 |
Семинарская и святоотеческая библиотеки |
|
|
|
Глава I. Распространение Благой Вести “В силе Духа” (Иерусалим 30-35 гг.) Пролог Огонь Пятидесятницы Свидетельство Петра Первые испытания Первый мученик Стефан. Обращение Савла (Иерусалим -- Дамаск, 35--37 гг.) Эллинисты Выступление и гибель св. Стефана Савл Тарсянин На пути в Дамаск Самаряне, прозелиты, язычники (Палестина -- Сирия, 36-- 43 гг). Св. Филипп и ап. Петр в Самарии Крещение первого иноплеменника Центурион Корнилий Св. Варнава в Антиохии Антиохия (40--45 гг.) Варнава призывает Павла в Сирию. События в Иерусалиме Миссия Павла и Варнавы (Кипр -- Галатия, 45--49 гг.) На Кипре Основание галатийских церквей Спор о Законе. “Апостол народов” (Сирия -- Иудея -- Малая Азия, 49 г.) Начало спора Иерусалимская церковь. Св. Иаков Праведный “Апостольский собор” “Апостол народов” “Идти к язычникам” Павел начинает проповедь в Европе (Балканские страны, 49--52 гг.) Македонские церкви Поражение в Афинах “Веселый Коринф” Пастырь церквей и благовестник свободы (Коринф -- Эфес -- Иерусалим -- Антиохия, 51--54 гг.). Послание св. Павла В Иерусалим через Эфес Благовестник свободы Эфесский центр. Смуты в Коринфе (Малая Азия -- Греция, 54--57 гг.) Павел и Аполлос На вершине успеха Кризис в Коринфе Истинное основание Церкви Тернии пастырства (Малая Азия -- Македония -- Греция, 57-- 58 гг.) Конфликт с коринфянами Бунт эфесских ремесленников Апостол в Македонии Гонения Слово Божие росло и распространялось Глава II. Церковь и государство. Первая христианская империя Константин Великий (ок.274-337) Символ веры Арианство и первые Вселенские Соборы Василий Великий (ок.330-379) Григорий Богослов (330--389) Христианство и мир Латинское христианство Амвросий Медиоланский (340-397) Блаженный Иероним (ок.348-ок.420) Восточное христианство Иоанн Златоуст (ок.347--407) Монашество Восточное монашество Антоний Великий (ок.250 - 356) Пахомий Великий (ок.290-346) Распространение монашества Ефрем Сирин (ок.306-ок.373) Крайности аскетизма Западное монашество Иоанн Кассиан (ок.360-435) Мартин Турский (ок.335-397) Значение монашества Христианская культура Храмовая архитектура Изобразительное искусство Церковная музыка Церковное богослужение и таинства Развитие христианской философии и богословия. Классическая культура и Церковь Григорий Нисский (ок.330--ок.395) Александрийская школа Антиохийская школа На рубеже эпох Крах западной Римской империи Блаженный Августин (354--430) Эфесский и Халкидонский Соборы Глава III. Эпоха Средневековья Западное христианство в эпоху раннего средневековья Благовестие нехристианским народам Двоеверие варваров Св.Бенедикт Нурсийский (ок.480 - ок.543) и западное монашество Григорий Великий (ок.540 - 604) Византия эпохи императора Юстиниана Цезарепапизм Византийские нравы Подвижники Востока Псевдо-Дионисий Ареопагит (2-я пол. V в.) Церковное искусство Византии Ислам и завершение христологических споров Мухаммад (ок.570-632) и экспансия ислама Монофелитство и борьба с ним. Латеранский и VI Вселенский Соборы. Христиане под мусульманским владычеством Исаак Сирин (ум. около 700 г.) Св.Иоанн Дамаскин (ок.675 - ок.749) Иконоборческая ересь. Вселенский Собор (787 г.). Окончательная победа Православия Папское государство и религиозная жизнь Запада в VIII-IX веках “Дар Константина” Религиозная жизнь в империи Карла Великого Преддверие схоластики. Иоанн Скотт Эриугена (ок.810-ок.877) Конец империи Карла Великого Западная Церковь на рубеже II тысячелетия Клюнийская реформа и новая социальная политика Церкви Григорий VII (ок.1020-1085) Развитие философии и богословия на Западе. Ансельм Кентерберийский Восточная Церковь на рубеже II тысячелетия Афон Христианизация славян. Свв.Кирилл и Мефодий Великий церковный раскол Обрядово-догматические различия Западной и Восточной Церквей в период Великого раскола. Усиление папской власти на Западе Борьба за константинопольскую кафедру Разделение Церквей в 1054 году О христианском единстве Христианство на Руси Крещение Руси Начало Церкви на Руси Свв. Борис и Глеб (оба ум. в 1015) Просветительская деятельность Ярослава Мудрого Становление Церкви на Руси. Христианская культура и искусство Киево-Печерская Лавра ПРИЛОЖЕНИЕ I ИУДАИЗМ ПОСЛЕ РАЗРУШЕНИЯ ВТОРОГО ХРАМА I. На переломе истории II. Союз и Тора III. Талмуд IV. Во все стороны света: еврейская диаспора V. Каббала VI. Хасидизм Приложение II. Ислам I. В преддверии ислама В пустынях Южной Аравии Арабское язычество Мекка II. Мухаммад Детство и юность Пророка Откровение Мухаммаду Слово Аллаха III. Укрепление ислама Хиджра Мусульманское государство в Медине Борьба мусульман Медины с язычниками Мекки Взятие Мекки. Победа ислама и смерть пророка Мухаммада IV. Ислам после Пророка Мухаммада V. Основы ислама Коран Основные требования к мусульманину Повседневная жизнь мусульманина Религиозно-философские течения в исламе БИБЛИОГРАФИЯ Глава I. Распространение Благой Вести “В силе Духа” (Иерусалим 30-35 гг.) Пролог Веллий Патеркул, бывалый ветеран и приближенный Тиберия, сидя в своей библиотеке, заканчивал книгу, посвященную истории Рима. В ней он обозревал путь, который — через войны и революции — привел город на семи холмах к положению мировой державы. Веллий не скупился на похвалы Августу и его преемнику за то, что они “возродили старинные обычаи”, укрепили законность, и на многие века принесли Риму славу. Историк был уверен, что главное в жизни людей решается на полях сражений и в кабинетах политиков. Ему и в голову не могло прийти, что в тот самый момент, когда он дописывал последние строки своего труда, далеко в Иерусалиме создавалось нечто новое — и кем? — горсткой ремесленников и рыбаков с Тивериадского озера. Даже там, на окраине империи, в этом странном восточном городе, их не принимали всерьез. Месяц назад расправа над их Учителем, казалось, покончила с очередным мессианским движением. Первосвященник Иосиф Кайафа был на этот счет вполне спокоен, несмотря на фантастические слухи, которые одно время ходили по Иерусалиму, но мало ли что говорят в суеверной толпе. Понтий Пилат вернулся в Кесарию сразу после Пасхи и погрузился в дела; забот и беспокойств у него хватало -- инцидент с “Царем иудейским” очень скоро стерся из памяти. Между тем квартал в восточной части города, где у друзей, родных и новых единоверцев поселились Петр с учениками, жил своей, особой жизнью. Это была как бы большая семья, имевшая “одно сердце и одну душу” (Деян 4: 32). Согласно Деяниям, в Иерусалим прибыло около ста двадцати галилеян. Возможно, их было и больше, но по традиции это число считалось минимальным для создания отдельной общины. Таких братств, или хабурот (товариществ), объединявшихся для молитвенных трапез, в Палестине и за ее пределами существовало много. Церковные и гражданские власти относились к ним вполне терпимо. Степень обособленности общин была разной, а некоторые из них -- как, например, обитавшие у Мертвого моря -- почти совсем порвали связь с остальным миром. Но община учеников Христовых, которые получили прозвище назаряне, не походила ни на одну другую. Она не была просто общиной набожных людей, и, кроме того, они не собирались изолировать себя от Храма и отеческой Церкви. Они остались в ней не по инерции, которую не смогли преодолеть. Отход от Ветхого Завета означал бы для учеников отход от Самого Господа, Который жил и учил на основе богооткровенной веры. Сам приход Его был исполнением библейских обетований. Апостолы надеялись, что установленный Им Новый Завет за короткое время распространится на весь народ Божий; но и после того, как это не случилось, Церковь продолжала сохранять прочную связь с наследием Израиля через Предание и Библию. Если в синагогах мужчины молились отдельно, а раввины не допускали женщин в свои школы, то апостолы не хотели нарушать волю Господа, Который всегда был окружен не только учениками, но и ученицами. Поэтому по домам верные молились все вместе, как бы предвосхищая слова Павла: “нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе” (Гал 3: 28). Мариам, Мать Господа, забота о Которой была возложена на Иоанна Зеведеева, была окружена почитанием, хотя по-прежнему смиренно держалась в тени. Этим объясняется двойственность Ее образа в Новом Завете. С одной стороны, Она — избранница Божия, “благословенная между женами”, а с другой -- Хранительница тайны, о Которой знают очень немногие. Словно Она Сама упорно избегала человеческой славы. Несомненно, впечатление, оставленное Ее личностью, было огромным. Этим объясняются легенды, которые окружили имя Марии уже в первых поколениях христиан. Как и в дни Пасхи -- горькие и радостные -- с Ней были неразлучны Ее сестра, Саломея, Мария Магдалина и другие галилеянки. Все они последовали в Иерусалим с апостолами. Но с этого момента следы их теряются. Быть может, эти женщины, хранившие удивительные воспоминания, продолжали свое скромное служение в общине, а