Семинарская и святоотеческая библиотеки |
Оглавление
м. Макарий. История Русской церкви. Том 3. Отдел 2ГЛАВА VIIIКормчая книга, судя по сохранившимся спискам ее XV и XVI в., употреблялась тогда у нас в разных видах. Списывалась еще, а следовательно и употреблялась, она и в том виде, в каком известна была в России до митрополита Кирилла II, когда содержала в себе одни каноны без толкований. Два списка ее XVXVI в. представляют Номоканон Схоластиков (VI в.), в котором помещены только правила святых апостолов, четырех Вселенских и шести Поместных Соборов, и святого Василия Великого, и притом правила изложены не отдельно: сперва апостольские, потом каждого Собора порознь и Василия Великого, а все сведены в один состав, распределены по предметам и расположены в некоторой системе - в 50 титлах, или гранях-отделениях. Впрочем, наши Кормчие, по Номоканону Иоанна Схоластика, содержали в себе, кроме этого Номоканона в его древнейшем, болгарском, переводе, и некоторые правила двух остальных Вселенских Соборов, Шестого и Седьмого, вместе с сведениями о них, равно как немало и других дополнительных статей позднейшего происхождения, греческого и болгарского. Другие два списка Кормчей XV-XVI в. представляют сборник церковных правил, известный под именем патриарха Фотия, только еще неполный: тут прежде всего находится после пролога, или предисловия, Номоканон, в котором так же, как и в Номоканоне Схоластика, все каноны расположены по предметам в некоторой системе, но не в 50, а в 14 титлах-гранях, и самые правила не приведены в тексте, а только сделаны указания на них; затем следует изложение σύνταγμα самого текста правил: святых апостолов, святых Соборов - сперва Вселенских, всех семи, потом Поместных, кроме двух последних по времени (бывших в Константинополе по делу Фотия и находящихся уже собственно в Фотиевом сборнике канонов), и святых отцов; наконец помещены разные дополнительные статьи не только греческого происхождения, между ними и известные 87 глав, извлеченных Иоанном Схоластиком из новелл Юстиниана, но, по крайней мере в одном списке, и русского, каковы - правило церковное митрополита Иоанна II и ответы Новгородского владыки Нифонта на вопросы Кирика. Правила в этой Кормчей все не сокращенные, а полные, как и в помянутых выше Кормчих по Номоканону Схоластикову, но перевод правил здесь совершенно другой, хотя также весьма древний. Очень естественно, если Кормчие с одними канонами без толкований списывались у нас в XV и XVI столетиях весьма редко и сохранились в небольшом числе экземпляров, потому что хотя и такими Кормчими, по Номоканону ли Схоластикову или Фотиеву, неполному, еще можно было пользоваться, но они не представляли уже тех удобств, какие можно было находить в Кормчих не с одними канонами, а с толкованиями на каноны, появившихся у нас со времени митрополита Кирилла II. С этого времени, как известно, Кормчие с толкованиями начали распространяться у нас в двояком виде, в двух редакциях. Прототипом для Кормчих одной редакции и фамилии был список Рязанский (1284), вернее, Кирилловский - тот самый, который митрополит Кирилл получил из Болгарии и с которого Рязанский список был только точною копиею. Здесь уже полный Фотиев Номоканон и полное изложение правил, т. е. со включением и правил двух Соборов Константинопольских - Фотиевых; правила большею частию в сокращенном тексте, но немало и полных; толкования Аристина, который, впрочем, более ясные правила оставил без толкований, и лишь изредка Зонаровы; в числе дополнительных статей одни греческие и нет русских; перевод всей этой Кормчей - сербский, совершенный "потщанием, и любовию многою, и желанием" первого архиепископа Сербского Саввы (1219 - 1234). Прототипом для Кормчих другой редакции и фамилии служил список Новгородский - Софийский (писан около 1282 г.) с полным также Фотиевым Номоканоном и изложением правил: здесь правила большею частию полные и в том самом переводе, в каком они употреблялись у нас еще до митрополита Кирилла по Фотиеву же сборнику, не совсем полному, но есть правила хотя в этом самом переводе, однако ж, не цельные, а усеченные то в начале, то в конце, то с пропусками в средине; есть правила, хотя полные, однако ж, в другом переводе, и именно в том, в каком они изложены в Рязанской - Кирилловской Кормчей, из которой, следовательно, и заимствованы; много правил сокращенных, заимствованных прямо из Рязанской Кормчей в том же переводе; все толкования - буквально те же, что и в Кирилловской Кормчей и из нее заимствованы; между дополнительными статьями находятся и русские, но некоторые из греческих также заимствованы из Кирилловской Кормчей в том же переводе. Кормчие обеих этих фамилий, Рязанской и Софийской, дошли до нас от XV и XVI в. в большом числе, а это свидетельствует, что как теми, так и другими Кормчими тогда у нас пользовались. Но, кажется, Софийской редакции оказываемо было предпочтение: по крайней мере, у тогдашних наших писателей и Соборов мы встречаем большею частию правила полные. Что же касается толкований, которые в Кормчих обеих фамилий одни и те же, то наши писатели и Соборы не только приводили их вслед за правилами почти всегда, но нередко приводили эти толкования вместо самих правил и под именем правил, показывая, таким образом, как бы одинаковое уважение и толкованиям и правилам. Наконец, следует заметить, что сохранившиеся Кормчие той и другой фамилии оказываются верными своим прототипам и сходными между собою только по изложению и переводу правил и толкований, а по дополнительным статьям, их числу и размещению немало разнятся и от своих образцов и между собою и что русские статьи встречаются в Кормчих не одной Софийской, но и Рязанской фамилии, хотя не во всех. С начала XVI в., если не раньше, у нас появляется особый разряд Кормчих, в которых Номоканон Фотиев, доселе содержавший одни указания на правила Церкви, излагавшиеся отдельно от него, соединяется с ними по образцу Номоканона Схоластикова, и все апостольские, соборные и отеческие правила вместе с толкованиями на них излагаются по граням и главам Номоканона. Кормчие этого рода при всем сходстве между собою имеют и свои отличия. В одной из них (XVI в.), которая, судя по признакам правописания, принесена к нам из югославянских стран или снята со списка, прежде принесенного оттуда, изложены по граням Номоканона те самые правила и толкования, которые содержатся в Кормчих Рязанской фамилии, т. е. правила сокращенные и толкования Аристиновы. В другой, появившейся несомненно в России, кроме того что по граням Номоканона расположены эти самые правила и толкования, к каждой грани прибавлены еще соответствующие статьи из разных греческих духовных писателей: над этим потрудился игумен Иосифо-Волоколамского монастыря Нифонт (1523 - 1544) по благословению митрополитов Даниила и Макария. Наконец, третья Кормчая, также русского происхождения, отличается от двух упомянутых прежде всего тем, что в ней по граням Номоканона расположены правила с толкованиями, полные, как они содержатся в Кормчих Софийской редакции. Но, кроме того, Кормчая эта имеет и другие отличия. Она изложена князем-иноком Вассианом Косым, известным врагом монастырских вотчин. Списывал он ее, как сам говорит, с симоновских правил, т. е. с Кормчей Симонова монастыря, которая, судя по этой снятой с нее копии, принадлежала к Софийской фамилии, а сличал с другим списком Кормчей, вывезенным из святой горы Афонской. Но, будучи проникнут подозрением, что "русские наши правила", т. е. употреблявшиеся в России Кормчие, повреждены, особенно в тех статьях, на которые ссылались защитники монастырских вотчин, и суть "не правила, а кривила", и вообще не разделяя того высокого понятия о Кормчей, какое имели его современники, считавшие Кормчую за книгу богодухновенную и приравнивавшие даже градские законы, в ней помещенные, правилам святых апостолов и святых отцов. Вассиан отнесся к этой книге в своем изложении ее довольно смело и небрежно: иное в ней перемешал, другое изложил короче или двукратно, вместо правил и наравне с правилами поместил кое-где статьи совсем другого достоинства, а главное, многие статьи исключил из Кормчей, которые прежде в ней помещались, а несколько других статей внес в Кормчую, от себя прибавил. Исключил, например, дорогие для защитников церковных имений статьи: а) Слово (подложное) 165 святых отцов Пятого Вселенского Собора на обидящих святые Божии церкви ; б) все вообще так называемые градские законы греческих царей на пользу Церкви; в) церковные уставы русских князей святого Владимира и Ярослава, издавна помещавшиеся в Кормчих Софийской редакции, хотя некоторых других русских статей тех же Кормчих не исключил. Прибавил, во-первых, новые, впрочем весьма немногие, толкования на правила, именно толкования Вальсамоновы, прежде у нас неизвестные, которые перевел для него с греческого Максим Грек, а во-вторых, прибавил некоторые новые статьи, видимо направленные против русских монастырей и их вотчин. Таковы: а) "Сказание старца Максима Св. горы к старцу Васиану о Св. горе жительства"; б) заметка самого Вассиана относительно монастырских сел, которую он поместил по окончании оглавления всех 14 граней, и в) особенно статья самого же Вассиана, довольно обширная, под заглавием: "Събрание некоего старца на въспоминание своего обещания от Св. Писаниа о отвержении мира". Здесь сначала Вассиан выражает мысль, что иноки не должны иметь сел и владеть ими, но должны жить в безмолвии и питаться своими руками и милостынею от христолюбцев, а если не хранят своего обещания, то Священное Писание именует их отступниками, предает проклятию, осуждает на вечные муки. Потом утверждает (не совсем справедливо), что как древние начальники монастырей - Пахомий Великий, Иларион, Евфимий, Савва Освященный и другие, так (будто бы) и русские - Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Варлаам Новгородский, Дионисий Глушицкий, Димитрий Прилуцкий и Павел Комельский сел при своих монастырях не имели и учили своих учеников жить по Евангелию и своему обещанию. Наконец, останавливается на трех соборных правилах и толкованиях на них (IV Вселенского Собора правило 24 и VII Вселенского Собора правила 12 и 18), в которых по прежнему употреблявшемуся у нас переводу упоминалось о монастырских селах, и, высказав недоверие к этому переводу, представляет новый перевод означенных правил вместе с новыми толкованиями Феодора Вальсамона, сделанный Максимом Греком с греческого Номоканона, что был вывезен еще митрополитом Фотием из Царяграда и хранился в московском Успенском соборе. При этом, однако ж, Вассиан позволил себе кое-что, не совсем похвальное. Вальсамон в своем толковании на 24 правило IV Вселенского Собора для более подробного ознакомления с делом указал на узаконения Иустиниана царя, в которых ясно упоминается и о монастырских селах; Вассиан не захотел привести этих узаконений, несогласных с его любимою мыслию, но ограничился также лишь указанием на них. А в толковании того же Вальсамона на 12 правило VII Вселенского Собора, запрещающее отдавать и продавать кому-либо епископские и монастырские угодия или имения, к числу которых Вальсамон относит и загородные угодья προάστεια, хотя и не опустил следующих слов: "приградие селнов (так перевел Максим Грек προάστειον), аще насельникы обитаемо внове доброприходно будет, сие убо ради доброприходиа да не продастся", но внизу страницы прибавил к этому месту от себя такое толкование: "Летопровожение - сие тлъкуется проастион, сиречь пашни и винограды, а не села с житейскыми христианы" (л. 339), между тем как у Вальсамона говорится здесь о приградии селном, или проастионе, именно обитаемом насельникы. Нельзя оставить без внимания еще одной прибавки, которую сделал Вассиан в своей Кормчей на самой последней ее странице и в которой он ясно выразил свое очень невысокое понятие об этой книге, говоря: "Есть в св. правилех супротывно св. Евангелию, и Апостолу, и всех св. отец жительству. Но не смех на своей души сего положити, и о сем возвестих господину отцу моему митрополиту Варлааму и всему священному Собору. И они ми не велели ничего выставливати, глаголя: "Кто целомудр разум имеет, тъй лучшаго дьржится, еже есть по Возе, такожде и мы хотим и благословляем" (л. 406). Пусть будет справедливо, что митрополит Варлаам вместе с священным Собором благословил Вассиана, как он свидетельствует, заняться Кормчею, списать ее с симоновских правил и сличить с другим списком, принесенным с Афона, хотя и в этом есть основание сомневаться, но