либо стоющее, то сие приписать должно Богу, для пользы слушателей умудряющему нередко и невежд. 332. Схоластику Ниламмону. Ты, как сильный в слове, наперед опроверг оправдание, написав: "Скажи еще, что не вредит догмату превышающая всякую меру порочность Мартиниана, Зосимы, Марона и Евстафия, жизнь которых уже в очах всякого накладывает на самое священное богослужение печать бесславия и посмешища". Однако же не отступлю от истины, но ее и употреблю в оправдание. Не находя в божественном богослужении ничего такого, в чем мог бы упрекнуть его, обратил ты обвинение на некоторых священных лиц. Посему умысел твой соделался удобопонятным для всех, не лишенных разума: и для превозносивших Божественную жизнь похвалами, и для обративших обвинение на тех людей. Если и сам ты оставишь упорство, то подтвердишь сказанное. Ибо что несообразного в наших словах, когда утверждаем, что дело надлежит исследовать и, если окажется оно хорошим, - возлюбить его, хотя бы иные из занимающихся им видимо пали в самую глубину порока. А если же дело окажется гнусным, надлежит избегать его, хотя бы иные из преданных ему и казались восшедшими на самый верх добродетели. Ибо добродетель должна быть любезна, хотя бы порицали ее все, не имеющие правильного суждения о делах. А порока надлежит бегать, хотя бы прославляли его все любители зла. Приговор о вещах надлежит принимать не от больных, но от здоровых. А если будем следовать больным, то осудим и любомудрие. 333. Евдемону. Говорил ты, будто бы без основания сказано: сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть. А я утверждаю, что не только основательно, но и чудно сие написано. Слушай же почему. Жена названа так от плодоношения (в греч. языке это однокоренные слова). Сия наречется жена, то есть плодоносящая, яко взята от мужа своего, который делает ее плодоносящею. Ибо муж, сочетаваясь с девою, делает ее женою, то есть плодоносящею. Почему и родители называются плодоносящими. А утверждающие, что наименование жена (ηγυνη) взято от слова τα γυτα, то есть члены, не заслуживают и внимания, ибо при этом как члену и части противопоставляется целое и все, так жене - муж, то есть земледельцу, сеющему и возделывающему женственную ниву (отчего, думаю, он и мужем называется, потому что человек есть имя, общее для мужа и жены), противопоставляется земля, засеваемая и делающаяся чрез то плодоносною. И думаю, что именования сии относительные, ибо, как скоро наименуем мужа, приходит на мысль и жена, равно как если упомянуть слово "отец", слышится при этом и слово "сын", и если сказано слово "господин", подразумевается и слово "слуга". 334. Диоскору. Надлежит благодарить Бога не только за благодеяния, но и за то, что Он воспрепятствовал потерпеть обиду. И хотя кажется тебе это странным, но сие-то и есть самое великое благодеяние. 335. Епископу Феодосию. Справедливо, чудный, оплакиваешь ты ныне град Пелусийский, хотя прежде и ублажал его. Ибо когда, подобно матери, обрадованной счастливым рождением сына, величался он предстоятельством славного Аммония, в подлинном смысле епископа, тогда по справедливости был он ублажаем, как исполненный Божественных и человеческих благ. Когда же строительство его поручено злому, чуждому, человекообразному зверю и доведен он до крайнего запустения, тогда справедливо достоин он оплакивания. При Аммонии, как пчелы окружают царицу роя на увлаженных росою луговых цветах, так все ходили за ним, толпились вокруг него, потому что беседою и голосом был он подлинно медоточив и обладал пленительною приятностью. А при этом человеке... (но не хочу сказать ничего неприятного) оставшиеся, сменив праздничное одеяние, оплакивают свои бедствия. Причина же сему, говорят, следующая: при Аммонии божественный алтарь имел подобающую святость, потому что служили в нем благоговейные иереи, а при сем человеке допущены туда люди неблагоговейные; рачительные же изгнаны, так что при нерадении о необходимом повредилось и все прочее. Ибо когда святилище попирается людьми нечестивыми, многие почитают по справедливости недопустимым для себя входить и в самый город. Посему, священная глава, не только оплакивай его, но и молись о нем, чтобы пришел он в прежнюю доблесть и в прежнее благоденствие. 336. Петру. Мир, соединенный с правдою, - Божественное дело. Если же одно будет без другого, то это повредит красоте добродетели. Ибо и у разбойников есть между собою мир, и у волков: у одних - ко вреду для людей, у других - к гибели для овец. Но такого мира, не украшенного правдою, не назову миром. Если же сходится он с правдою, то в подлинном смысле будет называться миром. Почему и Христос сказал: не приидох воврещи мир на землю, но меч (Мф.10:34). А что Он запрещает не всякий мир, но сопряженный с пороком, о сем говорит в другом месте: мир Мой даю вам (Ин.14:27). Ибо в подлинном смысле мир есть тот, который украшен правдою и благочестием. 337. Диакону Евтонию. Не бойся, священная обитель ненависти к лукавству, тех, которые не имеют силы обличать и не терпят быть обличенными, но, выказывая дерзновение, не причастное дерзости и растворенное тихостью, надейся совершить должное. Если и не преуспеваешь в этом, как писал ты, и Евсевий с рукоположенными им не по праву, вместо того, чтобы вознаградить, говорить о тебе худое, то не малодушествуй. Ибо неусыпное и всевидящее Око, как ненавидящее лукавства и влаголюбивое, тебя вознаградит, а их накажет. 338. Пресвитеру Зосиме. Недавно шла у нас речь о добродетели и пороке, и, когда многие говорили многое, я заметил, что, по моему мнению, все люди имеют и недостатки, и преимущества. Но у благоискусных и доблестных недостатки малы и неважны, а преуспеяния высоки и необычайны; у других же, в ком преимущества соразмерны недостаткам, преимущества или превышают их, или превышаются ими. Ибо есть люди бесчеловечные, но целомудренные, или распутные, но милосердные, или дерзкие, но легко меняющиеся, или любящие обижать, но о себе думающие скромно, или воры, но воздержные, или воздержные на язык, но невоздержные в сластолюбии, или преодолеваемые чревом, но преодолевающие гнев, - короче говоря, трудно и поверить, чтобы нашелся человек, не причастный недостаткам и лишенный заслуг. И в доказательство сего представлял я, с одной стороны, судию неправды, который, Бога не бояся и человек не срамляяся, сделал, однако, доброе дело, помиловав вдову, часто просившую его, и защитив ее от обидчиков (Лк.18:1-6), а с другой стороны - слова Писания: кто похвалится чисто имети сердце? или кто дерзнет рещи чиста себе быти от грехов (Прит.20:9)? А так как все присутствующие хвалили меня и сверх всякого ожидания раздалось рукоплескание, то мне стало стыдно, потому что от похвал обыкновенно чувствую в себе больше стыда, нежели смелости. Один же из присутствующих, человек благоискусный и в слове, и в жизни (не скрою истины, хотя он и пытался опровергнуть сказанное мною), помолчав недолго и выставляя на вид твою, наилучший Зосима, жизнь, старался обличить слово мое во лжи, доказывая, что в тебе скопились все недостатки, а преуспеяния в чем-либо нет и следа. Поскольку же я не верил этому, все бывшие при сем засвидетельствовали истину его слов. И так как никакой язык не в силах был в точности пересказать все твои худые дела, а я, слушая, хранил безмолвие (вступать же в борьбу почитал неуместным), то сказали они: "Не в опровержение слова твоего, мудрый, говорим это, ибо оно истинно и выше всякой похвалы; напротив того, оспариваем то, что Зосима принадлежит к человеческому роду, и утверждаем, что он - человекообразный зверь или губительный демон и враг естества". И это говорили почти все как бы одними устами, а некоторые из них настоятельно требовали это самое сообщить тебе - в надежде на то, что, может быть, ты и одумаешься. А я, хотя сначала отказался, но в последствии, уступая просьбам, обещался написать. Твое же дело - обратить, наконец, внимание на свое положение, чтобы избавиться от позора, осмеяния и наказания. Но если, думая, что смерть приводит в небытие, ты грешишь безбоязненно, то неразумно обольщаешь себя, поскольку смерть, от которой по видимости увядает благородное насаждение, есть не что иное, как разлучение души и тела. Если же не веришь, то послушай Платона, который говорит: "Когда находит на человека смерть, тогда смертное его, как видится, умирает, а бессмертное, уступив смерти, отходит целым и невредимым". 339. Диакону Исидору. Священством и царскою властью, соименник мой, устраиваются дела общественные. И хотя во многом они различаются между собою (одно есть душа, а другая - тело), но один имеют в виду конец - спасение подвластных. Посему-то, когда зарождался народ иудейский, как самое необходимое, было узаконено и долгое время продолжалось священство. А так как Иудеи, будучи плотскими и одебелевшими, взыскали и царской власти, была дана им и она, как полезная и восставляющая от падения не покорных священству. Частью они были славны потому, что имели священство, и частью спасались потому, что была у них царская власть. А по уничтожении того и другого не осталось у них никакого способа ко спасению. Посему Пророк Даниил, намереваясь показать совершенное расстройство общественных дел у Иудеев после Креста, так что не окажется тогда у них и остатка доброй надежды, не видно будет и ожидания чего-либо лучшего, сказал: потребится помазание и суд не будет в нем, - словом помазание обозначая священство и словом суд - царскую власть и гражданское состояние. Сказав об уничтожении священства, всего более обозначил уже он уничтожение и царской власти, и всего прочего. Потому что по совершенном прекращении главнейшего и существеннейшего не могло устоять и что-либо иное, и основанием царству служило благочестие пред Богом, которое и поставлялось в служении Богу. Однако же Пророк сказал, что и царство кончится, предрекая тем конечное уничтожение гражданской власти у иудеев и свидетельствуя о возведении всего к гораздо лучшему и божественнейшему богослужению. 340. Ему же. Поскольку нуждающемуся требуется тот, кто подал бы ему, и судящемуся - тот, кто рассудил бы тяжбу, то законодателю угодно, чтобы нищета не дела бы разбирала, но просила. А если, оставив просьбы, она обратится к клевете, то не в праве быть помилованною на суде. Поэтому сказано: да не помилуеши нищаго на суде. Ибо должно миловать, но не судящего, а просящего. Если же вместо того, чтобы просить, нищий обвиняет, то милости должно предпочесть справедливость, потому что несправедливо нарушать справедливость. 341. Ему же. Ни богатство, ни сила, ни дар слова, ни знатный чин или самый высокий сан, ни должность областеначальника, ни багряница, ни диадема имеющих у себя это не возвеличивают так, как добродетель и любомудрие. Почему же многие из людей восхищаются первыми и мало заботятся о последних? Потому что одни гонятся больше за мнимым, нежели за действительным, другие настоящее предпочитают тому, что будет полезно впоследствии, иные же имеют нездравое суждение о вещах, а иные не думают, будет ли что-нибудь после этой жизни, между тем как любители добродетели и ради нее самой чтут ее, и держатся ее, помышляя о будущих венцах. 342. Светлейшему Дорофею. Крайне дивлюсь и изумляюсь, почему грехолюбивые люди, непрестанно умирая, вовсе не думают, что они мертвы. Посему, как писал ты, и дает повод к вопросу сказанное первозданным: в онь же аще день снесте от этого древа, смертию умрете. Ибо злодей или человекоубийца тогда в собственном смысле умирает, когда преступает закон и совершает грех, хотя и кажется, что он жив. Он умер уже, если не на самом деле, то по определению и по справедливости, хотя и представляется не впадшим еще в сеть законов. Но если смертью бессмертной души назовешь отшествие от нее Святого Духа (Он не обитает в теле, повинном греху), то разумей и так. Как тело живет, когда в нем душа, так и душа жива, когда в ней Божий Дух. И как по разлучении с душою тело остается мертвым, так и по отшествии Святого Духа душа утратит блаженную жизнь, не в ничто превратившись, но продолжая жить жизнью, которая хуже всякой смерти. Ибо сказано: остави мертвых погребсти своя мертвецы (Мф.8:22); и: сын мой сей мертв бе и оживе (Лк.15:24). А утверждаемое иными, что первозданные умерли до исполнения тысячи лет (написано же: един день пред Господем яко тысяща лет (2Пет.3:8)), не безызвестно, и кажется мне вероятным и особенно доступным для людей простых. 343. Комиту Ермину. Поскольку писал ты, что слово, лучше же сказать, если надлежит говорить правду, словцо, недавно написанное мною о том, что нет судьбы, иными расхвалено, а иными даже предпочтено другим сочинениям потрудившихся писать о том же, и просил прислать тебе его, то посылаю при сем. А ты не по слуху произноси о нем суд, но оцени, разобрав с точностью. И ежели есть в нем хорошее, возблагодари Бога. А если покажется тебе написанным недостаточно, извини человеческую немощь, которая не в силах выражаться, как бы хотелось. 344. Павлу. Поскольку от зрения рождается любовь, то Христос сказал, что без сытости услаждающий взоры есть прелюбодей, предупреждая сим не только дело, но и мысль. Да и в отношении убийства закон наказывает человекоубийцу, а Христос - даже гневающегося, потому что Он дает устав душе, а закон - только руке, и Он тем самым, что не дозволяет расти корню, предотвращает и рост ветвей. Посему, обуздывай и око, и раздражительность: первое - чтобы оно не привело тебя к прелюбодейству, а последнюю - чтобы не довела до убийства. 345. Комиту Ермину. Не изменяйся, наилучший, по дуновению счастья, как один из толпы, но да хранит тебя постоянным для друзей любомудрие, с которым ты совоспитан. Ибо первое случается обыкновенно с людьми неблаговоспитанными и невеждами, а последнее свойственно людям весьма мудрым, в число которых вписан и ты. 346. Евдемону. Осмелился бы я вступить в этот подвиг - воздать хвалу боголюбивому епископу Феодосию, если бы не боялся, что, сказав слабо, умалю славу принадлежащих ему доброт. Но поскольку и всякая сила слова уступает величию предмета, то справедливо осудил я себя на молчание. Хотя знаю, что, если восхваляемый имеет за себя свидетельство истины, то стяжание добродетели не потерпит ущерба от немощи говорящего о нем; ибо при избытке сего достояния не посрамляет его, но делает более видным тот, кто, изображая достоинство, своим изображением уступает самому достоинству, показывая тем, что он затмевается величием описываемых дел. 347. Павлу. Если сказанное Даниилу Ангелом: град и святое рассыплет со Старейшиною грядущим, - почитают изреченным о ком-либо другом, то пусть толкуют, как хотят, нимало не вредя истине. Если же называемый Грядущим есть Христос, согласно со словами Писания: Благословен Грядый во имя Господне (Пс.117:26), и: Ты ли еси Грядый, или иного чаем? (Мф.11:3) - то смысл изречения таков: все досточтимое и знаменитое у иудеев ниспровергает не Отец только, но и Христос, ожидаемый ими как их избавитель. Поскольку вознеистовствовали они на Самого Сына Царева, то понесут достойные наказания. Не только город, но и святое рассыплется, то есть храм будет разорен. И смотри, какая точность! Не сказал: "рассыплется со Старейшиною", как думают иные, но: Отец рассыплет храм и город при содействии Старейшины, и именно поруганного ими в первое Его пришествие. Если же сие неясно, то пусть сказано будет еще яснее. Бог и Старейшина рассыплют град и храм, поэтому, хотя дело сие приписывается Римлянам, но в действительности было следствием Божественного гнева. И свидетель сему Иосиф Флавий, который говорит: "Не Римлянам обязаны мы тем, что война с ними разорила всех нас; не их силами совершилось это, но высшая была причина, которая доставила им мнимую победу". Какая же это была причина? Очевидно: то, что сделано со Спасителем, повергло Иерусалим в это, и общественные дела их преклонились долу, лучше же сказать, обратились в совершенное ничто. Если же не верят Иудеи, то пусть скажут: по какой причине плен их до ныне остается невозвратным? 348. Пресвитеру Афанасию. Хотя Херимон, этот мнимый диакон, ведет себя подобно человеку, которому неисцельная болезнь дает право не отказывать себе ни в чем, на что есть позыв, и, распростившись с обещающими уврачевание, угощает себя тем, что прямо ведет к смерти, однако же виновником столь многих зол почитаю не столько его самого, сколько Евсевия, отважившегося вверить ему Божественные Таинства. Ибо кто доставляет семена, тот очевидно виновен и в появлении растения. 349. Епископу Ермогену. Думаю, что учителю всеми мерами должно добиваться сих двух преимуществ: чистоты жизни и достаточной силы в слове (которую если назовет кто тенью дел, мне кажется, не погрешит против истины), чтобы, как в благоустройство приводить ученика, так и уцеломудривать непокорного. Ибо как обучающие чистописанию, взяв доску, с великим изяществом выводят буквы и показывают их начавшим обучаться, чтобы они, сколько могут, подражали этому, так и нашим наставникам надлежит представлять жизнь свою ученикам, как некий ясно начертанный образец, чтобы, сколько можно, они подражали этому. Если же ученики, видя не только безукоризненную, но и чудную жизнь, не возводятся к добродетели, то сие всякий уже поставит в вину не учителю, не оставившему без исполнения ничего такого, что обязан был сделать, но беспечности учеников. Поскольку же иные спрашивают, по какой причине учеников не удерживают от предосудительных поступков страхом, то спросим и мы: каким же страхом подействовать наставнику? Сделать выговор? Но сие, будучи повторено многократно, не возымело силы. Убеждать жезлом? Но сие не позволено. Отлучить? И это было испытано. Изгнать из города? Но у него нет столько власти. Обещать небесное царство? Но беспечным это кажется баснею. Угрожать судом? Но, услышав, они смеются на это. Извергнуть из церкви? Это не трудно, но не способствует к исправлению. Если бы осужденного кем-либо одним потом не приняла бы вся церковь и вместе с произнесшим сей приговор вознегодовали бы все, то, может быть, извергнутый, уцеломудрившись, и пришел бы в себя. А ныне один человека осуждает, а другой нередко в то же время ему услуживает. Открыта для него другая церковь, она предлагает ему охранение, дары; даже переселение делается для изверженного источником дохода, и он не сказывает, что извержен как осужденный, но придумывает какой-либо предлог, по которому отошел добровольно. Если и спросит кто: почему? - объявляет что-либо странное, что принявшей его церкви кажется благовидным. А иные, сами живя неправо, воспользовавшись сим и думая найти в этом как бы оправдание своих грехопадений, преувеличивая пересказывают это пришедшим и наполняют все речами, приличными сложившим их. А падший не делается от сего лучшим. О том же, кто хотел его уцеломудрить, остается мысль, что он человек худой. Посему-то, мудрейший, и благоискусные учители (а таковых немного) не в состоянии уцеломудрить согрешающих. Ибо захватившие себе это начальство ненадлежащим образом (а таковых много), благоискусность других почитая собственным своим бедствием, чтобы порок не погиб, но усиливался больше, покушаются опровергать приговоры негодующих справедливо. О них-то, хотя знаю, что сказанное будет сильно, однако же скажу; может быть, и последует за сим какое-либо исправление. Ибо что пользы оплакивать погибших, когда возможно, сколько от нас зависит, спасти то, что еще не погибло? Итак, скажу: кого не должно было бы включать и в число подчиненных, те осмеливаются самовольно вступать на учительскую кафедру, и мечтают владеть алтарем не овладевшие самими собою, думают управлять другими не способные управить себя самих. От них-то дела церковные пришли в расстройство. 350. Пресвитеру Зосиме. Один муж, не только не способный польститься на какой-либо нечестный дар, но и свою собственность уделяющий нуждающимся, узнав, что ты, осмелился своею властью разрешить от греха одного нарушителя клятвы после того, как получил от него несколько рыб, - произнес о тебе сие, как представляется мне, Демосфеново изречение (хотя то, что будет сказано, покажется сильным, однако же скажу и не умолчу): "За это самое достоин он быть преданным смерти, чтобы и в аде нечестивым объявил сей закон". Изрек же это муж сей, будучи объять скорбью, но и мне, и всем тут бывшим показалось сказанное не неуместным. Ибо нарушителя клятвы разрешает от вины не то, что ты умилостивлен дарами, а то, что потерпевший обиду от нарушения им клятвы получил назад свою собственность. Посему, ради гнусного прибытка не извращай и не перетолковывай Божественных слов. Они не предписывают обижать и приносить дары священникам, но повелевают самым делом оправдываться пред обиженными. Ибо сие: аще свяжете, - сказано о согрешающих, а сие: аще разрешите, - о пришедших в раскаяние (Мф.18:18). Разрешается же от вины не иерея умедотворивший, но удовлетворивший обиженного. А если думаешь, что священникам дано такое право разрешать, когда согрешившие и не стараются загладить согрешения, то постановление Божие окажется самоуправным, имеющим в виду только выгоду священства, а не обращающим внимания на обиженных. Да и увенчанные служением священства признаны будут самыми жестокими и бесчеловечными, как не всех разрешающие от вины. Но сие неправда, неправда. Не обманывай сам себя, лучше же сказать, и себя, и других не ввергай в пропасть, не возобновляй худых учений тех книжников и фарисеев, которые ради гнусной прибыли придумывали некоторые утешения для клятвопреступников, вооружали детей на родителей, перетолковывали и извращали Божественные заповеди. Но благоговейно и искренно следуй узаконенному в Писании, согласно с чем священный Апостол сказал: ничто же бо можем на истину, но по истине (2Кор.13:8). Неужели когда клятвопреступник богат и приносит дар иерею, он разрешается, а когда беден и не приносит дара, подлежит ответственности? Но непозволительно так, не говорю - делать, даже подумать. Ибо Судия скажет тебе: неужели предполагал ты, что и Я буду тебе подобен? Возможно ли это? Кто подчиненным повелел не брать даров от неповинных, Тот не мог повелеть, чтобы сии освященные сквернились гнусными прибытками. Напротив того, Господь изрек сие, чтобы, после возмещения ущерба за отнятое, иереи, молясь и постясь вместе с согрешившими, приобретали им разрешение с неба, не давая в уме своем и места такой мысли: пойдем и примем в наследие себе Божие святилище. Ибо они служители, а не сообщники; ходатаи, а не судии; посредники, а не цари. И о своих гресех, как сказал Апостол, принося жертвы (Евр.7:27), конечно, не могут они, хотя бы и богаты были, самовластно отпускать грехи непокаявшимся. А что не для торгашества вверил дело сие освященным, не собственную свою выгоду предписал иметь им в виду, но на пользу подначальным все узаконил Соблаговоливший, чтобы они были храмом невинности и всякой чистоты, сие указал Он и через священнотаинника Моисея, указал и собственными Своими устами. Через законодателя сказал: если кто подменит данное в залог, то пусть сперва отдаст отнятое, потом придет во храм умилостивить не иерея, но Судию (См. Исх.22:8 и сл). Своими же устами изрек: приимите Дух Свят. Имже отпустите грехи, отпустятся, а имже держите, держатся (Ин.20:23). Посему, если ради Духа Божия приняли они власть, то грехами своими удаляющие от себя Духа не имеют, конечно, сей власти; имеют же ее только знающие Духом Святым, кто достоин оставления и кто - осуждения. Поскольку это превышало ум человеческий, то Утешитель, общник Божией сущности и славы, соделался для достойных Его принятия Учителем неисследимого, непостижимого уму человеческому. 351. Ему же. Как ехидны свое происхождение на свет сопровождают смертью матери, так и грехи - гибелью их порождающих. 352. Епископу Ираклию. Пришел к тебе друг отдать себя в залог за отца и освободить его из тюрьмы. Посему, содействуй ему, решившемуся на сей подвиг не ради денег, но ради благочестия и доброй о себе славы. 353. Соправителю Авзонию. Прекрасно, бесценнейший, управишь свое начальническое служение, если будешь неуклонным хранителем справедливости, равно далеким от несправедливых, и вражды, и милости, а меч соблюдешь, сколько можно, незапятнанным, предотвращая падения угрозами. 354. Ему же. Хотя сказанное будет, по-видимому, и странно, однако же даю такое определение: высота ума есть основательное благоразумие. Ибо не должно причислять человека к высокомерным, если он не льстец, и почитать скромным, если он льстец и неблагороден. Напротив того, скромен тот, кто делает то, что благоприлично, но не надмевается пред ближним, не предпочитает себя всем, но сохраняет себя в надлежащем чине, приличном людям свободным. Надобно быть великодушным, а не горделивым, мужественным, а не дерзким, уступчивым, а не раболепным, скромным, а не притворно смиренномудренным, свободным, а не подлым рабом. Таков был и боголюбивый Авраам, который пренебрег персидской добычей и награбленным варварами, а в странноприимстве был всех смиреннее, исполнял дела служителей и, сподобившись беседы с Богом, сказал: аз же есмь земля и пепел (Быт.18:27). Вот что значит действительно совокуплять вместе скромность, смирение и высоту, вот что значит показывать свободу без всякой гордости. А те, которые порокам придают имена добродетелей и добродетелям - имена пороков, чтобы добродетель соделалась с трудом распознаваемою, кажется мне, самую добродетель осуждают на изгнание. 355. Епископу Аполлонию. На мирских ристалищах один - боец, а другой - глашатай, провозвещающий победителей. А в божественных состязаниях узаконено увенчанному быть и провозвестником. Посему, да не думают о себе иные из возведенных на учительскую кафедру, что они, как распоряжающиеся подвигом других, сами свободны от подвигов, да не почитают для себя достаточным провозглашать победивших, но сами, будучи подвижниками и увенчанными за степенность и всякую добродетель, да поощряют подвизающихся и да провозглашают победивших. А если, полагая, что надлежит быть в нас чему-либо одному, обманывают сами себя, то будут всеми осмеяны и уничижены, как немужественные, а также обличены Ап. Павлом, который говорит: умерщвляю тело мое и порабощаю, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1Кор.3:27). Сказанное же им значит: не в подвигоположника только и не в глашатая определил я себя, не сими хвалюсь именованиями. Но поскольку оказался и желал оказаться достойным победы в жизни, то вручено мне настоящее начальство и тружусь, чтобы не посрамить того, что прилично подвижникам. Не склоняю себя к лености тою мыслью, что я почтен, но даю видеть своими трудами, что почтен справедливо, и дар соблюдаю во всей целости, и себя предаю не покою, но трудам. 356. Диакону Евтонию. Целомудрие, противопоставляемое безумию, в собственном смысле означает обладание здравым смыслом. Сие знали не только языческие мудрецы, но ведал и богомудрый Павел. Ибо игемону, который сказал ему: беснуешися ли, Павле? многия тя книги в неистовство прелагают, - не беснуюся, рече, державный, но целомудрия и истины глаголы вещаю (Деян.26:24.25), целомудрие противопоставляя неистовству. Да и другим также писал: аще изумихомся Богови; аще ли целомудрствуем, - вам (2Кор.5:13). И здесь исступлению ума противопоставил сие - иметь здравый смысл. Посему, всякое безгрешное состояние есть целомудрие. Но иные наименование сие по преимуществу усваивают (что и хорошо они делают) самому состоянию невинности, как преимущественнейшему пред другими. Посему, если оно будет противопоставлено безумию, то будет означать здравое состояние ума, а если - поползновенности, то укажет на воздержание и невинность. 357. Ему же. Знай, священная глава, что примеры берутся и прилагаются к предположенному не во всех своих чертах (иначе стали бы они не примерами, но чем-то тождественным). Напротив того, надлежит, избрав пригодное для нас и то самое, для чего они взяты, все прочее отлагать в сторону. И чтобы, представив один или два примера, проложить тем путь к истолкованию и для прочих, слушай, что патриарх говорит о Спасителе: возлег, уснул еси, яко лев (Быт.49:9). Неужели же все, что есть в звере, будем прилагать ко Христу? Нимало. Но, взяв неодолимость льва и все, что в нем есть внушающего страх и царственного, хорошо сделаем, если оставим без внимания и зверство, и все иное, во льве примечаемое. И когда говорит Бог: срящу их, яко медведица лишаема (Ос.13:8), изберем одно - мстительность, а не что-либо иное, свойственное медведице. Так надлежит поступать и с прочими примерами. Даждь премудрому вину и премудрейший будет (Прит.9:9). 358. Диакону Исидору. Соразмерность добродетелей производит красоту правды, которая превосходит всякое понятие и все, на что ни ухитрилась бы рука при помощи красок. Но как в благообразии тела более всего покоряет красота глаз, так и в душе преимущественнейшая часть благообразия есть благочестие. Если же присовокупится и соразмерность добродетелей, то будет красота выше всякой красоты. 359. Павлу. Поскольку преподавшие худое учение для неосторожно поверивших им стали виновниками наказания, более тягостного, чем сама смерть, то наилучшим врачеством для пораженных пусть будет раскаяние. 