некоторые из них вернулись в Галилею. Кто были люди, слушавшие их рассказы об Учителе? Кого согревал огонь их веры? Этого мы не знаем. Дело Божие часто совершается неведомыми путями и через незаметных людей. Господь говорил о призвании Двенадцати, которым при наступлении Царства Божия надлежит играть роль патриархов и основателей истинного Израиля, Церкви Нового Завета. Но библейское число было нарушено. Один из них -- Иуда -- отпал, соединился с врагами Иисуса, а потом исчез. Было известно, что он погиб, но молва изображала его смерть по-разному. Поэтому Петр на одном из собраний объявил о необходимости найти другого человека на место Иуды. Убежденный, что конец предателя был предсказан в Писании, апостол предложил заменить его учеником, который был с Иисусом с первых дней и видел Его воскресшим. Как ни странно, оказалось, что таких только двое -- Иосиф Варсава и Матфий. Другие возможные кандидаты, видимо, остались в Галилее. Чтобы решить на ком из двоих остановиться, прибегли к ветхозаветному обычаю: бросили жребий, молясь, чтобы Бог Сам указал достойнейшего. Жребий выпал Матфию, и он был “сопричислен” к Двенадцати. Этим актом апостолы засвидетельствовали свою веру в обетование Христово. Огонь Пятидесятницы В Иудее наступало лето. Виноград еще не созрел, но нивы в окрестностях Иерусалима уже пожелтели. Шел к концу срок шавуот, недель, предварявший праздник Пятидесятницы. В этом году он падал на 29 мая. Торжество издавна было приурочено к началу уборки пшеницы; в Храме перед алтарем священники клали жертвенные хлебы, испеченные из зерна нового урожая. Но помимо этого в день Шавуот вспоминалось дарование Закона. Раввины говорили, что глас Божий звучал с Синая на семидесяти языках, по числу народов земли. И словно в подтверждение этой легенды Иерусалим во время праздника поистине становился многоязычным. Сюда собирались представители “всего Израиля” с разных концов света, а также разноплеменные прозелиты*. Иные богомольцы не покидали Иерусалим со дней Пасхи. ------------------------------------------------------------------ * Прозелиты -- люди, принимающие новую для них религию; в данном случае -- это представители разных народов, принимающие иудаизм. Праздничное воодушевление царило и среди назарян. Все они были полны необыкновенной радости и надежды, уверенные, что Бог предназначил их для великого свидетельства. Ночь Пятидесятницы полагалось проводить за чтением Торы. Но верные в своем кругу, конечно, и прежде читали Слово Божие, отыскивая там места, указывающие на Христа. Каждое событие Его жизни, Его смерть и воскресение обретали новую перспективу в свете пророчеств. Быть может, в их распоряжении были и небольшие сборники мессианских текстов: такие книги в то время уже существовали, в частности -- у ессеев. С наступлением праздничной ночи апостолы читали и молились в горнице главного дома их собраний. Жилище это принадлежало, по-видимому, иерусалимлянке Марии, матери Иоанна Марка (позднее -- спутника Петра и Павла). Приближался рассвет... Внезапно что-то произошло со всеми присутствующими. Словно небесный огонь пронизал их. Это было похоже на то, что случалось с пророками в момент их призвания. Безусловно, подобный ни с чем не сравнимый опыт может быть описан только иконными образами. Поэтому евангелист Лука**, говоря о схождении Духа Святого, пользуется библейскими символами Богоявления: “шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра”, “разделяющиеся языки, как бы огненные”(Деян. 2: 2--3). ------------------------------------------------------------------ * Здесь имеются в виду Деяния апостолов, написанные св. евангелистом Лукой. Посторонние же наблюдатели могли видеть только, как толпа галилеян, легко узнаваемых по гортанному говору, вышла из дома и, громко славя Бога, направилась в Храм. Там, стоя среди колонн Соломонова притвора, они продолжали молиться и петь. Громкое проявление чувств было принято на Востоке. Но все же галилеяне привлекли внимание многих. Их восторженное славословие разрывало рамки языка. Казалось, они говорили на неведомом наречии. Но поразительно, что этот лепет экстаза стал внятен людям, сердца которых были открыты. Они понимали -- понимали, хотя многие из них давно забыли родной язык, живя вдали от Иудеи, а другие и вовсе не знали его. Для скептиков же чудо, как всегда, оставалось закрытым. Они презрительно насмехались, говоря, что эти галилеяне просто пьяны. Что означает “говорить на иных языках”? Установить в деталях, что произошло утром Пятидесятницы 30 года, едва ли возможно. Св. Лука лишь передает сказание о событии, бывшем за полвека до того, как он писал свою книгу. Вряд ли апостолам была дарована постоянная способность владеть языками других народов. Вероятнее всего евангелист описывает случай глоссолалии: так называли речь людей, охваченных экстатическим состоянием. Если принять эту гипотезу, становится понятным, почему учеников сочли пьяными. Ведь и апостол Павел говорил, что для случайно зашедших на собрание говорящие “незнакомыми языками” могут выглядеть как безумцы (см. 1 Кор 14: 23). Но это лишь внешняя сторона явления. Важно другое: многим, не знавшим арамейского, необычное славословие апостолов было понятно. Весть шла от духа к духу, минуя языковые барьеры. В этом феномене как бы предчувствовался всемирный дух Евангелия, который преодолевает границы стран и племен*. ------------------------------------------------------------ *В анализе “говорения языками” выделяются две тенденции: 1) глоссолалия как некая надъязыковая (или межъязыковая?) речь, 2) даруемая Духом способность говорить на незнакомом языке. Но почему Лука описывает событие Пятидесятницы как уникальное? Он должен был хорошо знать, что глоссолалия в христианских общинах нередко сопровождала молитву осененных Духом. Значит, не в самом “говорении языками” заключалось чудо. В церквах Дух сходил лишь на тех людей, на которых апостолы возлагали руки. Здесь же сила Божия действовала без посредников. Чудо заключалось в полном перерождении учеников: еще вчера боязливые и нерешительные, они стали отважными благовестниками Мессии. Нужно было особое излияние Духа, чтобы дать зародившейся Церкви начальный порыв, движение, неодолимую мощь. Без этого воздействия стремительное растекание ручьев новой веры было бы невозможным. За два-три десятка лет Благая Весть разнеслась от Азии до Гибралтара -- вот зримый и очевидный результат творческого излияния Духа. И еще: настоящее свидетельство началось только тогда, когда умолкли “незнакомые языки”. Свидетельство Петра Петр поднимается на возвышение. Толпа затихает. Десятки глаз впиваются в него -- с изумлением, тревогой, вопросом. Рыбак и прежде говорил с народом по велению Учителя, но здесь не галилейская деревня, а духовный центр Израиля, перед ним люди, приехавшие из далеких славных городов. Его могут услышать знаменитые книжники. Однако он уже не тот Симон, каким был прежде. Сначала он кажется маленьким на фоне огромных зданий и народной массы. Но вот он как бы вырастает, голос его властно гремит под сводами портика, словно перед толпой -- опытный народный трибун. Словно древний пророк явился внезапно в Иерусалиме. “Мужи израильские! -- торжественно провозглашает апостол, -- Выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами, и чудесами, и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как вы и сами знаете, -- Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздивши руками беззаконных, убили. Но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его” (Деян 2: 22-24). Петр снова ссылается на Писание и заканчивает речь грозными словами: “Итак, твердо знай весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли” (Деян 2: 36). Апостол умолкает. Несколько мгновений над толпой царит гнетущее молчание. Если этот человек прав, то совершившееся -- нелепо, страшно. Вряд ли стоящие здесь видели Назарянина, но некоторые могли быть в городе во время Пасхи. Казнь галилейского Учителя оставила их равнодушными. Но теперь они верят Его апостолу, принимают его слово сразу, не колеблясь. Они захвачены не богословскими доводами, а силой, исходящей от этого человека, похожего на Амоса и Исайю. Для них ясно, что через него к ним обращается Сам Бог. -- Что нам делать? Что делать, мужи братья? -- раздается хор нестройных голосов. -- Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов, - и получите дар Святого Духа; Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим, и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш (Деян 2: 38--39). Никто не удивляется. Омовение давно стало общепринятым знаком духовного очищения, открывающим путь в новую жизнь. Его практиковали многие наставники, в том числе и Иоанн, приходивший из пустыни. Все происходит непостижимо быстро. Толпы людей, предводительствуемые Петром, спускаются к каменной аркаде, где ручей образует Силоамское водохранилище. Оно