чтобы Варлаам и весь священный Собор поручили Вассиану изложить Кормчую в том направлении, в каком он ее изложил, и иное исключить из нее, а другое к ней прибавить, чтобы Варлаам сочувствовал идеям Вассиана и даже одобрил его Кормчую для назидательного чтения, - на это нет никаких указаний. Напротив, из последнего замечания самого же Вассиана очевидно, что митрополит Варлаам и священный Собор не велели ему ничего "выставливати", т. е. выкидывать, из Кормчей, ничего не опускать в ней, а он между тем, несмотря на такое запрещение, немало выставил из Кормчей, что прежде в ней помещалось, следовательно, действовал самовольно. С другой стороны, сам же Вассиан говорит в послесловии к своей Кормчей, что по благословению митрополита Варлаама списал и сличил ее в 1517 г., а в то время она еще не могла иметь своих главнейших особенностей и дополнений, т. е. ни нового перевода некоторых правил и толкований на них Вальсамона, ни самой дополнительной статьи, направленной против монастырских вотчин и содержащей в себе тот же новый перевод правил и толкований. Эти прибавления к своей Кормчей Вассиан мог сделать только при пособии Максима Грека, который прибыл к нам уже в 1518 г. и, действительно сочувствуя идеям Вассиана о нестяжательности монастырей, мог сообщить ему понятия о греческом тексте некоторых правил, будто бы несходном с существовавшим в России переводом, о греческих толкователях правил, также прежде у нас неизвестных, и сам перевел вновь для Вассиана несколько правил и толкований Вальсамона. Потому-то современники называли Максима "пособником" Вассиану в деле составления им своей Кормчей, и эту Кормчую усвояли не одному Вассиану, но вместе и Максиму, и замеченные в ней погрешности вменяли как тому, так и другому. Предание о переводе Максимом некоторых правил и толкований перешло и в потомство, и к концу XVII в. Максиму приписывали уже перевод всей Кормчей и говорили, что он перевел ее именно в 1521 г. и что Книга правил его перевода еще сохранялась тогда в Патриаршей библиотеке, хотя ни прежде, ни в последующее время следов этой книги, будто бы переведенной самим Максимом в 1521 г., и даже упоминания о ней, нигде не встречается. Известно, что Вассиановская Кормчая подверглась осуждению на Соборе 1531 г., но еще до осуждения она могла распространиться в нескольких списках, да и после осуждения могла оставаться в употреблении у всех разделявших убеждения Вассиана и Максима относительно монастырских вотчин. А как в этой Кормчей, кроме известных изменений, которые, собственно, и осуждены на Соборе, изложены те же самые священные правила с толкованиями на них, какие употреблялись у нас и прежде, и притом изложены по граням Номоканона, что на практике представляло большие удобства, да еще прибавлены по местам, хотя немногие, толкования Вальсамоновы, прежде у нас неизвестные, то не удивительно, если Кормчею Вассиана пользовались и люди, не разделявшие его убеждений; сам митрополит Даниил во время своих прений на Соборе с князем-старцем Вассианом привел против него толкование патриарха Вальсамона в том самом переводе, в каком оно изложено в Вассиановской Кормчей, и один из членов Стоглавого Собора, как можно догадываться Кассиан Рязанский, имел при себе на Соборе сборник, в котором, между прочим, помещено было "Събрание некоего старца", заимствованное из Вассиановой Кормчей. Наконец, в первой же половине XVI в. появилась у нас так называемая сводная Кормчая. В этой Кормчей после Фотиева Номоканона с некоторыми, впрочем, пропусками помещены правила святых апостолов, потом Вселенских Соборов по их порядку и за ними только двух Поместных, бывших при Фотии. Правила изложены весьма многие в одном лишь переводе, многие - в двух переводах, некоторые - в трех, а весьма немногие - даже в четырех. Два перевода этих правил, тогда у нас общеупотребительные, заимствованы из Кормчих Рязанской и Софийской фамилии; в третьем переводе правила выбраны из сочинений Никона Черногорца; немногие же правила в четвертом переводе могли быть заимствованы также из каких-либо книг, если не из Кормчих по Номоканону Иоанна Схоластика, так как даже два правила из трех, которые вновь перевел Максим Грек для князя-старца Вассиана, взяты из известной статьи последнего, направленной против монастырских вотчин, и внесены в сводную Кормчую. К правилам присоединены толкования на них, за исключением, впрочем, немногих правил, которые оставлены без всяких толкований и придаточных статей. При большей части правил толкования только Аристиновы, при некоторых - еще какого-то неизвестного автора, при восьми правилах встречаются и толкования Зонаровы, при четырех - Вальсамоновы, при двух - Матфея Властаря. Первые толкования, т. е. Аристиновы, целиком взяты из прежних наших Кормчих; все прочие могли быть выбраны из разных книг, где они в славянском переводе были приведены. Кроме толкований, присоединены еще то к тем, то к другим правилам: а) правила других Соборов с толкованиями и правила некоторых святых отцов, помещавшиеся в прежних наших Кормчих; б) узаконения греческих царей, особенно Иустиниана, равно как и немногие другие статьи, помещавшиеся в качестве дополнительных в тех же Кормчих; в) отрывки из толкового Евангелия и толкового Апостола, из толкований на Евангелия святого Златоуста и Феофилакта Болгарского; г) статьи из разных писаний святых отцов: Дионисия Ареопагита, Василия и Афанасия Великих, Иоанна Златоустого, Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, Иоанна Дамаскина и других; д) статьи из писаний более поздних греческих писателей - Феодора Студита, Анастасия Синайского, Диодоха, Никифора, Цареградского патриарха, Варсонофия, Петра Дамаскина, Григория Синаита и более всех из Тактикона и Пандекты Никона Черногорца; е) отрывки из Лимонаря, Лавсаика, Синаксарей, Патериков, Пролога и вообще из житий святых; ж) наконец, русские статьи: отрывки, по одному, из ответов Нифонта Новгородского Кирику, из правила митрополита Кирилла II, из похвального Слова Григория Самвлака преподобным отцам, из житий - Феодосия Печерского, Алексия митрополита и Ионы митрополита; из повестей - о Ефреме митрополите и о поставлении Русских митрополитов; послание митрополита Фотия "О проторех", краткие повести, или сказания, о Пафнутии Боровском и Иосифе Волоколамском и до пяти отрывков из разных писаний этого самого Иосифа. Сводная Кормчая составлялась исподволь, и добавочные статьи в ней, подходящие то к одним, то к другим правилам, приписывались разновременно: на это указывают многие пробелы, оставленные в ее первоначальном списке, и то, что многие статьи написаны в нем разными почерками. А как первоначальный список этот принадлежал митрополиту и считался его "казенным", то сводная Кормчая, вероятно, и составлена по поручению какого-либо нашего митрополита, если даже не под его непосредственным руководством. Какого же именно? Сводная Кормчая не могла явиться прежде 1518 г., потому что содержит в себе, между прочим, несколько статей из сочинений преподобного Иосифа Волоцкого (f 9 сентября 1515 г.) и даже повесть о нем и о его кончине, а главное - содержит взятые из Вассиановой Кормчей правила и толкования в переводе Максика Грека, который прибыл к нам только в 1518 г. С другой стороны, несомненно, что в 1531 г. сводная Кормчая уже существовала и употреблялась, потому что когда на бывшем в том году Соборе против князя-старца Вассиана митрополит Даниил велел прочитать в обличение старца свидетельства от Божественных писаний относительно монастырских сел, то прочитаны были те именно свидетельства, хотя не все, какие собраны в сводной Кормчей при 24 правиле Четвертого Вселенского Собора и между ними толкование Вальсамоново на это правило, заимствованное в нее из Кормчей Вассиановой. Предположить, не составлена ли сводная Кормчая по поручению митрополита Варлаама, еще святительствовавшего около трех лет по прибытии к нам Максима Грека, нет оснований, тем более что, как известно, по поручению этого митрополита составлялась тогда князем-старцем Вассианом совсем другая Кормчая. Остается допустить, что сводная Кормчая появилась при преемнике Варлаама (с 1522 г.) митрополите Данииле. И едва ли ошибочно будет сказать, что она составлялась при его ближайшем, непосредственном участии, на это указывают: а) самый метод в составлении ее - тот самый, каким составлены все 16 Слов в известном "Соборнике" митрополита Даниила, из которых каждое во второй своей части представляет точно такой же свод, или подбор, чужих свидетельств, относящихся к какому-либо предмету и изложенных без всякой между собою связи, и б) то особенное внимание или уважение, какое оказано в сводной Кормчей сочинениям преподобного Иосифа в ряду всех других русских сочинений, несмотря на его еще недавнюю кончину, - уважение, которое так естественно было в иноке Иосифовой обители и бывшем преемнике преподобного Иосифа по игуменству. Но, относя появление сводной Кормчей ко времени митрополита Даниила, мы должны согласиться, что она дополнялась и при митрополите Макарии некоторыми статьями: такова, по крайней мере, повесть о поставлении Русских митрополитов, которая доводит ряд их до Макария и точно определяет время его поставления. Надобно также признать и то, что Кормчая эта употреблялась во дни митрополита Макария: на Стоглавом Соборе приводились толкования на некоторые правила святых апостолов и Соборов не Аристиновы, а неизвестного толковника, которые находятся в сводной Кормчей; в главах же Стоглава (87 - 89) "о проторех" читаем те самые статьи, хотя не все, которые собраны в этой Кормчей, и даже повторена ошибка ее в имени патриарха Нила, которого послание усвоено ею Филофею. Кроме Кормчей книги в ее различных видах, у нас употреблялись и другие канонические сборники более частного содержания, пришедшие к нам из Греции. Таковы: 1) Покаянный Номоканон Иоанна Постника, Константинопольского патриарха VI в., содержащий в себе правила для духовников, как исповедовать кающихся и, главное, какие налагать на них епитимии за те или другие грехи, известный у нас еще в XII и XIII в., разумеется, в славянском переводе, и 2) подобный же Номоканон безымянного автора, появившийся в Греции не прежде XI - XII в. и излагающий, кроме покаянных, или епитимийных, правил, еще некоторые другие правила - о правах и обязанностях лиц духовного сана, о созидании церквей, о семейных отношениях мирян, о степенях родства, о незаконных браках и т. п. Оба эти Номоканона встречаются в наших рукописях XV - XVI в., первый иногда отдельно от последнего, впрочем с прибавлением разных других статей, а последний всегда в соединении с первым, и из первого находим заимствования в наших Кормчих того времени, а из последнего заимствована Стоглавым Собором целая 53 глава его соборного уложения. Не говорим уже о двух не раз упомянутых нами обширных сборниках Никона Черногорца - Пандектах и Тактиконе, в которых сведено бесчисленное множество свидетельств из правил апостольских и соборных, из писаний святых отцов, из древних уставов, из житий святых и других книг о самых разнообразных и часто самых мелких предметах церковного права и церковной жизни, - из этого богатого источника, как мы замечали в своем месте, много черпали наши писатели - Иосиф Волоколамский, князь-инок Вассиан, митрополит Даниил и составители наших Кормчих, особенно сводной. Составлялись также и у нас разные канонические сборники, иногда даже под именем Кормчих, в которых, однако ж, недоставало самого существенного содержания настоящих Кормчих - полного изложения правил святых апостолов, святых Соборов и святых отцов, а помещались только там и сям некоторые из этих правил и сведения о Соборах, преимущественно же излагались без всякого порядка так называемые дополнительные статьи Кормчих, принадлежащие более поздним Соборам и духовным писателям, греческим и русским, выписки из градских законов греческих императоров, церковные уставы русских князей, отрывки из церковного и монастырских уставов и вообще самая разнородная и беспорядочная смесь. Уже то одно, что в наших Кормчих XV - XVI в. помещались и некоторые русские статьи канонического содержания, каковы: правило церковное митрополита Иоанна к Иакову черноризцу, правило митрополита Кирилла, или Владимирского Собора 1274 г., правило митрополита Максима о посте, церковные уставы Владимира и Ярослава и пр., дает повод заключить, что эти статьи имели у нас тогда практическое употребление. И действительно, из истории самих Соборов наших начала и половины XVI столетия