360. Епископу Лампетию. Хвалю тебя за благорасположение к городу, но справедливым я почел бы посоветовать следующее: восстановить его не слезами, но молитвами. Ибо, хотя со смертью Аммония, как написал ты, умер и город, однако же есть надежда, особенно при помощи Божией силы, что снова он воскреснет. То правда, что город, как сказал ты, по молитвам достославного Аммония недавно гордившийся многолюдством и богатством, украшенный добродетелями, теперь низведен в такую бедность в отношении и жителей, и денег, и зданий, что одни из оставшихся бегут из отечества, а другие умирают под ударами в темницах. Мнимый же предстоятель не имеет никакого о том промышления, напротив того, услаждается, чем не позволительно, необходимую для бедных пищу тратит на удовлетворение своего честолюбия, извлекает свои выгоды из чужих бедствий, при всей тесноте худых обстоятельств не уважает слез, не подает руки помощи. Посему, так как со слезами писал ты это и меня призывал написать к нему, то знай, что всякое врачебное искусство уступает над собою победу недугу этого человека. Ибо, получив много и учтивых, и сильных писем, он нимало не воспользовался ими. Почему и уважили мы наконец пред ним молчание. Итак, если можешь молитвами преуспеть в чем-либо и для себя, и для города, то, оставив слезы, молись. Врачующий неисцельные болезни сотворит, может быть, так, что и он освободится от своего безумия, и восстанет коленопреклонный, лучше же сказать, как ты выразился, умерший город. 361. Пресвитеру Афродисию. Спрашивал ты: по какой причине благодать Божия нисходит не на всех? Знай же, чудный: сие бывает потому, что она сперва испытывает произволение, а потом нисходит. Ибо, хотя это и благодать, но изливается не просто так, но соразмеряясь с принимающими, истекает в такой мере, в какой найдет вместительным представленный ей сосуд веры. А если бы не требовала она сперва того, что зависит от нас, то нисходила бы на всех. Но, поскольку она испытывает произволение и потом посещает (как было и с доблестным Павлом; ибо сказано: сосуд Ми избран есть сей (Деян.9:15)), то на одних нисходит и пребывает на них, от других же отступает, а на иных не нисходит и первоначально. 362. Монаху Киру. Если епископ Евсевий, как писал ты, почитает и называет безумием нежелание безумствовать с ним, то не смущайся. Лучше трезвому казаться упившимся, нежели упившемуся почитать себя трезвым. Поскольку порок, доведя его до неистовства, сильно овладел им, то ему хочется, чтобы все стали безумными и чтобы мог он избежать обличений в том, что делает противозаконно. 363. Епископу Аполлонию. О, если бы пришел ты участвовать с нами в подвиге, принять венец, стать причастным и победного провозглашения! Ибо советом и увещанием, преимущественно при содействии Божией помощи, возвратили мы себе друга, который любит небесное любомудрие, хотя и воздремал ненадолго. И теперь, торжествуя, возглашаем победную песнь, растворив чашу словес, приготовив словесные снеди, угощаем друзей. Поэтому приди и с нами порадоваться, и с ними восторгаться, и со знакомыми возвеселиться, и взыграть вместе с добродетелью, и вразумить порок, в котором столько бесстыдства, что нападает и на бегущих от него. 364. Пресвитеру Афродисию. Весьма дивлюсь, почему и очень ясное многим кажется неясным. В сем изречении: не ищи, да будеши судия, - нет ни многосторонности, ни особой мудрости. Но ясно говорит оно: поскольку справедливое с трудом распознается (многие по медлительности ума не отыскивают его следов, а многие по быстроте ума, хотя и следы находят, но ради денег, или из страха, или из уважения к кому-либо, или по дружбе, или по вражде, искажают правду), то не кидайся на такую вещь, в которой, хотя дело уловить можно, но трудно, найдя, его не испортить. 365. Мартиниану, Зосим, Марону и Евстафию. То, что почти всеми людьми единогласно говорится о вас (не знаю, как наименовать вас, чтобы назвать достойно!) не дозволяет быть покойным, хотя бы и хотел я, но, подобно острию, вонзается мне в душу и побуждает писать. Поэтому пощадите сами себя и одумайтесь. Сан священства для решившихся жить недостойно сей почести делается приращением наказания. 366. Аффонию. Если желаешь оказаться благоискусным в делах житейских, то ищи себе других советников, потому что я стал бы говорить наоборот, - что они порождают не только бесполезное, но и смертью кончающиеся опасности. А если желаешь преуспеть в делах по Богу, то, не говорю, что званый, но и незваный сам пришел бы для совета. Поэтому, если желаешь ты стать достойным славы и послушаться моего мнения, то делай то, что уготовит тебя к соревнованию святым. А для них невеликая была важность в нужном для здешней жизни, великая же в том, что нужно и по отшествии отсюда, и все они делали, имея в виду эту цель. 367. Пресвитеру Павлу. Начинающих добродетелью и оканчивающих пороком должно признавать людьми нестарательными и жалкими. А это те, которые начинают с покровительства бедным, оканчивают же собственным обогащением. Их-то вразумляя, говорит Божественное Писание: праведне праведное гони. Ибо вооружившимся справедливою заботливостью о бедных не надлежит лишать оной тех, для кого вооружились, и принадлежащее им присваивать себе. 368. Пресвитеру Иераку. Дивишься и изумляешься, как сказал ты, почему много говоривший о себе фарисей возбудил негодование, а Иов, сказавший о себе больше и притом важнейшее, заслужил одобрение. Посему, выслушай краткий ответ. Иначе и быть не могло. Фарисей, который, никем не призываемый и никем не побуждаемый, многословит и один в целой вселенной думает о себе высоко, справедливо возбудил негодование, потому что страдал гордостью. А кто, когда одобряют его, утаивает свои преимущества, когда же хулят, рассказывает о них, чтобы отразить от себя возводимые на него обвинения, как поступил достославный и высший всяких похвал Иов, тот стоить вне всякого обвинения, потому что оно переходит на похуливших его не по праву. Подлинно, неразумное это дело и кажется оно неразумным, да и кажется справедливо, - хвалить самому себя без настоятельной в том нужды. Но если человек, слыша то, чего не следовало бы о себе слышать, невольно вовлекается в такие речи, то вина на тех, кто довел его до сей необходимости. Потому-то и по Божественному приговору не одобрен тот, кто, никем не побуждаемый оправдывал сам себя и осуждал всех прочих, не уважил и стоявшего с ним мытаря, но увенчан великими похвалами тот, кто доведен был до сего необходимостью. Ибо умолчали ли друзья Иова хоть о чем-то из того, что могло раздражить его? 369. Петру. Сведущие врачи в начале болезненного припадка неохотно подают пособия, потому что приток влаг, производящих болезнь, делает водянистыми употребляемые лекарства, но дают несколько ослабеть припадку и тогда уже приступают к врачебному искусству. Так и упоенному печалью, когда она еще во всей силе, не должно наносить ударов (иначе напрасно потратим слово, делая его недейственным лекарством), но, приняв не надолго участие в печали и дав несколько облегчиться скорби, потом уже надлежит начинать врачевание. Посему и мы медленно шли к твоему врачеванию. Освободись несколько, друг, от этой сильной печали, рассудив, что не ты один и не ты первый терпишь это, но это общая болезнь, и мы все, не вступившие еще на этот путь, им же пойдем, чтобы дать отчет в делах своих. 370. Диакону Евтонию. Хотя любителям добродетели не иметь врагов почитаю делом невозможным, однако же и вражду можно им обращать на добро. Если любомудренные не падают, то имеют от этого пользу себе, а врагам это обращается в наказание. Но если падают, то получают пользу от врагов, потому что нередко постигшее человека злословие уврачевывает душевную болезнь, которой он не знал или о которой не радел. И благоискусным нужны или искренние друзья, или пламенеющие злобой враги. Одни советами, а другие злоречием предотвращают падения. А так как дружба ныне для свободного слова слабогласна, лучше же сказать, безгласна, на лесть и приветы она говорлива и громогласна, а на совет и необходимый выговор нет у ней голоса, то должно выслушивать истину от врагов и исправляться. 371. Ему же. По моему мнению, всего страшнее льстецы, которые, завися от языка богатых, если тем угодно будет выразить удивление перед чем-либо нелепым, клянутся, что это всего лучше, и если те вздумают похулить, немедленно хулят и самую добродетель. Поэтому людям здравомыслящим надлежит избегать и того, чтобы самим льстить, и того, чтобы им льстили. И то, и другое, не говорю уже о людском смехе, порождает и неисправимое злонравие, и нестерпимое мучение. 372. Градоначальнику Архонтию. Во всей точности знаю, что, если спрошу: мое ли разумение лучше или Павлово? - то вопрос этот сочтешь высокомерным. А почему же требуешь, чтобы преуспел я в том, в чем не мог преуспеть и Павел? И у сего окрыленного делателя (не буду подробно говорить о всех, за кого горело его сердце) насильно отклоняли Галатов в иудейство, и пришедшие из Асии не внимали ему, и лжеапостолы вели с ним упорную войну; и никто не винит его, но всякий увенчивает за намерение. По какой же причине меня, которого, как говоришь ты, хотя многих и призвал к добродетели, и убедил возлюбить ее, а также многих исхитил из-под власти греха, - винят за то, что Евсевий, Мартиниан, Зосима и Марон не послушались моих советов? Но смотри: думая обвинить меня, сам не подвергнись осмеянию за неразумие, как человек, который не имеет понятия о человеческой свободе и вину не убедившихся переносит на не убедившего. 373. Схоластику Феодосию. Когда царь Евреев Езекия увидел воздвигнутый памятник победы над Персами, который был удивительнее чуда, выше всякой человеческой силы и всякого чаяния, тогда, тогда именно поражается он болезнью, чтобы душевные восторги, требовавшие узды, не вынудили его выйти за пределы долга и за тем, что привело к победе, не последовало бы враждебное нападение высокомерия. Посему, если для твоего велеумия настало превышающее всякое чаяние благоденствие, то не говори и не делай ничего неблагочинного, но сократи неумеренность радости, потому что она обычно вредит более, нежели печаль. 374. Епископу Феопемпту. Единомыслие есть начало и основание всех благ для человека, и никому не должно подавать повода к брани и ссоре. Но если где увидишь, что нанесен вред благочестию или обижены немощные, не предпочитай мира истине. Напротив того, стань мужественно, до крови против греха подвизающеся (Евр.12:4). Посему-то и сказано Апостолом то, что желал ты узнать: аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте. Ибо иногда бывает сие и невозможно, например, когда, как выше сказано, идет речь о благочестии или когда надобно стоять за обиженных. И чему дивишься, если не всегда это возможно в отношении других людей, когда Апостол разрешил сию необходимую связь и между мужем и женою, составляющими одну плоть, сказав: аще ли неверный отлучается, да разлучится (1Кор.7:15)? 375. Ему же о том же. И сам я не безгрешен, и друзей ищу не безгрешных, потому что безгрешных и не найду. Но у кого преуспеяний много, и они велики, а недостатков мало, и они не важны, тех включаю в список друзей, а в ком нахожу противное сказанному, тех и не включаю, и не исключаю. Не включаю, чтобы не дали повода клеветать на весь сонм, ибо каждый обычно судит о человеке по его приближенным. Но и не исключаю, оставляя им добрую надежду. И одни для меня - как советники и друзья, а с другими не бранюсь, но поддерживаю возможный мир, стараясь сохранить апостольское предписание: аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте. Советую же им удерживаться от порока и держаться добродетели. Но если совет мой обратят они в повод к вражде, то не малую причинят мне печаль тем, что не воспользовались им, а не тем, что изъявили неприязнь. 376. Илие. Когда Солнце правды для облагодетельствования людей явилось здесь с неба, тогда, тогда именно, как бы в приливе каком преобразилось все в святость. То, что лишено было торжественного благолепия и, величаемое именем торжества, оскорбляемо было зрелищами порока, - превратилось в божественное и премирное торжество. И люди научились истинным празднеством признавать благочестие, когда наиболее совершается служение добродетелью, как благоговейною священнотаинницею. 377. Ученикам, помощникам пресвитера. Как целомудренная женщина, нося на лице знамения непорочности, умаляет надежды смотрящих на нее похотливо, так и целомудренная душа, нося на чувствах признаки добродетелей, пресекает чаяния намеревающихся растлить ее красоту. Ибо кто осмелится приступить, видя такое око, в котором соединены кротость и благородство? Кто не почтет недоступною для себя и беседу с таким языком, который стал храмом степенности? Кто, примечая, что и другие чувства соделались орудиями добродетели, не убоится подать худой совет? Посему и вы, благородные отпрыски друга моего Льва, соблюдите себя недоступными для вредных сообществ, чтобы приумножить и свою, и отцову славу. 378. Ниламмону и Ниламмону. Подобоименность дали вам родители, а соименность - нравы, потому что первую имеете от даровавших вам жизнь, а последнюю приобрели своими делами. Если бы люди видели эту соименность в делах хороших, я порадовался бы; поскольку же видят ее в противном тому, то крайне скорблю. Ибо бесстыдное око, поднятая высоко выя, непрестанное движение бровей, порывистая поступь, способность не краснеть ни от какой срамоты - признаки души самой гнусной, запечатлевающей на теле явные черты своих страстей. 379. Светлейшему Феодору. И во многом другом дивлюсь боголюбивому Моисею, но преимущественно в том, что, будучи выше всякой страсти, преодолел он и естественную приверженность. Ибо, имея двоих сыновей, от него рожденных, но не соделавшихся ревнителями отцовой добродетели, ни одного из них не поставил преемником в военачальстве, но избрал человека, близкого ему не столько по роду, сколько по добродетели, ее предпочтя естеству, которое часто бывает слепо при оценке хорошего. Сие блистательно доказало, что Моисей, этот самый кроткий человек, и брата возвел в священство не из милости. Ибо кто не удостоил таковой чести происшедших из недр его, но преодолел самоуправство естества, тот не из милости, но по Божественному повелению увенчал священством и брата. Потому восставшие на Моисея и думавшие, что он не по Божию приговору, но по собственному своему рассуждению рукоположил единокровного, понесли необычайные наказания: одних поглотила, разверзшись, земля, а другие стали пищею небесного огня. 380. Диакону Херимону. Хотя Евсевий, как писал ты, вступив в союз с пороком, ведет войну с добродетелью, опрометчиво увлекаясь клеветою в злокозненность и легко предаваясь нелепым подозрениям, и в наказаниях согрешивших он неумолим, а на награды преуспевшим весьма медлителен, однако же смеяться над ним не в праве ты, и сам, как говорят, погрешающий в том же самом, чтобы не сказать, в еще гораздо более важном. Или не поступай так, или не смейся над теми, которые делают это. По его, может быть, заслугам случилось с ним и то, что, рукоположив тебя, когда ты таков, сам того не зная, понес он наказание. Ибо кто незаконно отверзает уста, заключенные божественными уставами, тот, как видится, отверзает их сам против себя, и кто необузданный язык думает вооружить на благоискусных, тот вооружает его на себя самого. 381. Герману. Кто целомудрием и воздержанием самовластно обуздывает сластолюбие, для многих кажущееся неодолимым, тот, имея душу, свободную от всякой гнусной страсти, в праве хвалиться многими и славными победами. А кем сильно обладает сластолюбие, кто состоит под самоуправством варварских страстей плоти и превозносится их варварскими победами, тот, по моему мнению, и невежда, и подлый невольник. Однако из боязни и страха больших зол (хотя странно и сказать, и выслушать это) он хочет казаться мужественным и вступает в брань, боясь порабощения своего и рождения детей. 382. Пресвитеру Даниилу. Кто касается предмета высокого и покушается истолковать смысл Священных Писаний, тому надлежит иметь язык степенный и ясный, а сердце благочестивое и благоговейное, следовать за Писаниями, а не указывать им путь и не по собственному своему изволению навязывать им смысл. Ибо осмеливающимся искажать и перетолковывать их угрожает весьма великая опасность, касающаяся самой души. 383. Пресвитеру Ниламмону. Хотя нет у меня большой охоты заниматься разговором о телесном, однако же, чтобы не огорчить тебя, напишу. От различия в телосложении одни из упивающихся делаются бледными и желчными, а другие - красными и кровавыми: или от исступления, при котором кровь бросается внутрь и лицо делается бледным, или от движения, вызывающего внутреннюю теплоту наружу. Но таковое ли или иное у кого телосложение, рассудок, подобно превосходному вознице, может или не дозволить страсти прийти в полное движение, или и пришедшую в движение страсть привести в стройность и укротить. 384. Петру. Отваживающиеся на все Иудеи, которые никогда не терпели такого безвозвратного плена, какой терпят после Креста, не знаю почему, не хотят придти в раскаяние, и при том, что Писания и события свидетельствуют в нашу пользу, а их осуждают. И о сем довольно. Осмеливающимся же обижать сирот скажи, что Царю царствующих и Господу господствующих угодно именоваться Отцем сирых и Судиею вдовиц (Пс.67:6), ибо Он говорит: раб Мой Навуходоносор (Иер.25:9), и: рцы рабу Моему Давиду (2Цар.7:5), одного называя так по обладанию, а другого по образу жизни. И по отношению к высоким дает себе именование, означающее владычество, а по отношение к униженным - имя, означающее попечительность, и утверждает, что для одних Он -Владыка, а для других -Отец. Посему, никто да не обижает сирот, помышляя об Отце, да не притесняет вдову, представляя в мыслях Судию, да не пользуется ничьим достоянием, воображая Судию неподкупного. Если же кто, будучи лишен благоразумия, имея в виду одно настоящее и слепотствуя в отношении будущего, хищения почитает для себя выгодою, то пусть услышит, что лихоимство и здесь часто порождает опасность и не только лишается имения, но губит вместе с тем и самую душу. Ибо не всякая прибыль хороша, но только та, которая приобретена хорошо, а без этого прямым путем ведет она к бедствиям. Как на ловле хорошо поймать, а лучше - не преуспеть в ловитве, если второе безопасно, а первое заставит потерпеть что-либо вредное, - так бывает и в приобретении выгод. Ибо подвергается стыду и наследует опасности тот, кто, имея возможность обогащаться справедливыми средствами, прибегает к лихоимству. А если кто скажет: "Кто же не желает разбогатеть?" - то спрошу: "Кто же пожелает, получив прибыль, погибнуть?" Желать приобрести то, что приводит к опасностям, - значит не выгоды домогаться, но бесславия и бедствия, потому что одни выгоды имеют гнусный предлог, а другие сопряжены с опасным лихоимством. Посему, худое приобретение выгод, в отношении ли к настоящему или в отношении к будущему признав самым тяжким ущербом, всеми силами да избегают неправды. 385. Херимону, Зосиме, Марону. Придерживаясь той мысли, наилучшие, будто бы души угасают с телами, не грешите безбоязненно, как не ожидающие себе наказания, но отступитесь от этой мысли, научившись у Судии той истине, что души и бессмертны, и будут наказаны. Ибо сказано: не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити, - вот самое неоспоримое свидетельство о бессмертии души! - убойтесь же паче могущаго и душу и тело погубити в геенне (Мф.10:28). Это самое нелживое доказательство и воскресения, и мучения! Ибо определение Создателя надлежит признать более сильным, чем всякое доказательство. А что и в Ветхом Завете люди благоискусные и знаменитые знали о бессмертии, - выслушайте, как говорят о сем три отрока в печи: благословите, дуси и души праведных, Господа (Дан.3:86). Конечно же, достойны доверия те, которые не убоялись мучителя, но доказали свое благочестие и пристыдили огонь. А узревший Серафимов, взывая: кто возвестит вам, яко огнь горит? (Ис.33:14), - что иное проповедует, как не геенну и бессмертие душ, и воззвание к жизни тел? Посему, не почитайте баснями возвещенных вам Писанием словес, но придите в себя, ибо возможно это, пока мы здесь. Бог не хочет смерти грешнику, но еже обратитися ему от пути своего лукавого и жити ему жизнью достославною (Иез.18:32). Ибо если предварим лице Его во исповедании (Пс.94:2), то есть если прежде назначенного срока оправдаемся в этом делами, то будем помилованы на Суде. Ибо, как сказал я, определение Создателя надлежит признавать более сильным, чем всякое доказательство. 386. Пресвитеру Агафну. Бог обетовал Аврааму семя его приравнять к звездам небесным и песку морскому, указывая сим на то, что иные из его потомков просияют, каковы были Пророки и праведники, Апостолы и через них уверовавшие и отличившиеся делами, которым изрек Спаситель: да просветится свет ваш пред человеки (Мф.5:16), и Апостол сказал: в нихже является, яко светила в мире (Фил.2:15), а иные окажутся пресмыкающимися по земле и привязанными к земному. И таковые, как нетвердые и носимые всяким ветром, будут уничижены и сочтены за морской и бесплодный песок. 387. Павлу. Если недавние друзья ссорятся с надеждою помириться, то это еще не большое зло, а если с мыслью навсегда остаться непримиримыми, то это зло уже большее. Впрочем, в каком бы расположении друг к другу они ни были, ты старайся скорее привести их к миру, чтобы в противном случае время не соделало сего более трудным. 388. Ему же. Кто во зло употребляет нищету и любит заводить тяжбы, тот не только не в праве пользоваться милосердием, но даже заслуживает ненависть. Ему должно, соблюдая безмолвие, упрашивать, а он сочиняет жалобы. Потому и Источник правды, не благоизволяя, чтобы такового миловали, сим воспрещает ему ябедничать. Если, перестав вести себя, как прилично просителю, осмелится он превратиться в затеявшего тяжбу, то и у произносящего о нем приговор да одержит верх справедливость. Тот, на кого принесена жалоба, одержав верх, волен после победы своей оказать милость побежденному, а кому дана власть произнести приговор, тот не в праве поступать в ущерб справедливости. 389. Епископу Феону. Если порочность Зосимы несносна и когда рассматривается сама по себе, как писал ты, еще же более несносною оказывается в сравнении с другими, а всего несноснее в ней представляется то, что он и не знает даже о своей болезни, то к чему же беспокоишь ты нас, как будто мы в состоянии излечить болезнь неисцельную? Это может соделать один только Бог, преодолевающий и страсти, и всякий порок. 390. Петру. Крайне дивлюсь мужеству достославного Павла, с каким и, будучи подсудимым, говорил он к народу и, давая отчет, учил. Ибо учителю свойственно говорить со властью, а подсудимому - соразмерять слова с обстоятельствами. Но он вел себя вопреки сему, потому что имел в себе Подателя и Распределителя премудрости. 391. Градоначальнику Архонту. Не знаешь ты, видно, что одно и то же речение, одно и то же имя, одно и то же слово, произносимое не с одним и тем же напряжением голоса, оказывается иногда плодом холодной рассудительности, а иногда - гнева. 392. Алипию. Друг твой, чтобы заставить молчать укорявших его за проявленное им пред тобою малодушие, пошел туда, и пошел с намерением не только превзойти себя в нынешнем благорасположении, но и угасить прежнюю неприязнь. Поэтому прими его с раскрытыми объятиями. 393. Грамматику Агафдемону. Если иным, которые льстят тебе, ответ сей покажется, может быть, плодом рассудительности, а не гнева, то мне кажется он больше плодом наглости и безрассудства. Потому советую тебе сперва предварить гнев рассудительностью, а потом говорить и писать. Ибо, если дозволишь гневу идти впереди рассудка, то все перевернешь вверх дном. 394. Иподиакону Феофилу. То, что блаженный Тимофей на самом деле превзошел носившуюся о нем молву и, когда узнали его лично, оказался лучше, нежели каким знали по слуху, - известно всем, удостоившимся приятного общения с ним. А что и я желал бы быть в состоянии сказать о нем, сколько мне хочется, в этом, думаю, никто не усумнится. Но поскольку пожелать легче, а исполнить все то, чего пожелать удобно, гораздо труднее, то я помолчу. А ты из того, что знаешь в точности, не откажись сложить ему похвальное слово. 395. Чтецу Петру. Когда беззаконные Иудеи, за предерзкое восстание против Владыки лишены были помощи Ангелов, тогда они были преданы римской дружине и в таком великом числе взяты были в плен, что видевшие пленных не верили, чтобы кто-нибудь из Иудеев погиб, и такое множество пало, что всякий недоумевал, взят ли кто из них в плен. Ибо когда неистовство их возбуждалось против подобных им рабов, тогда они несколько сохраняли целомудрие, а когда восстали на Владыку, тогда, впав в грех, превзошедший всякое извинение, были преданы конечной гибели. Одни соделались жертвою огня и меча, другие - голода, иным же, оставшимся, для того попущено сохранить жизнь, чтобы они и бедствия войны оплакали и, как наказанные бичами пленники, обходя подсолнечную, повсюду видели процветающее чествование Распятого. 396. Епископу Кириллу. Как царь, признающий над собою власть законов, есть одушевленный закон, так и иерей, в котором царствуют уставы, есть безмолвное правило. 397. Воину Исаии. Искренние и пламенные любители целомудрия, по своей непорочности, и о других, хотя они и не таковы, часто произносят добрые суждения и никого не признают распутным. Так и до неистовства распаляемые непотребством - один из каковых, говорят, и ты - по своей похотливости, такими же провозглашают и тех, которые вовсе не таковы. Потому что те и другие, судя по себе, произносят приговор и о других. 398. Трибуну Аммонию. И время торжества, как бы говоря само за себя, украсилось благобытием природы. Не говоря уже о весне душ, расцветшей после греховной зимы, возбуждает удивление наше и весна тел. Ибо, непосредственно следуя за зимним неблагорастворением, она предваряет летнее неудобство и тем показывает, что освободившийся от греховной зимы, если не сохранит в себе весеннего и упорядоченного состояния, будет предан огню Суда. Как за весною по какой-то необходимости следует лето, так за долготерпением непременно последует Суд. 399. Пресвитеру Мартирию. Если желаешь ты, наилучший, увеличить свои преуспеяния, то не высоко о себе думай, и тогда они соделаются большими. Не почитай себя уже сделавшим все, и тогда будет тебе больше славы. Ибо, если грешник, почитая себя тем, что он есть в действительности, делается праведником, как мытарь, то праведник, признавая себя грешником, не соделается ли еще более праведным и достославным? Если благосознательность грешнику доставила венец (ибо не по смиренномудрию, но самую истину сказал он о себе), то смиренномудрие не соплетет ли праведнику тьмочисленных венцев? 400. Схоластику Петру. Многие из людей (обвинить всех несправедливо) делают худое и не учась, а доброго, если и учены, не разумеют. Но что угрожает им наказанием, того по своей воле не перестают делать, а что уготовляет венцы, того если их и принуждают, не исполняют. И одно делают, не имея часто примеров, а другому, если и видят, не только не подражают, но еще и отвергают это. А для чего пишу это, не не знаешь, может быть, потому что сам осмеивал поведение Зосимы и Марона.
