Глава 7

м. Макарий. История Русской церкви. Том 2. Отдел 2

В истории внешних отношений нашей Церкви в рассматриваемый период самым замечательным событием было то, которое мы поставили во главе этого периода: разумеем избрание и рукоположение митрополита Илариона Собором отечественных иерархов. Святая вера была принесена к нам из Царьграда; первые проповедники ее приходили оттуда же и действовали по распоряжениям Константинопольского патриарха. Очень естественно, если и первые наши архипастыри - не только митрополиты, но даже епископы, - пока Церковь основывалась, были избраны и рукоположены Константинопольским патриархом: иначе быть не могло. Но, когда Церковь Русская довольно устроилась, когда в ней явилась своя иерархия, неизбежно должно было прийти к вопросу: как же смотреть на эту Церковь? Считать ли ее одною из митрополий Цареградского патриарха, совершенно такою же, какие существовали в пределах Греческой империи и были подчинены ему правилами древних Соборов и властию греческих императоров, или признавать ее Церковию самостоятельною, как образовавшуюся в народе, имевшем собственное правительство, которая не могла быть подчинена Константинопольскому патриарху ни правилами Соборов, бывших еще до основания ее, ни тем более властию греческих императоров? Великий князь русский Ярослав хотел решить вопрос в последнем смысле, хотел видеть отечественную Церковь самостоятельною и по смерти митрополита Феопемпта повелел Собору своих епископов избрать и рукоположить для России нового митрополита без сношения с Константинопольским патриархом. Попытка, как мы заметили в своем месте, справедливая и согласная с древними канонами. Но попытка, скажем теперь, преждевременная: Церковь Русская была еще так юна, так небогата средствами для самобытного существования, что не могла обойтись без пособий своей матери - Церкви Цареградской, без попечений ее первосвятителя. Потому-то, когда скончался Ярослав, на Церковь Русскую мало-помалу привыкли смотреть как на совершенно зависимую от Константинопольского патриарха: он и избирал с своим патриаршим Собором, и поставлял для нее митрополитов, как и для всех других подвластных ему митрополий, без всякого участия в том со стороны русских князей и духовенства, и все тогдашние наши митрополиты были греки, за исключением, может быть, одного Ефрема, хоть и об его русском происхождении можно только догадываться. Получая от Константинопольского патриарха духовную власть, наши митрополиты, подобно другим, находились в непосредственном подчинении ему и обязаны были во всех важнейших делах обращаться к нему с его Собором. Поэтому иногда они должны были путешествовать в Царь-град и по воле патриарха присутствовать на его Соборах. Так, в 1073 г. ездил в Царьград митрополит наш Георгий; в 1087 или в 1102 г. Русский митрополит (следовательно, Иоанн II или Николай) присутствовал на Константинопольском Соборе, бывшем при патриархе Николае Грамматике; в 1145 г. отправился в Царьград митрополит наш Михаил II. Какое место занимала тогда русская митрополия в ряду других митрополий, подчиненных Константинопольскому патриарху, - неизвестно, но, без сомнения, как одна из митрополий новых, она должна была стоять ниже всех древних и старейших.

Вследствие такого единства Русской Церкви с Византийскою сношения между Грециею и Россиею были непрерывные. Греки приходили к нам: одни - вместе с нашими митрополитами, другие - для богомолья, третьи даже переселялись в Россию со своими семействами, чтобы обучать русских церковному пению; некоторые удостаивались у нас и епископских кафедр. Русские, со своей стороны, также путешествовали в Константинополь, и одни проживали в тамошних монастырях (преподобный Ефрем), изучая иноческую жизнь, другие (преподобный Варлаам) покупали там иконы и церковную утварь, третьи списывали благочестивые книги и приносили в отечество, как принесен был по поручению преподобного Феодосия Печерского устав Студийский. Брачные союзы наших князей с греческим двором служили новою связию между Грециею и Россиею даже в церковном отношении. Великий князь киевский Всеволод был женат на дочери греческого императора Константина Мономаха, и дочь этого князя, известная инокиня Янка, путешествовала в Царьград и привела с собою оттуда нового митрополита (Иоанна III). Дочь князя Володаря выдана была в 1104 г. за греческого царевича, сына императора Алексея. Дочь Владимира Мономаха была за греческим церевичем Леоном.