мы видим, что они руководствовались, кроме древних церковных правил и вообще узаконений, перешедших к нам в Кормчей книге из Греции, постановлениями и русских Соборов, русских иерархов и князей как теми, которые помещались иногда в Кормчей, так и другими. В свою очередь, постановления новых наших Соборов служили дальнейшим раскрытием нашего церковного законодательства и давали новые руководства для пастырей и всех верующих. В этом отношении наиболее важно обширное уложение Собора 1551 г., изложенное в книге Стоглав, которое с самого появления своего сделалось как бы второю Кормчею собственно Русской Церкви и долго оставалось ее главнейшим руководством наравне с древнею Кормчею. Наши князья настоящего периода, особенно великие, подтверждали прежние жалованные грамоты нашим святителям, монастырям и вообще духовенству и издали множество новых подобных грамот, в которых касались преимущественно церковных владений, а отчасти и других прав Церкви и ее иерархии. Судебник великого князя Иоанна III и особенно Судебник царя Иоанна IV, кроме того что ограждали неприкосновенность церковного суда, служили для него постоянным руководством при обсуждении дел более гражданского характера и при наложении взысканий за преступления (Стоглав. Гл. 68). IIУправление и суд Русской Церкви, совершавшиеся в течение настоящего периода на основании исчисленных нами узаконений, духовных и гражданских, оставались в своем устройстве и главных чертах теми же самыми, какими были и прежде, но в некоторых частностях определились теперь и уяснились с большею точностию и подробностию. Ведомству церковного управления и суда подлежали: 1) все вообще члены Церкви, т. е. как духовные лица, так и миряне, а) по делам, относящимся к вере и Церкви, б) брачным, семейным и касающимся чистоты нравов, 2) в частности, все лица собственно духовные, белого и монашествующего духовенства, не только по духовным своим должностям и обязанностям, но и по делам гражданским, за исключением немногих; к этим лицам причислялись еще люди богадельные, жившие в содержимых Церковию богадельнях, больницах, странноприимницах, и домовные: дворовые люди у архиереев и других духовных лиц и все светские служебные чины, состоявшие при архиереях и у некоторых монастырей, наконец, все вообще церковные имущества и в особенности земельные владения, равно как и все миряне, жившие на церковных землях. Самостоятельность этого своего ведомства во всех его частях, независимость своего управления и суда от князей, бояр и вообще от властей светских, неотъемлемость церковных имуществ и владений предстоятели Церкви отстаивали всякий раз, когда вызываемы были обстоятельствами, и с этою целию, например, на Стогларом Соборе указывали на правила или на толкования правил святых апостолов (2-е), святых Соборов - Халкидонского (8-е и 9-е), Карфагенского (15-е) и даже на правило Пятого Вселенского Собора, несомненно подложное, не сознавая, впрочем, его подложности ; на постановления греческих императоров Константина Великого, Юстиниана и Мануила Комнина; на церковный устав святого великого князя Владимира и на две грамоты митрополита Киевского Киприана в Новгород и Псков (Стоглав. Гл. 53 - 66). Некоторые из этих правил и постановлений за нарушение прав Церкви угрожали разными наказаниями, анафемою и вечным проклятием. Защищая, однако ж, с ревностию неприкосновенность своего ведомства от всяких посягательств на него со стороны князей, бояр и других мирских людей, Церковь Русская тем не менее всегда признавала над собою власть главы государства - великого князя московского - как своего покровителя и защитника, и государь великий князь имел самое обширное влияние на дела Церкви по всем отраслям ее жизни. Высшая правительственная и судебная власть в Русской Церкви, с тех пор как она фактически перестала зависеть от Цареградского патриарха, сосредоточивалась исключительно в ее собственных Соборах. Соборы в настоящий период бывали у нас весьма часто: принято было за правило, чтобы епархиальные архиереи для соборных совещаний собирались в Москву к митрополиту каждый год, по крайней мере, однажды, но иногда по требованию обстоятельств они собирались и чаще или, собравшись раз, проживали в Москве очень долго и составляли с небольшими промежутками целый ряд Соборов; с этою целию некоторые, если не все, архиереи имели для себя в Москве постоянные подворья. Созывал Соборы обыкновенно митрополит с соизволения или даже по приказанию великого князя, но нередко созывал и сам непосредственно великий князь своими грамотами к епископам, особенно в тех случаях, когда дело касалось митрополита, его избрания или суда над ним. Заседания Соборов происходили иногда в церкви: в Архангельском соборе, в Успенском или его приделе, но большею частию в палатах государевых или митрополичьих. Соборы составлялись иногда из одних только архиереев, которые, если не могли явиться на Собор, присылали свои повольные грамоты, например при избрании митрополита или епископа. Но большею частию на Соборах присутствовали, кроме архиереев, и настоятели монастырей - архимандриты, игумены, строители, также протоиереи, священники, монахи и вообще низшее духовенство; часто присутствовал и сам государь, иногда с своими детьми, братьями и со всеми боярами. Председательствовал на Соборе всегда митрополит, и только если его не было или дело касалось его лично, старейший из присутствовавших архиепископов. Право голоса на Соборах принадлежало, разумеется, прежде всего митрополиту и прочим архиереям, и случалось, что, например, при рассмотрении недоумений дьяка Висковатова, все объяснения в продолжение двух заседаний давал подсудимому исключительно сам митрополит, а при суде над Максимом Греком и князем-старцем Вассианом делал вопросы и обличения то сам митрополит, то по его поручению один из архиереев, Но предоставлялось и другим духовным лицам, присутствовавшим на Соборах, выражать свои мнения, и иногда, если эти лица отличались высоким умом и образованием, их голос имел даже преобладающее значение на Соборе, как, например, голос преподобного Иосифа Волоколамского на Соборах 1503 - 1504 г. Государь, присутствуя на Соборах, иногда, как на Соборе Стоглавом, обращался к отцам Собора с речью, устною и письменною, и предлагал им целый ряд вопросов, на которые они должны были дать ответы; иногда принимал участие в допрашивании еретиков, как Башкина и его товарищей; иногда, указывая на нужды отечества, прямо требовал от духовенства жертв, как по вопросу о церковных владениях, и вообще высказывал, не стесняясь, свои мысли пред отцами Собора, пока происходили их рассуждения о том или другом предмете, но затем постановлять самые определения и решения предоставлял уже отцам Собора. А бояре, находившиеся на Соборах, не вмешивались даже и в рассуждения Соборов, и когда однажды дьяк Висковатов, слушая на Соборе разговор государя с митрополитом об иконах, позволил себе высказать свое мнение, то митрополит Макарий, назвав это мнение "негораздым", заметил дьяку: "Знал бы ты свои дела, которые на тебе положены". Решения или вообще деяния наших Соборов в настоящий период касались всех отраслей и предметов церковного управления и суда. К деяниям первого рода, касавшимся управления, относятся: рассмотрение и одобрение толковой Псалтири, переведенной Максимом Греком; установление новых праздников в честь русских святых, рассмотрение житий их и церковных служб им; распоряжение о продолжении пасхалии на восьмую тысячу лет; избрания и поставления митрополитов и епископов; постановления о невзимании пошлин с поставляемых на священные степени и о летах этих лиц, о вдовых священниках, о мужеско-женских монастырях и перечислении Иосифо-Волоколамского монастыря в ведение великого князя московского; постановления о белом клобуке и красной печати для митрополита, о четвертом браке для царя Ивана Васильевича; рассуждения и приговоры о церковных вотчинах и почти все многосложное "соборное уложение о многоразличных чинех церковных" Стоглавого Собора. К решениям и вообще деяниям наших Соборов, касавшимся церковного суда, относятся: все статьи Стоглава "о святительском суде", в которых кратко обозначены не только предметы и лица, подсудные церковной власти, но и устройство церковных судов и порядок судопроизводства в них; решения о ереси жидовствующих и самих еретиках, о ересях Башкина и Феодосия Косого, о недоразумениях дьяка Висковатого и виновности его; судебные приговоры о митрополите Филиппе II, архиепископах - Ростовском Феодосии и Новгородском Серапионе, о старце Максиме Греке и князе-старце Вассиане. Соборные решения и постановления одни подписывались только архиереями, другие - и низшими духовными лицами: архимандритами, игуменами и утверждались согласием государя, который привешивал к ним свою печать, а обнародовались то от лица Собора, то от лица митрополита, то от лица самого государя. Не излишне присовокупить, что, принимая такое участие в деяниях Соборов, государь охотно допускал и участие Соборов в делах его государственных. Так, когда Иоанн III, отправившись с войском против татарского хана Ахмата, колебался вступить с ним в борьбу, Собор русских иерархов послал своему великому князю послание и убеждал его постоять мужественно за веру и отечество. Иоанн IV сам предложил свой Судебник на рассмотрение и утверждение Стоглавого Собора. Тот же государь пригласил всех святителей со множеством духовенства участвовать в Земской думе, собиравшейся в Москве, чтобы решить вопрос, продолжать ли или прекратить борьбу с Польшею. Не говорим уже о том, что в случаях важнейших, например предпринимая войну против врагов, государь обыкновенно испрашивал благословения митрополита, епископов и всего освященного Собора. Митрополиту как главе Русской митрополии и первоиерарху Русской Церкви принадлежала также власть, простиравшаяся на всю отечественную Церковь, но гораздо меньшая сравнительно с властию Соборов. Избираемый и поставляемый Собором русских святителей, впрочем не иначе как по воле великого князя, который притом сам вручал ему торжественно в церкви архипастырский жезл, митрополит имел особенно высокое значение в глазах верующих: все они, без всякого различия званий и состояний, видели в нем своего общего отца духовного, верховного учителя и руководителя к вечной жизни. Сам великий князь всегда называл митрополита своим отцом, даже в официальных бумагах, и просил себе его благословения, а митрополит всегда называл великого князя своим духовным сыном и преподавал ему благословение. Все архиепископы и епископы именовали митрополита также своим отцом, а иногда и своим господином, даже государем, как именовали его и князья, и бояре, и другие верующие, а он и всех архиереев, как и всех верующих, называл своими сынами, своими детьми и всем архиереям, как и мирянам, преподавал и посылал свое благословение. Изредка только удостаивал в своих посланиях называть какого-либо архиепископа или епископа своим сыном и вместе братом, но отнюдь не допускал, чтобы и его самого осмелился подчиненный архиерей назвать также своим братом. И хотя обыкновенно титуловали митрополита преосвященным, как и других епархиальных архипастырей, но для отличия от них ему усвояли также титул святейшего. Призванный иметь архипастырское попечение о всей отечественной Церкви, митрополит иногда рассылал свои окружные послания по всей России, в которых то извещал о своем вступлении на кафедру и преподавал всем свое первое святительское благословение, то учил своих духовных чад вере и благочестию, то призывал их к делам милосердия и благотворительности к бедствующим христианам Востока, а иногда обращался с своим словом только в некоторые страны, в некоторые города по указанию обстоятельств: несколько раз писал в Западный край России и к епископам, и к князьям, и ко всем верующим и всех убеждал и умолял пребывать твердыми в православии, не отделяться от Русской митрополии, не принимать себе особого митрополита, поставленного в Риме, ученика изменника Исидора; писал не раз в Вятку и Пермь и обличал тамошних христиан за их приверженность к языческим суевериям, за их беззаконные браки и несоблюдение церковных уставов, строго укорял самое духовенство за его крайнее нерадение о своем долге и нечестии и угрожал нераскаянным отлучением от Церкви; писал не раз к жителям Новгорода и Пскова, порицал их своеволие и самоуправство в делах церковных, учил их повиноваться своему владыке, не отнимать церковных имуществ, не вмешиваться в церковные суды, жить в мире, и