401. Пресвитеру Даниилу. Мудрый пресвитер Евстафий, который по Божественному ненавидению лукавства, тяготился, как известно тебе, своею подобоименностью с мерзским Евстафием, и намеревался переменить себе имя отошел от нас. Сказать же, что он умер, и не позволительно, может быть, потому что успение любителей добродетели, одним из которых был и он, есть окончание скорбей и начало благ. Ибо конец подвигов есть начало венцев. 402. Диакону Палладию. Душа моя, друг, имеет какую-то склонность верить самым великим преуспеяниям и не верить великим грехам. Потому пересказывающих первые хвалю, а пересказывающим вторые, если могу, заграждаю уста, а если не в силах этого сделать, сдерживаю их тем, что принимаю угрюмый вид. Поэтому, если и твоему врагу, витийствовавшему против тебя что-то отвратительное, заградил я уста, то воздай за сие благодарение не мне, а Богу, даровавшему мне такое произволение, и постарайся обличить врага своими делами. В таком случае и я останусь тебе благодарен, если не буду тобою обличен, но окажется, что стоял я за правду. 403. Диакону Лампетию. Знай, прирожденный облик премудрости, что добропобедный Царь небес, для спасения людей совершивший Свое пришествие на землю, как некоего варвара, покорив Себе все грешное, после победы умилосердился над ним как над Своею собственностью. 404. Схоластику Петру. Кто не только защищает обиженных, но заботится о том, чтобы никому не было обиды, того справедливо назвать не только деятельным начальником, но и мудрым законодателем, как совершающего одно начальническою силою, а другое - душевным благоразумием. 405. Соправителю Авсонию. Кто не нарушает справедливости ни из милости, ни по неприязни, ни вследствие ожидания даров, тот - превосходнейшее правило справедливости и неподкупный судия в делах спорных. 406. Пресвитеру Иераку. Сказанное Даниилом: даяй премудрость мудрым, и разум ведущим смышление, - сказал он более всего о себе самом, потому что ему открыл Бог не только сон, которого не знал сам видевший, но и причину, по которой показано ему сие видение, и соответствие между тем и другим. А причиною были размышления царя. Он, вероятно, надмевался победами, оказавшись доблестным в войнах не только против других народов, но и против Иудеев, величавшихся многими и великими к ним благодеяниями Божиими в Египте, в пустыне и в Палестине. Увидев же многие царства угасшими, ибо и царство Ассирийское кончилось, размышлял он, как можно полагать, о том, не будет ли какого переворота и с ним. Сообразно с такими размышлениями, и было ему видение. А Пророк сперва пересказал ему сии размышления, чтобы по узнанному соделалось достоверным сокровенное и толкованию скорее поверили. Так царь и принял сказанное. Ибо из того, что говорит Пророк о бывшем у него в мыслях, он не только заключил об истине слов пророческих, но даже, может быть, обновил в уме виденное и при точности описания привел себе это на память. И о сем довольно. А если Даниил сказал сие и о других, то мудрыми, как думаю, называет приобретших страх Божий, потому что начало премудрости страх Господень (Прит.1:7), а ведущими смышление - обученных закону. Ибо, если отступят от идольского обольщения и последуют небесным вещаниям, то приимут ведение таин. Дает же Бог премудрость мудрым, то есть подает Божественную благодать боящимся Его, и разум ведущим смышление, то есть ведение сокровенного дает разумно притекающим к Могущему открывать что-либо таковое. Или еще: дает премудрость тем, кто ведет себя премудро, и разум дает так образующим ум свой, чтобы он привлекал благодать и не думал, будто бы даруется она по жребию. Ибо по мере приуготовлений нисходить и благодать. Или еще: поскольку многие из языческих мудрецов и людей разумных, приступив к Божественной проповеди, должны были пожать подлинную мудрость и в подлинном смысле смышление, то о сем и пророчествовал Даниил. 407. Феону. Не только сила проповеди, чудный, привлекала людей, но и жизнь проповедников, согласная с проповедью. Ибо кто поверит людям, которые одно говорят, а иное делают? Если и ныне многие, и утвердившись в вере, видя жизнь наставников, не только поколебались, но и с корнем исторгнуты, кто поверил бы в начале, видя жизнь, не согласную с тем, что говорится, и притом когда велят оставить отеческих богов и отеческие нравы, возненавидеть богатство, забавы, наслаждения, возлюбить же нестяжательность, пост, непорочность и быть готовым к ежедневным смертям? 408. Диакону Исидору. Ничто, соименник мой, не сильнее и не самовластнее добродетели. Она, делая явной суть событий, не дозволяет им посрамить ее, но, налагая всякую узду приличия, направляет и ведет, к чему ей угодно. 409. Епископу Асклипию. Если при Евсевиевом безначалии, как писал ты, начальство его справедливо назвав безначалием, наказание предшествует обвинению и мучения опережают обличение, то не дивись сему, потому что он, как питомец неразумия и чуждый всякой правды, не ленится нарушать справедливость. Но не так надлежит сему быть, а, напротив того, суд должен соединяться с обвинением, за обличением должно последовать доказательство виновности, и тогда надобно произносить окончательный приговор, определяющий свойство падения и меру наказания. 410. Ему же. Поскольку желал ты узнать, почему сказано: не буди правдив велми, то сказываю, что, по моему мнению, имеет здесь место двоякое толкование. Или: не будь строго правдив, но превышай справедливость благостью. Ибо справедливое дело - не быть обижаемым, но дело любомудренное - будучи обиженным переносить сие терпеливо. Или: иди средним путем добродетели, потому что излишества и недостатки, отводя от пути прямого, оканчиваются пороками. А то, что именно это имеет в виду совет Премудрого, в этом ручаются последующие слова. Ибо сказано: не мудрися излише, да не когда изумишися. Один из семи прославляемых мудрецов, или украв эту мысль, как полагаю, или сойдясь в мыслях с Премудрым (кража есть отнятие чужого, а сближение в мыслях - сходство не подлежащее этой укоризне), утверждал: "Всего лучше мера". А другой, то же самое выразив иначе, сказал: "Ничего слишком". Должно знать, что сие имеет силу не только в отношении добродетелей, но и в отношении благочестия, потому что благочестие, составляя середину между нечестием и суеверием, запрещает то и другое. 411. Ему же. Поскольку желал ты узнать, почему добродетели составляют середину, то да будет тебе известно, что благоразумие есть середина между простотою и хитростью, щедрость - между расточительностью и скупостью, великодушие - между высокомерием и низостью, мужество - между дерзостью и робостью. Посему надлежит избегать крайностей и держаться середины. 412. Пресвитеру Мартиниану. Не богатства, наилучший, ищи. Оно - отец гордыни, родитель презорства, податель сластолюбия, виновник всякого порока, похищает у человека приверженность его к Богу. Но ищи добродетели, избавляющей от всего худого. Если она требует потов и трудов, то не избегай ее за это, но особенно возлюби, рассуждая, что и во всем прочем приобретенное потами и трудами, даже и малое что-либо, вожделенно, а доставшееся само собою, даже великое что-нибудь, пренебрегается. 413. Пресвитеру Зосиме. Поскольку никакой силы не возымели советы, и безумие твое оказалось не доступным исправлению от порока, то снова обращаемся к молитвам. Да даст тебе Бог оставить свое безумие и придти в целомудренный ум! 414. Монаху Стратигию. Любители добродетели, плененные мудростью и будучи ненасытны в своем вожделении, не перестают воспламенять в себе сие Божественное огнище и сие одно почитают для себя делом, все же прочее - поделием. Представляющееся для других превеликим для них кажется малым; над тем, за что иные спорят друг с другом, они смеются; на что люди смотрят с уважением, то попирают, вожделевают же только премирного. Посему и тебе, решившемуся посвятить себя в таковой сонм, справедливо будет душевное око блюсти неусыпным. 415. Серину. Крайне дивлюсь, почему прежде обучившиеся Божию Слову собственные свои имущества предлагали в общую пользу, а ныне некоторые из наставников в слове (обвинять всех не имею права) осмеливаются присваивать себе общее достояние. А из-за сей несообразности и привыкшие приносить дары начинают охладевать. Ибо сокровища церковные возрастают от благодушия пасомых, а такие наставники не допускают быть этому. 416. Ему же. Если священствующие и те, для кого проходят они священническое служение, заняты одним и тем же - кто умилостивить Бога? Посему, надобно, чтобы сокровища бедных предоставлены были распорядительности пасомых, а священствующие занимались одним священнодействием и могли исходатайствовать Божие благоволение и себе, и пасомым. А если миряне, видя, что принявшее в жребий святыню священства заботятся о всем житейском, отринули благоговение, подражают им, не столько должно укорять таких мирян, сколько этих торгашей, перекупщиков, промышляющих всяким неправедным путем. Ибо, если они исправятся в своем поведении, то есть надежда, что последуют им и миряне. 417. Схоластику Стратигию. Хотя, опираясь на Моисеев закон, положил ты отомстить, однако же знай, что, отмщая не в меру, можно обидеть. Ибо, когда налагает кто наказания, превышающие бывшие проступки, сим снова начинает борьбу. Посему, лучше не мстить, но любомудрствовать. Да и невероятно, чтобы не умеющий любомудрствовать отомстил умеренно. А неумеренность ставит мстящего в один ряд с тем, кто начинает обиду. И о сем довольно. Тебе же, премудрый, да будет небезызвестно, что законодатель Моисей, предотвращая неудержимую стремительность Иудеев, более попустил, нежели узаконил мщение, чтобы не делали зла по страху пострадать за то. 418. Комиту Атию. Старающиеся во всем последовать облагодетельствовавшим их в начале, хотя бы потребовали от них и несправедливого, как мне кажется, согрешают, хотя, казалось бы, участвуя в несправедливом деле, они защищены от упрека другим справедливым делом - тем, что вознаграждают этим сделавших им добро. Но за оказанное добро надлежит делать добро же, вознаграждая в хорошем, а не содействуя в худом. Ибо последнее есть уже не вознаграждение, но обида. 419. Пресвитеру Макарию. Когда губительные демоны с вождем их диаволом не попустили людям пребыть в своем чине, но, предавшись всякой неправде и хищничеству, не зная сытости в поругании над людьми, довели их до последней степени страданий, тогда, тогда именно Царь всяческих, Отчее Слово, возненавидев самоуправство одних и сжалившись над бедствиями других, облекшись в естество человеческое, вступил в борьбу. И одни победные памятники были уже воздвигнуты, другие воздвигались, об иных же имелась надежда, что будут воздвигнуты. И варварское полчище демонов с вождем их стало оплакивать свои бедствия, а естество человеческое вступало в свободу. Почему и Песнопевец повелел освобожденным воспеть новую песнь. Ибо пророческими очами предузрел он будущее. 420. Епископу Феодосию. Сострадательностью и кротостью, премудрый, старайся облегчать бедствия впавших в искушения, кротким словом усиленно приводя их в благодушие и исторгая корень уныния. Ибо, если узнают от тебя, что искушения, хотя и насланы были на них справедливо, но приведут к облегчению их падений, хотя попущены на не сделавших ничего худого, но доставят им венцы, - не только не дадут в себе места унынию, но еще исполнятся радости. 421. Пресвитеру Даниилу. Что блаженный пресвитер Евстафий как всеми силами боролся с пожеланием гнусных приношений, так и давал в себе видеть наклонность к тому, что свойственно честности, - это не безызвестно твоему благоразумно. А что, по преселении его в горнее собрание, люди раболепные (каков и достойный осуждения диакон Евстафий, одноименностью с которым, как сам знаешь, весьма огорчался блаженный) обрадовались его смерти, любители же добродетели опечалились, лишившись сопребывания с ним, - это узнай от меня. 422. Ирону. Когда заметно стало в царе вавилонском, что он и думает, и говорит, и поступает не сообразно с естеством человеческим, тогда лишен он был общения с людьми и чести, питался же и жил со зверями. А когда он возымел надлежащее понятие о Боге, тогда и сам возвратил себе славу свою. Ибо концом его бедствия было познание Всесовершенного. 423. Мартиниану, Зосиме, Марону, Евстафию. Никто не находит для себя удобным сказать, кто кого начал обижать и кто с кем первый поступил беззаконно; так, назло себе самим, равны вы в пороке. Посему, как не легко узнать, кто начал и кто за ним последовал, так и положить конец вашему безумию почитают делом не легким, а весьма трудным. Ибо каждый старается в том, чтобы превзойти другого в лукавстве, не оставаясь в неведении (в таком случае он и заслуживал бы, может быть, извинение), но хорошо зная, что побуждается к этому непреоборимою враждою. 424. Пресвитеру Исхириону. Надлежало бы не давать вовсе и ответа поверившим Евномию, этому человеку, который почитая себя сильным в слове, осмелился сказать, будто бы Сын принадлежит к числу поклоняющихся. Он не мог понять или, как думаю, не хотел по предубеждению и честолюбию сказать то, что истинно и что разумеют и мудрые, и неразумные, именно же, что Господь, применяясь к понятию Самарянки, говорившей с Ним, как с Иудеем, и предпочитавшей свое иудейскому, дал ей такой ответ: мы кланяемся, Его же вемы. Ибо очевидно, что Он в числе достопокланяемых. Впрочем, чтобы не подать о себе мысли, будто бы мы даем им повод обвинять нас в презорстве, в опровержение их скажи: крайнею несмысленностью страдаете вы, поверив человеку, осмелившемуся учить, что Отец несравним, и отвергшему богомудрого Павла, который сказал: не восхищением непщева быти равен Богу (Флп.2:6). Ибо и слово: болий (Ин.14:28), которое приводите вы для умаления Сына, сказано потому, что возможно сравнение, а не не для того, чтобы показать несравнимое превосходство. Если, как вы говорите, Сын произошел из не сущих, то, по вашим словам, Отец не есть болий. Ибо какое сравнение всегда Сущего с происшедшим из не сущих? Положим, что если вы и исповедуете, что Он не временно и бесстрастно произошел из Отцовой Личности, но не будете в состоянии постигнуть точный смысл, в каком сказано: Отец Мой болий Мене есть (Ин.14:28). Ибо Апостолам, которые умирали от страха, как готовящиеся немедленно погибнуть, не в научение, а только в утешение, чтобы их ободрить, сказано сие, что идет Он к Тому, Кто по их мнению, есть болий. Сему ясным доказательством служит то, что не в иное время сказано это, но в ту самую ночь, в которую Христос был предан и в которую в такое смирение облекал Он слова Свои, что сказал даже: или мнится вам яко не могу умолити Отца Моего и представить Ми вящше неже дванадесяте легеона Ангел (Мф.26:53)? Ибо на что было такое число, когда при Езекии один избил сто восемьдесят пять тысяч человек, и сокрушил персидскую силу? Но, как выше сказано, Господь говорил это сообразно с их боязнью и с их предположением. Посему, если не постигаете сего истинного смысла, но решились отстать от нечестия Аномеев, то возможете сказать то же, что изрек некто в беседе с ними: "Отец болий как Родитель и равен, поскольку Он Бог и единосущен". 425. Ему же. Если богомудрый Павел узаконил духовная (очевидно, речения и именования) сразсуждать духовными (1Кор.2:13), то и нам надлежит испытывать Божественные Писания, следуя сему правилу. А посему прежде всего должно принять в рассмотрение, почему сказано: не может (Ин.5:19), и потом приступить к решению вопроса. Итак, выслушай сперва законодателя Моисея. Ибо справедливо будет основать понятие на Ветхом Завете, а увенчать Новым. Что говорит он народу? Не возможеши жрети пасхи ни в едином от градов твоих, но токмо на месте, еже изберет Господь Бог твой (Втор.16:5.6). Употребил речение: не возможеши, вместо "не дозволено, не дано права, не допущено, не разрешено тебе". А что могли бы праздновать пасху и в других городах, это явствует само собою, потому что и теперь делают это, хотя и противозаконно. Итак, что же значит не возможеши? - Не позволено тебе, не приноси жертвы, не совершай. А что в этом смысле сказано, послушай Апостолов, которые последуют законодателю и говорят: не можем мы, яже слышахом и видехом, не глаголати (Деян.4:20). Итак, что же? Неужели не могли молчать? Без сомнения, могли. Посему, что же хотели сим сказать? Невозможно, неприлично предавать молчанию то, что обязаны мы громко и ясно проповедать. И Иудеи (а свидетельство врагов, конечно, стоит уважения) говорили: яко убо нарочитое знамение бысть яве, и не можем отрещися (Деян.4:16), речением: не можем означая: не имеем права. И Апостол говорит о Боге и Отце: в нихже не возможно солгати Богу (Евр.6:18), не в немощи какой обвиняя вседержительную Силу, но изображая величайшую силу, а именно то, что Отец Истины не доступен лжи. И в другом месте, подкрепляя ту же мысль, сказал: аще не веруем, Он верен пребывает: отрещися бо Себе не может (2Тим.2:13). Ибо и сие есть доказательство не немощи, но все превосходящей силы, с которою несовместимо отречение Божественного естества от Себя Самого. Если же надлежит привести свидетельство и Самого Спасителя, изречение Которого еретики стараются толковать злонамеренно, то слушай, что говорит Он: не могут сынове брачнии поститися, дондеже жених с ними есть (Мк.2:19), то есть сие не позволительно, не прилично, не пристойно им, не допускается, не признается сообразным. А поскольку в таком смысле сказано сие, то видна спасительная цель. И это: не может Сын о Себе творити ничесоже (Ин.5:19), - не немощь Его выражает, но величайшую силу, а именно то, что невозможно и допустить, чтобы Сын творил что-либо противное Отцу. Поскольку подозревали Его Иудеи в том, что Он противник Богу и присваивает Себе чужую славу, то сказал это, как бы так говоря: "Не думайте, что творю что-либо против воли Отца, этому и быть невозможно. Не свойственно мне творить что-либо вопреки Его намерению. Ни с чем не сообразно, чтобы Я воспротивился Отцу". И что сие он подразумевает, явствует из сказанного нами выше, видно же и из великого смирения, с каким выразился Он. Ибо что изрек? Не может Сын о Себе творити ничесоже. Если бы сказал: "иное творит о Себе, а иное - не о Себе", то, может быть, не нелепо было бы понимать, что сказал это по немощи. Если же изрек, что не может творити ничесоже, то сие самое даже и тех, кому не хотелось бы уразуметь что-либо возвышенное и благородное, понуждает обратиться к понятию боголепному и достойному оной Божественной Сущности. Понуждает сказать себе самим: ничесоже творит о Себе, однако же Он сотворил самое великое дело, - то, что составляет главизну всех благ, о чем болезновали патриархи, что предрекали Пророки, чему изумлялись небесные сонмы. И сосуд избранный, сокровищница Божественных таин, тайноводитель проповеди взывает, говоря: иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил, зрак раба приим (Флп.2:6.7). Ничесоже творит о Себе, однако же Сам ясно взывает: и Сын, ихже хощет, живит (Ин.5:21). Ничесоже творит о Себе, однако же похвалил сотника, который свидетельствовал об Его самодержавной силе и власти, подтверждая его мнение, чтобы признавали сказанное не только решением сотника, но и определением Самого Спасителя. А прокаженному, который громогласно исповедал, что Он может творить, и в ясных словах просил только о том, чтобы Он восхотел: аще хощеши, можеши мя очистити, - тем явственно приписав Ему совершенную власть, Господь, ответствовал подтверждая его мнение Своим решением: хочу, очистися (Мф.8:2.3). Ничесоже творит о Себе, однако же Хананеянке сказал: буди тебе, якоже хощеши (Мф.15:28), воспретил ветру и морю, отверз очи слепому, возвратил крепость расслабленному, воздвиг Лазаря. Но если бы покусились мы представить все, возвещающее о власти Сына, то, хотя и захотели бы кончить, не возмогли бы, может быть. Потому, оставив это, сделаем заключение, судя по себе самим. Ничесоже творит о Себе, однако же мы, ничтожнее которых ничего и быть не может, многое делаем сами по себе: и порока избегаем, и идем во след добродетели. А если бы не сами по себе это делали, то несправедливо было бы нам терпеть наказания, греша, и получать венцы, преуспевая. Видишь ли, что смирение, с избытком выраженное в изречении, и неблагопризнательных убеждает с благочестивым разумением принять высоту сказанного. А если вникнешь и в самое различение, то найдешь, что оно выражено так именно, как нами истолковано. Ибо не сказано: не может Сын о Себе творити ничесоже, если не примет силы от Отца (так надлежало бы отличить себя тому, кто действительно не может творить, если бы изреченное выражало его немощь), но что говорит? Аще не еже видит Отца творяща. Видишь ли, как возвещает равночестие, равномощие и единосущие? 426. Градоправителю Ироду. У выступающих на зрелище, наилучший, наибольшее старание не о том, чтобы многих уцеломудрить своими шутками, как утверждал ты, вводя в обман себя и слушающих, но чтобы многие грешили, потому что в порочности зрителей находят они свое благоденствие. А сделайся зрители лучшими - погибло их искусство. Посему не решатся и не подумают они исправлять падающих, да и не могут, потому что лицедейство их служит только ко вреду. 427. Епископу Феодосию. Отличный врач, вооружась искусством для вспоможения изнемогающей от недуга природе, когда осаждают тело разнообразные виды болезней, начинает с лечения того, что требует поспешности (ибо пренебрегающий возможностью спасти явным образом виновен в гибели), а то, что допускает замедление и отсрочку, оставляет на последующее время, чтобы, признав себя победившим последнее, не быть неприметно побежденным первым, одержанную, казалось бы, победу обращающим в поражение. Так и ты, знание врачевания душ соединив с благоразумием, смотри, что требует поспешности, потому что по уврачевании этого будет надежда уврачевать и остальное. 428. Ориону Телесные удовольствия обольстительны и сильны для того, чтобы очаровать, лишить владычества рассудок и все поставить вверх дном. Но если раздражительная сила будет помогать рассудку и повиноваться ему, как телохранитель царю, то они легко будут преодолены. Как скоро подвигнется на них праведный гнев, они не выдержат угрозы, в бессилии обратятся в бегство, уступив победу рассудку, который и должен побеждать. Вот смысл того, что повелел Песнопевец и что желал ты узнать: гневайтеся и не согрешайте (Пс.4:5). 429. Схоластику Немиссиану. Еллинов и Иудеев, и всех, кто им соревнует, признаю людьми нечестивыми и неразумными, потому что утверждают, будто бы Пророки ничего не сказали о Спасителе. Так же и покушающихся относить к Нему весь Ветхий Завет не почитаю свободными от вины, потому что и они некоторым образом содействуют противникам в споре с ними. Ибо, поскольку обличают их в том, что они натянуто прилагают к Спасителю и сказанное не о Нем, сим самым они рождают подозрение и относительно того, что истинно и прямо о Нем сказано. Надлежит же поступать не так, но как ясно сказанное о Спасителе отнести к Нему, так и то, что говорится о других предметах, прилагать к тому, о чем сказано. Таково правило истины и доказательства. Представляющие же в доказательство не принадлежащее к делу отнимают силу и у того, что прямо к нему относится. 430. Пресвитеру Зосиме. Человек, достойный уважения, прямой по нравам, славный по жизни (умолчу о том, что украшен он высоким чином, ибо это тень и сновидение), встретившись со мною, рассказал, что приступал он к досточтимому алтарю в намерении причаститься Божественных Таин, но, увидев предстоящим ему тебя, человека пожилого по возрасту, пресвитера саном, но юного еще по своей похотливости и превзошедшего всех известных беспорядочною жизнью, отступил назад, почтя непристойным Священные Тайны принять от нечистой руки. Не буду говорить, как поражен я был душевно, услышав это, но скажу, как сильно укорил я его. "Никакого вреда, премудрый, - сказал я, - не терпит принимающий, хотя бы преподающий казался и не достойным. Пречистые Тайны не принимают скверны, если иерей и всех людей превзойдет порочностью. А если не веришь, то представь себе ворона, это нечистое, детоненавистное животное, и он-то питал небошественного небожителя Илию". Говорил я и многое иное, но отказался написать это по двум причинам: чтобы письму не придать излишней длины и чтобы не показалось, будто бы слишком выставляю на вид твои пороки. Посему, как его я укорил, так и тебе советую или исправиться, или оставить служение досточтимому алтарю, чтобы желающих приступить к нему не отгонять тебе своими делами. 431. Павлу. Евреи, сорок лет питаясь манною - пищею, по человеческому рассуждению, недостаточною для подкрепления тела, - пребывали в одинаковой бодрости и крепости, а может быть, имели и большие силы, потому что не пища, но Божественный устав поддерживал и души, и тела. Посему законодатель и изрек то, что желаешь ты узнать: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком словеси, исходящем изо уст Господних. И Христос, отражая диавольское ухищрение, противопоставил ему это же самое, и преодолел тем силу искусителя. 432. Феоне. Еретики не примечают, что тем и уловляются, что сами уготовляют, и чем думают победить, тем решительно препобеждаются. Если Сын есть тварь, то слово болий (Ин.14:28) не поддерживает их мнения. Ибо большим называется то, что сравнивается, а не то, что имеет несравнимое превосходство. Посему, какое сравнение твари с Творцом? Пусть ответят на сие мудрецы. 433. Петру. Немаловажное дело - разумный слушатель, который не только изъявлениями удивления прерывает течение слова, но и размышляет [о] трудно понимаемом на первый взгляд и даже может привнести нечто от себя. А что сие немаловажно, явствует из того, что Бог, угрожая Иерусалиму отнять другие великие и преимущественные блага, наряду с ними поставил и разумного послушателя (Ис.3:3), чего не сказал бы, если бы не составляло это ничего великого. Потому и Приточник изрек: ухо слышателя вожделение премудраго (Сир.5:29), ибо не доставляет мудрому многих трудов и потов, но требует от него только повода и семян, для возделывания же достаточно разумения в слушателе. 434. Светлейшему Иераку. Да будет известно тебе, храм чистоты, что славят тебя по всему городу. А скоростью совершения дела соделал ты оное еще более дивным. Хотя оно и само по себе велико, но большим, лучше же сказать, величайшим показала его скорость, украсив милость и соделав ее приятнейшею. Посему, сияй подобными этому преуспеяниями, это прилично тебе. 435. Софисту Арпокре. Если природный ум в человеке предпочитается знанию грамоты, то удивительно ли, что Апостолы, будучи неучеными и некнижными, но исполнившись Божественной премудрости, препобедили диалектиков и риторов? Ибо, если читающий может не знать, как истолковать прочитанное, а не знающему начертания букв не невозможно узнать смысл написанного, то бывает нередко, что читающий не знает смысла, а слушающий, обладая более острым умом и отличаясь понятливостью, знает сей смысл, не зная даже начертания букв. Для кого невозможно уразумение содержащегося в письменах по незнанию букв, тот часто понимает ясно, что читают другие. Посему, если природный ум берет верх над ученостью, то как же Божественной премудрости не препобедить словесного искусства? 436. Епископу Лампетию. Поскольку неопровержимо и неоспоримо всякое слово, признанное даже противниками, то с каждым народом должно вести речь, начиная с того, что для них обычно. Так поступал св. Павел, этот сокровищехранитель мыслей Христовых, с иудеями начиная беседу от Писания, а с Афинянами - от капища. Почему и говорил: бых беззаконным яко беззаконен (1Кор.9:21). Ибо, как бы не слыхавший закона, предложил увещание, начав с капища, не потому что капище признал более достойным доверия, нежели Писание, но потому что не верующих Писаниям покорял собственными их учениями. 437. Трибуну Павлу. Давняя поговорка и обычай, по суду всех людей признаваемый хорошим, повелевают не нападать на упавших и не бить лежащих, но уважать их как покорных просителей и подавать руку помощи пленным. Слышу же, что и звери, в которых есть несколько гордости, мстят сопротивляющемуся и оказывают пощаду уступающему. Поэтому, если и у людей, и у зверей есть пределы вражды и войны, которых преступать не надлежит, то и ты не гневайся на побежденных и на лежащих долу на земле не налегай, как на противников. 438. Исаии. Если опасаясь, как бы обиженный тобою первый не подал на тебя жалобы в суд, придумал ты, опередив его, прикрыть свои вины и отнять повод к укоризнам на тебя, то, подлинно, это - мудрое (не сказать бы только злоухищренное) средство. Но если сделал ты это в надежде действительно выиграть дело, то поступил не умно. Ибо невозможно избавиться от осуждения в том, в чем осужден уже по неложному свидетельству писавших жалобу. 439. Пресвитеру Феодосию. Знай, досточудный, что этот причисляющий себя к моим друзьям, не сказав и не сообщив ничего, ибо знал, что не потерплю и не дозволю нарушить долговременную дружбу, сделал то, что им сделано. Почему и исключен из нашей дружбы. 440. Грамматику Ермию. Не знаешь ты того, что, как можно предположить, стихотворцы тех, которые не могут отличиться преимуществами знатного рода, возвысили невероятными о них баснями. 441. Схоластику Антонию. Подвиг девства велик, славен, божествен - это борьба с врожденным телу сластолюбием - даже облегчает труды в других подвигах. Девство легко препобедит любостяжательность, не имея заботливости о телесном убранстве, о муже и детях, для чего нелюбомудренным кажется необходимым приобретение денег. Оно не будет иметь нужды предаваться плачу, потому что не произрастило ветвей, вместе с которыми произрастают заботы и слезы. Ибо дети, пока живы, принуждают иметь о них попечение, а когда умирают - плакать. Девство не знает болезней и душевных тревог, не порабощаясь высокоумию мужа, не терпя мук рождения, близких к смерти. Прославляется ли кто более? - Оно не завидует. Любимо ли кем? - Не превозносится. Отвращающемуся от него не мстит, ненавидящему не льстит, от оскорбляющего не отвращается. Избавлением от всех сих неисцельных зол служит сия борьба с врожденным пожеланием, владея которым, человек имеет в подчинении у себя все сказанное выше. Потому исследовавший в точности свойство дел человеческих написал о переносящих все неприятности, лишь бы только не отдаваться в плен неистовству похоти: скорбь плоти имети будут таковии, аз же вы щажду (1Кор.7:28). Но многие, не уважая апостольского совета, как будто не доказываемого самым делом, в действительности же защищая сластолюбие, говорят, что возлюбившие брак не имеют скорби, но пользуются утехами и наслаждением. Многие же, употребив в помощь дар слова и думая о себе, что они мужественнее прославляемых за девственную жизнь, недостойным образом выражаются, что девство есть признак малодушия. Ибо, по их словам, посвятившие себя благочестивой безбрачной жизни преградили путь возможности продолжения рода и, оставшись не причастными браку и при отсутствии нужд бодро противостав превратности дел человеческих, поступают подобно тому, как если бы кто, будучи бесплотным, стал хвалиться, что он неуязвим. Так, говорят, и они, убоявшись неожиданной встречи с неприятностями, не уважили закон чадородия, безчадием оградив себя от превратностей и тем приобретя неодолимость. "А мы, - говорят о себе противники девства, - предав себя неожиданным порывам превратности и выходя на брань с нею, стоим не вне боевого строя, не в рядах легковооруженных, но, подвергнув жизнь тучам стрел и предоставляя им свободно поражать нас, куда угодно, ограждаем себя против превратности тем, что остаемся как бы не пораженными, и будучи уязвляемы, и будучи пораженными, - как бы получившими удар стрелою без острия. И при испытании трудностей утверждая то мнение, что добродетель не подвластна превратности, представляем на сие самое точное доказательство". Итак, собирая что-либо сему подобное, они витийствуют против девства и, хотя стыдятся, что нет у них подвигов оного, однако же думают представить благовидное оправдание. Но на самом деле при раздаянии наград они узнают, каким препятствием ко спасению служат жене муж, мужу - жена и заботы о жене и детях. Да и ныне они обличаются, ввергаемые в глубину зол тем самым, в чем одни ожидали вкусить утехи и покой и за что другие и надеялись удостоиться больших венцов. Ибо каким они не бывают подвержены страстям? В какие низкие не впадают промыслы? Какие не претерпевают неудовольствия, даже и не чувствуя их? Какое из благ не проходит мимо них? Что достойное похвалы остается при них? И говорю это не упрекая тех, которые возлюбили честный брак (да не будет сего!), но подвергая осмеянию тех, которые необузданным и непостоянным языком осмеливаются предпочитать брак девству. Ибо сколько небо отстоит от земли, и душа отлична от тела, столько же различия у девства с браком. Девство стоит в первом ряду полка, украшает чело дружины и воздвигает блистательные победные памятники. А брак, занимая середину и будучи дан в опору слабейшим, хотя может спасти сохраняющих его, но не возведет на высоту девства. Потому и духовный закон вступающему в брак и насадившему виноград запретил выходить на брань с духами злобы (Втор.20:6.7). Посему, связанные такими узами да не замышляют входить в состязание с разрешенными от оных (что и невозможно). И на всю жизнь свою предавшиеся житейским хлопотам и украшению тела да не думают получить награды, равные с посвятившими себя Господу и пекущимися о Господнем, но, соблюдая себя в надлежащем чине, да не вооружают языка своего на достигших небесной высоты. Брак - не худое дело (да не будет сего!). Напротив того, брак законный и сообразный есть доброе дело. Но того худого, что влечет за собою брак, достаточно для того, чтобы ослабить удовольствие, доставляемое браком. Впрочем, если бы и ничего такого не вел он за собою, и тогда несправедливо было бы сравнивать его с девством. Должно же сказать и то, чего, как ни спешу, не позволяет миновать мне девство, а именно то, что оно обуздывает и другие страсти, а брак сам уловляется другими страстями. Ибо кто, чтобы доставить пропитание детям, не делает всяких неподобающих поступков, не ввергается в опасности и в море, и в добычу зверям? Итак, они-то хотят, чтобы величали их мужественными и победоносными! И кто потерпит это? Какого времени достаточно для них будет, чтобы уврачевать сии язвы? Кто не пожалеет об уязвленных столькими стрелами? Такое множество бедствий окружает их, что ни умом их представить, ни словом выразить невозможно. Поэтому, да положат конец таковым речам и не вооружают языка на девство, но да чествуют его как царицу, ему да подчинятся, чтобы иметь в нем и защитника, и ходатая. Солнцу, если употребить небесные образы, уподобить можно любителей девства, луне - любителей воздержания, и звездам - возлюбивших и соблюдших честный брак, особенно же по суду богомудрого Павла, который говорит: ина слава солнцу, ина слава луне, и ина слава звездам (1Кор.15:41). 