разделено на две половины -- мужскую и женскую. Апостолы крестят всех кающихся. Идут длинные вереницы паломников. Некоторые принимают крещение прямо в храме, в бассейне, микве, устроенном для омовений. К вечеру число обратившихся достигает трех тысяч человек. Богомольцы не расходятся. Они готовы слушать. День за днем они с жадностью внимают Симону-Петру и другим апостолам. Они узнают, что Царство Божие уже пришло, что Спаситель принес им примирение с Богом, что Он ждет от них чистоты сердца и сострадания друг к другу и скоро явится, чтобы судить живых и мертвых. Кайафе, разумеется, донесли о случившемся, да и сам он мог заметить: происходит что-то неладное. Но праздник, собравший в городе столько народа, был опасным временем для принятия жестких мер. Поэтому на первых порах члены Синедриона заняли выжидательную позицию. Они надеялись, что скоро беспокойные галилеяне и их взбудораженные сторонники покинут столицу, а потом волна энтузиазма спадет. Но расчеты властей не оправдались. Христос говорил ученикам, что, если будут иметь веру, они сотворят знамения большие, чем творил Он Сам (см. Иоанн 14: 12). Сила Духа не только в слове, но и в деле. Ученики осознали это не сразу. Все началось с того дня, когда Петр и Иоанн встретили у ворот Храма нищего калеку, который попросил у них милостыню. Помогать страждущим было заветом Учителя, и Симон дерзновенно сказал: “Серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи”. И с этими словами поднял нищего. “ И вдруг, -- пишет Лука, -- укрепились его ступни и колена, и вскочив, стал, и начал ходить, и вошел с ними в храм, ходя и скача и хваля Бога” (Деян 3: 6-8). В притворе Соломоновом исцеленный не отходил от апостолов, а народ с ужасом и восторгом окружил их. И снова тысячи крещеных. Первые испытания Как и следовало ожидать, исцеление, совершенное апостолом, произвело в городе больше шума, чем его проповедь. Лука пишет, что “выносили больных на улицы и полагали на постелях и кроватях, дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них” (см. Деян 5: 15). Власти с беспокойством осознали, что продолжается история Назарянина. Нужно было действовать без промедления. Верховный трибунал, Синедрион, находился в руках саддукейской партии, представителей высшего духовенства и знатных военачальников. Они с подозрением смотрели на все религиозные новшества, к которым относили и веру в грядущее воскресение мертвых. Саддукеи неплохо ладили с римской администрацией, стремясь при этом подавлять мятежные настроения в народе. Именно они осудили Иисуса и выдали Его прокуратору. Видя, что ученики Распятого вновь начинают сеять смуту, первосвященник приказал взять под стражу Петра и Иоанна. Смелые ответы галилеян, “людей некнижных и простых” (Деян 4: 13), удивили Кайафу. “Справедливо перед Богом - слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали” (Деян 4: 19--20), -- сказали они первосвященнику. Хотя праздник прошел и люди стали разъезжаться, Кайафа все еще побаивался народа и, пригрозив, отпустил апостолов. Но скоро он пожалел об этом и снова отдал приказ об аресте. Лука пишет, что “ангел Господень” освободил Петра и Иоанна из тюрьмы и они добровольно отправились в Синедрион предстать перед старейшинами. Было ли то в прямом смысле чудесное освобождение, или двери тюрьмы тайно открыл кто-то из людей, сочувствовавших проповедникам, -- на этот раз им грозила серьезная кара (Деян 5: 19--20). Кайафа обвинил их в подстрекательстве: “Вы наполнили Иерусалим учением вашим и хотите навести на нас кровь Того Человека”. Так, не называя имени Иисуса, будут отныне говорить о Нем противники учения Христа в Иудее (Деян 5: 28). Казнь Иисуса начала забываться, теперь же в Синедрионе опасались, что речи назарян и исцеления ими больных вновь напомнят о Нем и могут обратить негодование толпы против законной власти. Но время, когда Петр, дрожа, прятался у ворот дома Кайафы, миновало. Теперь апостол твердо стоял на своем: “должно повиноваться больше Богу, нежели человекам” (Деян 5: 29). Саддукеи были в ярости. Поддержка апостолам пришла с неожиданной стороны. На защиту назарян встали фарисеи в лице их вождя, раббана Гамалиила. О нем впоследствии говорили, что с его смертью исчезло благоговение перед Законом и перестали существовать воздержание и чистота. Фарисеи, вопреки распространенному взгляду, не были сплошь заклятыми врагами Христа. Среди них было немало Его тайных и открытых последователей*. А старая их распря с саддукеями лишь усилила желание Гамалиила освободить Петра и Иоанна. Он заявил, что об истинности нового учения может судить только Бог. Уже не раз являлись сектанты и обманщики, которые выдавали себя за посланцев неба, но все были скоро забыты. “И ныне говорю вам, -- сказал раббан, -- отстаньте от людей сих и оставьте их: ибо, если это предприятие и это дело - от человеков, то оно разрушится. А если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками” (Деян 5: 38--39). Совет мудрого фарисея произвел впечатление, тем более, что Кайафа знал - Пилат едва ли еще раз уступит саддукеям и санкционирует новые расправы. ------------------------------------------------------------- *См. о фарисеях в книге “Сын Человеческий”. Петр и Иоанн были наказаны тридцатью девятью ударами бича; согласно закону, это означало, что дело исчерпано и человек прощен. Жестокое бичевание не сломило апостолов; они шли к братьям, “радуясь, -- как пишет Лука, - что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие” (Деян 5: 41). Синедриону же оставалось ждать дальнейшего развития событий. Угрозы властей не были главным испытанием для Церкви. Самое трудное было организовать и направить жизнь новообращенных, которых насчитывалось уже несколько тысяч. Большая часть галилеян и присоединившихся к ним не имели в Иерусалиме ни постоянного крова, ни заработка. Покидать город апостолы не хотели, потому; что Сам Господь велел им оставаться там двенадцать лет. В любом случае они не могли бросить крестившихся на произвол судьбы. Приходилось и наставлять их, и поддерживать, и заботиться об их пропитании. Ни опыта, ни особых талантов ученики не имели. Все делалось силой Духа, чудом. Одним из таких чудес оказалась любовь. Крепкие сердечные узы соединяли верующих, которые были не “единомышленниками”, а братьями и сестрами. Каждый готов был поделиться последним. Кто побогаче, -- продавал имущество или землю и нес вырученные деньги апостолам в общую казну. Другие предоставляли свои дома, кормили самых бедных. Разумеется, таких людей было меньшинство, но в материальном отношении община держалась на них. Особенно много сделали для общины Мария, мать Марка, которую Петр любовно называл “своей матерью”, и ее родственник Иосиф Варнава, левит, приехавший с острова Кипра. Это был человек возвышенной, благородной души, позднее ставший другом Павла. Его называли “сыном утешения”. От него Лука мог слышать рассказы о первых годах Церкви в Иерусалиме. Среди этих преданий Лука приводит одно печальное, показывая, что община не состояла из идеальных людей. Некие Анания и Сапфира, желая прослыть благодетелями Церкви, принесли Петру деньги, вырученные от продажи имения. По их словам, они отдали все, чем владели. В действительности же часть серебра супруги утаили. Придя к Петру, Анания ожидал, что ему воздадут почести, как Варнаве, но вместо этого апостол, проникнув в мысли обманщика, сурово обличил его. Предание гласит, что Анания, а за ним и его жена были настигнуты внезапной смертью (см. Деян 5, 1--11). Возмущение апостола Петра не было случайной вспышкой гнева. Передавая его грозные слова, Лука дает почувствовать, как болезненно переживала Церковь измену идеалу: ведь Анания и Сапфира “солгали Духу Святому”, который жил в них. Обращает на себя внимание и упрек Петра: “Приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось?” (Деян 5: 4) Другими словами, жертвы, приносимые апостолам, являлись добровольными, и никакого жесткого устава, вроде кумранского, который бы требовал обязательного отказа от собственности, в Церкви не было. Иерусалимская община ценила лишь свободное проявление братской любви. Вечерами все собирались в домах; торжественно, как на Пасху, преломлялся Хлеб, звучала благодарственная евхаристическая* молитва, напоминавшая о страстях Христовых; из рук в руки передавали Чашу. ----------------------------------------------------------------- *Евхаристия (греч. благодарение) -- одно из семи таинств Церкви. Первый мученик Стефан. Обращение Савла (Иерусалим -- Дамаск, 35--37 гг.) Эллинисты Уже в день Пятидесятницы среди крестившихся оказались первые уроженцы стран рассеяния. К тому времени они составляли большую часть израильского народа. Из семи или девяти миллионов евреев, населявших Римскую империю, в Палестине жило -- по самой завышенной цифре -- полтора-два миллиона человек. В античную эпоху два народа -- греки и иудеи -- выбрали себе