любви, и благочестии. Тою же самою своею духовною властию митрополит старался действовать и ко благу отечества: обращался с речью, писал послания к самому государю и наставлял его не только в христианских, но и в его царских обязанностях; слал послания и к князьям удельным и убеждал их покоряться великому князю, не нарушать данной клятвы и заключенных с ним договоров, не проливать напрасно христианской крови, угрожал за вероломство судом Божиим и отлучением от общества верующих; писал в Новгород, Псков, Вятку и также убеждал не изменять великому князю, не предаваться на сторону его врагов, просить у него помилования и прощения за допущенную измену; обращался с речами и посланиями к государевым воинам и одушевлял их именем веры стоять мужественно против врагов за царя и отечество. Как общий отец всех верующих митрополит часто являлся пред великим князем, своим духовным сыном, в качестве печальника и ходатая за провинившихся пред ним и опальных и испрашивал им помилование; своими кроткими увещаниями часто примирял вельмож, бояр и других граждан, примирял супругов, родителей и детей и таким образом вносил согласие и любовь в быт общественный и семейный. Но все такие действия и непосредственные отношения митрополита ко всем сынам Русской Церкви совершались только по временам, когда открывался случай или требовала нужда, а главные, постоянные, непрерывавшиеся отношения первосвятитель наш имел к подведомым ему епархиальным архиереям и чрез них-то действовал и на все духовенство и на всех верующих. Еще пред рукоположением своим все архиереи давали в своем исповедании обет повиноваться во всем своему господину и отцу митрополиту, а митрополит, отпуская каждого из них по рукоположении на епархию, давал ему настольную грамоту, которою уполномочивал его творить все святительское во вверенной ему епархии и призывал всех верующих епархии покоряться своему новому архипастырю. После того митрополит большею частию слал архиереям грамоты с своими распоряжениями относительно тех или других предметов церковной жизни, а нередко вызывал архиереев к себе, то одного, то нескольких, то всех, и давал им наставления лично или имел с ними соборные рассуждения и совещания. Случалось, что иным архиереям поручал какое-либо особое дело на пользу Церкви, а другим вменял в обязанность влиять пастырски на удельных князей или на народ в пользу великого князя, ко благу общего отечества - России. И, имея постоянный надзор за служением и самою жизнию епархиальных владык, одних одобрял и благодарил за ревность по вере и заботливость о пастве, другим угрожал за неповиновение и небрежность к своему долгу, третьих обличал за какие-либо пороки и убеждал исправиться и жить, как подобает архипастырю. Епархиальные архиереи обращались к митрополиту с своими недоумениями, на которые и получали от него разрешения; доносили ему о появившихся ересях и расколах; высылали ему ежегодно каждый от своей епархии определенные пошлины; просили иногда его ходатайства за себя пред великим князем и подобное. Для правильного понимания деятельности митрополита как главы Русской митрополии необходимо сделать два замечания. Деятельность эта, во-первых, не была вполне самостоятельною: почти все свои распоряжения более важные митрополит предпринимал не иначе как с ведома, или соизволения, или даже по приказанию великого князя. Потому-то и епархиальные владыки, донося, например, о появлении ересей митрополиту, доносили вместе о том же и великому князю и, получая от митрополита какие-либо решения, те же самые решения получали и от великого князя. А во-вторых, деятельность эта была только духовно-административная: судебной власти митрополит лично не имел ни над архиереями, ни над другими членами Церкви вне своей епархии, и хотя к нему восходили донесения и жалобы на архиепископов и епископов, хотя иногда он поручал с соизволения великого князя производить предварительные расследования о проступках какого-либо архиерея, но потом ограничивался одними административными распоряжениями: делал виновному внушение, замечание и подобное или даже предлагал отказаться от кафедры, а действительно судить архиепископа или епископа мог только с Собором епископов. Епархиальным архиереям, в том числе и митрополиту, который имел свою особую епархию, принадлежала не одна административная, но равно и судебная власть, каждому лишь в пределах его собственной епархии. Самые верные и довольно подробные сведения об епархиальном управлении настоящего периода и о епархиальном суде находим в книге Стоглав, так как Стоглавый Собор изложил о том и другом предмете большею частию не новые постановления и правила, а те самые, какие существовали в его время и до него, но только часто были нарушаемы или вовсе оставались в пренебрежении, и если сделал какие-либо пояснения и изменения, то немногие. Этими сведениями мы и воспользуемся, дополняя их по возможности сведениями из других источников. Духовное управление каждого архипастыря, без сомнения, простирается на всю его духовную паству, но он не столько сам непосредственно может действовать на всех верующих своей епархии, особенно при обширности ее, сколько действует чрез подведомое ему низшее духовенство. Потому-то главная забота наших архипастырей в деле епархиального управления сосредоточивалась, как и всегда, на епархиальном духовенстве и заключалась в том, во-первых, чтобы давать всем приходам и церквам епархии достойных пастырей, которые были бы способны и учить своих прихожан вере, и совершать для них церковное богослужение, и вообще руководить их на пути к вечной жизни, во-вторых, чтобы употреблять надлежащие меры против уклонений этих пастырей от своего призвания и долга и, в-третьих, чтобы внимательно и постоянно наблюдать за их пастырским служением и жизнию и руководить ими. Поставление священников и других членов причта для церквей епархии соединено было у нас с крайними затруднениями. При архиерейских кафедрах не существовало училищ, и архиереи не имели возможности сами назначать достойных людей на все открывавшиеся в приходах священно- и церковнослужительские места. Забота об этом предоставлена была местным прихожанам, а прихожане по той же самой причине, т. е. по неимению училищ и образованных людей, часто выбирали себе в попы малограмотных или почти безграмотных и приводили их к своему архипастырю для поставления. Архиереи сознавали, что ставить таких людей священниками и диаконами противно священным правилам, а не ставить - церкви будут без пения и православные станут умирать без покаяния. К этому присоединялись еще злоупотребления. В Новгороде, например, прихожане открыто торговали церковными местами и со всякого, кто желал поступить на место священника, диакона, дьячка, пономаря, даже просвирни, требовали денег; за священнические места брали до пятнадцати, двадцати и тридцати рублей и избирали тех, кто давал больше, а не тех, кто был грамотнее и достойнее по жизни. Присылал ли сам владыка к какой-либо церкви священника, гораздого грамоте и благочестивого, - прихожане не принимали его, если он не давал им больших денег. Равно и к церквам ружным, существовавшим в разных городах, княжеские дворецкие и дьяки, а в Пскове наместник владыки избирали в члены причта только тех, кто давал больше денег, не обращая внимание, насколько они грамотны и достойны священного сана. Для устранения этих недостатков, о которых засвидетельствовал на Стоглавом Соборе сам государь, Собор постановил: а) чтобы в Москве и во всех городах открыты были училища, в которых дети обучались бы "грамате, книжному письму, церковному пению и налойному чтению" и таким образом приготовлялись на служение Церкви, и б) чтобы по всем епархиям прихожане к своим приходским церквам, а дворецкие, дьяки или владычные наместники к церквам ружным избирали священников, диаконов и прочих членов причта "искусных, и грамате гораздых, и житием непорочных", а денег от них и мзды себе не требовали и не принимали (Стоглав. Гл. 25, 26 и 41, вопросы 14, 15). Вместе с тем Собором изложены и в руководство епископам по этому предмету следующие правила: 1) епископы должны с великим испытанием избирать в священный сан (разумеется, из числа представляемых прихожанами) достойных, Священное Писание в конец ведающих и могущих строить все пастырское, исполнять церковный чин по Божественному уставу, а особенно упасти врученное им стадо словесных овец; 2) должны испытывать от отца духовного и от седмя свидетелей (как было положено еще на Владимирском Соборе 1274 г.) о чистоте жизни избранного и о летах его возраста: если будет достоин и тридцати лет, такого ставить в попы, а 25 лет - ставить в диаконы согласно с древними канонами Церкви; если же будут и весьма достойны, но по летам несовершенны, таких не ставить до урочных лет. 3) Когда диаконского или священнического сана будут искать причетники, хотя и совершенные по летам, но еще несовершенно умеющие грамоте, то таких предварительно посылать по соборным церквам, чтобы там они под руководством протоиерея и священников обучались и навыкли всему церковному чину, и тогда-то уже, если окажутся достойными, да будут поставлены. 4) А если эти причетники, ищущие священного сана, грамоте мало умеют и по летам несовершенны или даже и совершенны, то святителям отсылать таких к мастерам в училище, пока не научатся совершенно грамоте и всему церковному чину, и затем достойных поставлять в священный сан. 5) Поставленным святители повелевают служить седмицу у соборных церквей, и, когда новопосвященный отслужит свою урочную седмицу, епископ, отпуская его к порученной ему церкви, даст ему от правил святых апостолов хиротонию (ставленую грамоту) и прочтет ему свиток, содержащий в себе подробнейшее поучение святителя к священнослужителям, как им проходить свое пастырское служение, положит этот свиток на престоле и велит новопоставленному взять свиток с престола себе на память и в руководство (снес.: А. и. 1. № 109). 6) В особенности же поучают в это время святители новорукоположенных священников, чтобы они сами жили в чистоте, страхе Божием и в прочих добродетелях, блюли себя от невоздержания, пьянства и прочих злых дел и служили примером для своих детей духовных; равно поучают и диаконов, чтобы хранили свое диаконство чисто и непорочно, жили без всякого зазору, были прилежны к Церкви Божией, в покорности священнику, а ко всем христианам в любви и смирении и всем показывали образ добрых дел во славу Божию (Стоглав. Гл. 89). Несмотря, однако ж, на все попечение церковного правительства поставлять на приходы достойных пастырей, многие из них делались виною разных беспорядков и нестроений в Церкви, и первое место между такими священнослужителями занимали так называемые безместные, или бесприходные. Прихожане, избирая себе духовных пастырей по своему усмотрению, принимая их к себе по договору, как бы по найму, считали себя вправе и удалять их от своей церкви по своему усмотрению и часто, не стесняясь договором, действительно удаляли без ведома епархиального владыки, а себе нанимали других священников или священноиноков; иногда же и сами священники, недовольные почему-либо прихожанами, также нарушали договор и оставляли свои места. Оттого класс безместных священников был у нас весьма многолюден, и все они, не имея чем содержаться, начинали бродить и отыскивать себе приходов и средств для жизни. С этою целию многие выпрашивали себе у своего епархиального начальства отпускные грамоты, в которых сами архиереи разрешали им отправляться во все епархии, в какие пожелают, и священнодействовать повсюду, где им позволят местные церковные власти, а другие пускались странствовать по епархиям и без отпускных и даже без ставленых грамот и нередко находили прихожан, нанимавших их для служения в своей приходской церкви, или нанимались совершать службы в монастырях, нуждавшихся в священнослужителях. В Псков, например, приходили такие священнослужители, принадлежавшие как к белому, так и черному духовенству, не только из пределов новгородских, московских, тверских, но и из Литвы, т. е. совсем из другой митрополии - Западнорусской, и, не предъявляя никаких грамот местным духовным властям, обращались прямо к прихожанам разных церквей, старались так или иначе приобресть их расположенность, предлагали им свои услуги, и прихожане часто принимали этих пришлецов и удаляли своих прежних пастырей - игуменов, священноиноков, священников и диаконов, заставляя их, в свою очередь, поневоле "волочиться без мест". Для устранения такого рода беспорядков