442. Ему же. О том только, кто сильнее и выше телесных страстей скажу, что он в собственном смысле живет. А кто сопряг себя с ними, и сильно ими увлекается, тот не только все кончит глубокою бездною, но и здесь не может жить по причине происходящих от них скорбей и страхов, и опасностей, и тьмочисленного их роя. Ибо ожидается ли смерть? Прежде смерти он умирает уже от страха. Угрожают ли оскорбление, болезнь, бедность или иная какая неожиданность? Он погиб и сокрушен от одного предположения. Но не таков владеющий страстями: он стоит выше и страхов, и опасностей, и всякой превратности, не потому, что ничего не терпит (это, может быть, и невозможно), но, что гораздо важнее и более чудною делает победу - потому что пренебрегает их приражениями, нападениями и язвительными ударами. 443. Светлейшему Тимофею. Хотя Херимон, этот, как писал ты, приспешник Евсевия, поощряемый сообществом с ним, с неистовством предается всякому пороку, не знает веры, но, не боясь неправды, злоупотребляет клятвами (мирится и остается скрытным врагом, заключает и нарушает договоры, клянется и клятвы обращает в повод к обману), однако же рукоплещущий этому, по суду моему, и теперь на себя навлекает виновность в этих злых делах, а в последствии понесет большую часть наказания. 444. Пресвитеру Павлу. Для священнодействующего украшение добродетели - богатство, целомудрие - услаждение, довольство малым - утеха, успех подчиненных в добродетели - веселие. Если же кто, водясь правилами, противными сему, хвалится именем священства - то он не священ и не достоин права начальства. 445. Пресвитеру Мартирию. Если изображающий Божественное рождение будет соображаться во всем с человеческими страстями (что и выговорить непозволительно), то в праве он услышать: "Если тебе воображается страсть при рождении, то мне - и при творении; ибо и творимое (если буду я соображаться с немощными человеческими помыслами) творится не бесстрастно. А если боголепно принимать будешь приличное чистейшей Сущности и оставишь в стороне все, ей не свойственное, то должен будешь представить в уме (если здрав твой рассудок), что, поскольку так рождает смертный, то иначе рождает Бессмертный, как и, творя, один творит с трудом, а другой без труда". Сие-то представив мысленно, многоочитый ум, став как бы боговдохновенным, отлагая в сторону все земные образы, справедливо наименовал Сына сиянием славы и образом Ипостаси Отчей (Евр.1:3), одним указав на совечность, а другим - на ипостасность. Поскольку первое в иных, может быть, породило бы не ипостасное представление, то вторым начертал Апостол творческую Ипостась Ипостасей. 446. Ему же. Ты, сколько видно, не обращаешь внимания на то, что бывает и ныне, и потому предложил вопрос: по какой причине, когда Дарий Мидянин поставил трех чиновников (а одним из них был и Даниил) начальствовать над поставленными им же князьями, Писание, вместо того, чтобы сравнивать Даниила только с равными, сравнило его и с гораздо низшими? Ибо превосходства над состоящими в том же чине, говорил ты, достаточно было, чтобы показать превосходство и над подчиненными. Теперь же Писание говорит: и бе Даниил над чиновниками и князьями (Дан.6:5), то есть оказался премудрее и способнее к управлению не только двоих высших, но и следующих за ними. Решение же вопроса следующее. Возможно было суду царя и не быть здравым и поставлять нередко начальниками людей, не вполне годных. Часто бывает сие не в царствах только, но и в Церквах, и что удивительного заведывающим делами мирскими погрешать в чем-либо подобном, когда и в дела святые вторглось сие неразумие? А возможно также, чтобы во многом иные превосходили разумением высших чиновников. Посему Писание по необходимости сделало сравнение праведника не только с ними, то есть с вождями воинских полчищ, располагающими оные, где надобно, во время войны ли то, или мира, но и со всеми прочими, увенчивая его сообразно не с мнением державствующего, нередко погрешительным, но с истиною самых дел. Ибо св. Даниил превосходил не только казавшихся мудрыми царю, но действительно мудрых. Потому и царь постави его над всем царством (3), как по делам оказавшегося лучше прочих. А другие рассудили употребить хитрость и происки, потому что зависть обыкновенно ополчается на благоуспешность. 447. Исаии. Смотри, чтобы твое ни с чем не сравнимое высокомерие не понудило когда-либо Божественное, преисполненное снисхождения естество показать свое могущество, которое может и здесь предать тебя конечной гибели, и там подвергнуть самым жестоким наказаниям. 448. Ему же. Кто выше пристрастия к деньгам, тот не согласится поступить противозаконно ни с теми, которые гордятся богатством, ни с теми, которые борются с неукротимым зверем - разумею бедность - потому что не причинить обиды ни первым, похищая у них деньги, ни последним, из корысти нарушая правду. 449. Соправителю Авсонию. Поскольку лесть сильна в том, чтобы окрасть ум не только у мужественных, но и у благоразумных, то справедливо утверждаю, что она сильнее страха. Ибо уступить страху многие стыдятся, а лести с приятностью уступают победу, предаваясь ей без рассуждения и исследования. 450. Леонтию. Не дивись, доблестный, и не труди сверх меры мыслей своих, если и по заграждении вольности для Зосимы, как писал ты, не оградами и дверями, которые могли иные отворить, но многими и важными обвинениями, он еще говорить с наглостью. Как у преуспевающих в обычае после преуспеяния быть скромными, так у согрешающих - после падений превозноситься. Если же хочешь иметь на то доказательство, посмотри на этих трех отроков, оказавшихся за праведность победителями огня: что говорят они? Согрешихом, беззаконновахом, не делали мы правды (Дан.2:29). А Иудеи, когда не было греха, ими не соделанного, и срамного слова, ими не сказанного, говорили: сохранили мы повеления Твои и оправдания Твои, и ныне блажим чуждих (Мал.3:15). Посему и ты не смущайся и не говори ничего несозвучного и нестройного, зная, что сие-то наиболее и служит доказательством крайнего его умоповреждения. 451. Светлейшему Иераку. Не медного изваяния, блистающего золотом, достоин твой поступок, но жизни, не имеющей конца, потому что первое истребляется временем, а последнюю увенчивают века, не знающие скончания. 452. Епископу Ермогену. Бесполезны, как слово, которого нельзя привести в исполнение, так и дело, которого нельзя высказать. Ибо словом и делом (хотя бы и не угодно сие было тем, которые добрословесную мудрость неосновательно почитают чем-то малогодным и попираемым) начертывается правая и светлая жизнь наставников. Иже сотворит и научит, сей велий наречется во царствии небесном (Мф.5:19). Если же надлежит сделать сравнение между тем и другим, то лучше делать, не говоря, нежели говорить, не делая. 453. Епископу Аполлонию. Поскольку принуждать и насильно привлекать к благочестию тех, которые свободны, и в действительности не благоприлично и не представляется таковым, то, воспользовавшись, где можно, убеждением, жизнью своею просвещай живущих во тьме. 454. Диакону Ниламмону. Падающие и не осмеливающиеся приступать к священным Тайнам - благосознательны и скоро могут достигнуть того, чтобы не грешить. А согрешающие и осмеливающиеся нечистыми руками касаться пречистых Таин, один из которых, как писал ты, и Зосима, достойны тьмочисленных наказаний. Ибо, по неложному слову Павлову, делают они себя повинными Телу и Крови Господни (1Кор.11:37). Почему к первым не с такою силою приступает диавол, зная, что, хотя они и падают, но, сознавая сие, хранят уважение к Божественному, а на последних, которые грешат и не сознают того или, хотя и сознают, но пренебрегают тем и осмеливаются касаться священных Таин, диавол, справедливо почитая сие признаком совершенного бесчувствия и развращения, нападает всеми силами. Так поступил он и с предателем. Ибо вошел в него, не потому что пренебрег, как думаешь ты, Владычней Кровью, но потому что из лукавства Иуды сделал заключение о неисцелимой уже болезни его. Поскольку Иуда замышляет предать, но не отказывается от приобщения, то диавол увлекает его. А если бы увидел его сохраняющим благоговение к Божественному Таинству и отказавшимся, то, может быть, миновал бы его, как еще трезвенного. Но поскольку увидел, что он отуманен любостяжательностью, что нет уже в нем правого помысла, но выходит он из себя от ненасытного упоения, а сверх того осмелился прикоснуться к тому, к чему в таком состоянии и касаться не надлежало, то, познав его бесчувствие, всецело вошел в него. 455. Ипарху Тавру. Тогда, нелживейший испытатель начальнической добродетели, сохраняется правый закон правосудия, когда за обвинением последует суд, за - судом обличение, а за обличением - приговор, определяющий наказание по качеству греха. 456. Мартиниану, Зосиме, Марону и Евстафию. О вас, как сделалось мне известно, можно подумать, что слух ваш загражден отчаянием, и как издавна обрекшие себя на наказания, раздражаетесь вы на подающих вам лучшие советы. А я молюсь, чтобы вы отрезвились от сего безумия, не для того, чтобы мне не потерпеть ущерба, если не отрезвитесь (разве только кто скажет это о моей скорби, от сего происходящей, ибо в отношении воздаяния не потерплю я никакого ущерба), но потому, что спасение ваше для меня желательнее приобретения воздаяний. Если же кто не верит мне, то этим уличит себя в том, что далек он от расположения к дружбе. А если и обличаемый прибегнет к бесстыдству и скажет, что ни один человек не преуспел в этом, то обличен будет и боголюбивым Моисеем, и премудрым Павлом, один из которых умолял изгладить его из Божественной книги, если не будут прощены Иудеи (Исх.32:32), а другой желал быть отлученным от Христа, только бы они все уверовали (Рим.9:3). Если же скажет еще: ужели равняешь себя с этими мужами, - то отвечу: в иных добродетелях будучи меньше всех почти людей (не говорю уже, что меньше сих двух), с усердием держусь одного только - желаю, чтобы, сколько от меня зависит, спаслись все. 457. Епископам Ермогену и Лампетию. Писали вы, что Евсевий весьма силен в том, чтобы делать выговоры другим, возводить ложные обвинения и сочинять ни с чем не согласные жалобы, хотя сам более виновен в том, за что обвиняет других и что думает прикрыть этим ухищрением. Посему пусть узнает, что мудрость его обратится в невежество. И сего-то всего более не может он скрыть, и именно: ухищряясь укрыться, тем более уличается. 458. Пресвитеру Зосиме. Неистовые и бешеные плотские страсти надлежит укрощать, делать послушными и смирными, а если не повинуются, то и наказывать, сколько можно. Но ты, как говорят, ослабив им бразды, даешь идти, куда хотят. Им же угодно кончить гибелью и пагубою. Поэтому, чтобы не вринуться тебе в бездну зол, позаботься сдержать их стремительность. 459. Диакону Евстафию. Если бы рассудок в душе твоей поврежден был с самого рождения или погиб от каких-либо неисцельных болезней, то, может быть, имел бы ты извинение в своих поступках. Если же с тобою этого не было, и попустил ты ни с чем не сравнимому нерадению овладеть рассудком или, лучше сказать, умертвить его, то не получишь извинения от видящих это. Ибо, имея возможность немедленно оживить рассудок, приложив надлежащее попечение, ты не только не стараешься сделать это, но и ничего не приготовляешь для того, чтобы сделалось это когда-нибудь. Порок у тебя столько предпочтительнее добродетели, что даже не почитается пороком. Посему, если хочешь избавиться от осмеяния, воспрянь несколько, чтобы, узнав, в какое низринулся ты зло, постараться из него выйти. 460. Комиту Ермину. Многие победители, мужеством приобретя себе подданных, сохраняли их человеколюбием. И кого поработили они насильно, те добровольно оставались в их власти, потому что мужество искусно в приобретении того, чего нет, а кротость искуснее в сохранении приобретенного. Но ныне славящиеся тем, что они ученики кроткого Победителя и воины Небесного Царя своим высокомерием заставляют против воли обратиться в бегство и тех, над кем первоначальные Его дружины кротостью не против воли приобрели себе власть. Кого те, по доброй их воле, подчинили своей власти, тех властвующие ныне, хотя бы не хотели они, гонят своим самоуправством, потому что как грабители и разбойники, а не как пастыри обращаются с подчиненными. "Посему что же делать?" - скажешь ты. Не иное что, как, упражняясь в добродетели, ожидать Божественного суда. 461. Пресвитеру Феодосию. Кто избрал для себя самую воздержную и довольствующуюся малым жизнь, тот славен и велик душою, но немного тратить на жизнь, потому что, будучи достоин многого, издерживает мало. А кто предпочитает жизнь изнеженную и гонится за пышною трапезой, тот низок и мал в душе, не имеет благодатных даров, но дорого его содержание, потому что, сам ничего не стоя, издерживает весьма много. Почему первый, довольствуясь малым, почитает себя самым богатым, а последний, издерживая много, скверные руки свои простирает на имущества ближних и почитает себя самым бедным. Поэтому, кто из здравомыслящих не поревнует первому и не возненавидеть второго? 462. Пресвитеру Феоне. Крайне обрадовался я, узнав, что соперник твой, хотя устремился на тебя, как готовый одолеть первым ударом, но побежденный твоим любомудрием, низложен как в олимпийских борьбах. 463. Ермину, Дорофею, Светлейшему Иераку. Кто упражняется в добродетели, тот имеет светлый венец. А кто преуспевает, не признавая себя преуспевшим, за это самое расположение имеет еще более светлый венец. Ибо равняется преуспеяниям - преуспевшему не признавать себя преуспевшим. Лучше же сказать, когда есть такое расположение, и малые преуспеяния делает оно великими, а когда его нет, и великие преуспеяния умаляются. Посему, кто хочет преуспеяния свои сделать великими, тот да не признает их великими, и тогда будут они велики. 464. Пресвитеру Архонтию. Добродетель украшает обыкновенно и благоденствие, и злополучие, а ученость кажется украшением первого и прибежищем для второго. Если возможно иметь то и другое, это хорошо, а если не достает или того или другого, то лучше избрать добродетель. Ибо, по моему суду, предпочтительнее быть, а не казаться только доблестным. 465. Комиту Ермину. Нечто чудное разглашают о тебе насладившиеся твоим лицезрением, будто бы ты, будучи образом кротости и имея лицо, цветущее стыдливостью, величественным взглядом очей удерживаешь от греха намеревающихся сделать оный, возвещая душевный покой тем, кто живет право, и страх живущим нерадиво; один простираешь на обиженных, а другой вооружаешь на обидчиков. Итак, до конца пользуйся сими дивными преуспеяниями. 466. Господь Иисус Христос вместе с другими великими и чудными наименованиями, выражающими, сколько можно, великолепие Его Божественного естества, благоволив нарицаться и Словом, не ненавидит слов, и, как Премудрость, не отвергает мудрости, но и слова, и мудрость тогда только изгоняет из священных оград, когда восхваляют порок и одобряют идолослужение. Если же не делают ничего такого, Он допускает, и обнимает, и делает их сопиршественниками и сотрапезниками священных сонмов. 467. Комиту Герману. Не того, кто побеждает внешних варваров, справедливо называть победоносным, но того, кто укрощает внутреннюю брань сластолюбия. Ибо многие, победив первых, постыдно и жалким образом пленены были последним. 468. Схоластику Епимаху. Друг твой, оставшись в великом волнении дел и употребив в действие все средства, подобно кормчим, искусство которых потопила буря, едва держится молитвами. Поэтому молись и ты, чтобы одолеть ему бурю. 469. Схоластику Феодору. Надлежит не быть ни высокомерным, ни льстивым, но, сдерживая неумеренность обоих сих пороков, оставаться свободным, не уклоняясь в надменность и не впадая в раболепство. 470. Схоластику Тимофею. Узнай, премудрый и прекрасноречивый, то, что, насколько видно, едва ли тебе известно, а именно: если случится быть в разногласии между собою друзьям или врагам, то не одинаково они спорят. Друзья спорят как надеющиеся примириться, а враги - как готовые вести непримиримую брань. 471. Светлейшему Дорофею. Скромным и высокомудренным называю того, кто, преуспев в великом, не домогается славы за великие дела, но в молчании сокрывает преимущества и не восстает на ближних. Ибо тем, что делал великое, показал он высокий образ мыслей, а тем, что скрывал, - скромный. И высокомудренного противополагать должно малодушному, а не смиренномудренному. Низко тот мыслит, кто мечтает о земном; высоко - тот, кто ищет премирного. Почему от ума великого и высокого рождается иногда смиренномудрие, а от малого и скудного - высокомерие. Признающим грех же, а не смиренномудрым называть должно того, кто, хотя падает, но сознается в этом и отказывается от прежних мыслей. Таков был мытарь. Тщеславным же назвать должно того, кто готов хвалиться и тем, чего не делает; славолюбивым - того, кто величается тем, что делает; горделивым - того, кто, хотя делает, но хвалится сим, а других поносит; великодушным - того, кто переносит благоденствие скромно, а злополучие мужественно; малодушным же - того, кто ведет себя противоположно великодушному. 472. Ему же. Хотя слово, как писал ты, породило рукоплескание, однако же и рукоплескание придало силы слову, став подпорою родившему слово. Но поскольку рукоплескание, хотя часто подкрепляет слово, но портит нрав произносящего оное, приводя его к нерадивости, то советую твоему благоразумно наиболее воздавать благодарение Богу, давшему такую благодать. Если же угодно хвалить (ибо, как сказал ты, невозможно не вознаградить слова рукоплесканиями), то, как угодно хваля слово, не соплетай безмерных похвал мне, чтобы не сделать меня нерадивым. 473. Пресвитеру Диогену. Одинаково, кажется мне, согрешают и те, которые, видя великие преуспеяния, оставляют истину в молчании, потому что снедаются они завистью - страстью самою жестокою, не извинительною для людей здравомысленных - и те, которые опрометчиво хвалят не заслуживающих никакой похвалы, потому что обретают бесславие льстецов, пытаясь хвалить имеющих нужду в уцеломудрении. 474. Светлейшему Тимофею. Все мы знаем, что и кротость твоя не презрительна, и мужество твое не неукротимо, потому что человеколюбием сдерживается жестокость. Но что надлежит тебе облечься и в другие добродетели, чтобы прославиться во всем, узнай это от меня. 475. Пресвитеру Феодосию. Страшный этот разбойник не просто нападает на плывущих по сему исполненному бурей морю, но, сперва испытав и узнав душевные наклонности, потом принимается за дело и строит козни. Ибо почему он побудил Иуду не к блуду, но к предательству? Потому что с той стороны видел приведенным его в безопасное положение, а в отношении любостяжательности поползновенным и нетвердым. Через воровство из ковчежца надеялся легко довести его и до предательства. Посему, пытливо выведывая стремления, наклонности и пристрастия каждого, не пропуская ни малого времени, даже часа, потом подает извне служащее пищею страсти, и отыскивает слабую сторону в том, к чему ощущает человека особенно склонным. Потому-то благоискусному надлежит соделать себя безопасным отовсюду, ибо нередко враг овладевал даже житием, подобным городу, огражденному неприступными стенами, отыскав одну слабую сторону и доказав, что бесполезна крепость прочих стен. 476. Монаху Елисею. Если святый Даниил, увидев Ангела и восхитившись красотою виденного, пал ниц (Дан.8:18), приведенный в изумление необычайностью зрелища, то какое извинение будут иметь осмеливающиеся входить в посредничество между Отцом и Сыном и пытающиеся неизреченное Естество взвешивать словами? 477. Епископу Леонтию. Дивлюсь тебе, святилище чистоты, не ради священства, но потому что достиг ты оного надлежащим образом. Ибо многие приступили к нему неблагоговейно; справедливо же достигшие чести и до конца оказавшиеся не только не подлежащими укоризне, но и достойными удивления, по праву должны быть восхвалены всеми. И ты, будучи одним из числа таковых, тьмочисленными очами надзирай над всем, тебя касающимся, чтобы не повредило столь высокой добродетели что-либо, как-нибудь оставленное без внимания. 478. Пресвитеру Иераку. Божественные и небесные глаголы не любящим прекрасное представляются лишь простыми письменами, а для тех, кто любить узнавать премирное, они - цветущие луга, на которых обильно растут чистые цветы, орошенные небесным нектаром. Ибо достаточно одного только произнесения их, чтобы приводить в изумление. А уразумевающих они убеждают не в праздности оставаться, но заставляют все духовное чувство обращать на них, так чтобы прежде, нежели в точности рассмотрено настоящее, вожделевать следующего за ним, а рассмотрев и это, взыскать того, чего не достает, и, узрев сие третье, не иметь уже более, чему бы можно было удивляться. Потому что уразумевающие, погружая мысль внутрь написанного, приходят в столь великое удивление и исполняются столь великой благодати, что забвение препобеждает в них то, чему они удивлялись прежде, и не могут они уже вмещать ничего земного, хотя бы стеклось к ним все, чего ревностно домогаются другие. 479. Магистриану Диогену. И в Ветхом Завете, премудрый (так как из него только, оставляя Завет Новый, берешь ты предметы для собеседования с нами), хотя не явно и не прямо, но загадочно, наикротчайшее Естество узаконило нам примиряться с врагом, сказав: аще узриши осля врага твоего, падшее под бременем, да не мимоидеши е, но да воздвигнеши е с ним. Но если ты не в состоянии проникнуть в глубину сего изречения, попытаюсь истолковать тебе оное и раскрыть намерение законодателя, потому что он узаконил сие, не столько имея попечение о животном, но наиболее ради самих людей. Враг, пришедший поднять павшее животное, без сомнения, вступит в беседу с врагом и скажет: "Там подними ты, а я подниму здесь". Беседа же есть начало примирения и путь, ведущий к дружбе. Посему Божественная Тишина постаралась достигнуть трех прекрасных целей: первой - чтобы животное не погибло, второй - чтобы не потерпел убытка владелец, и третьей - чтобы враги примирились и стали друзьями. Ибо, кому сделано добро, тот, если он и бесчувственнее камней, постарается вознаградить благодетеля, а признанного благодетелем, конечно, уже не будут более почитать врагом. Видишь ли, как неизреченная Премудрость узаконивает все, имея в виду благость и человеколюбие? 480. Диакону Лампетию. Хотя иные сочтут то, что намерен я сказать преувеличением, (потому что, как знаю, во многих не достает благородства и мужества), однако же выскажу свою мысль. И думаю, что некоторые одобрят ее. Но если и никто не одобрит, пусть предпочтена будет истина. Итак, что же намерен я сказать? Должно выразиться кратко. Облагодетельствовав всех, понести при этом наказание как обидевшему всех - приятнее, нежели, обидев кого-либо, быть увенчанным и восхваленным как всех облагодетельствовавшему. 481. Ему же. Что значит, спрашивал ты, сказанное о небесных светилах: яже раздели Господь Бог твой всем языком? Итак, слушай: Господь разделил для научения, для вразумления, для ведения, да от величества и красоты созданий Рододелатель, Который невидим, познавается (Прем.13:5). Сказал же сие потому, что Евреям вместе с тварью дано и учение закона, возвещающее Создателя и Художника. Если же иные думают, что звезды разделены для поклонения им, то сим ясно выставляют напоказ свое невежество, потому что все Священное Писание обвиняет и осуждает осмеливавшихся делать это. 482. Светлейшему Иераку. Не малый, но, насколько возможно, и самый великий признак добродетели представляешь ты, доблестный, решившись приобрести лучше добрую славу, нежели собрать великое богатство. Посему, если останешься твердым в этой мысли, то не будешь иметь недостатка в людях, которые станут хвалить тебя и всем сообщать о твоем благоразумии. 483. Софисту Арпокре. Не одобряющие тех, которые сильны в слове, не скрываясь, осмеливаются на дар слова переносить тот укор, которому подлежит их бездарность. Одобряющие же сильных в слове, когда те стоят за истину, и охуждающие их, когда они действуют заодно с пороком, знают благородство человечества, почтенного даром слова, а также не безызвестна им гнусность злонравия тех, которые не праведно пользуются даром слова. 484. Светлейшему Дорофею. Не могу не поверить тебе, советую же не соблазняться, но ожидать неподкупного Суда. Подав подобный совет, остановил я и другого ненавистника лукавства, который представлял то же, что и ты, так же витийствовал и говорил: "Апостолы, как умудренные Божиим Духом, и Церковь, как Владычнюю невесту, столько украсили, что не тревожит ее ничто худое, и нет уже такой красоты, которую бы надлежало по закону придать ей. Ныне же некоторые из поставляемых, не знаю почему, на учительскую кафедру осмеливаются делать нововведения, и, не уважив устава, Апостолами благолепно и благочестно основанного, предпочитают собственное свое, тем самым, что делают, признавая первоначальный чин менее достойным уважения. Апостолы надеявшемуся за деньги купить апостольское достоинство с упреком сказали: сребро твое с тобою да будет в погибель, яко дар Божий непщевал еси сребром стяжати. Несть ти части, ни жребия в словеси сем (Деян.8:20.21). А эти более всего таким, то есть как бы с торга купившим священство, и вручили его. И не это еще самое тяжкое, сколько бы оно ни было тяжело, но то, что о сем думают они гораздо выше, нежели другие о честности и нестяжательности. И когда сказанное иными покажется для них укоризненным, они немедленно выставляют на вид апостольское достоинство: не нас, говорят, но епископский оскорбили сан. А когда нужно сделать что-нибудь требуемое долгом, напротив, не выставляют они сана, как будто, когда их чествуют, как Апостолов, возможно им не так поступать, как поступали Апостолы". Посему, тот был убежден нашим советом и выслушав, что входить в исследование того, что делают другие, отложив в сторону свои собственные худые дела - всего неприличнее, пошел от меня, наложив узду себе на язык и осудив себя на молчание. Так и ты убедись и от учителей обрати испытание на себя самого. 485. Схоластику Петру. В собственном смысле праздником называю я тот, который не запятнан никакою срамною примесью, но славится чистотою и добродетелями. 486. Соправителю Авсонию. Благоразумие, когда вовсе изгонит любовь к деньгам, послужит к неложной поверке правды; а если допустить сию любовь, то не откажется торговать справедливостью и делать неправый приговор. 