судьбу странников. И тем и другим скромные пределы их бедной земли стали тесными. Греков можно было встретить от Атлантического до Индийского океана; евреи так же селились по всему Средиземноморью и дальше на восток, вплоть до Парфии. Пути караванов и места поселений народов-странников почти всегда совпадали. Живя рядом с эллинами, иудеи восприняли многие элементы их цивилизации. Тех, чьим родным языком стал греческий, называли эллинистами. Но библейскую веру они сохраняли и стремились хотя бы раз в году посетить Храм, а иные, приехав в Иерусалим, навсегда оставались на родине предков. Однако слиться с местными жителями эллинистам мешало плохое знание отеческого языка; к ним относились если не с презрением, то свысока, поэтому они предпочитали селиться в особых кварталах и иметь собственные синагоги. Среди нескольких сот молитвенных домов столицы немалое число принадлежало выходцам из Египта (Александрии и Кирены), Антиохии и Малой Азии. Особую группу составляли “либертинцы”, потомки римских вольноотпущенников. Эти люди читали Писание только в греческом переводе, держались обычаев, усвоенных на чужбине, а самые образованные были причастны философии и литературе, которая возникла на базе сплава иудейства с эллинством. Вхождение эллинистов в Церковь явилось важным событием. Породив немало трудностей, оно в то же время расширило умственный горизонт общины и внесло в нее новые веяния. Главная трудность заключалась в том, что люди из диаспоры находились в определенной изоляции; языковые и культурные преграды делали их отличными от евреев, - так называли говоривших на арамейском языке. А это не могло не отразиться и на их положении в среде назарян. Принято считать, что Лука дал идеализированную картину жизни первой общины, в действительности жеон не скрывал ее темных сторон, как это видно из эпизода с Ананией и Сапфирой. Не умалчивает он и о трениях, возникших между группами евреев и эллинистов. В чем конкретно выражались эти трения, мы не знаем. Евангелист лишь указывает, что в результате грекоязычные христиане стали жаловаться на собратий. Они уверяли, что при ежедневной раздаче хлеба их бедняки, особенно вдовы, оказываются в пренебрежении. Было ли это так, или упреки возникли из-за подозрительности эллинистов, но апостолы поняли, что, если не будет найден выход, им придется, “оставив слово Божие”, постоянно вникать во все бытовые нужды братства. Поэтому апостолы решили пойти по пути разделения труда: собравшись вместе с другими старейшинами, они предложили создать совет из “семи мужей”, имеющих доброе имя, мудрых и исполненных Духом, и возложить на него заботы о хлебе. Предложение сразу же приняли. Оно вполне соответствовало традиции. У иудеев городские общины возглавлялись коллегией “семи добродетельных мужей”. По этому образцу и избрали Семерых для служения*. Чтобы впредь не было почвы для распрей, остановились на кандидатах-эллинистах: Стефане, Филиппе, Прохоре, Никаноре, Тимоне, Пармене и Николае. Как и при поставлении членов иудейского Совета, на них были возложены руки с молитвой, чтобы Дух Божий содействовал им в труде. Иными словами, то была не просто административная должность, а своего рода сан. По-видимому, каждый из семи рукоположенных, “служа столам”, совершал в качестве главы собрания и Евхаристию. Сами апостолы едва ли могли успевать всюду, если учесть, что число верных достигло к тому времени восьми тысяч. Таким образом проблема, казалось, была решена. Препятствий для дальнейшей жизни и развития Церкви не было. Народ относился к благочестивым, добрым и ревностным в Законе назарянам с любовью и уважением. Власти больше не предпринимали враждебных действий. За последователями Христа был молчаливо признан статус независимой общины. Ничто, казалось, не предвещало новых испытаний. Правда, впереди открывалась трудная перспектива проповеди иноплеменникам. Но с этим не спешили. Жатвы на родине было еще много. Некоторые историки Церкви утверждают, что Христос не завещал ученикам вселенской миссии. Действительно, вначале Он говорил, чтобы апостолы не проповедовали среди самарян и язычников, но Он же предсказывал, что люди придут в Царство Божие от востока и запада (см. Мф 8: 11). Если игнорировать эти слова и повеление, данное Воскресшим: “идите и научите все народы” (Мф 28: 19) -- нельзя понять, откуда возникла у христиан мысль о такой миссии. Ускорил же ее неожиданный кризис, вызванный проповедью Стефана. Выступление и гибель св. Стефана Среди Семи св. Стефан явно занимал ведущее место и, быть может, был их старейшиной. Все они посвящали себя не только хозяйству, благотворительности и евхаристическим трапезам, но и возвещению слова Христова. Филипп даже прямо назван в Деяниях благовестником. Но Стефан оказался самым энергичным. Исполняя древний завет Писания и закон Церкви -- заботиться о бедных, -- он в то же время активно выступал как проповедник. Говоря о сущности веры, Христос не упразднял Закон и ритуал, но указывал на преимущество главного -- доверия и любви. Он называл Храм домом молитвы, хотя не считал сами камни и пышное убранство святилища чем-то безусловным. Здания могут быть разрушены, неразрушимы лишь дух и истина. Он Сам воздвиг Церковь за три дня, ибо Его воскресение дало ей новую жизнь. Учение Христово о второстепенности внешнего культа и сделал св.Стефан ---------------------------------------------------------------- *Предание называет их диаконами, но в Деяниях этого слова нет. центром своей проповеди. Свободно владея лишь греческим языком, он чаще всего приходил для бесед в синагоги своих земляков, эллинистов. Многим его идеи были по душе; живя вдали от Храма, их предки сумели сохранить и углубить веру. Однако были среди репатриантов и другие. На земле отцов они стремились превзойти в набожности самых крайних ортодоксов. Слова Стефана задели их за живое. Начались жаркие споры. Чем очевидней обнаруживалась правота Стефана, опиравшегося на пророков, тем сильнее было раздражение противников. Через грекоязычные синагоги прошла трещина раскола. Разумеется, правоверные взяли верх, тем более, что им удалось нанести Стефану удар в спину. В Синедрион явились доносчики, которые обвинили его в оскорблении святыни Храма и хуле на Закон. В это время в Иерусалиме начинались волнения. Жестокость Пилата превзошла все пределы и чуть не довела народ до крайности. Были спешно отправлены гонцы к наместнику Сирии Вителлию с требованием убрать прокуратора. Вителлий понял, что дело приняло опасный оборот, и велел Пилату ехать в Рим для отчета, а на его место временно послал некоего Марцелла. Непродолжительный момент безвластия был самым подходящим для разгула фанатизма. Возбужденная толпа, подстрекаемая эллинистами, набросилась на Стефана и повела его к Кайафе. “Этот человек, -- кричали обвинители, -- не перестает говорить хульные слова на святое место сие и на Закон... Мы слышали, как он говорил, что Иисус Назорей разрушит место сие и переменит обычаи, которые передал нам Моисей (Деян 6: 13--14). Стефану задали вопрос: признает ли он себя виновным? Но он категорически отверг навет. Стоя перед судьями, он чувствовал прилив сверхъестественного вдохновения, и лицо его напоминало грозный лик ангела (см. Деян 6: 15). Защитительное слово он начал издалека. Он хотел показать, что явление Иисуса было подготовлено всей историей народа Божия и что его смерть не есть прискорбная случайность. Он напомнил о Завете с Авраамом, об избавлении и Законе, данном через Моисея, о земле обетованной и постройке Храма. В то же время он подчеркивал, как часто люди противились воле Божией, говорил о братьях, продавших Иосифа в рабство, об израильтянах, возмутившихся против Моисея, о золотом тельце, о соблазнах идолопоклонства. У Бога великая цель. Она далеко не достигнута сооружением Храма. Взор Стефана устремился поверх озлобленной толпы к неземному видению, сверкнувшему перед ним. “Вот я вижу, -- воскликнул он, -- небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога!” (Деян 7: 56) Яростный рев был ему ответом. Фанатики затыкали уши, чтобы не слышать его. Ни о каком суде не могло быть и речи. Здание осаждала толпа. На Кайафу перестали обращать внимание. А он, хотя и мог вызвать стражу, хладнокровно выдал эллиниста на самосуд. Стефана вытащили из зала и с дикими криками поволокли к воротам города (кто-то вспомнил старый обычай совершать казнь за стенами). И там учинили расправу: он был сброшен со скалы, а обвинители добили его, бросая камни... Перед смертью Стефан молился за своих убийц. Но одной жертвой зачинщики не удовлетворились. Они начали в городе настоящую охоту за сторонниками Стефана. По-видимому, разыскивали они в основном эллинистов, причем не щадили и женщин. Но апостолов никто не тронул. Слишком очевидным было уважение галилеян к Храму, чтобы и их обвинять в кощунстве. Св. Лука пишет, что из города в эти дни бежали все верные (см. Деян 