наши архипастыри настойчиво подтверждали своим наместникам и другим подчиненным властям, чтобы они убеждали прихожан не прогонять от себя самовольно своих пастырей и не принимать новых без воли и распоряжения владыки, а с другой стороны, чтобы внимательно следили за приходящими в епархию безместными священниками и диаконами, имеют ли они ставленые и отпускные грамоты, и если не имеют, то отнюдь не дозволяли бы им священнодействовать и занимать места в приходах. Настоятелям же монастырей Стоглавый Собор угрожал даже отлучением, если они будут дозволять в своих монастырях священнослужение таким священникам и диаконам, у которых не окажется ставленых и отпускных грамот. Кроме безместных священников, в городах, где находились кафедры архиереев, немало нестроений производили и другие пришлые священнослужители. В каждый из этих городов стекалось духовенство из всех мест епархии, а в Москву - и со всех концов России. Тут бывали архимандриты, игумены и священноиноки, протоиереи, священники, диаконы, имевшие право священнослужения и запрещенные. Одни из них приходили в столицу или в свой епархиальный город по своей воле, по делам своих монастырей или церквей или по делам домашним, а другие по требованиям суда - "за поруками, за приставами, по кабалам, по срочным, в боях, грабежах и в прочих различных делах". Многие, проживая в этих городах иногда довольно долго, старались отыскивать случаи наниматься иногда в помощь приходским священнослужителям, а иногда для отправления служб в домовых церквах, которых особенно в Москве было очень много и которые большею частию не имели у себя причтов. Для того чтобы иметь право наниматься, все пришлые священнослужители белого и монашествующего духовенства по исстари заведенному обычаю должны были являться к тиуну местного первосвятителя и получать от тиуна за определенную плату знамя, или свидетельство, на месяц, на два и более и потом сходились на известные городские перекрестки, или крестцы (в Москве - на Ильинской улице в Торгу), и предлагали свои услуги желающим. Но некоторые священнослужители не обращались к тиуну за знаменем и совершали службы по найму без знамени. Да и сами тиуны часто злоупотребляли: они охотно выдавали знамя за плату, а не разыскивали, имеют ли право получавшие знамя священнодействовать, есть ли у них ставленые, благословенные и отпускные грамоты, а также по доброй ли воле они пришли в город или по делам судебным. Стоглавый Собор не оставил без внимания и этих злоупотреблений и, имея в виду преимущественно Москву, где они случались чаще, постановил: а) впредь все приезжие архимандриты, игумены, священноиноки, протоиереи, священники и диаконы, которые пожелают наниматься в Москве для отправления церковных служб, должны являться к митрополичьему тиуну; б) тиун прежде всего должен рассматривать, имеют ли они грамоты ставленые, благословенные и отпускные и по каким делам приехали в столицу: по своим ли, чтобы бить челом царю или митрополиту и пр., или приехали за поруками, за приставом и в какой-либо пене; в) тем, которые приехали по своим делам и имеют все надлежащие грамоты, тиуну выдавать знамена, а тем, у кого грамот не будет, хотя бы и по своим делам они приехали, знамен не выдавать; г) всем же, приехавшим за поруками в каких-либо делах, духовных или иных, хотя бы у них и были надлежащие грамоты, знамен не выдавать, д) а если эти приехавшие за поруками начнут служить без знамен и потом будут обличены, то приводить их к митрополиту и быть им под запрещением по правилам; е) наконец, если тиун станет выдавать знамена тем, которые приехали за поруками и за приставом или у которых не будет ставленых, благословенных и отпускных грамот, тогда тиуну быть от митрополита в великой опале и из тиунства быть извержену (Стоглав. Гл. 69. С. 325 - 328). Само собою разумеется, что этими правилами по примеру Москвы должны были руководиться и в других епархиальных городах. Еще более забот причиняли у нас церковному правительству своим поведением вдовые священники и диаконы. Мы уже знаем, как в Москве боролся с ними сам митрополит Феодосий и не мог искоренить зла; как в Пскове сами священнослужители всех пяти Соборов торжественно пред лицом веча положили отлучить от службы всех вдовых попов и диаконов Псковской области за их позорную жизнь и как, наконец, Московский Собор 1503 г. постановил: всех вдовых священников и диаконов, имеющих наложниц, разлучить с ними, лишить сана и исключить из клира, а прочим, которые по смерти своих жен хотя живут честно и незазорно, но не хотят постричься в монашество, запретить священнослужение, с тем чтобы они стояли в церкви на клиросе вместе с чтецами и певцами, пользуясь за это от своих преемников четвертою частию доходов, и только могли причащаться в алтаре: священники, надев епитрахиль, а диаконы - стихарь с орарем (нашей "Истор." 6. 55, 57, 122). Но это соборное постановление с течением времени почти потеряло силу, и вот уже на Стоглавом Соборе царь Иван Васильевич говорил: "Ныне вдовых попов два жеребья: одни обедни не служат, но церковью, и приходом владеют, и детьми духовными, дают молитвы родильницам и имена детям, крестят, венчают, исповедуют, провожают умерших и совершают все священнодействия, кроме Божественной литургии, а другие сами всегда во всяком бесчинии и пьянстве, и их нестроение - миру на соблазн" (Стоглав. Гл. 5, вопрос 18). Отцы Стоглавого Собора, ссылаясь на все прежде бывшие в России по этому предмету распоряжения митрополитов Петра, Фотия, Собора 1503 г. и соображения преподобного Иосифа Волоколамского, вновь подтвердили те же самые распоряжения и только изложили их несколько подробнее в следующих статьях: а) вдовым попам и диаконам не служить, т. е. не священнодействовать; б) которые из них обещаются пребывать в чистоте, тем стоять на клиросе и от служащих священников и диаконов, поступивших на их места, получать во всех церковных доходах четвертую часть ; в) этим же вдовым попам разрешается держать у себя в доме епитрахили и причащаться в алтаре в епитрахили, только не служить, а диаконам причащаться в алтаре в стихаре с орарем, только не служить, г) а если те вдовые попы и диаконы не захотят стоять на клиросе и начнут заниматься мирскими делами, то им в мире и пребывать и подлежать царской дани, а на клиросе уже не становиться и четвертой части от служащих попов и диаконов не получать; д) если вдовые попы и диаконы, стоящие на клиросе, пожелают постричься в монашеский чин и захотят священнодействовать, то с благословения святительского, если будут достойны, да совершают Божественную литургию и все другие священнодействия, но только в монастырях, а не в мирских местах, в мирских местах им не жить и не действовать; е) впредь вдовым попам и диаконам святыми церквами не владеть, духовных детей не держать и не вступаться ни во что церковное, а только пребывать в чистоте и стоять на клиросе; ж) тем из них, которые обещаются хранить чистоту и стоять на клиросе, получать от святителей благословленные епитрахильные и орарные грамоты, не платя за них пошлин, а в грамотах тех писать, что таким-то вдовым священникам и диаконам, обещавшимся пребывать в чистоте, по 5 правилу VI Вселенского Собора в дому у себя женского пола не держать из лиц зазорных, а только мать, или сестру, или тетку по отцу или матери, или дочь (Стоглав. Гл. 77 - 81). Нельзя, однако ж, при этом не заметить, что хотя Стоглавый Собор запретил вдовым священникам даже после пострижения их в монашество занимать священнические места на приходах и вообще священнодействовать вне монастырей, но у нас и до Стоглавого Собора и после существовал обычай, по которому очень нередко при церквах приходских вместо белых священников состояли иеромонахи или игумены и носили название черных попов. Что касается до причетников, т. е. дьячков и пономарей, а равно и просвирен, которые также причислялись у нас к церковному причту, то здесь встречались беспорядки другого рода. Дьячки и пономари, по свидетельству царя Ивана Васильевича на Стоглавом Соборе, часто были двоеженцами и троеженцами и, несмотря на то, входили в алтарь и касались священных предметов, а просвирнями бывали черницы, которые и жили при мирских церквах. Собор подтвердил, чтобы дьячки и пономари по всем церквам были единобрачные, а отнюдь не второбрачные, чтобы в просвирни избирались не черницы, которые обязаны жить в монастырях, а честные единобрачные вдовы не моложе сорока или пятидесяти лет (Стоглав. Гл. 5, вопрос 24; гл. 8, 12). Для постоянного и ближайшего надзора за всеми лицами епархиального духовенства, за их служением Церкви и образом жизни и вообще для того, чтобы дело епархиального управления могло совершаться удобнее и успешнее, наши архипастыри имели у себя разных помощников. Эти помощники, или служебные лица, были и духовного звания и светского и носили те самые имена, какие носили подобные же чины у наших князей по управлению княжествами: одни назывались наместниками, старостами (поповскими), десятскими (священниками); другие - боярами, десятинниками, тиунами, недельщиками и пр. Надобно, однако ж, помнить, что тогда в России административная власть не отделялась от судебной и что дело администрации и суда как в гражданском ведомстве, так и в духовном неразрывно соединено было с собиранием разных пошлин с подлежащих лиц на содержание самой административной и судебной власти. А потому очень естественно, что те же служебные лица, которые у наших архиереев участвовали в епархиальном управлении, участвовали более или менее и в епархиальном суде, и в собирании церковных пошлин, и лишь некоторые, не участвуя в первом, участвовали только во втором и третьем или только во втором. Как у наших князей по городам высшие чины были наместники, так и у наших архиереев были свои наместники. Митрополит имел наместников в Москве, Владимире, Киеве, пока последний не отошел к Западной митрополии, и иногда даже в некоторых незначительных городах, например в Кричеве, городке Белорусии. У владыки Новгородского были наместники в Новгороде, Пскове и также иногда в незначительных городах, каков Волоколамск, где несколько времени состоял наместником владыки Геннадия преподобный Иосиф Волоколамский. Были наместники и у Казанского владыки (в 1556 г.), и у прочих наших архиепископов и епископов даже под конец настоящего периода. В должность наместников избираемы были, судя по некоторым ясным и прямым свидетельствам, лица духовного звания, преимущественно монашествующие, отчего и назывались иногда наместниками черными, хотя из других сохранившихся свидетельств об этих наместниках никак нельзя видеть, какого звания они были, а есть свидетельства и о наместниках светских. Власть наместников была весьма обширна: они как бы заменяли собою своих епархиальных владык в тех округах, которые владыки им поручали. Здесь ведению наместников подлежали все церкви и монастыри, все духовенство, белое и монашествующее, и по управлению, и по суду, и по собиранию пошлин. Но при такой многосложности своих обязанностей и при обширности округов эти главные помощники епархиальных архиереев не могли непосредственно уследить за всеми членами вверенного им духовенства и сами нуждались в помощниках. Были в епархиальном ведомстве и другие служебные лица, которым поручались меньшие округи и в них одни только приходские церкви и одно белое духовенство: то были старосты поповские, или священнические. О поповских старостах в епархии митрополита не раз упоминается почти с самого начала настоящего периода. В Новгородской епархии они существовали под названием соборских старост, в Новгороде и Пскове по семи в каждом, сколько было местных Соборов, а Соборами в том и другом городе, как мы знаем, назывались те церкви, к которым причислялось по нескольку других приходских церквей вместе с их священнослужителями. Эти-то священнослужители, и составлявшие собственно Собор при избранной церкви, - так как они обязывались собираться в ней по временам для соборных богослужений и для совещаний о делах церковных - избирали из среды себя одного старосту и подчинялись ему. Избранный таким образом соборский староста заведовал как приходскими церквами избравших его священнослужителей, так и церковными причтами и заправлял делами своего Собора. Но, верно, старосты поповские существовали не везде в Русской Церкви; верно, не без основания ростовский поп Скрипица укорял в начале XVI в. наших архиереев, что они ни сами, ни чрез избранных священников не надзирали за священниками по городам и селам, а надзирали по царскому чину чрез бояр, недельщиков, дворецких, тиунов, доводчиков ради своих прибытков (нашей "Истор." 