487. Епископу Феодосию. Знаю, что некто давал мне часто такой совет: "Поскольку преуспеяние в великих делах обыкновенно сопровождается великими опасностями, то пользуйся, Исидор, подобающею смелостью в слове. Иногда, может быть, и устыдятся не умеющие стыдиться своих грехопадений, ибо не невозможно преуспеть тебе. А если потерпишь и неприятное, то потерпишь вместе с Пророками, Апостолами и другими святыми, быть причисленным к которым, если не по преуспеяниям, то по причине страданий должен желать ты, человек не выдающийся из толпы". Но на это отвечал я, говоря сам в себе: "Иное говоришь ты и хорошо, и я готов бываю послушаться тебя, но как мне говорить смело? Высказывать ли начистоту все или откровенность растворять снисходительностью? Знаю, что иные сильным выговором были исцелены, а иные ожесточены и доведены до того, что стали еще хуже; другие же посмеялись и над скромным советом, и над смелым словом, и вменили его ни во что. Посему, как же человеку в столь многих недугах употреблять одно врачество? Как ему врачевать погрешности, происходящие от противоположных недугов?" Поэтому-то сказал я самому себе то же, что теперь говорю тебе: "Если бы тебе одному приходилось не иметь успеха в деле, то надлежало бы не вдруг за него приниматься. А если и Моисей, и Илия, и Иоанн, мужи боголюбивые, советами и смелым словом не приносили пользы людям, однако же поэтому не стали делать хуже того, что требовалось от них, то надлежит к дерзновению присоединять снисходительность, а врачевание предоставить Божией деснице. Ибо худое все почти люди знают сами, а доброго, и от других слыша, узнать не желают. 488. Алипию. Учение Божественных Писаний, наилучший, называет Господь отдачею серебра в рост, а обнаружение сего учения в делах - ростом слышания. Ибо нет никакой пользы от слышания, когда дела не согласны с преподаваемым учением. А что сие истинно, видно из того, что последует наказание учащему и делающему, если он не будет говорить, а слушающему - если не будет делать. 489. Архонтию. По вся дни умираю, - сказал Апостол, умираю тем самым, что готовлюсь к смерти. Ибо готовящийся к чему-либо, если и не потерпит сего на самом деле, то терпит уже ожиданием и готовностью. А дела большею частью оцениваются по начинаниям, а не по совершению, и венец соплетается за решимость, а не за конец дела. Если же, как можно заключить, сокрыто бывает от многих то, что правильно посвятившие себя любомудрию умирают миру, умерщвляя в себе сластолюбие, ты не оставляй сего без внимания. Один вид смерти очевиднее, а другой - труднее. 490. Пресвитеру Кассию. Уметь стыдиться того, чего должно, - это в действительности избавляет от стыда, а не уметь - подвергает бессмертному стыду. 491. Пресвитеру Зосиме. Если не заслуживают извинения и те, которые постами, возлежаниями на голой земле и другими суровостями обуздывали тело, и тем укрощали неразумное владычество страстей, но однажды только покорились похоти, то какое же найдут себе извинение те, которые сами себя доводят до непотребства, возбуждая оное роскошью; один из каковых, говорят, и ты? 492. Диакону Кассиану. Богослов и боголюбец Иоанн, в подлинном смысле сын громов, богоглаголивым языком, потому что подвигнут был Духом Святым, провозвестил, что Ипостась, личное свойство, вечность и Царское достоинство Божия Слова не приобретены Им, но существенны Слову, и многократным повторением слова "бе" изгнал понятие: "из не сущих". 493. Ему же. К правоте догматов, премудрый, надлежит присовокуплять любомудрие в образе жизни, если истинно - а истинно несомненно - то, что вера без дел мертва есть (Иак.2:20). Когда же срастворено и некоторым образом соединено то и другое, тогда, тогда именно, по сочетании во едино и благочестия, и добродетели, является совершенная и самая высокая благоискусность. 494. Марону. Поскольку малые причины воспламеняют нередко великие войны, то советую тебе не сеять искр любопрительности. Ибо возбужденные споры в душах, пребывающих в разногласии, искореняют все прекрасное. 495. Диакону Палладию. Поскольку писал ты, что значит сказанное: вас ради имя Мое хулится? - то ответствую: поскольку Иудеи, согрешив, преданы были плену, а пленившие их, приписав победу не Божию гневу, а силе своих кумиров, заключали из сего о немощи Вседержительной Десницы, то посему самому и сказано сие. Ибо согрешившие и преданные плену соделались виновниками такого предположения и такой хулы. А может быть, было сие сказано, поскольку Иудеи делали противное тому, что заповедано им было делать, как, вероятно, бывает это ныне и с нами. Получив повеление любить врагов, мы не любим даже и друзей; получив повеление подвизаться в нестяжательности, не только не довольствуемся тем, что у нас есть, но обогащаемся чужими бедствиями; имея заповедь жить в тишине, из любви вмешиваться в чужие дела беспокоим живущих в безмолвия. И не это только делаем, но дерзаем учить других тому, чего сами делать не хотим. Умалчиваю уже о прочем, ибо не намерен сказать что-либо неприятное. И люди, слыша и видя это, а именно то, что мы одному беремся учить, а иное делаем, и думая, что мы смеемся и шутим над тем, что вовсе не смешно, изостряют поэтому языки свои на Промысл Божий, который накажет их, но больше - нас, как соделавшихся виновниками такой хулы. 496. Зосиме и Марону. Если не опустительно и со всею рачительностью будем делать все, что от нас зависит, то должно нам тогда призывать на помощь Божию силу. Она придет и всеми способами доставит победу. Если же не сделано нами ничего должного, то напрасно наше призывание; потому что не терпит она посмеяния и не приходит к тем, которые сами себя охотно ввергают в необъятное море. 497. Диакону Диогену. Непростительно погрешаешь ты, наилучший, услуживая самоуправству Евсевия больше, нежели сколько следует. Посему или, оставаясь в общении с ним, вложи в него ощущение неизлечимой болезни, или отступись от него, попирая его злонравие. 498. Монаху Зинону. Всем известно, что в Церкви, когда она процветала и не страдала никаким недугом, преизобиловали Божественные дарования, потому что управлял ею Дух Святый, возбуждал каждого из предстоятелей, и Церковь делал небом. Но известно всем и то, что, когда коснулись Церкви недуги и мятежи, оставило ее все это, удалились от нее не дарования только (не так еще было бы ужасно, если бы постигло ее это одно), но и жизнь, и добродетель. И чтобы обойти молчанием оное, сказав об одном, дам понятие и о прочем. На словах везде у нас мир, а на деле нигде его нет. Напротив того, Церковь уподобилась какой-то жене, утратившей прежнее благоденствие и имеющей у себя только признаки оного. Целы у ней кладовые и ковчеги убранств, но богатства она уже лишилась, не по нерадению Украсившего ее в начале, но по злонравию правящих ее делами не как должно. Ибо одни осмеливаются продавать, а другие покупать священство, одни делают то, о чем, если бы и позволили, не осмелюсь сказать, а другие говорят то, о чем и подумать не позволительно. Посему Владыка и Жених Церкви справедливо угрожал таковым словами, смысл которых стремился ты узнать: приидет господин раба того и растешет его, и часть его с неверными положит (Лк.12:46). Но ими такая угроза признается басней и такой приговор - пустословием обманщика, хотя мир приближается уже к концу и готов породить наказание. Впрочем, ты, знаменитый питомец Церкви, не смотри на претерпевающих крушение, не приравнивай себя к нерадивым, но свет ведения соделай еще более ясным, напоевая его доблестью жизни. И ожидай Жениха, Который придет с девами по душе и телу и накажет тех, которые делами своими оскорбили достоинство девства и священства. 499. Епископу Лампетию. С готовностью исполнить предписанное тобою, с радостью пришел к тебе друг, хорошо зная, что повелеваемое тобою имеет целью благочестие и справедливость. Посему, уважая его усердие, вознагради его благорасположением. 500. Пресвитеру Мартиниану. И сам я не безгрешен, и друзей ищу не безгрешных, потому что таких и не найду, но того, кто имеет многие и великие преуспеяния и немногие и маловажные недостатки (потому что, будучи человеком, непременно должно быть в чем-нибудь и виновным), включаю в число друзей. Ибо те, кто за малый недостаток уничижают и великие преимущества, не принимают во внимание естество человеческое и не слушаются Апостола Павла, который дает такой совет: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал.6:2). Ибо кто не терпит малого недостатка, тот не удовольствуется и самым великим преуспеянием, и не исполнит закона Христова, то есть любви. Если же скажешь: в Ветхом Завете не сказано: возлюбиши ближняго своего, яко сам себе (Мк.12:51), то отвечу: хотя и Ветхий Завет установил Сам же Христос, но потом, в пришествие Свое во плоти, присовокупил нечто большее. Он сказал: заповедь новую даю вам, да любите друг друга, яко же Аз возлюбих вы (Ин.13:34). Любить повелено и в Ветхом Завете, но сие: яко же Аз возлюбих вы, - присовокупил Христос, почему и заповедь сию назвал новою. Одно дело - возлюбить ближнего, как самого себя, а иное - пренебречь и своею собственностью, чтобы улучшить дела ближнего. Как Сам Он взирал не на собственную высоту, но на полезное для людей и, уничижив Себя, соблаговолил принять зрак раба, чтобы рабов ввести в сыноположение, так и каждому из нас повелел не на собственную свою выгоду взирать, но иметь в виду пользу ближних. А если кто думает, что, снисходя к ближнему, потерпит вред, то пусть узнает, что сие снисхождение возведет его на высоту почести.
501. Петру. Что от худого сложения родителей и рождаемое бывает худого сложения, это и с разумом сообразно и всегда видно. Но что бывает то же и от невоздержности родителей, сие, хотя и не для всех видимо, но также согласно с разумом. Родиться слабым от больных и одержимых недугами, - в этом нет ничего несообразного; но родиться таким от здоровых, впрочем, преданных невоздержности, - хотя и согласно с разумом, но не для всех явно. Потому, думаю, и Пророк Иезекииль на ряду с другими грехами поставил и сие: входить грешнику к жене, в месячных сущей (Иез.18:6). Ибо сказал сие, хотя и наиболее потому, что охранял приличное естеству и почитал ни с чем несообразным беспокоить жену во время ее очищения, однако же сверх сего и для того, чтобы родители не соделались для рождаемых виновниками гнусных болезней. Ибо семя мужа, мешаясь с нечистою кровью жены, порождает тела, подверженные разным болезням и некоторым образом отпечатлевающие в себе невоздержность родителей. Посему говорит: если заботитесь о добром сложении и здоровье рождаемых и не хотите отлучить их от Церкви Господней, то будьте осторожны, и знайте время общения, чтобы дети не понесли на себе знаков вашего невоздержания. 502. Мартиниану и Марону. Хотя различны виды упоения у бросающихся с неистовством на вино и на деньги (одно происходит от вина и другое - от денег), однако же страсть одинакова, потому что оба одинаково овладеваются ни с чем не сообразною похотью. Любитель вина, чем большее число чаш выпивает, тем более сильное ощущает желание пить, и пристрастившийся к деньгам, чем больше собирает, тем сильнее разжигает в себе печь вожделения. Итак, в этом они сходны, но в другом отношении сребролюбец еще более согрешает. Ибо, хотя и первый достоин всякого осуждения, однако же с ним происходит нечто сообразное с естеством: вино, как нечто горячее и воспламеняющее, увеличивает врожденную сухость и в упивающихся производить жажду. Но о другом (о сребролюбце) не умею и сказать, почему он вожделевает непрестанно большего, ибо, когда больше обогатится, тогда особенно и ощущает себя в бедности. Болезнь эта не понятна, и походит больше на загадку. Посему, если, когда ее врачуют, она ожесточается и от придуманного врачества делается гораздо более тяжкою, то перестанем доставлять пищу такому огню, и ту, какая уже заготовлена, отнимем вдруг или понемногу, чтобы, соделавшись неугасимым, и здесь не истлил он нас, и там не предал огню неугасимому. 503. Пресвитеру Диогену. Думаю, что всякий по тому, что делает, рассуждает о будущем. Ибо никто из живших право и честно, отличавшихся доблестным поведением, не остается неверующим в Суд. Но нерадивые, будучи мучимы лукавою совестью, не желая, чтобы были и Суд, и воздаяние, чего хотят, тому и учат, не истину имея в виду, но подкрепляя собственное свое хотение. Итак, поскольку проповедуют Суд славнейшие из поэтов, витий, историков и философов (потому что суд частный, бывающий и здесь, ручается за то, что будет Суд всеобщий), то никто да не остается безрассудно не верующим в Суд, да ожидает, если упражняется в добродетели, венцов, а если предается пороку, - наказания. 504. Епископу Исидору. Время есть нечто круговидное: семикратно обратившийся день делается неделей, недели составляют месяц, а месяцы - год, и время опять возращается к тем же знакам. По сему самому Писание назвало его в одном месте венцем лета, а в другом - колом рождения, потому что у круга, у венца, у колеса вид один и тот же. Четыре времени года, разумею весну, лето, осень и зиму, взявшись некоторым образом за руки и обходя год, водят прекрасный хоровод. Ибо так премудро и стройно созданы наилучшим Художником Богом, что конец каждого времени, постепенно соединяясь с началом другого, проходит незаметно, нечувствительно и безвредно для тел. А чтобы сказанное стало яснее, пусть слово идет в след за описываемым. Самый крайний летний зной не вдруг уступает место крайнему зимнему холоду, потому что повредило бы это телам, семенам и растениям, которые не способны вынести наступления внезапной перемены. Но лето оканчивается, уступив место осени, а осень постепенно и понемногу уподобляясь в начале лету, а в конце - зиме, безвредно меняется с сей последней. Потом оканчивается и зима, уступив место весне, а весна, понемногу и неприметно соединяясь с летом, передает свои права лету. 505. Зосиме. Смеха достоин ты (как назвать тебя, чтобы тронуть мне твою бесчувственность?), когда молишься: пригвозди страху Твоему плоти моя. Это молитва тех, которые, делая сами все, что только в силах: постясь, довольствуясь малым, усмиряя взыграния тела - просят в подвиге их послать им помощь свыше, но не тех, которые, подобно тебе, утучняют тело неумеренным упоением, разнообразными наслаждениями всякого рода возбуждают его взыграния и крепостью сложения затмевают борцов. Ибо поступаешь подобно тому, как если бы, находясь в объятиях блудницы и любя ее, стал бы молиться, чтобы дано было тебе целомудрие. Молитва сия свойственна тем, которые парят выше ее сетей, а не тем, которые сами себя подклоняют под ее сети. Или как, сам бросаясь с корабля в беспредельное море, станешь умолять о спасении? Возможно ли это? Такое прошение свойственно тем, которые сами собою исполнили все, от них зависящее, и умоляют, чтобы от бури собственное их искусство не потонуло, а не тем, которые сами бросаются в море, и притом перед волнением. Поэтому, перестань роскошествовать. Если чрево препобедишь, то овладеешь и тем, что от чрева, и не заслужишь осмеяния, как человек, который молится, прося дать ему то, противного чему сам добивается. 506. Ему же о том же. Спрашивал ты: что значит пригвозди страху Твоему плоти моя, и, не зная, просил, может быть то, чего и принять не хотел. Посему слушай: пронзи плоти, умертви, соделай неподвижными к сластолюбию, и вместо гвоздей да пригвоздит, да умертвить, да распнет, да соделает их неподвижными ко греху и не подвластными его действиям страх Твой. Итак, узнав истолкование, если роскошествуешь, не проси сего, или, если просишь, не роскошествуй. Тем паче, что не только дома уготовляется тебе роскошь, но, без стыда нападая на чужие трапезы, что по определению Соломона отвратительно и жалко, вовсе неприличным образом утучняешь плоть, ибо не по нужде это делаешь, но даже оскорбляешь и сытость. 507. Ему же о том же. Искренний любитель добродетели справедливо будет умолять Божество о приведении в исполнение желаемого. А непримиримый ее враг, и призвав Бога, не будет Им услышан. Как же ты, утучняя плоть свою попойками и пиянством, подбавляя огонь к огню, придумывая всякие новые пути сластолюбия, возбуждая и снова призывая к себе уснувшее непотребство, говоришь в молитвах: пригвозди страху Твоему плоти моя? Кто постами, возлежаниями на голой земле, всенощным бдениями изнуряет плоть свою и делает ее благопокорною духу, тому весьма прилична молитва сия. А кто, подобно тебе, доводит плоть свою до взыграния, гоняется за не знающими умеренности пиршествами и попойками, от которых воскипают сластолюбивые пожелания, для того такая молитва не только не прилична, но смешна, лучше же сказать, опасна. Ибо, когда он у пречистого Ума просит того, чего делать не хочет, тогда желает обмануть не людей только, но и Самого Судию. 508. Диакону Исидору. Спрашивал ты, что значит: шестьдесят суть цариц, и так далее? Посему слушай. Первенство да имеет нескверная дева Церковь, содержащая правую веру в Бога, и она да называется совершенною голубицею (8), превосходящею достоинством все чины. Если надлежит понимать сие о деятельности, то пусть будет сказано следующее: шестьдесят суть цариц, - это души, трудящиеся ради царствия. И осмьдесят наложниц - это души, удерживаемые от худого страхом наказания. Юноты, им же несть числа, - это души, хранящие целомудрие и ревнующие о правде по каким-либо мирским причинам, души, которые исполняют, что должно, не потому, что вожделевают царствия, и не потому, что боятся Суда, но для того, чтобы не лишиться богатства, или славы, или какой-либо почести. Едина есть голубица совершенная - это верховный собор святых, делающий доброе ради самого добра, исполняющий, что должно, не ради мзды, не из боязни наказания, не по какой-либо житейской причине, но из угождения Богу. Явно же, что, имея в себе Бога, имеет она и все Божие. Царицы и наложницы возмогут услышать: благодарение царствию и геенне, побудившей нас стать доблестными! А голубица не услышит ничего подобного, но всеми будет ублажаема. 509. Чтецу Епимаху. Спрашивал ты, что значить сказанное Павлом: аще кто мнится мудр быти в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет. Посему, выслушай вкратце. Самомнение служит препятствием успеху, почему надобно истребить в себе надменность и напыщенность (а такова еллинская мудрость, в которой нет ничего твердого и постоянного), и потом уже исполняться Божественного наставления. Ибо, если не будет истреблено то, что надмевало, испортится твердая пища. А если угодно, то слово мое представит и пример. Как в теле, если скопится в чреве излишний газ, сие вредит пищеварению, так и надменность, если преградит вход слову, вредит здравию души. Самое прочное основание здравию - смиренномудрие, которому научает естество наше. Ибо оно, как прах и пепел, громко говорить о себе, из чего оно произошло, и самою действительностью смиряет гордыню страждущих высокомерием. 510. Епископу Исидору. Писал ты: что значит сие, сказанное Апостолом Павлом: молимся же к Богу, не сотворити вам ни единаго зла, не яко да мы искусни явимся, но да вы доброе сотворите, мы же яко неискусни будем? Посему, выслушай вкратце. Наказание, налагаемое на согрешающих словом, как например, на Ананию и Сапфиру и на ослепленного волхва, согрешающих уничижало, а наказывающих соделывало славными, знаменитыми и страшными. Посему это самое и говорит Апостол, именно же: не хотим оказываться славными в следствие вашего злонравия, но охотно останемся в безызвестности, только бы вы стали благоискусными. Ибо те, которые хотят бедствиями наказываемых привести в известность собственную свою добродетель, по моему мнению, не отцы и не учители, но разорители, враги и мучители. 511. Исаии. Почему, спрашивал ты, Каин и Ламех, совершив убийство, не наказаны одинаково, ибо один понес наказание, а другой прощен? Потому что один, и будучи обличаем отрицал свою вину, а другой и необличенный сознался. Хотя то, что составляло грех, в обоих равно, однако же то, что последовало за грехом, в них не равно. Есть же Божественное изречение, которое повелевает: глаголи ты грехи твоя прежде, да оправдишися (Ис.43:26). Посему, постараемся не грешить, а если прегрешим, то отрицанием своей вины не станем соделывать для себя наказания тягчайшим. 512. Диакону Евдемонию. Почему, спрашивал ты, три отрока, повелев благословить Бога всем вообще людям, то же в частности повелели Даниилу? Посему отвечаю: потому что одни были под общим Промыслом, а другие - под частным и преимущественным покровительством, и одни имели закон прирожденный, а другие и писанный. * Места сего не читается ныне в песни трех отроков. 513. Епископу Исидору. То, чего ты доискиваешься, по моему мнению, имеет двоякое толкование: одно более снисходительное, а другое более строгое. Язык - огнь, мир неправды более всего потому, что он удободвижен и весьма легко говорит много худого, и обвиняет, и злословит, и ложно клянется, и лжет, и лжесвидетельствует, многих несправедливо ввергает в огонь, гонит под меч и в море. Миром же Писание обычно называет множество. Сказано: мир, то есть множество, Его не позна (Ин.1:10). Посему, говорит Апостол, язык есть или огонь, несправедливо пожигающий множество, или вместилище множества неправедного огня. Многие, содействуя пороку, приукрашивая неправду, при великой способности витийствовать о поступках лукавых и беззаконных и не имея недостатка в нужных словах, сами не зная того, произносят против себя приговор и в этих словах представляют доказательство своего произволения, наклонного к худому. Их-то, может быть, выставляя напоказ, сказал Апостол: язык - огнь, мир неправды, - как бы выражая сим, что пламеннее красноречие, когда приукрашивает подвергшихся великим падениям, кажется прикрасою истины. Посему, даром слова надлежит пользоваться не для того, чтобы украшать порок, но чтобы величать добродетель, которая и без слов блистательнее всего. 514. Схоластику Феодору. Не знаешь ты, кажется, что новое любомудрие возвышеннее древнего совета, данного младенцам. Ибо правило, для тебя удивительное: аще алчет враг твой, ухлеби его; аще ли жаждет, напой его, - предписывает не что-либо крайне великое и отважное, но даже желаемое. Дойти человеку до такой крайности, чтобы возыметь нужду в сострадании врага, как я полагаю, тяжелее всякого бедствия и всякого наказания. Так признавали это многие, говоря: "не приму подаяния от врагов моих". Итак, если для тех, кто это делает сие согласно с их желанием, а для терпящих служит наказанием, то чему удивляешься? И особливо, когда это не простое благодеяние, но обращающееся в великое мучение. Сие бо творя углие огненное собираеши на главу его (Прит.25:23). Итак, если дело само по себе обращается в наказание, да и делается оно с тем, чтобы прилагать новое мучение (не заслуживают внимания те, которые слова приточника объясняют так: "согреешь в нем владычественный ум и заставишь его воспрянуть"; ибо тогда Приточник не сказал бы о крайности голода, но повелел бы пользоваться сим во всякое время), то я со своей стороны удивляюсь не тем, которые так поступают, но тем, которые, видя врагов в благоденствии, не негодуют на них, но хвалят их и молятся о них, как предписывает новое любомудрие, говоря: любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам напасть и изгонящия вы (Мф.5:44). Ибо там смиряет нужда, а здесь испытывается одно сердечное расположение. Если же и Апостол употребил древний совет, то для всякого явно, что слово его было к несовершенным. 515. Диакону Феодору. Не надлежало бы отвечать на письмо твое, потому что просишь без предварительных объяснений и доказательств истолковать апостольское изречение, которое с трудом объясняется и после предварительных и длинных рассуждений. Но поскольку вынуждает меня сила любви (тебе следовало бы рассудить, могу ли в коротких словах уловить убегающую от меня апостольскую мысль), то ответствую: сказанное Апостолом имеет такой смысл: если ты, будучи рабом, призван к вере, то не смущайся и не огорчайся, будто бы рабство повредит тебе в этом. А в доказательство, что нимало оно не опасно, дам тебе совет, если и можешь сделаться свободным, оставаться лучше в рабстве, потому что будешь подлежать меньшей ответственности при отчете, как служащий не единому только Господу, но и плотскому владыке. Ибо от того, кто призван к вере и освобожден от греха, если он и раб, как от свободника Господня (1Кор.7:22), поскольку Господом освобожден от греховного рабства, так как на нем лежит еще обязанность исправлять служение плотскому владыке, не потребуется строгого отчета. Свободный же, никому не обязанный, будучи рабом Христовым, во всех отношениях будет обязан Христу, почему и более строгому подлежит наказанию. Итак, сие да будет сказано в объяснение апостольского изречения. Если же угодно тебе узнать сие в обширнейшем и с доказательствами изложенном толковании, прочти письмо мое, недавно о сем писанное к епископу, и узнаешь в точности. 516. Сирону. Всякому человеку хочется помогать и оказывать внимание тем, которых видит он не спящими, не ленивыми, но готовыми, расположенными и желающими делать, что надлежит. Как же ты, беспробудно спящий и не заботящийся о своем спасении, просишь себе неодолимой помощи и огорчаешься, не получая оной. Пусть предшествует то, что в твоих силах, тогда последует и зависящее от оной помощи. Не словами только призываемая, но и делами привлекаемая, придет она как бы сама собою, потому что помощь сия, воздвигающая спящих, побуждающая не хотящих, не оставит тех, которые сами собою избрали добродетель, но и поможет им, и преуспеяние их приведет к счастливому концу. 517. Пресвитеру Иераку. Царствующее над всеми Естество падающим угрожает наказанием, чтобы они хранили красоту души неповрежденною, а к падшим простирает спасительную десницу и кающимся дает прощение. Ибо к первым взывает: мняйся стояти, да блюдется, да не падет, а к другим: еда подаяй не востает (Иер.8:4)? И к последним: се здрав еси, ктому не согрешай (Ин.5:14). 518. Чтецу Епимаху. Общий всех враг, как страждущий самоуправством, совлек с человеческого рода прирожденные его преимущества и ввел образ жизни, противный добродетели, когда ему стали послушны человеческие силы. Ибо сам по себе не возымел бы он такой воли, если бы не был сильно подкрепляем беспечностью обольщенных. Но поскольку по человеколюбию Создателя род наш должен был снова облечься в оружия добродетели, то снисшел на землю Бог Слово и, как ангельскую ризу, соткал нам любовь, все совершив в ней. Ибо все перечисляемые по видам преуспеяния добродетелей в единой родовой добродетели, имя которой - любовь. 519. Схоластику Ирону. И достойному чести, ученейший муж, должно не такую воздавать честь, которая бы выказывала угодливость и вызывала его благосклонность (ибо есть опасность через это впасть в унижение и посрамить себя приличной какому-нибудь нахлебнику лестью), но с надлежащим благоразумием воздавать столько чести, сколько прилично. Ибо можно и с благоприличием воздавать долг свой. 520. Епископу Исидору. Имея возможность из всех Священных Писаний доказать, что дела иудейские решительно погибли и не будут восстановлены, попытаюсь доказать совершенное их уничтожение еще тем самым изречением, на основании которого препиравшийся с тобою Иудей предполагал их восстановление. Ибо какое это место Писания, о котором высоко думает Иудей? Сказано: и будет слава храма последняя паче первыя (Агг.2:10). Но прежде, нежели приступлю к истолкованию, не знаю, что мне сделать: осудить ли его за невежество или возненавидеть за злонравие? Ибо невежду надлежит научить, а злонравного - обличить. Лучше же сказать, поскольку истолкование послужит и научением неведущим, и обличением злонравным, то рассмотрим самое изречение. Посему сказываю: храм, воздвигнутый Соломоном, царь вавилонский разорил и Иудеев отвел в плен. Поэтому, когда, по возвращении из плена, Иудеям должно было воздвигнуть храм, но не откуда было взять на сие денег, Бог, поощряя их к благим надеждам, чтобы приступили они к делу, сказал: Мое сребро, и Мое злато. И будет слава храма сего последняя паче первыя. Вникни же в это умом. Зоровавель приступил к вторичному построению, и о нем изрекается пророческое слово: руце Зоровавелевы основаша храм сей, и руце его совершат его (Зах.4:9). Слово основаша как показывает совершенное запустение по возвращении из Вавилона, так указывает и на вторичное построение. Посему, когда храм был восстановлен и приведен в большее прежнего великолепие, тогда снова, по впадении Иудеев в грех восстанием против Христа, он был предан в руки Римлян, которые сравняли его с землею. Итак, если бы следовало ему быть снова восстановленным, то Пророк сказал бы: будет слава храма сего вторая паче первыя. Но, сказав: паче первыя, - Пророк вторую славу нарек последнею. Почему, как первой славе не было предшествующей, так и за последнею не будет последующей. Если бы сказал: "вторая паче прежней", справедливо было бы ожидать и третьей. А если вторую назвал последнею, то загражден им всякий путь бесстыдства. 