8: 1). Но, по-видимому, большинство укрылось в Вифании и других соседних селах и вскоре вернулось. Только эллинисты во главе с Семью служителями навсегда покинули Иерусалим. Одни отправились в города севера и приморья, другие совсем уехали из Иудеи в родные места, в частности, в Антиохию. Таким образом, гибель св. Стефана послужила невольным толчком для дальнейшего распространения Церкви. В результате трагедии произошло и другое великое событие. Как выразился блж. Августин, молитва первомученика была услышана и даровала христианству апостола Павла. Когда убийцы расправлялись со св. Стефаном, они сложили одежды к ногам молодого фарисея, Савла Тарсянина. В самой казни он не принимал участия, но, вызвавшись сторожить одежды, хотел этим показать свое отношение к ней. Савл не был жесток, однако уверенность в справедливости кары делала его непоколебимым. Если и закрались в душу фарисея какие-то сомнения, он решительно подавил их и принял участие в розысках эллинистов-назарян. Савл Тарсянин Как и Стефан, Савл* не был уроженцем Иудеи. Он вырос в диаспоре, в столичном киликийском городе Тарсе, где тесно соприкасались Восток и Запад, процветали философия, спорт и торговля. Семья Савла имела потомственное римское гражданство, о чем напоминало второе латинское имя Тарсянина -- Павел. Однако он гордился, что не стал эллинистом, а был “евреем из евреев”: сохранил отеческий язык и традиции предков. -------------------------------------------------------------------- *Савл -- слегка измененное имя Саул (Шаул), возможно, указывает на происхождение из колена Вениаминова, где особо почитался царь Саул. И вот он стоит у края обрыва, с тяжелым чувством глядя на неподвижное, покрытое кровью тело Стефана. Все кончилось. Но все ли? Скоро Савл узнает, что какие-то набожные евреи сумели унести тело и похоронить его с почестями, а ведь побитых камнями не оплакивают. Значит, у Стефана есть немало сторонников. Нужно сокрушить их сразу, пока не утих гнев горожан и не прибыл новый прокуратор. Пусть уважаемый Гамалиил против насилий. Он хотя и раббан, но может ошибаться. Желательно только, чтобы не было бесчинств, а отступников судили по закону. Совет и Кайафа пойдут навстречу. Они сильно обеспокоены подрывом авторитета Храма. На собрании старейшин Савл “подает голос” вместе с членами саддукейской партии,хотя они и враждебны ему как фарисею, а потом фактически возглавляет преследования. Многих назарян бросают за решетку; в ожидании процесса их принуждают отречься и проклясть имя Иисуса. Но Савлу этого мало. Начав действовать заодно с саддукеями, он идет до конца. Ему сообщили, что зараза ереси перекинулась дальше, что одним из ее центров стал Дамаск, где она нашла почву среди многолюдной еврейской колонии. Савл понимает, что медлить нельзя. Он является к Кайафе с просьбой дать ему полномочия: он разыщет сектантов в Дамаске и под стражей доставит в Иерусалим. Кайафе такая мысль не приходила в голову. Его больше всего заботило то, что творилось под боком. Но ему нравится неукротимое рвение молодого книжника. Благодаря ему есть надежда, что к приезду прокуратора в городе воцарится спокойствие. Первосвященник охотно дает Савлу письма к главам дамасских синагог и назначает его своим шалуахом -- посланником. Таинственны изгибы судьбы: через неделю этот шалуах-инквизитор превратится в иного посланника, в апостола Иисуса Христа. На пути в Дамаск Незадолго до Пасхи Савл в сопровождении людей, данных ему Кайафой, выходит из ворот города. Фарисей, одушевленный своей миссией, отправляется в дальний путь как защитник и слуга Закона Божия. Им владеет праведный гнев (который, быть может, скрывает тайное смятение). Его враг -- не только поверженный Стефан и другие эллинисты--отступники, но, как и Кайафа, он хотел бы стереть из памяти народа само имя Иешуа Ханоцри, распятого лжемессии. Идти приходится ночью, чтобы не измотала жара на долгих сирийских дорогах. Продвигаясь вперед среди мрака, Савл погружен в мучительные раздумья. Освободиться от них трудно, и все же он тверд, никаких признаков колебаний. Они идут больше недели. Дамаск уже близко. По широкой равнине, окружающей город, раскинулись виноградники, поля и фруктовые сады. Савл и его спутники больше не делают привалов. Идут торопливо, не обращая внимания на полдневную жару. Фарисей обдумывает, с чего ему начать беседу со старейшинами, как доказать им необходимость строгих мер, как потом повести в Иерусалим виновных. Внезапно знойная тишина как бы раскалывается. Непонятный звук, вспышка света, на миг затмившая солнце... Когда люди приходят в себя, они видят своего начальника неподвижно лежащим посреди дороги. Они бросаются к нему, поднимают, а он шарит вокруг себя, словно слепой. Им приходится вести Тарсянина под руки. Не так рассчитывали они вступить в Дамаск. Их вел пламенный ревнитель и судья; теперь это беспомощный человек, замкнувшийся в себе, ослепший. Все теряются в догадках: что произошло? Много лет спустя, как бы отвечая на этот вопрос, Павел писал: “Избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатию Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего” (Гал 1: 15--16). Евангелист Лука, вероятно, не один раз слышал от апостола рассказ о пережитом им у порога Дамаска. Сам Господь настиг его и повернул на новый путь. “Он услышал, -- пишет Лука, -- голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? — Он сказал: Кто ты, Господи? — Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна* “ (Деян 9: 4--6). -------------------------------------------------------------------- * Рожон -- толстое бревно, которое устанавливали поперек дороги, чтобы прекратить движение; барьер, преграда. В Дамаске Савл просит товарищей отвести его на Прямую улицу, к некоему Иуде. Провожатые повинуются, все еще пребывая в недоумении. Три дня живет Тарсянин у Иуды, не принимая пищи, в состоянии, близком к шоку. Глаза его по-прежнему застилает тьма. На третий день его отыскивает уважаемый в городе иудей, по имени Анания. Неизвестно, где и когда он стал христианином, но мы знаем, что молва уже донесла до Анании имя гонителя. И все же, повинуясь велению Божию, он осмелился предстать перед этим страшным человеком. Он входит в дом Иуды, справляется о Савле, а когда его подводят к слепому фарисею, восклицает: “брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа!” “И тотчас, -- пишет Лука, -- как бы чешуя отпала от глаз его” (Деян 9: 17--18). В этот же день Тарсянин принимает крещение во имя Иисуса. Потом, согласно Деяниям, Павел открыто заявляет себя исповедником новообретенной веры. Но в Послании к Галатам сам апостол вносит уточнение. По его словам, он сначала удалился в Аравию, в соседнее Набатейское царство (см. Гал 1: 17). По-видимому, он был не в силах немедленно идти к тем, кто ждал его как сурового стража правоверия. Душа Павла ищет уединения. Ему нужно прийти в себя, осмыслить все, что с ним случилось. В Набатее Павел остается недолго. Его кипучая энергия не терпит жизни в бездействии. Он вновь появляется в Дамаске и приходит в субботний день в синагогу. Разумеется, все готовы с почтением выслушать посланца Синедриона, который, едва прибыв в город, почему-то скрылся. Что он скажет? Будет ли опровергать заблуждения новой секты или сразу потребует кары для ее членов? Но вместо этого фарисей -- ко всеобщему изумлению -- говорит, что сам стал последователем Иисуса. Он прямо именует Его Сыном Божиим и Помазанником. Ошеломленные люди, переглядываясь, спрашивают друг друга: “Неужели это тот самый Савл?” Но почтение к гостю из Иерусалима мешает им прервать его речь. День за днем Тарсянин проповедует, учит, спорит. Вся колония в растерянности. Однако время идет, и на исходе третьего года старейшины дамасской общины теряют терпение. Они задумали своими средствами избавиться от Савла и “согласились убить его” (Деян 9:23). В это время город был передан римлянами во владение набатейского царя Ареты IV. От его лица в Дамаске стал править этнарх, или наместник, которому доносят, что некий иудей сеет волнения в народе. Этнарх велит найти Павла и отдает приказ охранять все ворота. Но друзья Тарсянина ночью спускают его по стене в большой корзине, в результате чего ему удается избежать расправы. Он мог бы возвратиться на родину, в Тарс, но сначала нужно, преодолев себя, побывать в Иерусалиме, где он “гнал Иисуса” и Его Церковь. Обратный путь из Сирии в Иудею стал пыткой для Савла. Ведь в Сирию он направлялся с горделивым чувством борьбы за правое дело, а теперь возвращается с сознанием вины, вспоминая о Стефане и зная, что в Иерусалиме одно его имя внушает назарянам ужас. Савл возвращается один. В пути он спрашивает себя: как примут его новые единоверцы? Не сочтут ли его обращение коварным ходом лазутчика, который, проникнув в их среду, намерен их погубить? Первая же встреча с учениками показывает, что опасения не были напрасными. Павла сторонятся, с ним не желают говорить; ни одна душа не верит в его искренность. Все помнят об участии неистового фарисея в деле эллинистов, хотя лично с ним знакомы немногие. Полный горечи, Павел уже готов покинуть Иерусалим. Верующие правы; на их месте он сам бы думал так же. Но на помощь Павлу неожиданно приходит Иосиф Варнава, попечитель Иерусалимской церкви. Этот скромный и самоотверженный киприот проявляет удивительную чуткость. Он сумел разгадать Павла, понять, что его приход к вере -- великое приобретение для братьев. После разговора с Тарсянином он почти насильно ведет его к Петру. Впервые два будущих столпа христианства оказываются лицом к лицу -- рыбак из Капернаума и ученый раввин, коренной израильтянин и человек, воспитанный в греческом мире. На первый взгляд они такие разные. Но Христос соединяет их. Павел знакомится и с Иаковом, но ни с кем из Двенадцати больше не ищет встречи. Зато в доме Марии он проводит с Петром две недели. Все это время они беседуют и молятся вместе. Фарисей согрет сердечностью Кифы.