6. 124), потому что царь Иван Васильевич, указывая на беспорядки в духовенстве, предложил отцам Стоглавого Собора, чтобы они "уставили" старост поповских "надо всеми священники", а также уставили "и прочия чины", и именно "церковных чиновников" (Стоглав. Гл. 5, вопрос 1). Стоглавый Собор довольно подробно обсудил этот предмет и сделал следующие постановления: 1) В Москве и по всем городам России и Русской митрополии избирать протопопов в каждом городе по царскому повелению и святительскому благословению, священников искусных, добрых и житием непорочных (Стоглав. Гл. 6). 2) Этим протопопам по всем городам иметь в своем ведении священнослужителей церквей соборных, придельных и ружных и заботиться, чтобы означенные священнослужители всякий день совершали в своих церквах Божественные службы сполна по уставу, с благоговением и страхом Божиим и чтобы вели жизнь трезвую и благочестивую и повиновались во всем своим протопопам без всякого прекословия. Если же какие-либо соборные, ружные и придельные священники и диаконы начнут не слушаться протопопов, предаваться пьянству и нерадеть о богослужении, таких протопопам соборне наказывать, т. е. вразумлять, наставлять, чтобы они исправились и были усердны к своему долгу. А если по первом и по втором наказании не исправятся, то о таких бесчинниках протопопам возвещать святителям, а от святителей таким священникам и диаконам быть в духовном запрещении и отлучении от Церкви по священным правилам. Но, с другой стороны, если и протопопы соборных церквей сами начнут упиваться или бесчинствовать и пренебрегать своим долгом, тогда соборным священникам возвещать о том святителям, а от святителей тем протопопам также быть в великом запрещении и в конечном отлучении (гл. 29). 3) В Москве быть седми Соборам и седми старостам поповским по уложению царскому, да к ним избирать десятских священников (гл. 6). Между седмью Соборами расчислить все приходские церкви Москвы с их священнослужителями. При каждом Соборе священнослужители причисленных к нему церквей избирают себе из своей среды поповского старосту - священника, исполненного разума духовного, рачителя Божественному Писанию и украшенного всякими добродетелями, а он сам изберет себе десятских священников, достойных и искусных. Избранных старост приводить пред митрополита, и митрополит, испытав их и довольно наставив, "придаст им закон Божественных писаний соборнаго уложения - о церковном благочинии и о священническом духовном попечении". Старостам и всем священникам, причисленным к тому или другому Собору, собираться в свой собор для торжественных богослужений и крестных ходов, а также и для духовных совещаний о делах церковных и для того иметь в своем соборе "Божественныя правила полныя" и обращаться к ним (А. э. 1. № 232; снес.: Стоглав. Гл. 35). 4) Равным образом и по всем городам уставить поповских старост и десятских священников, где сколько придется, а по селам, и погостам, и волостям по всей Русской земле уставить над попами десятских священников (Стоглав. Гл. 6). Списки избранных старост и десятских священников представляются владыкам, которые и посылают им "наказ по соборному уложению" (А. э. 1. № 231. С. 227). 5) Поповским старостам и десятским священникам как в Москве, так и по всем городам и селам, каждому в своем пределе накрепко ведать и назирать священников и диаконов, чтобы они совершали все церковные службы сполна по уставу, чинно и немятежно, сами жили по священству, в чистоте и в прочих добродетелях, и воздерживались от пьянства, да и детей своих духовных всех учили страху Божию и благочестию. А если некоторые священники и диаконы начнут жить в слабости, и пьянстве, и других недостойных делах или начнут нерадеть о Церкви Божией и о своих детях духовных, то старостам и десятским накрепко уговаривать таких священников и диаконов, чтобы они покаялись и исправились, да не будет соблазна мирским людям; если же не послушают и не исправятся, то писать об них святителям, и от святителей быть им в великом запрещении и конечном извержении по правилам. Да тем же старостам и десятским у всех попов и диаконов дозирать ставленых, благословенных и отпускных грамот, и у кого не будет этих грамот, таким священникам и диаконам не дозволять служить, а посылать их за поруками к святителям для получения грамот. Но если каких-либо бесчинных священников и диаконов начнут покрывать старосты и десятские или протопопы, то им самим быть от святителей в наказании и отлучении по правилам (Стоглав. Гл. 34, 69). 6) Для большего утверждения церковного благочиния святители посылают каждый в своем пределе по всем городам и селам соборных священников, добрых и искусных, могущих и других духовно пользовать. Эти священники должны обращаться ко всем священникам и диаконам и ко всем православным христианам с духовным поучением и вместе дозирать, чтобы церковные чины и Божественные службы совершались во всех церквах по уставу и священным правилам (гл. 69). 7) Наконец, святителям каждому в своем пределе посылать по всем городам и селам, где будут архимандриты, игумены и протопопы, свои грамоты, чтобы те архимандриты, игумены и протопопы надзирали и досматривали за самими старостами поповскими и десятскими и за всеми священниками и диаконами. И если какие-либо старосты, десятские и прочие священники сделаются небрежными к своему долгу и не станут слушаться архимандритов, игуменов и протопопов, то последние должны писать о всем этом святителям, и тем поповским старостам и десятским священникам быть от святителей в великом запрещении по священным правилам (гл. 69). Таким образом, для надзора за белым духовенством и для управления им у нас установился целый ряд духовных властей, находившихся в распоряжении епархиальных архиереев. Что же касается монашествующего духовенства и монастырей, то в управлении ими архиереи действовали исключительно чрез подчиненных им настоятелей и настоятельниц монастырей - архимандритов, игуменов, строителей и игумений. Руководством при управлении монастырями, мужескими и женскими, общежительными и особными, служили уставы, в них существовавшие, а равно и те правила, которые по поводу беспорядков и нестроений, оказавшихся в иноческом мире, даны были нашими Соборами, и преимущественно Стоглавым. Уставы эти и правила нами уже рассмотрены в другом месте (7. 61 - 83, 90 - 103). Была еще мера, к которой обращались иногда наши архиереи в управлении своими епархиями, - это созывание Соборов из местного духовенства. Так, Ростовский архиепископ Феодосий в 1458 г., путешествуя по епархии, созвал в Белозерск на Собор всех игуменов, священников и диаконов Белозерского края. Судя по грамоте, которою они созывались, можно догадываться, что архипастырь имел целию преподать наставления и сделать распоряжения к искоренению недостатков, замеченных в этом духовенстве. В Казани при архиепископе Германе был Собор местного духовенства в 1565 г. для рассуждений и совещаний о том, как отправлять службу на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, случившийся в неделю крестопоклонную. Были Соборы и в других епархиях. С особенною подробностию Стоглавый Собор изложил статьи "о святительском суде" (гл. 53 - 69). И надобно сознаться, что хотя мы знали еще из уставов святого Владимира и Ярослава, а затем и из грамот последующих князей, какие лица и предметы подлежали у нас ведомству церковного суда, хотя не раз видели в продолжение веков, что наши архиереи действительно пользовались своею судебною властию и отстаивали неприкосновенность своего судебного ведомства, но доселе мы не имели возможности составить себе понятия ни об устройстве наших епархиальных судов, ни о судопроизводстве в них. В статьях Стоглава о святительском суде в первый раз находим эту возможность, правда не совсем удовлетворительную, потому что статьи не отличаются определенностию и точностию выражений. В каждой епархии у нас существовали один суд по делам духовным или почти исключительно духовным и несколько судов по делам не духовным, светским. Суд по делам духовным находился при кафедре епархиального архиерея и состоял из лиц только духовных. Здесь судил сам архиерей "соборне" с архимандритами, игуменами и вообще избранными священнослужителями или судил тот, кому он "повелевал судить", т. е. его наместник. В Москве таким наместником митрополита, по крайней мере со времени Стоглавого Собора, всегда был епископ Сарский и Подонский, может быть, потому, что он постоянно жил в Москве и имел у себя небольшую епархию; у прочих архиереев должность наместников исполняли, вероятно, архимандриты или другие подобные лица духовного сана. А бояре митрополита и вообще святителей в духовном суде не заседали, кроме писарей, которые записывали дела. Суду этому подлежали: а) все миряне епархии по делам духовным, т. е. по преступлениям против веры и Церкви, каковы ересь, раскол, отправление языческих обрядов и подобные; б) все лица духовенства, белого и монашествующего, и причислявшиеся к ним - просвирня и другие также по делам духовным - по преступлениям против веры и Церкви, а лица собственно духовные и по преступлениям против обязанностей своего духовного звания и служения; в) настоятели и настоятельницы монастырей: архимандриты, игумены, строители и игуменьи - не только по делам духовным, но и по всем "прочим" (Стоглав. Гл. 66 - 68). Таким образом, эти лица, конечно по вниманию к их сану, вовсе были изъяты от подсудности другим судам епархиальным. Суды по делам не духовным в каждой епархии существовали - один в том самом городе, где находилась кафедра архиерея, а прочие в тех городах и местах, где имели пребывание десятинники, заведовавшие десятинами, на которые разделены были наши епархии. По устройству своему все эти суды были одинаковы, а различались только тем, что в первом суде - при кафедре епархиального владыки - судили или председательствовали по его назначению его бояре, в том числе его дворецкий, а в прочих судах судили десятинники, тоже лица светские, назначавшиеся владыкою. Кроме председателей, или главных судей, в каждом из этих судов заседали: поповские старосты и десятские священники - по два или по три, каждый по одной неделе; градские старосты, и целовальники, и земский дьяк, которых назначал сам государь. Значит, суды эти по составу были почти исключительно светские и действовали под контролем государственной власти; духовные члены заседали в них только как бы депутатами и переменялись каждую неделю. Прибавим, что сами бояре и дворецкие, председательствовавшие на суде при кафедре владыки, не находились в полной его воле: он не мог, по крайней мере со времен Стоглавого Собора, ни отослать их от себя, ни вместо их поставлять новых без ведома и соизволения государева, как не мог держать у себя и дьяков без того же ведома. Судам епархиальным, в которых главными судьями были бояре и десятинники, подлежали: а) все миряне епархии по делам не духовным - из числа тех, которые перечислены еще в церковном уставе святого Владимира как подведомые Церкви, каковы: похищение женщин, подкинутие незаконнорожденных детей, прелюбодеяние, блуд, драка между мужем и женою об имении, нанесение побоев снохою свекрови, тяжбы о наследстве и пр.; б) все лица белого духовенства - протоиереи, священники, диаконы и причетники, равно как и причислявшиеся к ним, также по делам не духовным, именно: по рядным грамотам, по завещаниям, по кабалам, в поклажах, в боях, грабежах и во всяких тому подобных преступлениях, кроме душегубства и разбоя с поличным, по которым все вообще духовенство, белое и черное, подлежало судам мирским. Что же касается, в частности, монашествующего духовенства, то хотя до Стоглавого Собора оно судимо было по делам не духовным десятинниками наравне с белым духовенством, но Стоглавым Собором оно все освобождено от подсудности боярам и десятинникам: Собор определил, чтобы настоятелей и настоятельниц и по этим делам, как мы уже прежде сказали, судили сами архиереи, а прочих иноков и инокинь по всем делам, кроме духовных, судили в своих обителях сами настоятели с соборными старцами и настоятельницы, и сами же по суду чинили управу (Стоглав. Гл. 67 - 69). Порядок судопроизводства во всех судах епархии был почти одинаков. Составные части его были следующие: 1) Предварительное следствие, или обыск. Когда к архиерею по каким-либо делам духовным или иным, например по обидам, по рядным и духовным грамотам, по кабалам, займам и пр., кроме душегубства и разбоя с поличным, приходили жалобщики, архиерей приказывал своим боярам или десятинникам давать жалобщикам приставов, которые и отправлялись за ответчиками с приставными грамотами. В то же время по приказанию владыки посылались его недельщики или недельщики десятинников производить по жалобам "правду и обыск" на месте. При этом обыскные списки писали земские дьяки пред земскими старостами и десятскими или дьяки церковные. По окончании обыска недельщики отдавали попов, диаконов и причетников на поруки, но не иначе как пред десятскими священниками, а мирян - не иначе как пред земскими старостами или пред земскими десятскими и назначали обвиняемым сроки явиться в подлежащий суд (Стоглав. Гл. 69. С. 318-320; снес.: А. э. 1. № 231). Впрочем, для настоятелей и настоятельниц монастырей сделано было исключение. К ним владыка не посылал в случае жалоб на них своих недельщиков для обыска, а посылал только свои грамоты за печатьми чрез самих же жалобщиков, чтобы настоятели или настоятельницы управились с ними сами на Соборе пред братиею или сестрами; если же не управятся, то присылали бы вместо себя к ответу своих слуг или, когда пожелают, приезжали бы сами. Только по делам духовным они должны были непременно приезжать сами ко владыке. А если они и слуг вместо себя не присылали к ответу и сами не являлись, в таком случае владыка посылал за ними приставов - представить их на суд (Стоглав. Гл. 68. С. 300 - 302). Вести обыск, или следствие, недельщики должны были со всею справедливостию и "поклонного" ни от кого не принимать; если же они обличались во взяточничестве, то с них взыскивалось втрое по цареву Судебнику (гл. 69. С. 320, 321). 