521. Дорофею. Всякое слово, оставляемое без дела, мертво и бесполезно, особенно же слово, произносимое теми, которые почтены высоким саном священства. Чем с большим, казалось бы, удобством пользуются они словом, тем более не верят ему обращающие внимание на их жизнь. Посему, должно им показать в себе великое превращение и великую перемену, подвизаясь и пребывая в безмолвии, не заботясь о своем обогащении, если хотят, чтобы кто-нибудь обратил к ним свою мысль. Ибо, если сделают это, не только благоустроятся дела подчиненных, но и сами будут прославлены. А сказанного с тем, чтобы у подчиненных не оставалось никакого предлога к оправданию, а именно: на Моисеове седалище седоша книжницы и фарисее; вся убо, елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите, - да не представляют в собственное свое оправдание и в заграждение уст другим. Ибо мнимое оправдание увеличит обвинение, не только уготовляя неизбежное наказание, но и укоряя в неразумии. Если ученикам и полезно слышать сие, то наставникам не прилично произносить то, что выставляет на позор их нерадение. Ибо сказано: по делом же их не творите, глаголят бо и не творят. Христос с намерением не дать места никакому предлогу к оправданию, повелел обращать внимание не на жизнь учителей, когда видящим ее представляется повод к укоризне, не на их частные поступки, если они не согласны с небесными сказаниями, но на одно учение, преподаваемое в церквах. Потому упомянул и о седалище Моисея Законодателя, ибо в сем случае они говорят не свое, а заимствованное из Писаний, сами же они не в праве произносить и сие, как показывающее все их лукавство. Напротив того, им следовало бы стараться по возможности отсечь всякий предлог к укоризне. Если же и живущие хорошо не приносят иным пользы, то сие ни в коей мере не может быть поставлено им в вину. Как живущие худо не участвуют в награждении венцами, уготовленными благоискусным, так и живущие хорошо не будут иметь части в наказаниях с согрешающими. А ты благоустрой касающееся тебя, разумею жизнь и слово. Сего от тебя требую и, если принесешь пользу, порадуюсь с тобою, а если не принесешь, не лишу чести, но даже увенчаю; потому что каждый получит мзду свою по мере труда своего, а не по следствиям труда. Сие содержа в мыслях, наставники и ученики да стремятся к добродетели, не давая места никакой отговорке. 522. Дорофею. Пошел ты отсюда с намерением как можно скорее возвратиться, но не знаю, почему остаешься там долее обещанного, может быть, на пользу тамошним, уловляя их и приводя ко Христу. Посему, если предположение наше справедливо, объяви это, чтобы скорбь о твоем отсутствии могли мы отразить ожиданием преуспеяния. Ибо она легко уступит тебя живущим за пределами нашего отечества, без труда уступив и самые пределы сии Владычней славе. 523. Пресвитеру Дидиму. Явно погрешающие в том, что всеми признано, не могут заслуживать доверие, когда произносят суд о том, что кажется подлежащим сомнению. Ибо если возлюбившим порок не позволительно вести речь о Божественных оправданиях (грешнику рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя? (Пс.49:16)), то позволительно ли беседовать о догматах тем, кто своими делами оскорбляет сии оправдания? Посему, если добродетель ручается за благочестие, то должно стараться иметь именно ту добродетель, по которой благочестие соделается достоверным. Ибо живущему нехорошо никто не поверит, потому что порочность оскорбляет и правые догматы и не дозволяет принять их. Посему должно держаться и добродетели, и благочестия, так как одна служит основанием, а другое - венцом и украшением. 524. Феону о том же. Ты сам себя обманываешь и не имеешь правильного суждения о делах, или я обманываюсь в том, что имею здравое суждение. Посему, если ты себя обманываешь, то прибегни к сильному Учителю, а такого найдешь, если поищешь; поищешь же, если будешь о себе думать, что ничего не знаешь. Ибо самомнение, я знаю, служит причиною того, что не находишь учителя. А если обманываюсь я, то докажи свое суждение делами. Докажешь же, если жизнь твоя сойдется со словом. 525. Зинону. Замечательна и ясна апостольская мысль. Но если она тебе кажется глубокою и неудобопонятною, то попытаюсь объяснить ее вкратце. Апостол, побуждая к смиренномудрию и сказав: друг друга честию больша себе творяще, присовокупил: сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе, Иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил, зрак раба приим (6-7). Посему, если Он не был равен Отцу, если только, оттого, что был послушливым повелению Большего, сделал Он то, что Им соделано, то излишен пример. Если же равен, как и действительно равен, то сказанное совершенно соответствует и прямо относится к смиренномудрию. Если бы быть равным почитал Он для Себя неожиданным приобретением, то не смирил бы Себя, чтобы унижение не сделалось предосудительным, не задело достоинство. Но поскольку равен был по естеству, и высокое рождение Ему принадлежало по существу, а не было даровано по благости, то не отказался смирить Себя. Ибо раб, даже получивший свободу и удостоенный всыновления, почитая достоинство сие похищенным или нечаянным обретением, не согласится исполнить дело служителя. Настоящий же сын, у которого благородство и достоинство прирожденные, не откажется исполнить что-либо подобное, так как вовсе не может быть места никакому подозрению. Для первого прежнее рабство порождает подозрение о низости его; по отношение же к другому прирожденное благородство не допускает и родившегося подозрения; первый может лишиться всыновления, а другой никогда не утратит прирожденного благородства и достоинства. 526. Схоластику Феону. Крайне удивляешься, как сам говоришь, почему Ахаав, предузнав о своей смерти, не мог избежать ее. Но я не дивлюсь сему, потому что невозможно убежать от правосудия. Похищая ум у покушающихся скрыть правду, оно делает так, что намеревающиеся уклониться от него, впадают в те сети, какие ими самими приготовлены. 527. Диакону Евтонию. Дивишься ты, кажется, краткости этой молитвы, а меня всегда изумляло и изумляет это в кратких словах высокое любомудрие. Ибо если нетрудно произношение слов, то нельзя так сказать о познании силы слов. Потребен не слышатель слов только, но и исполнитель дел. Посему полагаю, что всякий предел дерзости преступает тот, кто не исполняя того, что подобает благоискусному сыну, осмеливается Владыку называть Отцем; кто, делая то, чем бесславится имя Божие, решается произносить: да святится имя Твое; кто, служа одним из первых оруженосцев у мучителя, отваживается выговорить: да приидет царствие Твое, то есть к угнетенным под властью мучителя да приидет победоносный Царь, подающий неодолимую помощь в борьбе со грехом. И не исполняя на деле ничего, угодного Богу, принимает еще на себя лицемерный вид добродетели и говорит: да будет воля Твоя, якоже на небеси и на земли. Предавшись роскоши и расточительности, отложив многое в запас, не только на пропитание, но и для чревоугодия, смеет молиться: хлеб наш насущный (то есть или подобающий душе, или достаточный для плоти) даждь нам днесь, - тогда как словом днесь указывает Господь на попечение об едином дне, потому что, мыслительную силу души возводя к высшему любомудрию, определяет и самое время прошения. Потом, хотя сам недоступен и жесток, но говорит: остави нам долги наша; сам злопамятен и безмерно мстителен, но говорит: якоже и мы оставляем должником нашим; сам себя ввергает в искушение и пролагает всякие пути, ведущие к опасностям, но говорит: не введи нас во искушение, - что представляется смешным, лучше же сказать, достойным всякого негодования. А охотно следовать за врагом (потому что не насилием, не мучительством препобеждается, но обольщением) и сказать: но избави нас от лукаваго, - выше всякой насмешки. И на словах выражать: яко Твое есть царство, и сила, и слава, а на деле пренебрегать Тем, Кто источает всякую силу и славу, - это уже вовсе непростительно. Посему, сказать: Отче наш, - имеют право одни те, которые по чудном рождении в Божественном Крещении, по новому и необычайному закону чревоношения, показывают в себе, что они истинные сыны. И сказать: да святится имя Твое, - те, которые не делают ничего, достойного осуждения. И сие: да приидет царствие Твое, - те, которые избегают всего, что доставляет удовольствие мучителю. И сие: да будет воля Твоя, - те, которые показывают это своими поступками. И сие: хлеб наш насущный даждь нам днесь, - те, которые отказываются от роскоши и от расточительности. И сие: остави нам долги наша, - те, которые прощают прегрешившим пред ними. И сие: не введи нас во искушение, - те, которые ни себя самих, ни других не ввергают в оное. И сие: избави нас от лукаваго, - те, которые ведут непримиримую брань с сатаною. И сие: яко Твое есть царство, и сила, и слава, - те, которые трепещут словес Божиих и показывают их в самых делах. Ибо познание молитвы в такой же мере бывает успешно, в какой преуспевают нрав и жизнь молящегося. 528. Пресвитеру Афанасию.На слова: чтоже видиши сучец, иже во оце брата твоего, бревна же, иже есть во оце твоем, не чуеши (Мф.7:3)? Это общий, кажется, недуг - быть не только слепым для собственных своих грехопадений и зорким для проступков ближнего, себе самим отыскивать принужденные оправдания, для других же быть строгими и неумолимыми судиями, те, кто действительно освободился от самолюбия и держится той мысли, что брать верх должна справедливость, греша, произносят и себе самим тот же приговор, какой произнесли бы и ближним. Лучше же сказать, они исправляют себя покаянием, зная, что неисправимый достоин гибели. Сему-то строгому испытанию подвергая нас, Христос сказал: что же видиши сучец, иже во оце брата твоего, бревна же, иже есть во оце твоем, не чуеши? Не надлежит быть строгим судиею других тому, кто невнимателен к собственным своим недостаткам. 529. Пресвитеру Исидору. Удивляешься, говоришь, почему Павел утверждал, что покаяние, которое сам он проповедал и которое Бог увенчал, не имело никакой силы для Исава, ибо говорит: покаяния места не обрете, аще и со слезами поискал его. А я дивлюсь, почему непонятно сие для тебя. Апостол сказал это не потому, будто бы Судия не уважил покаяния, но потому, что награды, то есть благословения, принадлежащего более добродетели, нежели старшинству, не дал продавшему оное. Да и несправедливо было бы согласиться нам с тем, что награда принадлежала Исаву по старшинству. Если бы первородство отнято было у него насильно, то следовало бы его возвратить ему; если же продано им и находилось во владении купившего, то несправедливо было отнять его у последнего. Потому, хотя и горько плакал о старшинстве не только сам Исав, но и родитель его, но превозмогла справедливость. А что сие действительно так, следует из сказанного о нем: да не кто блудодей или сквернитель, якоже Исав, иже за ядь едину отдал есть первородство свое (16). Ибо известно, что и после сего, желая наследовать благословение, он был отринут. Видишь (не буду пока говорить о том, что проданы права старшинства), Исав не подвизался в добродетели, но, опираясь на проданные им права старшинства, хотел наследовать благословение, принадлежавшее, как сказал я, добродетели, что было невозможно. И Исав, хотя при родительском благословении и имел бы на своей стороне и права старшинства, не улучил бы Божиих благословений, потому что Богом увенчивается добродетель. А поскольку он законно продал права первородства, то победа Иакова была несомненна. Ибо если кто, продав поле, взяв за него цену и купившего введя во владение имением, в последствии, не возвращая, скажу так, взятой цены (хотя законы не позволяют и возвратившему ее отнимать имение без согласия купившего, но пусть будет сказано: не возвращая цены), начнет спор об имении, то какой закон или какой судья присудит ему победу, хотя прольет он много слез и произнесет тысячи жалоб? Конечно, никто не присудит. Посему и Исав не получил награды справедливо, во-первых, потому, что, не подвизавшись в добродетели, но пожелав наследовать благословение, оказался недостойным оного; во-вторых, потому, что продал награду; в-третьих, потому, что справедливо отринут по продолжительности времени. Ибо если бы действительно покаялся и загладил все понесенные поражения, то не был бы презрен Богом, потому что Бог богат и, преизобилуя другими венцами, мог украсить его. И если Исав не мог возвратить себе проданных благословений, то был бы украшен другими венцами, и во-первых, тем, что умилостивил бы Бога. Но поскольку он не позаботился о добродетели, но вожделевал благословений, принадлежащих добродетели, то по справедливости не имел успеха. 530. Олимпиодору. Дивлюсь тому, что язычники, не только не получившие образования, но и приписывающие себе мудрость и хвалящиеся даром слова, гордящиеся диалектикой, опирающиеся на умозаключения, примечая противоречия в мыслях, но не примечая их в самых вещах, не чувствуют, что чем поражают они Божественную проповедь, тем самым более постыжают себя самих. Ибо одолеваемым приносит некоторую честь превосходство одолевших их. Они же называют Иисуса мертвецом, чтобы толпа чтимых ими богов оказалась немощнее Сего Мертвеца. Смеются над Крестом, чтобы тем сильнее осмеяны были их боги, поруганные и препобежденные позорным Крестом. Издеваются над неученостью Апостолов, чтобы пресловутые их мудрецы тем явственнее преданы были позору, будучи преодолены учением ничему не учившихся. Насмехаются над достопокланяемым Христовым гробом, чтобы подверглись большему осмеянию знаменитейшие их храмы, уступившие место осмеянному ими гробу. Вообще, нападают на проповедь, говоря, что она маловажна, чтобы еще более смешными оказались их прославленные учения, смирившиеся пред тем, что маловажно. 531. Софисту Асклипию. Язычники, сами того не примечая, собственными своими словами ниспровергают сами себя. Ибо они унижают Божественное Писание, потому что написано оно на языке варварском, составлено при помощи иностранного словопроизводства, нет в нем необходимых союзов, есть лишние вставки, затрудняющие понимание смысла сказанного. Но из сего-то пусть и узнают силу истины. Ибо почему, говоря языком грубым, убедило оно красноречивых? Пусть скажут сии мудрецы. Почему, будучи исполнено варваризмов и солецизмов*, препобедило оно заблуждение, выраженное на аттическом наречии? Почему Платон, глава языческих философов, не победил ни одного властителя, а Писание привело в движение сушу и море? * Солецизм - неправильный языковой оборот, не нарушающий смысла высказывания (напр., "Сколько время"). 532. Комиту Ермину. Крест, осмеиваемый идолослужителями, наилучший, распял многобожную прелесть. Страдание предало позору губительных демонов. Смерть умертвила смерть; мертвенность плоти соделала мертвыми надежды распинавших. Гроб погреб в себе диавола, на всех же одождил источник жизни. Посему и божественный проповедник взывает: не стыжуся бо благовествованием (Рим.1:16), потому что благовествует превосходящее наши желания. 533. Комиту Домитию о том же. То самое, наилучший, что почитаешь доказательством, будто бы проповедь не Божественна, доказывает ее Божественность и сверхъестественность. О Платоне, который сказал не доступное твоему слуху, а именно представил своего учителя говорящим, что красноречие недостойно философов и служит предметом соревнования для игривых отроков, не стану и упоминать, ибо мне в таком моем возрасте и неприлично, как отроку, являться пред вами, мужи, слагателем вычурных слов. Но представлю в свидетели Гомера, который всегда у тебя на языке, и говорит: "Я самоучка; Бог же всегда влагал мне в мысли всякие песни, то есть внушал речи". Итак, если боготворимый тобою поэт, став свидетелем, вернее же сказать, в подлинном смысле порукою того, о чем говорим мы ныне, подтвердил, что возвещающие Божественное не бывают учениками смертных людей, да нет им и необходимости быть сведущими в таких уроках, то почему же не веруешь, если слово Божественной проповеди возвещено мужами простыми и неучеными, но наставленными неизреченною Премудростью? Напротив того, думаю, что не останешься более неверующим. Ибо что почитал ты недостатком, то нашел преимуществом. 534. Софисту Асклипию. Помню, однажды беседовавшему со мною ученому язычнику, который у многих был в весьма великой славе сильный как в слове, немногими словами заградил я уста. Когда выставлял он на вид страдания и Крест и заливался громким смехом, кротко отвечал я ему: "Как же можешь доказать, что Христос распят?" все слышавшие это изумились и раздумывали, что намеревался я устроить, сказав это. А он, готовый без труда восхитить победу, отвечал: "В Евангелиях это сказано". И я немедленно возразил ему: "Но в них же написано, что Христос и воскрес, и вошел на небеса. Посему, если веришь Евангелиям, то верь, когда они говорят то и другое. В противном случае весьма нелепо поступаешь, принимая одно и отбрасывая другое. Ибо неужели ваш слух для поруганий раскрыт и весьма тонок, а для славного и Божественного загражден, и особенно потому, что ваши так называемые боги побеждены Распятым? Итак, если Он распят, то явно, что и взошел на небеса. Если же отметаешь прославляющее, то не выставляй на вид и укоризненного, потому что они зависят друг от друга и не могут быть разлучаемы". Когда было это сказано, раздалось такое рукоплескание, что покраснели и я, и он; я - потому, что похвала была выше моего достоинства, а он - потому, что стал связан собственными своими словами. Указав на сие, думаю, ясно ответил я и на послание твоего благоразумия. 535. Светлейшему Дорофею. Достославный Крест справедливо назвать опорою и украшением не только земли, но и неба; потому что им поддержана вся тварь, когда премирным доставил он радость, а земным - свободу, и соединил разъединенное. 536. Схоластику Феодору. Если пожелаешь с доброю мыслью и разумно читать Священные Писания, то устремишься исполниться не только любви к божественному любомудрию, но и той приверженности к догматам, в которой находит себе основание достойный неба образ жития. 537. Павлу о том же. Как философа показывают не плащ и трость, но свобода в слове и образ жизни, так и христианина - не наружность и речь, но нрав и жизнь, сообразные с правым словом. 538. Схоластику Ирону. Как известное сочетание разнородных живых существ в баснях породило чудовищные тела, - какого-то Минотавра и Кентавров, из которых первый пожирал в Аттике детей, а последние похищали чужих жен, так и сообщество с людьми самыми порочными порождает чудовищные и неприличные нравы, едва не уподобляющиеся в дерзостях Кентаврам. Почему и Песнопевец как можно далее гнал их от себя, говоря: отступите от мене, вси делающии беззаконие, ибо сообщество их порождает немалый вред, касающийся самой души, которая всего драгоценнее. Посему, если, как утверждают иные, басни стали делом и законодатель узаконил то, что желаешь ты узнать, воспрещая сообщение с животными и наказывая оное смертью для того, чтобы не родились чудовищные тела и не размножались плачевные зрелища, - то подивимся предусмотрительности законодателя. Если же, как говорят другие, чему и я сам верю, басни означают смешение различных нравов (ибо, как говорят, ничему из происшедшего в начале не попустил Бог утратиться, но каким что произошло, таким и хранит), то сие дает видеть и следующее изречение: тлят обычаи благи беседы злы (1Кор.10:33). Дают также видеть сие и сыновья Песнопевца, старший Аммон и младший Авессалом, и жившие срамно, и бедственно кончившие жизнь. Один, воспламенившись любовью к сестре, имеющей одного с ним отца, и стыдясь вступить в общение с той, которая так близка ему, сообщил о своей страсти одному из мнимых друзей. А тот не только не угасил страсти, не удержал от преступления, не сказал: "Не вводи в жизнь небывалых до ныне явлений", - но изобрел для него способ, как совершить преступление. Посему, совершив его, тот понес крайнее наказание, и единоматерний с поруганною сестрою брат руками служителей предал смерти поругавшего. Так срамно и бедственно кончил жизнь Аммон. Да и подвергали его наказанию Авессалом из любви ли к самовластию или по злопамятству на отца (потому что тот не только не наказал он Аммона за поругание дочери, но и к отмстившему возымел отвращение и, умоляемый, не иначе принял его к себе на глаза, как уже в последствии приведенный к сему мудростью военачальника), восстает против отца и вверяет тому, кто дал ему худой совет извратить уставы естества и поругать законы общения. Столько зла от сообщества с людьми самыми порочными! Но и этот, и подавший ему совет не избегли наказания; и наказаны оба. Поэтому, чтобы и нам не сделать и не потерпеть чего подобного, будем избегать беседы с нечестивыми. 539. Монаху Петру. Есть, премудрый, и брань святая, и мир, хуже всякой непримиримой брани, по сказанному: возревновах на беззаконныя, мир грешников зря (Пс.72:5). Ибо и разбойники заключают между собою договоры, вооружаясь на несделавших им никакой обиды; и волки собираются в стаю, когда жаждут крови; и прелюбодей с прелюбодейцею, и блудник с блудницею живут в мире. Посему, не полагай, что мир везде есть благо. Нередко бывает он хуже всякой войны. Когда мирится кто со злословящими Промысл и заключает договоры с людьми, негодными по жизни, которые строят козни и наносят вред общему житию, тогда поселяется он где-то вне и вдали от пределов мира. Почему и Павел сказал: аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте; ибо ясно знал, что иногда сие и невозможно. 540. Диакону Евтонию о том же. Не надлежит быть непримиримым с примиряющимся, но более того, сколько от нас зависит, должно примиряться и с непримиримыми, если только не терпит вреда благочестие. Сие-то самое и повелевает богомудрый Павел, говоря: аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте. Ибо в точности изведав и зная свойство вещей, зная, что многие не отказываются вести непрестанную брань с любителями добродетели, требовал того, что зависит от нас, хотя бы другие, что бы мы ни делали, стали вызывать на скрытую брань, или вооружаясь на благочестие, или противоборствуя добродетели. 541. Петру. Кем управляет больше раздражительность, те по большей части имеют несчастный конец, а кем управляет благоразумие, те, почитая тела свои орудиями оного, не лишены бывают славы за прекрасные дела свои. Сие-то и сказал приточник, повелевая все делать с советом, потому что неосмотрительность опасна. 542. Немесию о том же. Кто хочет вкушать чистую радость, тому надлежит прежде подумать и потом переходить к слову и делу. Поскольку сказанное или сделанное нелегко возвратить, то надобно поверить приточнику, который говорит: делай все с советом, если не хочешь ночью и днем мучить себя раскаянием, и самым делом оправдать этот совет. 543. Поскольку желал ты знать о порядке трех Соломоновых книг, то знай, что одна учит нравственной добродетели, другая показываете суетность труда увлекающихся житейским, а последняя - любовь к Божественному в душе, обученной сказанному выше. Посему и расположены книги сии одна на первом, другая на втором и последняя на третьем месте. Кто, став учеником приточника, преуспел в нравственности, тот, приступая к Песни Песней, не поползнется уже в любовь плотскую и обычную, но воспарит к Пречистому и Божественному Жениху, Который соделывает блаженными уязвленных к Нему любовью. Посему, советую молодым людям касаться третьего писания не прежде, чем преуспев уже в двух первых. Ибо и по таинственным уставам непристойно, лучше же сказать, безрассудно проникать во святилища недостойным еще и преддверий. Как в ветхозаветном храме внешний двор доступен был всем, а внутреннее Святое, окруженное преградами и доступное некоторым, не доступно было неосвященным и нечистым, во внутренность же Святого и во Святая Святых не дозволялось входить даже имевшим безукоризненную жизнь, кроме одного архиерея, как освятившего себя на это и сложившего с себя всякую смертную скверну, так и молодым людям надлежит вести себя и в отношении сих книг. Сперва им надлежит украситься доблестью нравов и тогда уже касаться недоступного многим. Ибо если те, которые должны оставаться вне ограды, не будучи посвящены, безрассудно с усилием приступят к божественному тайнодействию, то понесут крайнее наказание. 544. Петру. Дивлюсь твоему, заимствованному у других, неблагоразумию; ибо не думаю, чтобы сам ты дошел до такого великого неразумия, и подумал, будто бы подающие милостыню, но делающие это напоказ, хуже неподающих. А какое мнение об этом имею я сам, скажу тебе. В собственном смысле милостив тот, кто оказывает благодеяние, но не разглашает о бедствиях страждущих. Если кто делает добро ради самого добра, то заслуживает большую награду, нежели делающий это ради награды. А если делает ради Божественной награды, то будет поставлен во втором ряду. И если делает ради похвалы, то и получит то, ради чего сделал. Но кто не делает должного ни ради самого добра, ни ради Божией награды, ни ради человеческой похвалы, тот, по моему мнению, даже и не человек, а злой демон. Итак, по какой же причине ты, выслушав Божественное слово, повелевающее не творити милостыни пред человеки, не соглашаясь сам делать что-либо по славолюбию, обвиняешь тех, кто делает что-то из честолюбия? Сколько сохраняющий целомудрие ради славы человеческой выше не пребывающего в целомудрии даже и ради славы, столько же делающий по славолюбию лучше вовсе не делающего, потому что первый стыдится людей, а последний не стыдится ни людей, ни Бога. 545. Марку. Дивишься, как говоришь, почему Апостол пиянииу и досадителя поставил в один ряд с прелюбодеями и впавшими в скверные грехи? Посему сказываю: если бы Апостол выразился, что подвергнутся одному и тому же с ними наказанию, то надлежало бы требовать разъяснения; если же сказал, что, подобно им, лишатся царствия, то по какой причине сказанное кажется тебе загадкою? Ибо одно дело говорить, что они оставлены будут вне всякой чести и славы, и иное - утверждать, что понесут одно и то же наказание. И Апостол не сказал, что они потерпят равное наказание (что, может быть и почел ты сказанным, не уразумев изречения), но говорит: царствия Божия не наследят, - то есть непременно останутся вне славы, осуждены же будут по количеству, качеству и многократности грехов; потому что велика точность Божественного Судилища. 546. Светлейшему Иераку. Знаю, премудрый, что Источник благости, в намерении смягчить справедливое негодование на Иудеев Пророка, который наслал на них голод, чтобы уцеломудрить порождающее пороки пресыщение, устроил так, чтобы сам он питаем был вороном, такою птицею, которая ненавидит чад своих, рождает, но не кормит их. Почему и Песнопевец, хотя о всей твари, по естественному закону обращающей взоры к Создателю, сказал: очи всех на Тя уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении (Пс.144:15), о воронах упомянул особо, говоря: дающему скотом пищу их, и птенцем врановым, призывающим Его (Пс.146:9). То есть хотя всех питает прежде всего Божественный Промысл, но преимущественно он питает птенцов ворона, о которых не имеют попечения родители и которым служат пищею мелкие животные, летающие около гнезд. Через них Бог как бы подавал Илии совет не очень предаваться негодованию и в сравнении с человеколюбием птицы, которая ненавидит чад своих, не казаться еще более бесчеловечным. Ворон, по Моему повелению, питает тебя, а ты, всецело предавшись негодованию, упускаешь из виду то, чего по праву требует человеколюбие. 547. Пресвитеру Даниилу. Знай, наилучший, что слова: отцы ядоша терпкое, а зубом чад их оскомины беша, - это не определение Писания, но приговор по суду нечестивых Иудеев. Сами греша более предков, думали они, что терпят наказание за них, и сказали это. Божественный же и неподкупный Судия, представляя, что не за других, а за себя самих несут они наказание, сказал: живу Аз, глаголет Господь, аще будет еще глаголема притча сия (3), которую вымыслили Иудеи, обманывая себя и слушающих, потому что каждый умирает за свой грех. Душа, яже согрешит, та умрет (4). 548. Пресвитерам Иераку и Дионисию. Когда эти невоздержные влюбленные, погрузившись в страсть, приступили к целомудреннейшей Сусанне (распутство и пьянство обучили их и бесчинию), тогда состоявшая в числе обучаемых научила мнимых учителей Божественному и неподкупному суду. Поскольку же похотливая любовь внушала убийство, а страсть не внимала разумному слову, то возопила она, стараясь драгоценное сокровище целомудрия сохранить целым и неприкосновенным. А когда достигла она того, чего хотела, они же не преуспели, в чем не должно им было преуспеть, тогда они написали обвинение, которое справедливость требовала написать на них, но неожиданный приговор обратил вину на них самих. Посему, если и Евсевий, как писали вы, гордясь саном учителя и отваживаясь на непозволительное, не принимает совета, превратно выставляя на вид достоинство епископства, а не добродетели, то не приходите в нерадение, ибо и здесь, и там за все, им сделанное, он получит достойное возмездие. 549. Чтецу Дорофею. Поскольку Христос назвал братиями творящих волю Отчую и указал на родство плотское, и именно не имеющее родства по духу (Мф.12:49), то посему, может быть, и сказал Апостол: аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем (2Кор.5:16), как бы так говоря: если мы, уверовавшие из Иудеев, прежде гордились родством с Ним по плоти, то ныне хвалимся не Им, но близостью к Нему по качествам, какие приобрели добродетелью. Почему и сказал: подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу (1Кор.11:1). И сим как бы выразил мысль: больше хвалюсь подражанием, нежели близостью по плоти. 