Сношений с другими восточными православными Церквами - Александрийскою, Антиохийскою и Иерусалимскою, - прямых и непосредственных, Церковь наша, как и прежде, не имела. Знаем только, что по временам некоторые наши соотечественники путешествовали ко святым местам Палестины и проживали там довольно долго. Сношения с Церковию Болгарскою или, точнее, с Болгариею продолжались: оттуда приносимы были к нам церковнославянские рукописи, приходили иногда иноки и жили в наших монастырях; оттуда же, по всей вероятности, появился было у нас (1123) еретик Дмитр (Димитрий). Судя по тому, что этот еретик отвергал все церковные уставы, не без основания догадываются, что он принадлежал к секте богомилов, господствовавшей тогда в Болгарии. Впрочем, лжеучение Дмитра не могло пустить у нас глубоких корней: митрополит Никита по повелению великого князя немедленно испытал еретика и обличил, а потом сослал его на заточение в свой митрополичий город Синелец.

Сношения с Римом были, из них известны два. В 1073 г. великий князь Изяслав, вторично выгнанный братьями своими из Киева, обратился сначала с просьбою о помощи к польскому королю Болеславу, но Болеслав, приняв поднесенные ему сокровища, помощи не оказал и сокровищ не возвратил. Потом горестный изгнанник отправился к немецкому императору Генриху IV, но и участие Генриха не принесло ему никакой пользы. Наконец он послал сына своего в Рим. Этот сын (неизвестный по имени) жаловался папе Григорию VII на польского короля и будто бы от имени отца и своего собственного дал обещание покориться Римскому престолу, если только папа властию святого Петра вручит ему, сыну Изяславову, Русское царство. Гильдебранд немедленно написал два послания: одно - к польскому королю, прося его и убеждая возвратить Изяславу взятые сокровища, другое - к самому Изяславу (Димитрию) с супругою. В последнем папа, между прочим, писал нашему князю и княгине: "Мы согласились на просьбу и обещание сына вашего, которые казались нам справедливыми как потому, что даны с вашего согласия, так и по искренности просителя, и вручили ему кормило вашего государства от имени святого Петра с тем намерением и благожеланием, чтобы блаженный Петр своим ходатайством пред Богом хранил вас, и ваше царство, и все ваши блага и содействовал вам до конца жизни вашей удержать царство ваше во всяком мире, чести и славе". Затем папа изъявлял полное согласие оказывать нашему князю и на будущее время такие же пособия в случаях нужды; говорил о своих послах, которых отправил вместе с посланием, для того чтобы они и яснее изложили написанное в нем, и передали многое ненаписанное; наконец, просил принять этих послов с любовию и верить всему, что только они скажут или постановят от имени апостольского седалища.

Нельзя до некоторой степени не усомниться в справедливости слов настоящего послания. Очень могло быть, что Изяслав отправил в Рим сына своего жаловаться на польского короля, исповедовавшего римскую веру, или даже просить, чтобы папа своею духовною властию побудил Болеслава оказать помощь нашему князю за взятые у него сокровища. Но как мог русский князь просить себе престола русского у Римского первосвященника, когда знал, что слово последнего не имело в России никакой силы, что его не послушались бы ни народ, ни князья? Как мог Изяслав, бывший уже двукратно великим князем и имевший неотъемлемое право на киевский престол, просить у папы престола не себе, а сыну своему, когда знал, что это послужило бы только новым неодолимым препятствием к достижению цели при существовавших тогда княжеских отношениях? Довольно ли выразумел Гильдебранд слова сына Изяславова? Не дал ли им своего, более обширного, смысла?

Не хотел ли только воспользоваться благоприятным случаем, чтобы действовать на русского великого князя, а чрез него - и на Русскую Церковь, для привлечения их в свои сети?