2) Производство дел на суде. На суде снова производился обыск: допрашивались истцы и ответчики, выслушивались свидетели, делались очные ставки, но ни "крестного целования" (присяги), ни "поля" (судебного поединка) для лиц священнического и иноческого чина, как и на предварительном следствии, не допускалось. Если же свидетелей вовсе не было, а между тем по сану тяжущихся нельзя было прибегнуть ни к присяге, ни к поединку, в таком случае, предоставляя дело воле Божией, кидали жребий, и чей прежде вынимался, того и оправдывали. Судные списки на суде духовном писались в одном экземпляре, а на суде у бояр и у десятинников в двух: один список писался для бояр или десятинников, а другой слово в слово списывали себе заседавшие в суде градские старосты, и целовальники. и земский дьяк. Оба эти списка подписывались всеми членами суда и хранились дьяками в ларце за печатями бояр и десятинников. Если бояре и десятинники начинали судить неправедно, брали "посулы" и волочили дела, то прочие члены суда должны были говорить им, чтобы судили в правду и посулов не брали, а если бояре и десятинники не слушались, то старосты, целовальники и земский дьяк должны были писать к святителям и к самому царю. Тогда виновные подвергались великой опале, взятое ими взыскивалось втрое по цареву Судебнику, и сами они иногда лишались своего места (Стоглав. Гл. 66, 68; снес.: А. э. 1. № 231). 3) Решение дел. Когда на суде духовном разбирал дело сам владыка соборне с архимандритами и игуменами, тогда он по окончании обыска тут же и постановлял решение и приказывал "чинить управу". А когда вместо владыки на суде присутствовал его наместник, тогда по окончании суда наместник представлял судный список и обоих истцов ко владыке; владыка выслушивал судный список на Соборе, спрашивал истцов, так ли их судили, и затем утверждал судебный приговор и приказывал чинить управу. Равным образом и бояре по окончании всякого дела в их суде, находившемся при кафедре епархиального архиерея, представляли ему судные списки и обоих истцов; владыка также выслушивал судный список, спрашивал истцов, таков ли им был суд, и, если они говорили, что таков, утверждал решение суда, а если говорили, что не таков, то поручал членам того же суда переисследовать дело и доложить вновь и затем давал приказ чинить управу. Но десятинникам, суды которых находились более или менее вдали от местопребывания владыки, предоставлено было самим по обыску и суду чинить на месте управу во всяких делах, и только в которых делах невозможно было им учинить там управу, они представляли судные списки и обоих истцов ко владыке, который по выслушании списков и приказывал чинить управу (гл. 68). 4) Судные пошлины. Бояре, дворецкие, десятинники и дьяки с каждого судного дела, как только оно оканчивалось, брали гривенную пошлину по цареву Судебнику, а лишнего не должны были брать. Если же кто-либо из них вопреки Судебнику брал лишнее и посулы, то с виновного по обыске без суда взыскивалось втрое и отдавалось истцу. А если боярин, или дворецкий, или десятинник, или дьяк во второй и в третий раз были обличаемы в том же, тогда боярин лишался боярства, дворецкий - дворечества, десятинник - десятины и дьяк - дьячества, кроме того что с виновного взыскивалось втрое и отдавалось истцам (гл. 69). Надобно заметить, что если против архиерейских бояр, десятинников и прочих судебных чинов за их неправосудие и взяточничество принимались такие строгие меры, то виною тому были сами же эти чиновники и их крайние злоупотребления, которые и вынудили царя сказать отцам Стоглавого Собора: "У вас, святителей, бояре, и дьяки, и тиуны, и десятинники, и недельщики судят и управу чинят неправо, и волочат, и продают с ябедники содного (заодно), а десятинники попов по селам продают без милости и дела оставляют с ябедники содного, и церкви от десятинников и от их великих продаж стоят многия пусты, без пения и попов нет; достоит вам, святителем, вельми о сем порадети и запретити" (Стоглав. Гл. 5, вопрос 7). Кроме постоянных епархиальных судов, в каждой епархии открывался по временам так называемый суд сместный, или общий, узаконенный еще уставом святого Владимира, - это случалось тогда, когда лица духовного ведомства имели дела и тяжбы с лицами мирского ведомства и наоборот. Суд составлялся тогда из судей мирских и святительских, обыкновенно заседавших в суде у святительских бояр и десятинников, и главным судьею бывал тот, к ведомству которого принадлежал ответчик. Судные пошлины делились между судьями обоих ведомств пополам (Стоглав. Гл. 67. С. 296; Судебник Иоанна IV. Ст. 30, в А. и. 1. № 153). Если сравнить наши епархиальные суды по изображению их в Стоглаве с судами нашими светскими по Судебникам Иоанна III и особенно Иоанна IV, то нельзя не заметить, что первые во многих чертах как бы скопированы с последних и построены на одних с ними началах. Иначе и не могло быть по той живой связи, какая всегда существовала у нас между Церковию и государством, и при том неизбежном влиянии, какое они взаимно оказывали друг на друга. Вследствие этого-то неотразимого влияния государственной жизни на жизнь нашей Церкви мы видим у себя также, что наше церковное управление и суд, подобно гражданским, неразрывно были соединены с собиранием пошлин с тех самых лиц, которые подлежали управлению и суду. Как наши князья на содержание себя и своих чиновников собирали дани со всех своих подданных, которыми правили и которых судили, так и наши архиереи на содержание себя и служивших при них лиц собирали пошлины со всех подведомых их управлению и суду. К этому ведомству в каждой епархии прежде всего принадлежали духовенство белое и духовенство монашествующее: с них-то преимущественно и собирались пошлины. Одни из этих пошлин собирались с отдельных лиц того и другого духовенства, другие с целых причтов приходских церквей и с целых монастырей. Ставился ли кто в сан священника, диакона, причетника или иеродиакона и иеромонаха, он платил пошлину, получая ставленую грамоту, а именно: поставляемый в диакона и затем во священника платил рубль московский да благословенную гривну; поставляемый только в диакона - полтину да благословенную гривну; поставляемый только во священника из диаконов платил также полтину да благословенную гривну; рубли и полтины шли "на весь Собор", т. е. на весь соборный клир, служивший при архиерее, а благословенные гривны взимались в казну архиерея, вероятно, за ставленые грамоты. Отправлялся ли новопоставленный священник или диакон к своей приходской церкви - он являлся к архиерею за благословением, получал от него кроме ставленой еще благословенную грамоту, чтобы священнодействовать именно в назначенной ему церкви известного прихода, и платил за эту грамоту полтину. Отлучался ли священник или диакон в другую епархию - он предварительно испрашивал у своего владыки отпускную грамоту и платил за нее полтину. Ставился ли кто из монашествующих в сан игумена, архимандрита - он получал от архиерея настольную грамоту и платил за нее рубль. Так определил размер всех этих пошлин Стоглавый Собор в руководство для всех архиереев, а прежде они в разных епархиях были различны и зависели от произвола, хотя брать пошлины собственно за поставление на церковные степени Московским Собором 1503 г. было запрещено совершенно. Если священник и диакон перемещались в другой приход, они получали перехожие грамоты и платили "перехожие гривны", а если они прежде не имели никакого прихода и были только что рукоположены и в первый раз отправлялись на приход, они получали новичные памяти и платили "новичные гривны". Когда священники и диаконы, равно священноиноки и настоятели монастырей, приходя в Москву и другие епархиальные города, желали там священнодействовать в церквах по найму, для чего в Москве выходили на известный крестец, или перекресток, они должны были наперед брать у тиуна местного архиерея грамоту, или запись, называвшуюся "знамя", и платили за нее по старине крестцовую пошлину - за каждый месяц по десяти денег, а иные по два алтына, с тех же, которые решались священнодействовать без знамени, взыскивался штраф по два рубля. Вдовые священники и диаконы, хотя не платили ничего собственно за епитрахильные и орарные грамоты, о которых мы выше упоминали, зато платили "писчий алтын" дьякам за написание грамоты и "печатный алтын" печатнику за приложение к ней печати. И надобно прибавить, что некоторые из перечисленных грамот, именно: ставленые, настольные и благословенные - оплачивались не только при первоначальном получении их, но и впоследствии. Они заявляемы были каждому новому архиерею епархии для утверждения его подписью, причем за каждую грамоту взималась пошлина; заявляемы были каждому вновь назначенному в тот или другой город десятиннику всем духовенством города, причем также платилась пошлина; заявляемы были ежегодно десятинникам или поповским старостам и десятским священникам при собирании ими церковных даней со всего епархиального духовенства, причем также платилась особая пошлина. Пошлина эта называлась "явленная куница с грамотою". Впрочем, Стоглавый Собор запретил новодесятинникам, а вероятно и поповским старостам и десятским священникам, брать пошлины с заявляемых им грамот, потому что после этого Собора явленная куница с грамотою уже не упоминается в числе собираемых с духовенства ежегодных пошлин, а упоминается только благословенная куница, как и прежде. Кроме пошлин с отдельных лиц белого и черного духовенства за разные грамоты, собирались еще пошлины с целых церковных причтов епархии, или от всех церковей, а также от всех монастырей. К числу этих пошлин принадлежали: а) "святительская дань", или "сборное", - самая главная (по крайней мере, в некоторых епархиях) пошлина в ряду прочих; б) "архиерейский подъезд" - назначалась на разъезды архиерея для обозрения епархии; в) "десятинничи, доводчичи, заездщичи, зазывщичи, или зазывные пошлины, соборная куница, людское" и пр., т. е. пошлины архиерейским десятинникам, доводчикам, заездщикам, зазывщикам, на соборный архиерейский клир, на архиерейских людей и подобное; г) "даньнские пошлины", "с оброком куница", взимавшаяся за самое собирание дани и оброчных денег, и др. Вообще же пошлины эти разделялись на два рода: одни шли на самого архиерея, а другие на его десятинников и прочих подчиненных ему служебных чинов и людей. Число тех и других пошлин не было определено каким-либо уставом для всей Русской Церкви, а в разных епархиях было различно и зависело от местных архиереев, которые иногда вводили у себя и новые пошлины. Собирались церковные пошлины иногда дважды в год - около Рождества Христова и Петрова дня, а иногда только однажды в год - около Рождества Христова, и собирались одни пошлины деньгами, другие натурою, т. е. хлебом и подобным; впрочем, и эти последние