Бывают встречи, которые оставляют глубокую память на всю жизнь, о которых необходимо рассказывать людям. Такой была моя встреча с архиепископом Лукой (Войно-Ясенецким), жизненный путь которого был подвигом во имя Христа.

Бог, по Своему милосердию, послал мне встречу с ним в институте им. Н.В. Склифосовского, где я пробыла с небольшими перерывами около двух лет. Тяжелые операции на позвоночнике, которые я перенесла там, причиняли физические страдания, казавшиеся иногда непереносимыми, и только великая любовь к рисованию приносила радость.

Нянечки, прачки, санитары, медсестры, хирурги садились на низенькой скамеечке у моей кровати, чтобы я могла, лежа на животе, рисовать их.

Сколько прекрасных тружеников послевоенной Москвы прошло тогда передо мной! Сколько раненых на фронте, детей и взрослых! Профессор Сергей Сергеевич Юдин, чьи уникальные операции по имплантации искусственных пищеводов привлекали во множестве иностранных специалистов, часто заканчивал свои обходы клиники у моей кровати с вопросом: "Что нового?" – и смотрел мои карандашные портреты.

Однажды он зашел, как всегда, стремительно и предложил нарисовать архиепископа Луку.

Могла ли я отказаться? Перебинтованная, спеша за Сергеем Сергеевичем, я с волнением узнала, что Владыка Лука, которого мне предстояло рисовать, был много раз в ссылках за веру. Он продолжал и там проповедь Христа, делал блестящие операции и написал книгу "Очерки гнойной хирургии", удостоенную Сталинской премии. Как раз накануне в стенах института на конференции ему торжественно вручали ее.

Упоминание о ссылках острой болью отразилось в моей душе, так как десять лет тому назад я потеряла тетю, воспитавшую меня, сироту. Она погибла в Сибири за то, что в годы изъятия церковных ценностей укрывала у себя архиерейскую митру.

Трудно передать чувство благоговения, которое овладело мной при виде чудного старца, сидевшего в зале, куда привел меня Юдин!

Семья, воспитавшая меня, была глубоко религиозной, и хотя потом были годы учения в школе и работы на фабрике с их антирелигиозной пропагандой, вера, хранимая в душе, глубокое уважение к священнику – остались. И было естественным подойти под благословение к Владыке и попросить разрешения нарисовать его.

Слушая тихий, ласковый голос, видя устремленный на меня добрый взгляд, я почувствовала, что волнение мое чудесно успокоилось и я в силах приняться за рисование.

Рисуя, я рассказывала Владыке о своей жизни в Киеве, о гибели тети, о любви к искусству. Каково же было мое удивление и радость, когда я узнала, что Владыка Лука закончил Киевскую художественную школу. Но, как пошутил он, из неудавшегося художника он стал художником в анатомии и хирургии: изучал кости, лепил их из глины, когда учился в Киевском университете на медицинском факультете. "Я видел вокруг столько страдающих людей, что принял решение заниматься не тем, что нравится, а тем, что полезно людям. Я стал хирургом и не жалею об этом".

Негромкий голос Владыки, его рассказы о работе в земских больницах, где не было элементарных условий для работы хирурга, делавшего сложные операции, где иногда приходилось стерилизовать инструменты в самоваре, глубоко трогали меня.

Я очень хорошо понимала, какую ответственность за жизнь человека несет хирург. Слишком много приходилось видеть и испытывать самой в клинике. Но удивляло и хотелось понять, как хирург стал священником.

Отвечая, Владыка сказал, что в 20-е годы набирала силы антирелигиозная пропаганда: проходили кощунственные карнавалы, разрушались храмы, подрывались устои нравственности, и он почувствовал необходимость исцелять не только телесные, но и духовные болезни. "Предложение стать священником я принял как Божий призыв, придя к мысли, что мой долг – защищать проповедью оскорбляемого Спасителя".…

Как мне хотелось передать в рисунке проникновенный взгляд его мудрых глаз, весь его облик – мягкие черты лица, большой лоб, белоснежные волосы, бороду, покоившуюся на груди, руки пастыря и блестящего хирурга, столько потрудившиеся в жизни, а сейчас спокойно и задумчиво перебиравшие четки!

Мой рисунок Владыка рассматривал доброжелательно и пригласил, при случае, посетить его в Симферополе, куда он уезжал, чтобы возглавить Симферопольскую и Крымскую епархию.

Прошло два года, и в 1948 году, проездом в Ялту, я нашла в Симферополе храм, где служил Владыка. День был воскресный, служба кончилась, началась проповедь. В высокие окна лился яркий солнечный свет, освещая фигуру Владыки.

В благоговейной тишине храма слышался его тихий голос, говоривший о мудрости устроения мироздания, созданного Творцом, о тонкой красоте нежных полевых цветов, о тихой радости, которую навевают краски зари, о том, что это – немая проповедь душевной чистоты. Владыка говорил о том, что главное в жизни – всегда делать добро людям. "Не можешь делать большое – соверши хоть малое!"

Я слушала Владыку и сердце сжималось от боли: ведь он был на пороге слепоты! Об этом мне сказали прихожане храма.

Чувствовалось, что его почитают и любят здесь, в Крыму, где войной нанесены страшные раны, где разрушены города, храмы, где такое тяжелое экономическое положение.

Владыка готов был помочь всем. На архиерейской кухне всегда готовился обед на пятнадцать-двадцать человек. Обед простой, немудреный, состоявший подчас из одной похлебки, но у многих симферопольцев в голодные 1946-48 годы и такой еды не было.

К Владыке на консультации приезжали издалека больные, он помогал ставить диагноз, устраивал на операцию, просил прихожан организовать в больнице дежурство, опекать приезжих.

Но главной своей архиерейской обязанностью он считал восстановление храмов, возобновление в них богослужений и постоянные проповеди о Христе. А жил он очень скромно в небольшой двухкомнатной квартире, где главное место занимали книги.

Владыка нашел время еще раз попозировать мне и оставил на портрете чудную надпись: "Милую Соню да благословит Господь на жизнь христианскую и да исцелит от мучительной болезни. Архиепископ Лука. 5-V-48 г.".

С благословения Владыки мучительная болезнь отступила, я вернулась к активной трудовой жизни и испытала великую радость материнства…