550. Павлу. Знай, наилучший, что никто не укроется от пресветлого и неусыпного Ока, если соделает что и в тайне, ибо все пред Ним обнажено, хотя бы то и казалось скрытым. Потому согрешающих и не кающихся приимут некие вечнотекущие реки, клокочущие страшным огнем, поток которых - волнующееся пламя, уготованное на мучение. Посему убоимся Бога, ибо Он страшен, и будем чтить Его, потому что Он благ. Станем просить у Него то, что прилично Ему дать, а нам полезно получить, ибо сему готов Он внять. Падая, будем каяться, потому что Он благодетелен и принимает кающихся искренно. Но нимало не будем нерадивы, ибо Он всесилен и не может быть обманут. Напротив того, возлюбим Его со всею горячностью, потому что к любящим Его Он снисходителен, по мере любви их. 551. Алипию. Чтобы, удерживаясь на земле предубеждением, этою самою тяжкою страстью, от которой с трудом можно избавиться, не лишились мы небесных наград, Спаситель изрек: востаните, идем отсюду. Ибо, к сему повелительному гласу присоединив силу Свою и искренних учеников Своих освободив от самоуправных страстей, переселил их в премирный сонм. 552. Ориону. Знай, что, хотя болезнь крепнет, побеждает силы, приближает нас к кончине, готова отлучить душу и умертвить тело, однако же, озаботившись нисколько, пожелали мы ныне истолковать написанное тобою. Думаю, что сказанное: или есть вкус во тщих словесех? - имеет два смысла. Она указывает или на то, что ложная укоризна не простирается далее слуха, поскольку не касается сердца человека, слышавшего ее, или на то, что с умеренностью надлежит приправлять слово солью, чтобы было оно и приятно, и питательно для людей благомысленных и трогало сердца слышащих. А солью подающего совет да служат свидетельства словес Божественных, страх Суда и слово о царствии, делающие увещание более сильным, действенным и питательным и доставляющие полезную и пригодную пищу не только тем, которые вполне переварить ее, но и тем, которые мало на это способны. 553. Диакону Евтонию. Знай, что знающим тебя не показалось странным провозглашаемое тобою. А не знающие тебя узнали, и завидующих тебе еще более стала снедать сия болезнь, и они понесли такое наказание, что большего не мог бы ты и наложить на них. Посему, если угодно тебе одних снова исполнить радости, другим сообщить более точное знание, а иных наказать, то покажи новые приращения своего добронравия. Но о сем довольно. А поскольку писал ты: "По какой причине, когда иные льстили Ироду сверх его достоинства и говорили: глас Божий, а не человечь, он был наказан?" - то сказываю: по той причин, что не сделал он выговора и не отверг нечестивой и безумной лести, ибо тем самым, что принял лесть, обучил их большему нечестию. Вероятно же, что и они, если не тотчас, то впоследствии были наказаны; а если и избегли наказания здесь, то не избегнуть им его там. 554. Феоне. Божественная благодать, соединяясь с человеческим усердием, спасает человека. Почему и тот, кто имел в себе глаголющаго Христа (2Кор.13:3), сказал: споспешествует сущим по предуведению званным. Ибо не одно призвание (все призваны, но не все послушались), но и предуведенное произволение званных соделывает спасение, потому что призвание соделалось не принужденным и невольным, но добровольным. 555. Грех гораздо тягостнее смерти; почему и Павел, более всех искусный в различении подобных вещей, грех назвал царем, а смерть - оброком, как бы подчиняя первому последнюю. Царем же назвал его не по достоинству (ибо нет ничего гнуснее греха), но по причине великой покорности плененных им. Ибо, если оброцы греха - смерть, то да не царствует в вас грех, который для имеющих ум тягостнее смерти. Если бы был у меня выбор и было возможно, то избрал бы я лучше умереть не согрешив, нежели, согрешив, не умереть, так, по моему суждению, последнее ужаснее первого. Ибо смерть истребится воскресением; почему согрешающий (скажем предположительно) ничего не приобретает, не умирая, если и по воскресении потерпит наказание. Да и другим сильным примером Апостол приводит сие в ясность, сказав: жало же смерти - грех. Посему, как никто не побоится змеи или скорпиона, у которых нет зубов или жала, чтобы впустить ими яд, так безбоязненно должно было бы принимать смерть, если бы она введена была не грехом. Если бы смерть постигла за добродетель, то была бы даже приятна. Не почитаешь ли сего невозможным? Свидетелями приими мучеников, возлюбивших смерть как начало бессмертия. 556. Схоластику Дионисию. Достойны одобрения те, которые руководятся врожденным законом и делают то, что должно. Ибо естество человеческое само в себе имеет точное и неподкупное судилище добродетелей, на которое ссылался и Христос как на источник увещания и совета, говоря: вся, елика хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им. Потом, показывая, что это есть правило и благочестия, и человеколюбия, сказал: се бо есть закон и пророцы. Но поскольку естество наше пало и омрачило в себе черты добродетели, то дан был закон писаный. А так как и он был нарушаем, то исправление поручалось лику Пророков. Когда же они стали отрекаться, говоря: врачевахом Вавилона, и не исцеле (Иер.51:9), - приходит на землю Тот, Кто и в естество вложил семена добродетели, и научал законом, и проповедывал через Пророков. Посему, с пришествием Небесного Царя необходимо стало, чтобы узаконены были догматы, приличные небу, и в священных Евангелиях, как бы в царских постановлениях, предписан был образ жизни, соответственный и угодный более Ангелам, нежели людям. 557. Иподиакону Павлу о том же. Неизреченная Премудрость, чтобы не входить нам в споры, доискиваясь, что такое добродетель, собственное изволение каждого положив в основание совершеннейшему делу, изрекла: вся елика хощете, да творят вам человецы, и вы творите им (Мф.7:12). Посему, если в себе самом имеешь и правило добродетели, то не ищи сего у других, но пользуйся домашним сокровищем. 558. Софисту Арпокре. Любоначалие - причина всех зол; оно, покушаясь ниспровергнуть установившееся не только в наши, но и в древние времена, заставляло воздвигать страшные брани. Одни, обучившись пифагорейскому молчанию, отвергали высоко думающих о красноречии. Любители Гомера чернили последователей Платона, а платоники чтителей Гомера обвиняли в нечестии. Последователи Аристотеля шли против платоников, а стоики вооружались на аристотеликов. Об епикурейцах, осмелившихся стать защитниками порока, не место здесь и упоминать. И во врачебном искусстве следовали тому же самому. Ибо следовавшие разумным началам позорили тех, которые держались известных способов лечения, а последние вооружались на первых. Одни говорили, что корни недугов многочисленны и разнообразны, почему и пользовались разнообразными пособиями, прежде исследуя корни болезней и потом преграждая источники недугов. А другие определяли, что есть только две причины болезней - задержание и излияние, почему и постановили в закон, что должно или очистить, или остановить. Но эмпирики смеялись над теми и другими. А если бы я захотел говорить о взаимных разногласиях у витий, стихотворцев и историков, то много потратилось бы и слов, и времени. И сие нимало неудивительно; потому что, когда и величающиеся именем любомудрия не замедлили воздвигнуть между собою жестокую брань, досуг ли быль заботиться о мире витиям и стихотворцам? Они не были в ладу с учениками Сократовыми, одобрявшими воздержание, справедливость и целомудрие, Платон же, осмеяв витий в разговорах, сам был за них осмеян циниками. К числу последних принадлежал и Лукиан, сочинивший разговоры почти против всех и поименованных, и не упомянутых нами. Его-то платоники одобряли за то, что он выставил на посмешище вымышленных стихотворцами богов, а стихотворцы назвали богохульником, потому что жестоко осмеял обоготворенных ими богов. Посему кто из защитников язычества осмелится сказать, что у христиан породились многие ереси, видя, что и у них самих такое же их множество порождено (надобно сказать правду) любоначалием? Если оно изгнано будет из среды людей, то есть надежда, что все единогласно и православно соберутся на божественную проповедь. 559. Петру-схоластику о том же. Или от любоначалия, думаю, или от предубеждения - двух с трудом побеждаемых страстей - породились ереси. Ибо те, которые не соблаговолили и почли для себя несносным быть в числе подчиненных, возгнушались тем, чтобы оставаться при утвердившемся образе мыслей, и посеяли семя нового учения. 560. Адамантию о том же. Зачем дивишься, что породилось много ересей по пришествии Спасителя во плоти, когда диавол, ясно и прямо услышав, что за все подвергнется суду и понесет наказание, посеял сии ереси, чтобы многих иметь соучастниками в наказании? Но не мало их было и до пришествия Спасителева. Ибо иные из людей даже не думали, что есть Божество, а другие полагали, что Божество есть, но ни о чем не промышляет; иные же - что хотя Оно промышляет, но только о небесном, а еще иные - что не о небесном только, но и о земном, впрочем, не обо всем, но о том, что имеет превосходство, например, о царях и начальниках. Одни говорили о свободной воле, другие о судьбе, а иные утверждали, что все устраивается случаем. Одни почитали делом благочестивым покланяться идолам; другие - вступать в супружество с матерями; иные - приносить в жертву людей, а иные - животных: кто - волов, а кто - верблюдов; иные даже - пожирать друг друга. Но если бы стал я все показывать и перечислять, то, может быть, не поверили бы, однако же не обличили бы меня во лжи. Итак, если род наш всегда был в раздоре с самим собою и не держался единого мнения (ибо по временам являлись среди людей любители новшеств и переворотов, ниспровергали установленное и узаконивали нравящееся им), то чему дивишься, если и ныне упоенные любоначалием усиленно противоречат в том, что Божественно и превыше разума. 561. Диакону Иоанну. Если бы только ты один написал мне о желании узнать, по какой причине сказано: звезды прелестныя, им же мрак тмы во веки блюдется, - то, может быть, обвинив тебя в невежестве, но ответив кратко, что тьма блюдется людям, а не звездам, тем и отделался бы я. Но поскольку многие из почитаемых людьми разумными стремились узнать то же и, в последствии узнав после многих исследований, признали сие весьма важным, то нимало не осужу тебя, но попытаюсь истолковать со всею ясностью. Итак, сказываю, что у писавшего послание идет речь о людях, падения которых неизвинительны, а не о звездах и облаках, волнах и деревьях, которые писатель приводит в пример, обвиняя людей в том, что они по своему произволению терпят то же, что те имеют по естеству. Ибо, как облацы безводни, гонимые ветрами, и древеса безплодна, о которых сказано, что они дважды умирают (12), не будут наказаны, да и волны не вспенивают своя стыдения, как неразумные и лишенные чувства, так и звезды, называемые блуждающими, не наследуют мрака. Наследуют же оный люди, согрешающие по произволению. О них приведены и сии примеры, так что сказанное имеет такое значение: люди сии, о которых идет речь, - это как бы блуждающие звезды, совратившиеся с пути прямого и идущие путем, противоположным ему. Потому им блюдется мрак, то есть не звездам, а людям, ибо у Апостола, как сказал я прежде, речь идет не о звездах или облаках, или волнах, но о людях, впавших в зверство, распутство и кичливость, и своим поведением причиняющих вред тем, кто с ними сближается. А в объяснение того, что это действительно так, если угодно, продолжим еще речь. Итак, сведущие в этом утверждают то, что мало убедительно и сомнительно для людей простых, ибо это противоречит очевидности и свидетельству зрения. Именно же они говорят, что планеты, хотя имеют собственное свое движение с запада на восток и стремятся совершить оное, но, побеждаемые противоположным и более скорым движением больших звезд, движутся на запад. И в объяснение сего представляют такой пример: при скором вращении колеса муравей, двигаясь в противоположном направлении, не совершает столько же скорого движения, потому что препобеждается более быстрым движением колеса, и планеты находятся в таком же отношении к движению больших звезд. То, что обличает рассуждающих так, а именно, что они то поклоняются звездам, как богам, то приравнивают их к муравьям, - только заметив, обойду теперь молчанием (ибо спешу говорить о другом), и займусь тем, что составляет предмет изыскания. Итак, хотя люди сведущие и утверждают это, однако же, поскольку Писание употребляет наименование "планета" или в собственном, или в переносном смысле, или следуя народному словоупотреблению, со своей стороны полагаю следующее. Солнце, луну и другие, не многим известные пять звезд (видную, блистательную, мерцающую, огнистую и светоносную*) поставляюсь в числе планет, а те, которые и тебя неразумнее, дали им имена некоторых бывших сильными на земле и живших срамно, впрочем, жизнь окончивших в земной славе, но солнце северные и южные страны обтекает в широту ежегодно, луна же - ежемесячно (от чего, думаю, произошло и слово "месяц": не от того, что луна делается серповидною (μηνοειδη), как думают иные, но оттого, что она каждый месяц выполняет данное ей правило; ибо луна называется месяцем); да и все прочие, соответственно своим кругам и путям совершают сие круговращение. Посему самому и названы они планетами, звездами блуждающими. Впрочем, это ли или прежнее толкование будет истинно, прославляется сим ведение Создателя, поставившего их в сем порядке и давшего им закон, как и Сам Он говорит: Аз звездам заповедах (Ис.45:12). Песнопевец же, показывая, что, хотя на земле и нарушено Божественное повеление, так как люди предались беззаконию, однако же оно сохранено на небе, сказал: во век, Господи, слово Твое пребывает на небеси (Пс.118:89). Если же иные, по причине сказанного: звездам заповедах, - утверждают, будто они существа живые, разумные и свободные (ибо знаю, что так учили не только некоторые из неверных, но и из уверовавших), то исследование о сем почитаю излишним и бесполезным, ибо сказано: вышших себе не ищи, и креплших себе не испытуй; яже ти повеленна, сия разумевай, несть бо ти потреба тайных (Сир.3:20.21). И не одобряю, и не осуждаю сего. А скажу лучше то, что Писание выражается так и о вещах неразумных и бесчувственных, говоря: заповеда Господь зною (Ион.4:8), и: заповеда Господь облаком (Пс.77:23), и: повеле Господь червию (Ион.4:7). Посему, разумные ли это живые существа, как говорят иные, или огненные шары, или плоские и круглые тела, воспламененные эфирным огнем, или шаровидные извержения огня, или раскаленные тела (ибо некоторые из философов утверждали и это), или какие-то приемники невещественного и премирного света, - не буду настаивать на сем, поскольку, думаю, это нимало не ведет к доблестному житию. Но скажу, что не только по отношению к душе, когда она совращается с пути добродетели, но и по отношению к телу, когда оно погрешает, в Писании употребляется слово "заблуждение". Ибо сказано: увидел Иосифа человек, заблуждающа на пути (Быт.37:15), и еще: и заблуждати сотвори я по непроходней, а не по пути (Пс.106:40). Посему, неудивительно, если движение семи звезд, туда и сюда обходящих север и юг, в сравнении с течением больших звезд, проходящих один и тот же путь, некоторые назвали заблуждением. Поэтому, если протекают они путь свой правильно и стройно, то за что понести им наказание? А если язычники скажут (что и вымолвить непозволительно), будто бы планеты не сотворены и не имеют причины бытия, то тем более будут обличены их правильностью и чинностью, потому что чинность возвещает о Чиноначальнике. Если же не верят сему, пусть слышат, что говорит Платон: "Благ Создатель этой вселенной", и что говорит Еврипид: "И солнце, и ночь в услугах у смертных". И, выслушав, пусть положат конец такому нечестию. Если же, - что и действительно так и что признавали и Еллины, и Иудеи, и христиане, и все, не лишенные разума и смысла, - большие и малые планеты имеют Создателя и Творца, управляющего их движением и стройностью, по которым происходят времена года и ночи, то явно, что удивительное и весьма правильное течение их безукоризненно. А если безукоризненно, за что понести им и наказание? Если бы они были существа живые, разумные и имеющие свободную волю, как полагают иные (и мы допустим это предположительно, чтобы приготовить им большее обличение), и в таком случае не справедливо было бы им потерпеть наказание. Если бы они шли, куда им угодно, и устраивали то, что желают, то имело бы основание не только сие положение, но и другое, по которому планеты - это виновники зол, и тогда по справедливости они должны были бы понести наказание. Но если они вечно совершают течение, им предписанное, то не должно называть их виновниками зол, сие было бы и нечестиво, и неразумно. Если же (что утверждают некоторые и чего не скажу утвердительно я, ибо нелепо говорить смело о недоведомом) допустим предположительно, будто бы планеты служат предзнаменованиями, то и в этом случае не подлежат они наказанию, как и Пророки, предсказавшие те злые дела, какие должны были в будущем совершить Иудеи. Ибо не потому совершены оные, что были предсказаны, но потому предсказаны, что должны были быть совершены. Злоба Иудеев соделалась причиною пророчества, а не пророчество - причиною злобы. Посему, при таком совершенном устранении всякого противоречия, всем соделалось явным, что не о звездах, равно как и не о волнах, или облаках, или деревьях идет речь у написавшего послание, - это показывает и главная мысль всего послания, - но о согрешивших людях, имже мрак тмы во веки блюдется, ибо Апостол, начав примерами, окончил теми, о ком идет у него речь. * То есть: Сатурна, Юпитера, Меркурия, Марса и Венеру. 562. Полихронию. Писал ты: по какой причине предаде их Бог в неискусен ум. Посему скажу: если прочтешь следующее за сим, то узнаешь и избавишься от всякого недоумения, ибо сказано: исполненных всякия неправды (29). Апостол, назвав сим родовым именем всякий порок, в последующих словах перечисляет виды пороков. Посему, если Он предал уже исполненных неправды, и не с тем, чтобы исполнились, то сделал ли что-либо неуместное? Но если почитаешь это неясным, хотя оно и ясно, то попытаюсь истолковать яснее. Не сказал Апостол: "поскольку преданы, то исполнились", или еще: "преданы, чтобы исполнились", но говорит: предаде исполненных, то есть оставил, лишив Своей помощи, как военачальник воинов, не повинующихся его приказаниям, но по собственной своей воле уступивших над собою победу, оставляет, лишая их Своей мудрости. Поскольку они сами себя исполнили всякого порока, то Бог по справедливости предал их оставлению, не насильно приведя в неискусен ум, но попустив предаться оному. 563. Диакону Феологию. Снова заставила ты нас разыскивать апостольские сокровища, ибо сказал: что значат слова: не точию сами сия творят, но и соизволяют творящим? И присовокупил: неужели соизволять хуже, нежели творить? По какой причине Павел в таком порядке поставил слова? И, несколько собравшись с умом, чтобы уловить убегающую апостольскую мысль, отвечаем: слушай. Иные, не уразумев сказанного, но, подобно тебе, недоумевая и думая, что апостольские слова искажены, толковали их так: достойны смерти не только творящие это, но и соизволяющие творящим (ибо так, говорили, читалось в древнем списке). Потому творить будет важнее, нежели соизволять. А я, не утверждая, что апостольские книги повреждены в этом месте и не нападая на неуразумевших (может быть, уступая мне преимущество в этом, они имеют превосходство в другом и уразумели то, чего мне и на мысль не приходило), но сказав то, что думаю, предоставлю решение будущим читателям. Посему говорю: поскольку гораздо хуже и большего заслуживает наказания хвалить погрешающих, нежели погрешать, то справедливо сказано: не точию сия творят, но и соизволяют творящим. Кто, погрешив, осуждает грех, тот возможет со временем исправиться, имея в осуждении греха весьма великую помощь к тому, чтобы раскаяться; а кто хвалит порок, тот лишает себя помощи покаяния. Итак, поскольку соизволение греху есть плод развращенного сердца и души, неисцелимо больной, то похваляющий грех справедливо называется гораздо более беззаконным, нежели погрешающий. Ибо один весьма скоро удалится от греха, а другой вовсе не удалится, какой бы ни вынесли читатели приговор. 564. Аммонию. Спрашиваешь, почему Св. Павел сказал: слава же и честь, и мир всякому, делающему благое, Иудееви же прежде и Еллину, - и при этом вовсе не упомянул о христианине? Итак, знай, что у Апостола Павла идет речь о живших до Христова пришествия во плоти, потому что, занявшись ими, не коснулся он еще времен благодати. Еллинами же называет здесь не идолослужителей, но людей благочестивых, которые ведут жизнь по закону врожденному, без иудейских обрядов, сохраняя все, относящееся к благочестию, каковы были Мельхиседек, Иов, Корнилий. 565. Чтецу Епимаху. Поскольку желал ты знать, почему без закона грех мертв есть, то сказываю: Ап. Павел хочет сим выразить, что грех не был вполне познан. Ибо он подразумевает не то, будто бы согрешающие вовсе не знали, что грешат, - в таком случае без причины были бы наказаны под законом и сделались бы одни добычею воды, а другие - огня, но то, что хотя и знали, однако же неточно; почему и были наказаны, но не так строго. 566. Пресвитеру Исхириону. Апостол Павел, этот доблестный военачальник, не посрамивший определения, по которому он удостоен Божественного рукоположения, показавший жизнь, соревнующую благодати, вдохновляя ведущих подлинно священную брань и вместе с тем не попуская им высоко о себе думать, поскольку воздаяние венцов превосходит их подвиги, по долгу военачальника, взывал: непщую бо, яко недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас. Сказал же явитися, показывая, что хотя и ныне борцы имеют славу, но она скрывается, ожидая трудов от победоносцев. Если же печалит то, что слава еще не явилась, то тем более да возвеселит сие разоряющих твердыни страстей и демонов. Ибо веку будущему предоставлено то, чтобы слава была наивеличайшая, с великим преизбытком превосходящая и слово, и разум, и настоящее состояние. Не просто сказал Апостол: страсти нынешняго времене, но с намерением показать, что не по качеству только, но и по количеству сии страдания уступают преимущество воздаяниям, ибо первые оканчиваются с настоящею жизнью, а последние простираются на бессмертные веки. Поскольку же он не мог выразить сего словом ясно и подробно, то наименовал их славою, по нашему мнению, всего более для нас вожделенною, потому что она кажется нам верхом добродетелей. 567. Диакону Феодору. Поскольку Бог Слово соблаговолил вочеловечиться, укротил волновавшиеся прежде человеческие страсти, плоть соделал убежищем добродетели и лукавые полчища поверг под ноги Своих учеников, справедливо установил подвиги труднейшие и уготовал награды небесные и премирные, то справедливость требует, чтобы побеждаемые себя самих обвиняли в своих поражениях. Ибо если победа, которая уже уготована нам, не находит потом умеющих побеждать и в немногих проявляет свою силу, то причина поражения - в не желающих приобрести победу трудами. 568. Ему же. Бог Слово, придя сюда, требовал веры, но оправдал благодатью, потому что невозможно было спастись своей праведностью предавшим себя самих. И сие доказали Псалмопевец и Сосуд избранный, один - подтверждая, что нет праведнаго, нет ни одного (Пс.13:3), а другой - решительно говоря, что вси согрешиша и лишени суть славы Божия (Рим.3:23). От уверовавших же Бог справедливо требовал высочайшей праведности. Посему при недостатке оной оправдывает благодать, но оправданным она дает закон заниматься добрыми делами, так как невозможно спастись только верою. Ибо надобно, чтобы и дела оценивались по вере, и вера одушевлялась делами, потому что она без дел мертва есть (Иак.2:26). 569. Комиту Ермину. Спрашивал ты: почему все почти Божественное отличается от прочего именованием огня? Огнем называется Бог (Втор.4:24), и Ангелы - пламенем огненным (Пс.103:4); Апостолам явишася языцы, яко огненни (Деян.2:3), и сказано: духом горяще (Рим.12:11). Итак, думаю, причина этого - преизобилие и богатство огня, потому что от одного светильника он возжигает тысячи светочей и не умаляется, но снова может возжечь такое же и большее число других светочей. От пути же, ведущего к телам, огонь далек, потому что он только от земного возгоняется вверх; тела любят землю, а огонь - небо; тела знают стремление вниз, а огонь - путь горе. Ибо как камню и воде неизвестен путь горе, так огонь не терпит пути долу. 570. Диакону Феогносту. Слагавшим разговоры и писавшим обширные речи нередко удивлялся я в том, что крайне заботились они о собственной своей славе, употребляя высокий и преученый слог, и не радели о пользе будущих слушателей, о которой следовало бы им наиболее приложить попечение. Ибо от того, что писатели приобретают себе столько славы, ничего не прибудет для других, а если другие получат пользу, то будет великое приращение добродетели. Но поскольку они имели в виду себя самих, то не обращали внимания на других. Почему и Божественное Писание винят они в том, что употребляет оно слог не обильный и украшенный, но низкий и простой. Мы, напротив того, обвиняем их в самолюбии, потому что, возжелав себе славы, весьма мало заботились о других, а Писание, в подлинном смысле Божественное, освобождаем от сих обвинений, утверждая, что заботилось оно не о собственной славе, но о спасении будущих слушателей. Если же любезен им высокий образ речи, то пусть знают, что лучше от невежды узнать истину, нежели от софиста - ложь. Ибо один выражается просто и кратко, а другой часто и красоту истины прикрывает неясностью, и, ложь принарядив красивою речью, в золотом сосуде растворяет яд. Если же истина сочетается с красивою речью, то, хотя и может доставить пользу людям ученым, однако ж всем другим будет мало пригодна и полезна. Почему и Писание изложило истину слогом простым, чтобы научались и невежды, и мудрые, и дети, и жены, ибо от простой речи никакого вреда не терпят мудрые, а от речи украшенной потерпит вред большая часть вселенной. Посему, если надлежало о ком позаботиться, то более всего о большинстве. И так как Писание позаботилось о всех, то сим ясно доказывается, что оно Божественно и небесно. 571. Повелевать и дозволять, наилучший, не одно и то же. Одно предписывается как во всяком случае обязывающее к исполнению, например: не прелюбодействуй, не убей, не укради - и все сему подобное; а другое допускается по некоему смотрению. Одно узаконивается, а другое не возбраняется. И это докажу Писаниями. Апостолы не проповедовали и не узаконивали обрезания, но попускали, не потому что так и быть долженствовало, но потому что была потребность в мудром снисхождении. А иначе не дозволили бы или, если бы оно требовало соблюдения, соблюдали бы с начала. И об угощаемых неверными Апостол Павел сказал: аще кто от неверных призывает вы, и хощете ити, все предлагаемое вам ядите (1Кор.10:27). Не повелеваю, говорит, идти, но, если хотите, не возбраняю; первое есть дело законоположения, а последнее - дело попущения. 572. Две, говорят, были причины того, почему в Афинах на капище было написано: неведомому Богу. Одни утверждают, что, когда Персы ополчились на Елладу, Афиняне послали гонца Филиппида к Лакедемонянам просить вспоможения, почему явившееся на Парфенейской горе видение Пана, хотя и обвиняло Афинян в небрежении к нему, однако же обещало помочь. Потому Афиняне, одержав победу, соорудили капище и надписали: неведомому богу. Другие говорят, что Афины посетила язва и попаляла их так сильно, что не щадила и самых тонких тканей. И так как, совершая служение своим мнимым богам, они не получали никакой пользы, то, размыслив, что, может быть, какой-либо иной Бог, Которому они не воздали чествования, наслал язву, они построили храм и капище, надписали: неведомому Богу, и, принеся жертвы, немедленно были уврачеваны. Заимствовав сие из самих афинских учений, Ап. Павел покорил себе Афинян, высоко думавших о своей мудрости. 573. Чтецу Урсенуфию. Потому мы, наилучший, удобоуловимы и удобоодолимы, что вооружаемся друг на друга, имея у себя вождем общего врага. Нам должно бы, объединившись вместе друг с другом, ополчиться против него, а мы с ним вместе ополчаемся друг против друга и вождем имеем его, жаждущего погубить ту и другую сторону. Но жаловаться легко и всякому можно, а сказать, как нам прекратить брань друг с другом, - дело советника. Итак, сказываю: сие происходит от того, что и богатство, и славу, и все житейское, увядающее, подобно траве почитаем мы за великое. А если бы научили мы себя признавать сие негодным и маловажным, каково оно и действительно, то не накликали бы на себя за это непримиримой вражды и потаенных браней, но возлюбили бы мир и любовь, ради которой кончаются всякая брань, и борьба, и ссора. 574. Касиану. Многие, отличаясь телесною красотой, просияли и душою. А если не веришь сему, то посмотри на целомудреннейшего Иосифа. Бяше он добр образом и красен взором зело (Быт.39:6), как свидетельствуют о нем Писание и с неистовством вожделевшая его Египтянка. Но еще более воссиял он добродетелью целомудрия, угасив в себе пламя, свойственное возрасту (Иосиф был не каменный), и попрал самовластие женской ласки, а эта ласка, по моему мнению, могущественнее страха. Надобно привести себе на мысль и то, что ласкавшая была госпожа, обольщающая убранством и слагающая с себя хитон сластолюбия; женщина - это вития, сильный в очаровании невнимательных, это давнее оружие диавола, которым он низложил многих мужественных. Однако же оказалось, что Иосиф был выше всех этих ухищрений. А если желаешь ты увидеть и жену, увенчанную целомудрием, то посмотри на благородную Сусанну, в юном теле при несказанной красоте обличившую непотребство старцев и не погубившую своей драгоценности - целомудрия. Если же многие очерняют прекрасных и добрых, то не дивись сему: во-первых, думают, что очерняют тех, которые красотою пользовались худо; во-вторых, многие чернят потому, что отозваться о другом худо вменяют себе в обязанность; в-третьих, многие из людей, поскольку не в состоянии проникнуть до самой души, стараются уязвить облегающее людей извне украшение. И об этом (так как ничто не препятствует воспользоваться опять теми же примерами) свидетельствуют и тот же Иосиф, оклеветанный братьями и госпожою, и та же Сусанна, осужденная старцами. Но нелицемерный Судия увенчал и Иосифа, и Сусанну. Посему, виню не красоту, а гнусную душу, которая живет в прекрасном теле и позорит его. 575. Схоластику Ирону о том же. Неразумное преуспеяние в делах чаще всего приводит к позору, а согласное с разумом нередко приводит к доброму концу. Впрочем, иные из достигших владычества не по разуму, приняв веяние счастья скромно, заслужили похвалы, а иные из славившихся знаменитостью отцов и предков свою честь обратили в позор. Потому надобно винить более произволение тех, кто пользуется владычеством неумеренно. 