мало-помалу с течением времени перелагались на денежные. Самый размер пошлин в разных епархиях и в разные времена был различен, да и в каждой епархии в одно и то же время неодинаков для всех церквей и монастырей, - это зависело везде от местного архиерея, который при назначении пошлин с каждой церкви и монастыря своей епархии принимал во внимание количество их материальных средств и доходов, и потому с одних требовал больше, с других меньше, и, судя по обстоятельствам, то увеличивал, то уменьшал оброки с одной и той же церкви или монастыря, и по временам, отменяя старый, назначал "новый оклад". Случалось, впрочем, что в некоторых местностях, например в Пскове, по уставной грамоте архиепископа Геннадия пошлины собирались со всех церквей и монастырей без всякого различия между ними в одном и том же размере. В платеже пошлин от церквей участвовали все члены церковных причтов пропорционально доходам, ими получаемым, а от монастырей особных, или необщежительных, - настоятели, монастырские священники и диаконы (ибо известно, что во многих наших тогдашних монастырях никто из иноков и сами даже настоятели не имели священнического сана, т. е. вовсе не было иеромонахов и иеродиаконов, а существовали, как и при церквах приходских, свои белые священники и диаконы, которые и совершали в монастырях все церковные службы и были духовниками братии) и все иноки также пропорционально получаемым ими доходам; от общежительных же монастырей все пошлины вносились настоятелями из общей монастырской казны. Собиранием пошлины в некоторых местах, например в киевском наместничестве при митрополите Ионе и в области Псковской, заведовали архиерейские наместники, которые действовали при этом, конечно, не сами только непосредственно, а с помощию подчиненных им чинов. Обыкновенно же, как свидетельствует Стоглавый Собор, "в митрополии, и в архиепископиях, и епископиях по городам и десятинам ездили десятинники и заездщики и собирали на святителей дань по книгам и свои пошлины по грамотам и по книгам по старине". Но как от этих десятинников и заездщиков священникам, и диаконам, и всему священническому и иноческому чину была нужда и продажа великая и налоги тяжкие, то Собор и определил, чтобы впредь по цареву совету и соборному уложению десятинникам и заездщикам по городам и десятинам за собиранием пошлин не ездить, а чтобы собирали святительскую дань и десятинничи и заездщичи пошлины по книгам и грамотам поповские старосты и десятские священники вместе с земскими старостами и целовальниками, заседающими у святительских бояр и десятинников в суде, да с году на год отдавали святителям сполна на Рождество Христово или на эбор (в сборное воскресенье - неделю православия); если же чего сполна не привезут по книгам, то недостающее предоставлялось святителям взыскивать с самих сборщиков по государеву указу. Впрочем, и после Стоглавого Собора, например в Новгородской епархии, собирать церковные пошлины по-прежнему продолжали десятинники, дьяки, подьячие и вообще светские чиновники, а иногда эти пошлины доставляли сами приходские священники и настоятели монастырей прямо в архиерейскую казну. В каком размере собиралась та или другая церковная пошлина и до чего восходила общая сумма архиерейского дохода от пошлин, об этом мы имеем только немногие и очень неполные сведения. По Новгородской епархии в 1577 г. с каждой приходской церкви, или с каждого попа с причтом, собиралось на владыку: за подъезд - от одной до 12 гривен да за куницу - от пяти до 25 денег и от одной до трех гривен, т. е. обе эти пошлины с церквей были далеко неравномерны, а на десятинника за десятинничий корм собиралась со всех церквей без различия совершенно одинаковая пошлина, именно "полчетвернадцать (35) алтын и восмь московок". В Псковской области, по уставной грамоте архиепископа Геннадия за архиерейский подъезд назначена была двоякая пошлина: поплешная и кормовая. Первая взималась с каждой плеши, или головы, с каждого игумена, попа, диакона в одном и том же размере - по полтине и 15 денег московского счета, а кормовая, обнимавшая все разнообразие житейских потребностей для владыки и его свиты и переложенная в каждой отдельной статье на денежный счет, составляла в целом 488 рублей московских. Всего же та и другая пошлины вместе доставляли владыке за его подъезд 1103 рубля московских с двумя деньгами. Так продолжалось до 1551 г., когда царь Иван Васильевич по просьбе псковичей понизил размер поплешной пошлины с полтины и 15 денег по московскому счету на полтину новгородскую, а размер кормовой ограничил 200 рублями московским. Но через четыре года по ходатайству Новгородского владыки Пимена царь снова возвысил эту пошлину: велел псковскому духовенству платить владыке кормовую пошлину вообще по 400 рублей московских, а поплешную с каждого отдельного лица, как было прежде, по полтине и 15 денег только не по московскому, а по новгородскому счету, который был выше московского. Кроме пошлин со всего духовенства епархии, белого и монашествующего, были еще пошлины, поступавшие только от некоторых церквей и монастырей: такова, кажется, была пошлина "за великоденское яйцо", взимавшаяся для Новгородского владыки с духовенства одного Новгорода и его соборских старост и монастырей, а равно с духовенства и монастырей псковских. Не одни духовные подлежали управлению и суду епархиального архиерея, но, хотя не в такой степени, подлежали и миряне, потому участвовали и они в платеже пошлин в архиерейскую кассу. Мы не говорим уже о пошлинах судных, которые, по Судебнику, должны были платить все, как духовные, так и мирские люди всякого сословия, судившиеся в епархиальных судах и оказавшиеся виновными, так как об этих пошлинах нами сказано прежде. Мы имеем в виду собственно "пошлину венечную", или "венечные знамена". Наши приходские священники того времени по крайней своей необразованности сами большею частию не в состоянии были решать вопросов о степенях родства, в каких разрешается брак и не разрешается, и вообще мало были знакомы с церковными правилами относительно браков. Потому в разных городах и участках каждой епархии избирались особые священники, искусные в этом деле, и называвшиеся "знаменщиками". К ним-то и должны были в той местности обращаться все, желавшие вступить в брак, и, если брак оказывался возможным, не противным канонам, получали от них "знамя", или разрешительную грамоту на вступление в брак. Знамя предъявлялось затем приходскому священнику, который и совершал брак, а за знамя взыскивал со брачущихся венечную пошлину; впрочем, иногда она взыскивалась самими знаменщиками еще при выдаче знамени. До Стоглавого Собора венечная пошлина бралась в большом размере и была обременительна для христиан, на что царь и обратил внимание Собора. Отцы Собора отвечали, что хотя пошлина эта не имеет основания в канонах Церкви, но "искони ведется", и, ссылаясь на указы великих князей Ивана Васильевича III и Василия Ивановича, постановили с соизволения самого царя брать с первого брака алтын, со второго два алтына, а с троеженцев по четыре алтына. Собирать венечную пошлину по всем городам и селам епархии от всех приходских священников должны были, по соборному уложению, поповские старосты и десятские священники вместе с земскими старостами и целовальниками каждый год одновременно с собиранием прочих пошлин на архиерея и передавали по книгам в архиерейскую казну казначею. Со священников, утаивших что-либо из венечной пошлины и обличенных в том, взыскивалось, по цареву Судебнику, пеня - по два рубля и по четыре алтына и по полуторы деньги, которая также поступала к тому же архиерейскому казначею. Но по местам и венечную пошлину вместе со всеми прочими продолжали собирать, как мы заметили уже, десятинники и вообще светские чиновники. Хотя по общему правилу все духовенство епархии, белое и монашествующее, подлежало суду своего архиерея и обязано было вносить ему пошлины, но из этого правила нередко делались исключения, одни - по воле великих князей, а другие - по воле самих архипастырей. Князья иногда давали монастырям и причтам приходских церквей так называемые несудимые грамоты. В одних из этих грамот они освобождали монастыри и причты от всякой подсудности епархиальному архиерею, даже и по делам духовным; в других - от всякой подсудности, кроме дел духовных; в третьих - от подсудности, по крайней мере, архиерейским десятинникам и другим чиновникам, которые особенно бывали тяжки духовенству во время своих "наездов", когда требовали себе и кормов, и подвод, и проводников, и, разумеется, разных подарков. Теми же своими грамотами князья иногда освобождали монастыри и причты и от всяких архиерейских пошлин или определяли, чтобы взамен разных пошлин вносима была только одна определенная небольшая сумма или чтобы, по крайней мере, пошлины эти собирались с монастырей и причтов не архиерейскими десятинниками, а особым царским чиновником и передавались по назначению. Грамоты такого рода, отнимавшие у архиереев право судить подчиненных им архимандритов, игуменов, строителей, попов и целые церковные причты, не могли не смущать некоторых и в то время, и сам царь Иван Васильевич, указывая на несудимые грамоты, спросил отцов Стоглавого Собора: "Коея ради вины сие тако бысть, и тако ли сему достоит быта?" (Стоглав. 5, вопрос 14). Отцы отвечали, что "те граматы даваны кроме (против) священных правил", и постановили: "Впредь таковым граматам не быта" (гл. 67). Но это постановление Собора вскоре было забыто, и тот же Иван Васильевич продолжал давать церквам и монастырям несудимые грамоты, как давал прежде. Архипастыри, с своей стороны, жаловали подобного же рода грамоты некоторым церквам и монастырям своих епархий и этими грамотами иногда освобождали церковные причты и монастыри и от подсудности своим наместникам или десятинникам, оставляя весь суд лично за собою или за настоятелем монастыря, и от всех пошлин, а большею частию освобождали только от всех пошлин или указывали, чтобы причты и монастыри вместо всех пошлин платили ежегодно лишь небольшую сумму денег или чтобы они платили сполна одни пошлины архиерейские, а десятильничьи - в уменьшенном размере, какой означался в жалованной грамоте. Были еще люди, составлявшие особый класс, которые хотя подлежали церковному ведомству, управлению и суду, но оставлялись свободными от всяких пошлин, шедших на епархиального архиерея и его чинов. Это люди богадельные: нищие, престарелые, увечные, больные. Из писцовых книг XV - XVI в. очевидно, что вблизи многих наших сельских церквей вместе с домами священно- и церковнослужителей, равно и вблизи монастырей, на церковной и монастырской земле существовали и богадельные избы или кельи, числом иногда до двадцати, в которых жили всякого рода нищие, старцы и старицы, и "питались о церкви Божии", изредка и "о приходе". Царь Иван Васильевич засвидетельствовал на Стоглавом Соборе, что и по всем нашим городам существовали богадельные избы, в которые ежегодно отпускалась из царской казны милостыня - хлеб, соль, деньги и одежда и также поступала милостыня от христолюбцев. Но только в этих избах, заметил царь, по злоупотреблению заведовавших ими приказчиков, живут "мужики с женами и мало больных", а нищие, престарелые, страдальцы, не имеющие где главу подклонить, скитаются по миру и умирают с голоду без напутствия, почему и потребовал соборного решения об этом предмете (Стоглав. Гл. 5, вопрос 12). Собор дал ответ: да повелит царь по всем городам переписать всех прокаженных и престаревшихся, устроить в каждом городе богадельни мужеские и женские, помещать в них только этих несчастных, не имеющих где главу подклонить, снабжать их пищею и одеждою и также принимать на содержание их милостыню от боголюбцев, да приставить для служения им здоровых строев - мужчин и женщин сколько потребуется, а надзор за богадельнями поручить добрым священникам и целовальникам или градским добрым людям; священникам же, кроме того, вменить в обязанность, чтобы они, посещая богадельни, поучали живущих там страху Божию и чистоте, исповедовали и приобщали больных, погребали умерших и поминали их на церковных службах, а здоровые строи с женами по богадельням не жили бы, но питались бы от боголюбцев, ходя по дворам, как было доселе, и трудились бы, если еще в силах работать (гл. 73). Не видно, чтобы на самом деле исполнилось это постановление Стоглавого Собора; вероятнее, что оно подобно многим другим его постановлениям осталось без последствий.
|
Вернуться к оглавлению раздела | Перейти к главной странице