Впрочем, и не отвергая достоверности послания папы, мы должны сказать, что оно не принесло ему никакого успеха. Брат Изяслава Святослав, занимавший его престол, скончался (в 1076 г.), и Изяслав, с согласия оставшегося своего брата Всеволода беспрепятственно вошел в Киев и сделался великим князем; тем и кончилось его сношение с Римом. "Стязанье с латиною" тогдашнего митрополита Георгия, вероятно, вызвано было изложенными обстоятельствами.

В другой раз посольство было не к князю нашему, а к митрополиту Иоанну II от папы или, вернее, от антипапы Климента III. Климент желал единения с восточными иерархами, хвалил православную веру, прислал к нашему первосвятителю своего епископа для переговоров. Иоанн с любовию отозвался на доброе желание папы, убеждал его отказаться от заблуждений латинских и советовал обратиться для окончательного решения дела к Цареградскому патриарху с находящимися при нем митрополитами. Были ли какие последствия этого сношения - сведений не сохранилось.

Очень вероятно, что попытки папы привлечь на свою сторону русских князей повторились во дни Владимира Мономаха. Иначе трудно понять, с чего это вздумал сам Владимир сделать митрополиту Никифору запрос о причинах отлучения латинян от православной Церкви и почему митрополит, написав ответ и показав заблуждения латинян, заповедал князю: "Ты же, княже мой, прочитай послание сие не однажды, не дважды, а многократно; прочитай ты, пусть читают и сыны твои". Или что значат слова Никифора в другом послании к тому же князю: "По разуму я нашел тебя благоверным, благодатию Божиею, и не уклоняющимся от правой веры, по чувству - ревнующим о Боге до сего дня и молю Бога, да соблюдает тебя таковым навсегда, если не допустишь войти волку в стадо Христово и не дашь насадить терния в винограде Божием, но сохранишь древнее предание своих отцов"? От кого тогда могла быть опасность для нашей Церкви, как не от одного папы с его клевретами? Наконец, почему это митрополит Никифор нашел нужным в то же время писать послания и к другим русским князьям, равно направленные против латинян, и, обличая их заблуждения, повторять: "Вот почему не приемлет их святая соборная Церковь в единение и общение, но, как член гнилой и неисцельный, отрезала от себя и отвергла; нам же, православным христианам, не должно с ними ни есть, ни пить, ни приветствовать их"

То несомненно, что исповедники римской веры, именно некоторые варяги и поляки, жили в Русской земле и что наши князья оказывали им веротерпимость и христианскую любовь. Преподобный Феодосий Печерский в известном послании о вере варяжской к великому князю Изяславу между прочим писал: "Исполнилася и наша земля злыя тоя веры людии, понеже по всей земли варязи суть; велика нужда правоверным христианом, иже межи тех живуще в едином месте; да аще кто ублюдется от них, чисту веру нося, пред Богом станет одесную радующеся". И далее внушал князю: "Будь милостив не только к своим христианам, но и к чужим; если увидишь кого-либо нагим, или голодным, или подвергшимся бедствию, то, хотя бы то был латинянин, всякого помилуй и избавь от беды как можешь". Еще далее заповедовал: "Когда ты встретишь, что иноверные состязаются с верными и хотят лестию увлечь их от правой веры, помоги своими познаниями правоверным против кривоверных, и ты избавишь овча от уст Львовых". Значит, латинянам (ибо из хода речи видно, что здесь говорится об них) позволительно было у нас открыто исповедовать свою веру и даже они состязались иногда об ней с правоверными. Но, с другой стороны, также несомненно, что сами русские вовсе не держались римской веры, не считали ее правою, не были в подчинении Римскому первосвященнику, как ни стараются доказать противное ревнители папства. Преподобный Феодосий Печерский, митрополиты Георгий, Иоанн II и Никифор в известных нам посланиях подробно опровергают разные заблуждения латинян, выражаются, что они за эти заблуждения отлучены, отвержены от Церкви православной, заповедуют всячески блюстися их учения, не участвовать в их богослужении, не следовать их обычаям, не заключать с ними брачных союзов, не иметь с ними общения даже в пище и питии и в случае нужды давать им то и другое в особых сосудах или, если есть с ними и вместе, то только ради любви Христовой. Напрасно указывают на брачные союзы наших князей с государями польскими, венгерскими и другими, державшимися латинского исповедания, как на свидетельство их единоверия. Митрополит Иоанн II ясно не одобрял таких союзов, говоря, что весьма неприлично правоверным князьям отдавать дочерей своих замуж в страны, где служат на опресноках, и что по закону православные должны сочетаться только с православными, - знак, что князья римской веры у нас не считались православными. Наконец, самым разительным опровержением мысли, будто Церковь Русская находилась тогда в единении с Римскою, служит обращение к православию Шимона Варяга. Он родился и был воспитан в римской вере, но потом, когда пришел в Киев, будучи наставлен здесь преподобным Феодосием Печерским и поражаясь чудесами его и преподобного Антония, оставил "буесть латынскую" и истинно уверовал в Господа Иисуса Христа со всею своею дружиною, простиравшеюся до 3000 человек, и с своими иереями. О празднике 9 мая, как и почему он установлен нашею Церковию в память перенесения мощей святого Николая Чудотворца, мы уже говорили.