* Апостол не превозносится перед новообращенным, не гордится тем, что знал Иисуса в дни Его служения. Прежде всего им дорого не то, что Мессия жил на земле, а что Он живет с ними здесь, сейчас, и будет жить всегда. -------------------------------------------------------------------- * Кифа -- второе имя Симона, ставшего Петром. Вместе с Петром Павел посещает Дом Божий; там -- во время молитвы -- он вновь захвачен чувством близости Христа. Снова в сердце фарисея звучит Его голос. Теперь ему окончательно ясно его призвание, — в Иерусалиме его слово не найдет отклика, Господь посылает его “далеко к язычникам” (Деян 22: 21). Язычники... Многоликий мир народов, не ведающих Бога. Они издавна угрожали Израилю, а он отгораживался, пытаясь их игнорировать. В этом окружении ветхозаветная Церковь сознавала себя чем-то вроде ковчега, обуреваемого со всех сторон волнами потопа. Если и были попытки прозелитизма, они выражались в принятии отдельных людей на борт своего корабля, в превращении их в иудеев. Но теперь по воле Христа границы Церкви расширяются. Савл призван не просто к “спасательной операции” над отдельными душами. Перед ним глобальная задача: идти в самую гущу языческого мира, пронизать его светом Евангелия. Приехав в родной город, Павел, по-видимому, рассказал семье о совершившемся в нем перевороте, но сочувствия не встретил. Во всяком случае, мы больше ничего не знаем о его домашних. Возможно, они перестали помогать ему. К счастью, Савл мог сам прокормить себя. По обычаю, раввины обучали бесплатно, а добывали средства ручным ремеслом. В мастерской отца Павел научился делать палатки, которые хорошо раскупались поставщиками армии и купцами. Проповедь Павла в тарсийских синагогах также не имела успеха: он разделил жребий многих пророков, отвергнутых в собственном отечестве. Но годы, проведенные в родном городе, не были для апостола бесплодными. Собственно, тогда и сформировался Павел, которого мы знаем как учителя веры. Что означало для него Евангелие Иисуса Христа? Прежде всего, новый этап, или фазу, единого Откровения, начало которого восходит к праотцу Аврааму. Но если раньше воля Господня открывалась только в Законе и в учении, переданном пророками и мудрецами, ныне Сам Бог говорит с людьми через Помазанника. Источником духовной силы Павла была жизнь во Христе. Именно он, “не знавший Господа по плоти”, постиг и раскрыл сущность Евангелия, как никто до него. В этом великий урок и упование Церкви. Самаряне, прозелиты, язычники (Палестина -- Сирия, 36-- 43 гг). Св. Филипп и ап. Петр в Самарии Неожиданное обращение Павла, отставка Кайафы и приезд в Иудею прокуратора вернули жизнь Церкви в мирное русло. Кроме того, над всей страной нависла угроза, и внутренние религиозные конфликты отошли на задний план. Осенью 37 года солдаты провозгласили императором двадцатипятилетнего Гая Калигулу. Его любили за воинскую храбрость, но вскоре оказалось, что новый цезарь — настоящее чудовище, так стали называть его сами римляне.Психически больной человек, маньяк и садист, он всерьез возомнил себя богом и потребовал, чтобы в честь него повсюду строились алтари и храмы. В империи со времен Августа к этому уже привыкли, но евреи, разумеется, воспротивились приказу и отправили в Рим депутацию во главе с Филоном, надеясь добиться отмены распоряжения. Калигула встретил посланцев издевательствами и велел наместнику Сирии Петронию поставить царскую статую в самом иерусалимском Храме. Если потребуется, ему разрешалось применять насилие. Иудея закипела, народ готов был взяться за оружие. Петроний оттягивал время, понимая, что, если он выполнит волю Калигулы, войны не миновать. Агриппа I, внук Ирода Великого, живший при дворе императора, убеждал его не идти на крайние меры. Наконец, все вздохнули свободно, -- 24 января 41 года заговорщики расправились с Гаем и возвели на престол Клавдия. За это время, полное тревожных ожиданий, многие назаряне возвратились в Иерусалим и жили там, не испытывая притеснений. Правда, жизнь общины изменилась; теперь общность имущества была заменена организованной заботой о бедных членах общины. В это время до апостолов дошла поразительная весть: эллинист Филипп, один из Семи, крестил в Самарии первых лиц неиудейского исповедания. Историки и биографы Савла Тарсянина часто склонны видеть в нем главного инициатора обращения язычников, чуть ли не единственного, кто “вывел Церковь на широкие просторы мира”. На самом деле он отнюдь не первый вдохновился мыслью о проповеди народам. Начало ей было положено эллинистами, покинувшими Иерусалим после гибели Стефана. Их миссия шла концентрическими кругами: от самарян к прозелитам и, наконец, к язычникам. Они были уверены, что надо спешить, чтобы до нового явления Христа разнести повсюду весть о Нем. Филипп играл среди этих проповедников ведущую роль. Молодой и энергичный, готовый при любых обстоятельствах возвещать о Христе, он целиком посвятил себя делу евангелизации. Узнав об обращениях среди самарян, Петр и Иоанн Зеведеев немедленно отправляются в Самарию. Иерусалимский центр чувствовал свою ответственность за все происходящее в Церкви. Путь апостолов недолог: два--три дня пути — и они на месте. Отыскав Филиппа, апостолы убеждаются, что Бог благословил его отважное начинание. Ему удалось добиться быстрого успеха и сломать стену отчуждения. Быть может, помогло и то, что Филипп не был коренным иерусалимлянином и говорил по-гречески. Язык этот самаряне понимали хорошо: со времен Помпея и Ирода их столица подверглась сильной эллинизации и получила название Себастии. “И была радость великая в том городе” (Деян 8: 8), -- замечает св. Лука. Филипп учил, исцелял больных, крестил новообращенных. В их числе оказался и некто Симон Гиттонский, который слыл пророком и заклинателем. Эта странная личность пользовалась у самарян огромной популярностью. Симон на первых порах был неразлучен с Филиппом, и это, должно быть, еще больше способствовало евангельской проповеди. В истории фигура Симона как бы раздваивается. В Деяниях он выглядит человеком простодушным и суеверным. Однако соотечественник гиттонца, св. Юстин (родившийся ок. 100 г.), изображает его теософом--мистиком, автором запутанной оккультной доктрины.* Рассеянные у других античных писателей сведения о Симоне крайне противоречивы. Одни утверждали, что он был апологетом ** самарийского культа, другие -- что он верил в некое верховное божество, в сравнении с которым библейский Бог -- существо низшее и несовершенное. -------------------------------------------------------------------- * Теософия и оккультизм -- мистические учения, в утонченной философской форме представляющие магические воззрения. ** Апологет -- обоснователь и защитник какого-либо учения. Позднее заклинатель много странствовал и вводил в свою систему различные элементы модных тогда учений. В Александрии Симон познакомился с воинствующими антиеврейскими писаниями Апиона и приспособил его взгляды к своим. Так, он якобы утверждал, что “всякий верующий в Ветхий Завет подлежит смерти”. Если это верно, значит, Симон посягал на саму Тору. Однако в момент встречи с Филиппом он находился еще в процессе исканий и готов был примкнуть к новому движению. Исцеления, которые совершил Филипп, поразили Симона, жадного до всяческих чудес. Но еще большее впечатление произвел на него апостол Петр. Самарянин увидел в рыбаке могущественного кудесника, владеющего главными секретами “секты”. Когда Петр прибыл в Самарию, он стал собирать на молитву новокрещеных. На каждого апостол возлагал руки, и Дух Божий осенял их. Это была как бы самарийская Пятидесятница. Люди непостижимо преображались, ощущая на себе десницу Господню. Гиттонец вознамерился во что бы то ни стало овладеть этой, по его мнению, магической властью. Он явился к Петру с деньгами, прося посвятить в тайну низведения Духа. Апостола его предложение глубоко оскорбило. Значит, самарянин смотрел на благодать Христову как на волшебный дар, который может быть механически передан или куплен! -- “Серебро твое да будет в погибель с тобою, -- вырвалось у Петра, -- потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги!” (Деян 8: 20). Симон был растерян, испуган и стал просить прощения. Однако едва ли его раскаяние было искренним. Когда он понял, что не сможет занять в общине место, на которое рассчитывал, он отделился и основал собственную секту. Впоследствии ее считали христианской, хотя она не имела ничего общего с Евангелием. Согласно преданиям, Симон многие годы противодействовал ап.