576. Епископу Евсевию. Ковчег завета и очистилище, служившее крышею кивота, давали видеть ясные признаки человека, сохраняющего словеса Божии, пользующегося Божиим к нему благоволением и охраняемого Божественными силами, как говорит Песнопевец: в сердце моем скрых словеса Твоя (Пс.118:11). Потому он и сказал: в крове крилу Твоею покрыеши мя (Пс.16:8), подобно тому, как из Божественных сил Херувимы крылами охраняли кивот и очистилище, а в смысле более естественном давали собою видеть ясные признаки Христа, исполнившего закон, соделавшегося очищением о гресех наших (1Ин.2:2), потому что Он, исполняющий закон, очищает грех мира. Его, как говорит таинник Владычних глаголов, предположи Бог очищение (Рим.3:25), чтобы в крови Его показать собственную Свою правду. Ибо Он Единородного дал в цену искупления, чтобы благодать имела основание, потому что, приняв единую за всех и превышающую достоинство всех жертву, и вражду истребил, и осуждение отменил, и ввел в сыноположение, и украсил тьмочисленными благами. А Херувимы, как престол и колесница Божия (ибо седяй на Херувимех явися (Пс.79:2)), давали разуметь, что Тот, Кому устроен был храм, невместим и неизобразим. Херувимы же поставлены были в знаменование Его царственного достоинства. Поскольку не имеет значения храм, который не увенчивает изображение, а Вождь и Творец Херувимов выше всякого естества и человеческого помышления, то сие и обозначило Писание изобразив на ковчеге престолом Всецаря Владыки. Манна же указывает на то, что хранитель Божественных законов приобщится божественной снеди и божественного наслаждения, а прозябший жезл Ааронов - на то, что преступающие сии законы и приступающие к священству не как должно, будут уцеломудрены. 577. Диакону Мине. Когда пресловутый оный храм и знаменитую, без пролития крови препобедившую во многих войнах столицу Иудеев сравнял с землею римский огонь за то, что там отважились на беспримерную дерзость против Христа, тогда и сами Иудеи были рассеяны по всей вселенной, как пленники. Ибо Поруганный ими, хотя мог их истребить, но не сделал сего по многим причинам. Во-первых, давая им время на покаяние; во-вторых, чтобы Иудеи увидели пришедшими в исполнение Его изречения: се оставляется дом ваш пуст (Мф.33:38), и сие: не имать остати камень на камени, иже не раззорится (Мф.24:2). В-третьих для того, чтобы они, усматривая повсюду сияющую славу Его, уязвлялись и, размыслив, что при предках, когда служили идолам, убивали детей, умерщвляли Пророков, не терпели ничего подобного, но, уцеломудренные, снова возвращаемы были в дома свои, ныне же терпят безвозвратный плен, познали истину. Если же не вразумятся такими событиями, то по причине тамошних наказаний невольно исповедуют истину, когда раскаяние не доставит им никакой пользы. 578. Адамантину о том же. Если угодно тебе знать, чем воздано нечестивым Иудеям, неистово восставшим на Христа, читай историю о взятии Иерусалима, написанную Иосифом, хотя и Иудеем, но любителем истины. И увидишь Божественную кару, каковой не было и примера в продолжение всего времени от начала человеческого рода и доныне. А чтобы ни у кого не осталось неверия невероятным и необычайным бедствиям Иудеев, для изображения непостижимых их страданий истина приготовила не какого-либо иноплеменника (тогда, может быть, лучше же сказать, по необходимости, не заслуживала бы доверия), но соплеменника и ревнителя. 579. Пресвитеру Ирону. Искусство истолкования все сказанное нам представляет в выражениях более ясных, и слушатели привлекаются им, как звуком лиры. Особенно же, когда идет исследование не чего-либо обыкновенного и хорошо узнанного, но неизвестного для многих, и когда очевидна мудрость ведущих речь, которою и возбуждается вожделение в слушающих, потому что не слишком обыкновенное привлекательно. Сказал же это я, так как ты спрашивал, что значит уподобление царствия небесного зерну горушичну? Посеваемое слово Божественной проповеди кратко в сравнении с учениями, какие когда-либо преподавались мнимыми мудрецами, и возвещается в изречениях самых кратких не только по усеченности, но и по простоте речи. Но, будучи возделываемо, слово растет, расширяется и оказывается превышающим всякое слово, когда-либо возбуждавшее к себе удивление, потому что порождает истину, а не украшает ложь. Выше же истины нет ничего. Потому и величающиеся именем философов, распростившись со своими учениями, желают насладиться сенью Божиею и прибегают к ней. Ибо сколько пифагорейцев, бывших учителями кичливости и презорства, сделались учениками сего слова? Сколько платоников, отложив превозношение своим красноречием, утвердились под его сенью? Сколько аристотеликов, в ничто вменив мудрость, которою славились, возжелали стать в ряды послушных слову? 580. Диакону Евтонию. Египтянка любила юношу, а юноша любил целомудрие. Потому она и уловив его, не воспользовалась своею добычею, хотя употребила в дело все сети, служащие к овладению ловом, а он воспользовался добычею, избегнув всех ее сетей. Ибо с Египтянкою подвизался враг, а с Иосифом - Законоположник целомудрия. 581. Чтецу Арсенуфию. Весьма радуюсь, что рад ты повествованиям об Иосифе. Ибо кто прославляет целомудренных, тот явно дает видеть, что сам он любитель целомудрия. Те виды добродетели и привыкли мы более всего хвалить, к которым расположены с наибольшею искренностью. А ты, будучи любителем чистоты, заметь и то, что добродетель есть нечто начальственное, хотя бы подвижник ее впал и в рабство. Ибо Иосиф начальствовал над братьями в отеческом доме, потому что в родителе имел любителя своих нравов. Начальствовал и в египетском рабстве, хотя был и продан, потому что за благонравие, какое вложила в него Божественная благодать пользовался благоволением купившего его. Начальствовал и над госпожою, лучше же сказать, над сластолюбием, которое многими юношами по-царски преобладало. Начальствовал и в темнице, хотя обвинен был в прелюбодеянии, потому что имел к себе благорасположение начальника темничной стражи, вручившего ему там начальство над заключенными, к которым, как думаю, послан он был врачом тамошних бедствий. Ибо по какой причине человек жестокий, неумолимый, извлекающий для себя выгоды из чужих бедствий (каковы все почти темничные стражи), поручил темницу человеку самому тихому и кроткому, который не приобретал от сего никакой прибыли, но ласково добрым словом и советом врачевал скорби или справедливо, или несправедливо заключенных? Напротив того, в этом явно видна Божественная благодать, повсюду увенчивающая добродетель. Начальствовал Иосиф и в царских чертогах, когда египетский самовластитель изменил самовластие во власть собственно царскую, потому что все, кроме имени, уступил Иосифу. Начальствовал над братьями и вторично, когда, не узнавая, что он брат, они воздали ему поклонение, как царю. Начальствовал и над Египтом, когда готовившегося к гибели сего питателя других стран питал по Божественному Промыслу. Начальствовал Иосиф и сам над собою начальством самым высоким, оказавшись в уничижении возвышенным и при возвышении - смиренным, в постыдном - не раболепным, но свободным, и в благоприличном - самым усердным и неленивым. Ибо, ни в отеческом доме, ни у Египтянина не вознесся он до безумия, видя, что все его любят; не изобличил госпожу в похотливости, в красоте своей имея достоверного свидетеля ее любви, когда на помощь ему готово было благорасположение господина, который за обвинение, требовавшее смертной казни, не наказав Иосифа даже бичом, вверг в темницу. Если же подумает кто, что Иосиф любомудрствовал по невозможности отомстить, пусть представит в уме, отомстил ли он, когда стал царем? Итак, и оклеветанный не обличил, и заключенный в темницу, когда там вверено ему было начальство, не стал думать о себе высоко и попирать других, но, сколько мог, облегчал бремя их печали, заключая по себе и о них, что, может быть и они ввергнуты в темницу несправедливо, ибо и всем по тому, что испытывают сами, обычно произносить приговоры о других. Особенно навык сему Иосиф, повсюду представивший опыты добродетели, искушенный как золото в огне и показавший признаки своей доброты. И что говорю о пребывании Иосифа в темнице, где во всяком, не крайне бесчувственном человеке порождаются какое-то смиренномудрие и кротость, внушаемые или совестью, или самым местом! И в царском чертоге он ли в чем не был обличен, но и там показал ту же кротость, питая Египтян и к приходящим отовсюду простирая руку спасения, братьям же не только не мстя, но и благодетельствуя. Вот добродетель, и раба соделавшая великодушным, и царя - смиренномудрым! Вот добродетель, во всем показавшая свои признаки! Вот добродетель, не униженная в бедствиях, но скромная при величии! Вот добродетель, не уступающая над собою верха похотливости и не огорчаемая клеветою! Вот добродетель, всем пользовавшаяся по-царски, а сластолюбием - самовластно! Вот добродетель, доведенная до необходимости говорить о себе и стыдящаяся высказать истину, будто бы сама на себя возлагает венец целомудрия! Ибо Иосиф не открыл о злоумышлении братьев и о любви Египтянки, но сказал: татьбою украден бых из земли Еврейския, и зде ничто же зло сотворих, но ввергоша мя в ров сей (Быт.40:15). Посему Законоположник и Покровитель целомудрия справедливо присудил ему венец, соделав его и у древних именитым, и для последующих родов досточтимым. 582. Чтецу Арсенуфию. Сосуд избран Ми есть сей, - сказал Христос о Павле, когда вручал ему апостольскую проповедь. Ибо Церкви Своей, за которую излиял драгоценную кровь Свою, не предал бы такому учителю, который бы в последствии не привнес от себя добродетель, соразмерную благодати. Не произнес бы и сего свидетельства, не усматривая в нем усердия, соответствующего величию дела. Ему угодно было, чтобы проповедь пронеслась повсюду, усиливаемая не только словом, но и нравственностью проповедующих. Чудеса могут дать место лукавому подозрению, а правая жизнь заграждает уста самому диаволу. Посему, намеревающиеся не прилагать никакого попечения о правой жизни да не думают, что проповедь препобеждала только чудесами, потому что всему, что совершали и говорили проповедующие, содействовала и их жизнь, не представлявшая никакого повода к укоризне. Если бы и ныне наставники в жизни своей соревновали апостольскому житию, то, может быть, совершались бы чудеса, а если бы и не совершались, то жизни их было бы достаточно к просвещению видящих. 583. Магистриану Немесию. Нелепыми, может быть, почитаешь ты слова, произнесенные Иудеями, которые не делают и не говорят ничего правого. Но поскольку Законодатель не укорял их за это, думаю, что это значит: тому, что надлежит делать, учась, учимся, делая. И поэтому хорошо сказано: вся, елика рече Господь, сотворим и послушаем. Учащиеся чему-либо новому справедливо сперва слушают, а потом делают, но решившие привести в исполнение Божественные заповеди учатся самим делом, потому что ведение доставляется не столько словом, сколько делом. Ибо действительно подвижник добродетели в самом подвиге обучается добродетели и узнает некоторым образом, что она всего полезнее, всего благоприличнее, всего более охраняет нас и узаконена на пользу. И о сем довольно. Сказанное же: не может древо зло плоды добры творити, - не уничтожает силы покаяния, но осмеивает закосневание в делании зла. Что пребывает злым, то не может приносить плодов добрых, но переменившись в добродетель, оно сии плоды принесет. Если у Спасителя шла речь о деревьях, то пусть имеет силу твое слово. А если о людях и деревья представлены Им в пример (а что для деревьев природа, то для нас произволение), то да опровергнется твое предположение. Ибо каким деревом кажется тебе Ап. Петр? Добрым ли? Но как же он отрекся? Злым ли? Но как же вся земля и море воспевают его подвиги и победы? Каким деревом представляется Иуда? Злым ли? Но как же он удостоен апостольской чести? Добрым ли? Но как предал Христа? И если стану рассматривать все совершавшиеся в людях перемены, то, сам того не примечая, введу множество лишних речей. Посему, предоставляя тебе собрать это в писаниях, перейду к истолкованию апостольского изречения. Человек душевен, хотя и не приемлет, яже Духа Божия, но приимет; потому что Апостол не сказал: "не приимет", но говорит: не приемлет. И еще говорит: не может разумети, а не сказал: "Не возможет уразуметь". Как если кто, смотря на раскаленное железо, скажет: "не может быть оно холодным", однако же может сделаться таким, так и в сказанном одно принадлежит настоящему времени, а другое - будущему. 584. Афанасию. Мудрым почитаю и то, что называешь ты странным. Если бы все было для нас явно, на что употребили бы мы свое разумение, когда нечего было бы и доискиваться? Но если бы и все было для нас неявно, то и в этом случае напрасным сделалось бы наше разумение по причине невозможности что-либо найти. Ныне же посредством явного постигается некоторым образом и неявное. А если и убегает оно от нашего разумения, то и в сем случае приносит нам пользу, низлагая наше надмение. 585. Евлогию. Постижимое легко уловить, как не требующее многих усилий, а неудобопостижимое, хотя и с большим трудом, однако же уловимо; совершенно же непостижимое, как вовсе неуловимое, доставляет только труд отважившимся выйти на сей лов. И предпринимающие попытку, в какое бы то ни было время уловить то, что никак не уловимо, не достигают своей цели. 586. Лукиану. Худо поступать несправедливо, но еще хуже произносить несправедливый приговор. Первое оставляет еще обиженному надежду на помощь, а другое, подтверждая обиду, отнимает сию надежду. Итак, не будем поступать несправедливо и не станем произносить, если сделаемся судьями, несправедливого приговора. 587. Схоластику Ирону. Можно предположить, премудрый, что ты не знаешь того, о чем знают все. Спрашивал ты, что значит: Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся? А что знают это все, и не только питомцы священных слов, но и никогда не читавшие Писаний, о сем свидетельствует даже Демосфен, говоря: "Всякое слово, если не сопровождается делом, представляется чем-то суетным и пустым". И внешние законодатели судимых за поругание святыни наказывают не по их словам, но по их делам. Христос, представив двух сыновей одного отца, послушавшего и обещавшегося идти в виноградник и делать, но не пошедшего, укорил, а не обещавшегося, но делавшего, одобрил, потому что намерения ценятся более не по словам, но по сделанному. Например, ты исповедуешь, что есть Бог, и говоришь прекрасно, потому что действительно Он есть, но не важно это слово, если не свидетельствуется делом. Ибо, если, исповедуя, что Бог есть, поступаешь так, как мог бы поступать только думающий, что нет Бога, не опровергает ли твое дело слова твоего, и нравственность твоя не опровергает ли утверждаемого тобою? Посему тем, что делаешь, исповедуй, что есть Бог, чтобы проповедывали это и слово твое, и нравственность твоя; и тогда будут убеждены слушатели. Если же стоишь на слове, а не радишь о том, что должно делать, не соглашусь, что это слово будет в состоянии убедить слушателей, если не станешь поступать, как надлежит. 588. Павлу. Можно предположить о тебе, будто бы ты не знаешь, что в законе и представляющееся бесчеловечным дышит кротостью. И узаконить: исторгать око за око, - не жестоко и не бесчеловечно, но с первого взгляда исполнено справедливости, а по надлежащем уразумении, как сказал, я, оказывается исполненным и человеколюбия. Ибо справедливо предписал сие Законодатель, чтобы приступающего к делу уцеломудрить страхом, что он постраждет, и тем обуздать злобу. 589. Панеллинию. И это, как говоришь, предложенное тебе состязующимся с тобою, дышит самою высокою правдою. Поскольку Египтяне долгое время работавшим Евреям не давали должной платы; то Источник справедливости устроил так, что заплатили они и невольно. Посему сказал: да испросит кийждо у соседа своего и сожительницы сосуды сребряны, и златы. Если бы повелел это не работавшим, то, может быть, иной был бы в праве почесть сие несправедливым. А если повелел, чтобы лишенные свободы отомстили за то присвоением имения, то готов я утверждать, что не только не поступлено с египтянами несправедливо, но даже не воздано им соразмерного наказания. Ибо какое сравнение между отнятием имущества и отнятием свободы, за которую имеющие ум охотно отдают не только имущество, но и жизнь? 590. Пресвитеру Зоилу. И богомудрый Павел, украшаясь духовными дарованиями, прилагал немалую заботу о чтении. Почему и знаменитому ученику своему написал: внемли чтению (1Тим.4:15). Ибо вкусившему Божественной мудрости страшно лишиться оной, когда память не только не обогащается, но и приобретенное теряет от забвения. А сия способность, если не врачуется каждый день, всего более утрачивается, не терпя праздности и отговорок. Не зная этого, лучше же сказать, потворствуя своему невежеству, многие смеются над учеными и мудрыми, не ведая того, что Премудрость более всего увеселяется учениками мудрыми. 591. Филитру. Законоположник, обуздывая и ненасытность властительства, и пристрастие нищеты вмешиваться в чужие дела, узаконил: нищаго да не помилуеши на суде. Не бесчеловечию научает он этим, но удерживает от худого, чтобы нищеты не употребляли во зло, вмешиваясь в чужие дела. Если же запретил миловать нищего, борющегося с не внимающим ничему зверем - бедностью - то тем более обуздал ненасытность богатых. 592. Алипию. И для тех, которые полагают, что все ограничивается настоящею жизнью, как думаю, приличнее кончина жизни, нежели жизнь невежественная. А если справедливо это по отношению к ним, то тем более - по отношение к нам, имеющим цель в вечности и обязанным ежедневно изощрять разумение Божественными словами. 593. Софисту Арпокре о том же. И в отношении словесности желания людей разнообразны. Одни из них любят древний аттический слог; а другие аттической речи предпочитают говорить ясно, рассуждая так: что пользы в аттической речи, когда сказанное как бы покрыто мраком и появилась нужда в том, чтобы другие вывели это на свет? Иные увеселяются эпопеею, другие - степенностью трагедии, и иные - говорливостью комедии, и еще иные - цветистым слогом риторики. Но и они не сходятся во мнении, потому что одобряют: кто - высокий слог Платона, кто - степенность Фукидида, кто - простоту Сократа, а кто - сильную речь Демосфена, потому что он, как полагают, упитал себя всеми словесными искусствами и всех превзошел в речи сильной, поразительной, страстной и убедительной. А иной любит для всех открытый и гладкий образ речи Лисия; иные же слог Исея находят более приличным судебному слогу, нежели слог Сократа, и более возвышенным, нежели слог Лисия. Другие предпочитают ясность и чистоту Есхила. Посему, когда столько различных мнений, не смею сказать, может ли какой писатель нравиться всем. Поэтому, кто имеет в виду славу, пусть пишет как ему угодно. А священные и небесные слова, поскольку изречены и написаны на пользу всему человечеству, растворены ясностью; потому что услаждающиеся другими красотами слова (а таковых не много) от ясности не терпят никакого вреда, как скоро уразумевают смысл сказанного. Все же, занимающиеся земледелием, искусствами и другими житейскими делами, получают пользу от ясности, в кратчайшее мгновение времени познавая и то, что прилично, и то, что справедливо, и что полезно. Ибо до такой краткости доведено Божественное нравоучение, что по нему произволение каждого служит пределом добродетели. Сказано: вся, елика аще хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им. Се бо есть закон и Пророцы (Мф.7:12). Что в сравнении с этою добродетелью, с этою краткостью, с этою ясностью Платоновы разговоры, или Гомеров листок, или кодексы законодателей, или Демосфеновы книги, или внезапность трагических событий, или комическое содержание? Пусть право рассудят смеющиеся над простотой речений и произнесут беспристрастный приговор. Сколько разговоров написал ученейший Платон, желая показать, что такое справедливость? И кончил он жизнь не высказав ничего ясного, никого не убедив, даже лишившись самой свободы. Сколько написал Аристотель, опровергая Платона и осмеивая его учения? Но и он ни малой не принес пользы, кроме того, что произвел на свет искусство словопрения. Сколько написали стоики, ограждаясь от Аристотеля? Но и их учения угасли. Поэтому пусть сравнят с поименованными мудрецами ясность Божественных словес и прекратят свое пустословие, примут Божественный образ речи Писаний, имеющий в виду не любочестие, но пользу слушающих. 594. Петру. Не сражайся, друг, с тенями: твердо отстаивая что-либо неважное, не доводи себя до того, чтобы потерпеть ущерб в самом великом и главном. Не будь как те, которые верблюда пожирают и оцеживают комара (Мф.23:24). 595. Пресвитеру Даниилу. Всякие оскорбления большею частью причиняются нам не за Христа. Причиною оных иногда бываем мы сами, или обижая других, или делая еще что-либо худое. А иногда, хотя и за Христа наносят нам оскорбления, однако они бывают истинны, а не ложны. Потому самая высокая степень ублажения требует двух условий: чтобы оскорбления были и ложны, и ради Христа. Если же недоставать будет того или другого, то, хотя не уничтожится и не сделается недействительным то или другое (ибо сие ни с чем несообразно), но не приведет оно к высочайшему блаженству. Если злословят нас и ради Христа, но оскорбления сии справедливы, отнимается награда. Если же не ради Христа, но укоризны ложны, то опять награда не самая высшая. В том и другом случае дается награда, но не такая, какую получим, если будет у нас то и другое. Говоря же: Мене ради, - Христос тому учит, чтобы думать нам о себе смиренно, вообще не высоко и сообразно с достоинством твари. Ибо горделиво для нас во всем подобном предполагать целью не Бога, но делать это ради себя самих, как будто бы мы стоим забот, сопряженных с самыми великими подвигами и крайними опасностями. 596. Диакону Илии. Знаю, что иные хранят целомудрие, будучи заняты пожеланием вольности в чем-либо другом, а иные по естественному расположению склоняют помыслы к сему хранению, а иные из одного благочестия проводят жизнь благочестиво. Иные ради благоденствия молятся Богу. Иные, имея в виду сделать неправду, в прикрытие этой неправды употребляют несправедливость, а иные руководителем в стремлении к справедливости имеют свое сердце. Посему, если я, человек малозначительный в уразумении, в состоянии постигать, что многие не на добродетели водрузили корни добра, но, нечто другое имея в виду, почтили доброе, то неизреченная Премудрость, несказанное Разумение, ведущее все прежде, нежели пришло оно в бытие, согласится ли произносить приговоры по ветвям, когда свойства корня противоположны? Не думаю сего. Напротив того, подвергнув точному исследованию и корни, и начатки, и наклонности, и стремления души, произнесет приговор по собственному нелицеприятному суду. Сим, думаю, изъяснено предложенное тобою место у Апостола: тем же прежде времене ничтоже судите. Явно же, что сказано сие или о делах неявных и неудобоисследуемых, или о яствах, вкушение или невкушение которых безразлично, о чем и в послании к Римлянам св. Павел говорил пространно. О делах же явных и сам он произносил суд, и предписал судить; за них и сам отлучал, и повелел отлучать от Церкви. А в отношении дел неявных повелел ждать, пока не придет Господь. Ибо ни с чем не сообразно присваивать достоинство Судии, без суда произносить приговор и не предоставлять оного правилу истины. 597. Пресвитеру Павлу. Когда кто, как писал ты, пожеланием чужого до безрассудства раздражает душу, решившись, не только поступать неправедно, но и оправдывать себя написанным: почто не паче обидими есте? - то пусть слышит, если имеет уши и не заградил их сребролюбием: раз написано это мне, то и тебе написано не отнимать чужого. Посему апостольский совет да не будет для тебя предлогом к любостяжателености. Не думай, что Апостол, дав мне совет терпеть лишение, тем самым тебе дал право обижать. Мне быть обидимым - доставить спасение; а тебе отнимать чужое - принесет наказание. 598. Пресвитеру Мартиниану. Немало и немаловажных, но много и великих преступлений совершено четвертовластником. Худородною был он отраслью свирепого льва. Как бы боясь, чтобы не сочли его незаконнорожденным сыном его отца, избившего младенцев в Вифлееме, устроил он такое плачевное зрелище, что почти уподобился родителю. И называется он, как думаю, четвертовластником не потому только, что владел четвертою частью царства, но и потому что им обладали четыре главные вида порока. Ибо, во-первых, вопреки закону берет он в жены Иродиаду. Потом, обличенный Крестителем, вместо того, чтобы уцеломудриться, ввергает в темницу не преступившего закон, но обличающего законопреступление. А потом, намереваясь его убить, боится народа, не убоявшись нелицемерного Ока. После того Ирод неосмотрительно и неумеренно дочери той, которая была всему причиною и думала уготовить себе достойную часть брака, клянется дать все, чего она ни попросит. При этом не определяет наперед, что даст согласное с правом и справедливостью, напротив того, рассуждает так необдуманно, что обещает даже половину царства, не размыслив, что нарушить справедливость гораздо тяжелее, нежели утратить царство. Потом под предлогом верности клятве, Ирод превышает всякое клятвопреступление. Ибо в деле преступном лучше нарушить худое обещание, сделав добро, нежели мнимою верностью клятве сделать зло. А лучше же сказать, все это было прикровением страха. Как лукавый служитель, убоявшийся господского обличения, Ирод убоялся Крестителя. Ибо истинный владыка тот, кто поступает как должно, а не тот, кто облечен в багряницу и силен оружием. Посему, выставив в прикрытие страха клятву, а вместо стены своему произволу - опасность мнимого клятвопреступления, устремился он на убийство. Не стал, как делали многие, собирать чего-либо похожего на судилище, выставлять обвинителей, подкупать свидетелей. Ибо знал, что подвергает наказанию не того, кто делает неправду, но того, кто предает ее позору. Здесь один, как бы желая скрыть обличение, без всякого суда совершает злодеяние, а другой не умолкает, но еще громче возглашает, ибо по всей подсолнечной доныне еще взывает: не достоит ти имети жены Филиппа, брата твоего (Мф.14:3.4). Но ты желал узнать причину, по которой не достоит. Причина сему, как говорят, не одна. По словам одних, Иродом явно нарушен закон Моисеев. Ибо, когда брат его имел семя, взял он жену его, а сие не дозволялось законом, который давал позволение брать жену бездетного брата и иметь ее, пока не восстановит семя умершему. Ибо безчадие почиталось величайшим злом, потому что при этом как бы совершенно угасала память от умерших. Но почему дочь, оставив родителя, действовала заодно с прелюбодеем и с прелюбодейцею и прилагала старание об умерщвлении того, кто заступался за родившего ее? Положим, что мать упоена была страстью, почему же и дочь участвовала в злодеянии? А другие, в числе которых Иосиф Флавий, утверждают, что Ирод имел Иродиаду женою, когда муж ее еще был жив, и имел дочь. Так Иосиф в восемнадцатой книге истории говорит, что Иродиада по рождении Саломии замыслив о слиянии наследственных прав, вступила в брак с Иродом, бывшим в раздоре с братом, рожденным от одного с ним отца. Но Иосифу может иной возразить следующее: почему же Иоанн обвиняет Ирода не как прелюбодея, но как вступившего в незаконный брак? И на сие иной может возразить, что Иродиада, может быть, была разведена с мужем по разводному письму. Но и на сие опять скажет иной: почему же Иоанн дозволенное законом называет беззаконием? Ибо не было еще дано Евангельского закона, по которому такое сочетание признается прелюбодейством. Иные же говорят, что Ирод, убив брата, так как желал царства, взял себе и его жену, которую уже давно любил. Но и этому противопоставят готовое обличение: почему же Креститель не укорил его в убийстве? А это, кажется, в такой же мере преступнее, в какой братоубийство ужаснее другого убийства. Итак, первую ли, как я думаю, или вторую, или третью причину имело обличение, да будет прославляем сей мужественный и неустрашимый муж за то, что обличил и умер как защитник Божественных законов. А если кто скажет: "Почему попущено потерпеть ему это", - то отвечу, что он не понес от сего вреда. Если непременно надобно отойти из этой жизни, то гораздо блаженнее тот, кто отходит со славою. Притом Божественная благость дает согрешающим время на покаяние. Но если и при этом не покаются, определяет жесточайшие наказания. Ибо, как говорят некоторые, порок, царствуя в мире, противоборствует добру, мечтая одержать верх. Почему человек негодный восстает на доблестного, но легко уловляется. Все же это в ясности изображу одним примером: и на Царя правды, когда пришел Он на землю, вооружились поборники неправды. Но так уловлены и до того унижены, что Он прославляется повсюду, а думавшие, что жизнь не действенна, препобеждаются по всем приговорам. 599. Пресвитеру Мартиану. Спрашивал ты, по |