Не одни только последователи Римской Церкви пользовались веротерпимостию в нашем отечестве, но и армяне, и даже евреи, хотя вера тех и других не считалась истинною. В житии преподобного Агапита Печерского, врача безмездного, рассказывается, что в Киеве к концу XI или в начале XII в. был знаменитый врач, "родом и верою армянин", какого прежде не бывало; что этот врач, завидуя славе преподобного Агапита, врачевавшего чудесно, научил "иноверники своя" поднести иноку смертное зелье, которое, однако же, оказалось безвредным, и что впоследствии, когда армянин пришел к Агапиту и последний хотел угостить его своею скудною пищею, армянин сказал: "Мы, отче, сего месяца четыре дня постимся, и ныне у нас пост". Тогда Агапит спросил: "Да кто ты и какой веры?" Гость отвечал: "Разве ты не слышал обо мне, что я армянин?" После этого преподобный воскликнул: "Как же смел ты войти и осквернить келью мою и держать за грешную мою руку? Изыди от мене, иноверие и нечестиво". По смерти Агапита, которую он сам предсказал армянину за три месяца, этот армянин, пораженный чудесным событием, пришел в Печерский монастырь и сказал игумену: "Отселе и я сделаюсь чернецом; оставляю веру армянскую и истинно верую в Господа Иисуса Христа". И действительно был пострижен и скончался иноком. Евреи жили в Киеве во дни Святополка и Владимира Мономаха и занимали там особую улицу, или часть, и преподобный Феодосий Печерский, по свидетельству Нестора, имел обычай весьма часто ходить к ним ночью, тайно от всех, препирался с ними о вере во Христа, укорял и обличал их, называл отметниками и беззаконниками, желая потерпеть от них смерть за исповедание имени Христова.

Вообще, в России не было притеснения никакой вере и ко всем людям, какой бы кто веры и племени ни был, пастыри Церкви заповедовали любовь. "Если ты увидишь, - писал преподобный Феодосий к великому князю Изяславу, - кого-либо в бедствии, будет ли то жидовин, ли сорочинин, ли болгарин, ли еретик, ли латинин, ли от поганых, всякого помилуй и от беды избави". Но единою истинною, спасительною верою считалась только православная. "Нет, - читаем в том же послании Феодосия, - нет иной веры лучше, как вера наша, едина чистая, и честная, и святая, т. е. вера правоверная. Живущие в сей вере могут и освободиться от грехов, и избегнуть вечной муки, и быть причастниками вечной жизни, и без конца радоваться со святыми. А сущему в иной вере, ли в латинской, ли в арменьской, ли в срачиньской, несть видети жизни вечной, ни части с святыми".

Оглавление