Петру и даже в Риме продолжал соперничать с ним.* -------------------------------------------------------------------- * По имени Симона грех приобретения права на священный сан за деньги стал называться симонией. Отцы Церкви видели в Симоне Гиттонском “родоначальника всех ересей”. Действительно, его теософия -- насколько можно судить о ней -- открыла длинный ряд попыток подменить христианство пестрой смесью народного суеверия и гностического оккультизма. Люди тех дней, как и в каждую кризисную эпоху, тянулись ко всевозможным тайным учениям, которые могли бы “все объяснить”. Это позволило симонианам просуществовать несколько столетий. Между тем Петр и Иоанн завершили свою миссию среди новокрещеных и вернулись в Иерусалим. По дороге они уже сами обращались со словами благовестия к жителям этой области. Посещение Самарии показало, как строго Церковь оберегает свое духовное единство. С тех пор апостолы и их преемники будут внимательно следить за всем, что происходит в рассеянных общинах, и сохранять с ними живую связь. Крещение первого иноплеменника Через двадцать лет после описываемых событий евангелист Лука познакомился с Филиппом в Кесарии. От него он и узнал о дальнейшем ходе проповеди в Палестине. В частности, Филипп рассказал ему об одном эпизоде, которому придавал огромное значение. Он покинул Самарию внезапно, повинуясь велению свыше. Бог указал ему дорогу на юг, ведущую из Иерусалима в Газу. Это могло показаться бессмысленным, так как со времени разрушения Газы войсками Александра, город и его окрестности оставались безлюдными. Но благовестник знал, что Господь призывает его туда не случайно. В самом деле, на старом заброшенном тракте показалась одинокая колесница. Она явно принадлежала чужеземцу: в Иудее ими давно не пользовались. Филипп, не раздумывая, поравнялся с едущим и зашагал рядом. В коляске сидел темнокожий, причудливо одетый человек и читал вслух развернутый свиток, но, как бывает при долгой однообразной езде, попутчики разговорились. Приезжий оказался евнухом, царедворцем эфиопской царицы Аксума. На его родине давно существовала иудейская колония, и немало эфиопов склонилось к возвышенному единобожию Библии. К их числу принадлежал и этот вельможа, который возвращался из паломничества в Иерусалим. Минуя Газу, он держал путь вдоль моря в далекую черную Африку. Эта удивительная беседа представителей столь чуждых культур стала возможной лишь благодаря двум факторам: еврейской диаспоре и распространению эллинской цивилизации. Оба спутника знали греческий язык и имели общую веру. Эфиопский пилигрим читал перевод Книги Исайи. Филипп заинтересовался, понятно ли ему написанное. Тот ответил, что хотел бы получить некоторые разъяснения, и предложил эллинисту сесть к нему в колесницу. Замечательно, что Филипп не столько предлагал чужеземцу новое учение или правила жизни, а, как выражается Лука, “благовествовал ему об Иисусе” (Деян 8: 35). Слова его были так убедительны, что спутник, увидев при дороге водоем, вырытый, вероятно, пастухами-кочевниками, прямо спросил: “Вот вода, что препятствует мне креститься?” (Деян 8: 36). Филипп всегда действовал быстро и по наитию. Он пренебрег тем, что все наставление эфиопу свелось к дорожной беседе, и что тот, строго говоря, даже не был прозелитом. Настоящими прозелитами считались лишь полностью вошедшие в иудейскую общину, а евнухов в нее не принимали. Словом, он был готов перешагнуть через все правила. Остановили лошадей, и оба -- эллинист и африканец -- вошли в воду... Так в семью учеников Христовых вступил первый представитель народов, которым еще древний пророк обещал спасение. В ранней Церкви сохранилось предание, что именно этот человек, крещенный Филиппом, положил начало христианству на своей родине. Последующие годы Филипп провел в городах Израиля, расположенных у берегов Средиземного моря, где продолжал проповедовать. В Кесарии он нашел себе жену и надолго обосновался в этом эллинизированном городе. У него было четыре дочери, которые прославились пророческим даром. Вокруг Филиппа образовалась община верных, ей суждено было иметь долгую и славную историю, связанную с именами Оригена, Памфила, Евсевия. Центурион Корнилий Как мы уже говорили, опыт в Самарии установил традицию посещать новообразованные церкви. Около 40 года возникла необходимость посетить палестинское приморье. Апостол Петр, на сей раз один, снова отправился в путь, “обходя всех” (Деян 9: 32). Главная его цель заключалась в заботе об устроении молодых общин; для них же приход Петра был дорог прежде всего тем, что в нем люди видели свидетеля жизни и воскресения Мессии. Лука говорит о двух чудесах, совершенных Петром в приморье, слух о которых разнесся далеко по округе. Апостол продолжал дело Учителя. В Яффе он задержался надолго. Тамошняя церковь состояла в основном из бедного люда, близкого душе апостола. Он выбрал себе жилье у одного кожевника, в квартале, который, по мнению раввинов, считался “нечистым”. Деяния подчеркивают, что в этой “церкви бедняков” люди отличались особой сердечностью и по возможности помогали друг другу. Единственным состоятельным членом яффского братства была некая Тавифа, но и она отдавала все силы на служение людям. Вместе с набожными вдовами она шила одежду для неимущих. В языческую Кесарию ап. Петр попал при необычайных обстоятельствах. Правоверные евреи не любили этот город, где жил прокуратор, где их взор оскорбляли статуи и имперские эмблемы. Быть может, и Петр не решался идти туда, тем более, что церкви там еще не было (Филипп пришел в Кесарию позднее). Но Бог судил иначе. Однажды знойным полднем апостол поднялся на кровлю дома кожевника, чтобы совершить положенную в это время молитву. Кончив, рыбак хотел сойти в горницу, где женщины готовили ему обед. Но в это мгновенье он словно в полусне увидел, как перед ним опустился большой кусок ткани, привязанный за четыре угла. В нем были животные, запрещенные в пищу Законом. “И был глас к нему, -- пишет св. Лука, -- Встань, Петр, заколи и ешь”. Апостол увидел в этом испытание его набожности и решительно отказался. “Нечистая пища” не коснется его уст! Вековые традиции, которые помогали ветхозаветной Церкви отделяться от язычников, Петр впитал с молоком матери. Традиции эти были освящены кровью мучеников. Но таинственный голос сказал: “Что Бог очистил, того не почитай нечистым”. Три раза повторялось видение. Петр недоумевал, но скоро убедился, что оно имело глубокий смысл (Деян 10: 9--18). Апостол еще не вошел в дом, как к воротам приблизились три незнакомца: римский солдат и с ним еще двое. Они сказали, что их послал кесарийский центурион* Корнилий. Их господин давно и искренне верит в единого Бога и дружит с иудеями. Он принадлежит к “богобоязненным”, или полупрозелитам, которые, не выполняя всех обрядов Закона, заменяют их делами милосердия. И ныне Бог повелел ему встретиться с неким Петром, живущим в Яффе у кожевника. ----------------------------------------------------------------- * Центурион (от лат. centum (сто) -- сотник, офицер, возглавляющий сотню воинов. Приглашать в дом язычников и бывать у них в гостях, даже у верующих в Бога, значило поступать вопреки принятым обычаям. И Петр, наверное, заколебался бы, не находясь под впечатлением странного видения. Не говорило ли оно о воле Божией, позволяющей нарушить старый порядок? Он радушно принял римлян, оставил их у себя, а наутро последовал за ними в Кесарию. Чтобы подчеркнуть важность встречи, он взял с собой несколько еврейских братьев из Яффы. Шли они вдоль морского побережья быстро, не задерживаясь. И наконец перед ними открылась панорама города с таможнями, театрами и дворцами. Рыбак впервые оказался в городе, где все говорило о присутствии римлян. Корнилий уже ждал их, собрав, как на праздник, родных и ближайших друзей. Это был командир привилегированной Италийской когорты, в которой служили добровольцы из римских граждан Италии (основную массу гарнизона составляли сирийцы, греки и самаряне); но, забыв о гордости офицера и римлянина, он встретил галилейского рыбака у порога и по-восточному склонился перед ним до земли. “Встань; я тоже человек”, -- поднял его смущенный Петр и вошел в дом. Увидев собравшихся, он сразу предупредил их, что его приход вызван особыми обстоятельствами. “Вы знаете, -- сказал он, -- что Иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником; но мне Бог открыл, чтоб я не почитал ни одного человека скверным или нечистым” (Деян 10: 24--28). Завязалась беседа, во время которой Корнилий рассказал о бывшем ему видении. Апостол сразу понял, что попал в среду людей, отмеченных глубокой верой. Он был поражен, - старые представления отступали перед новой реальностью. “Истинно познаю, -- признался он, -- что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему. Он послал сынам Израилевым слово, благовествуя мир через Иисуса Христа; Сей есть Господь всех” (Деян 10: 34--36). Присутствующие могли слышать о Человеке, Которого прокуратор казнил лет десять назад, и вот теперь они узнают, что “Бог воскресил Его”, что Он явился избранным свидетелям, которые ели и пили с Воскресшим. “О Нем, -- заключил Петр, -- все пророки свидетельствуют, что верующий всякий в Него получит прощение грехов именем Его” (Деян 10: 43). Римляне стали славить Бога и горячо молиться. Их состояние было так знакомо Петру! Не так ли Дух Божий окрылил апостолов в день Пятидесятницы. -- “Кто может запретить креститься водою тем, которые, как и мы, получили Святого Духа?” -- воскликнул Петр. (Деян 10: 47). Было время, когда для вхождения в Завет необходимо было “стать иудеем”. Теперь Бог открывает иные пути, ибо Иисус Назарянин -- “Господь всех”. Границы народа Божия раздвигаются, доходя до края земли. Апостол оставался в доме Корнилия несколько дней. Крестив центуриона и его близких, он беседовал с новообращенными как друг, ел с ними за одним столом. Хотя формально полупрозелит входил в разряд иноверцев и, следовательно, трапезу с ним делить было нельзя, для Петра центурион стал братом. Галилейский рыбак не знал, что в это время далеко на юге колесница уносит на родину первого африканца-христианина. Если в Кесарии апостол забыл о всех условностях, то по возвращении в Иерусалим ему о них напомнили. Двенадцать и старейшины уже знали, что Симон “ходил к людям необрезанным и ел с ними” (Деян 11: 3). На Петра посыпались упреки. Гордые древними традициями иерусалимляне продолжали жить в старом мире. Апостолу пришлось оправдываться, ссылаясь на видение и на сошествие Духа на “язычников”. “Выслушавши это, -- пишет Лука, -- они успокоились и прославили Бога, говоря: видно и язычникам дал Бог покаяние и жизнь” (Деян 11: 18). На самом деле “успокоились” они ненадолго, и понять их чувства легко: ведь Закон был дан свыше. Может ли одно видение перечеркнуть то, чем люди жили веками? Старейшины были уверены, что войти в Церковь можно только став сначала иудеем. Само понятие крещеный язычник было для них парадоксом. Инерция консерватизма будет не раз возникать в христианстве, меняя свои облики и формы. Св. Варнава в Антиохии Итак, иерусалимляне решили, что случай с кесарийским офицером -- исключение. Но не прошло и года, как их вновь смутило очередное известие, которое принесли люди из столицы сирийской провинции, Антиохии. Речь шла о некоторых эллинистах, добравшихся до Финикии и Кипра. Сначала они проповедовали только среди евреев, но в Антиохии рискнули обратиться со словом благовестия прямо к язычникам: не к прозелитам и не к богобоязненным, вроде Корнилия, а к людям, которые чтили римских, греческих и сирийских богов (Деян 11: 20). Этот дерзкий поступок не укладывался ни в какие рамки. Мало того, что миссия внутри Израиля была далека от завершения, -- разве возможно приобщать к Церкви Нового Завета тех, кто даже не ведал об истинах Завета Ветхого? По уже сложившемуся обычаю, в Антиохию решили отправить посланца. Остановились на Иосифе Варнаве, - все знали его такт и умение быть на высоте в самых сложных ситуациях. Именно он принял Павла, когда другие готовы были от него отвернуться. К тому же Варнава происходил с острова Кипр и хорошо знал те края. Неутомимый ходок, Иосиф, вероятно, предпочел пеший путь через Дамаск и Хамат, который можно было преодолеть за две недели. Приближаясь к Антиохии, он едва ли догадывался, что идет в город, который будут называть второй столицей христианства. Рим и Иерусалим по сей день играют большую роль в мировых событиях. Антиохия же -- вся в прошлом, и сейчас на ее месте ютится захолустный арабский поселок. Но в дни апостолов она была “жемчужиной Востока”, резиденцией римского наместника всей Сирии и Палестины. Прошло немногим более 300 лет, как эллинистические монархи возвели и укрепили город на реке Оронте, чтобы связать Средиземноморье с Востоком. Императоры Рима продолжали расширять и украшать Антиохию. Подходя к ней, Варнава мог видеть ровные ряды зданий, утопавших в зелени садов и общественных парков. Среди кипарисов и миртовых деревьев белели роскошные виллы знати. Стены города примыкали к розоватым скалам горы Сильпия, а с другой стороны -- к широкой судоходной Оронте. Многоэтажные дома Антиохии были богато украшены. Нередко встречались арки и колонны, обложенные листовым золотом. Мастера, украшавшие этот третий по величине (после Рима и Александрии) город, приноравливались к грубоватым вкусам заказчиков. Культурный уровень был не высок. Столица Сирии по сути не знала ни выдающихся ученых, ни писателей, ни художников. Почти четверть миллиона жителей населяло Антиохию. На рынках, как говорили, можно было познакомиться с обычаями всех стран. Кроме сирийцев, свои кварталы имели греки, римляне, финикийцы, евреи. Древний эротический культ Астарты с его шествиями и исступленными оргиями переплелся с привозным, эллинским культом. Знаменитая роща Дафне, посвященная Аполлону, привлекала массу путешественников со всего света. Антиохийская публика отличалась живым, свободным нравом. Ей ничего не стоило освистать прославленного актера или сбросить на землю статую императора. Но до серьезных бунтов дело доходило редко. В городе шла торговля, устраивались спортивные состязания и спектакли, изобретались всевозможные увеселения. Праздники часто продолжались всю ночь. На улицах до утра не гасли фонари. Притоны заманивали клиентов. Кабачки, таверны, а также куртизанки, флейтисты и танцовщицы составляли неотъемлемую часть антиохийской жизни. Таким был город, который позднее стал родиной св. Игнатия Богоносца и св. Иоанна Златоуста, а также родиной отшельников и аскетов. В этом царстве суеты и разгула, смешения народов, языков и вер евреи составляли замкнутый мир, как бы город в городе. Но при всей замкнутости они не могли избежать частых контактов с греками, сирийцами и другими язычниками. По словам Иосифа Флавия, антиохийские евреи, “привлекая к своей вере множество эллинов, сделали их, до известной степени, частью своей общины”. Чтобы попасть в иудейский квартал, посланцу Иерусалима пришлось пройти почти шесть километров по центральному проспекту, который пересекал Антиохию. Вдоль него стояли статуи и тянулась крытая колоннада, защищавшая от зноя и непогоды. Через час после того, как Варнава миновал ворота, он был уже среди своих на Сингонской улице. Встреча с братьями изумила Иосифа. Он не только нашел большое число язычников, крестившихся прямо из “эллинства”, но увидел, что эти люди горят духом ревности и веры. Все сомнения отпали. Сама жизнь доказала правоту смелых эллинистов, не побоявшихся ввести в Церковь тех, кто еще вчера чтил идолов. Возможно ли было отвергнуть этих людей, ушедших из мира суеверий и разнузданных нравов ради чистой жизни во Христе? Апостол, пишет Лука, “увидев благодать Божию, возрадовался и убеждал всех держаться Господа искренним сердцем, ибо он был муж добрый и исполненный Духа Святого и веры” (Деян 11: 23--24). Варнава остался в городе, послав в Иерусалим сообщение, что община Антиохии процветает. Как представителя Церкви-матери его молчаливо приняли в число наставников. Но иметь дело с “эллинами” было труднее, чем с иудеями, воспитанными на Слове Божием. Одного отвращения к прежней жизни было недостаточно. Нужно было полностью перестраивать нравственные и религиозные понятия неофитов, учить их, словно младенцев, что порождало массу вопросов. В какой мере вводить их в религию Завета? Чем заменить им правила и обряды, данные Писанием и отцами Израиля? И вообще, должны ли они стать чем-то вроде прозелитов в лоне Церкви? Верующие из евреев продолжали жить по Закону, то есть регламентировать свой повседневный быт указаниями отеческой религии. Это неизбежно отделяло их от новокрещенных из язычников. Словом, трудностям и проблемам не было конца. Иосиф понял, что справиться с ними одному не под силу. И тогда он вспомнил о Тарсянине, которого когда-то так радушно принял в Иерусалиме. Вот уже несколько лет, как он удалился в родной город, и о нем ничего не было слышно. Рассчитывая отыскать Павла, Варнава покинул Антиохию и двинулся по северной дороге в Тарс. Антиохия (40--45 гг.) Варнава призывает Павла в Сирию. Еще раньше, когда Иосиф Варнава жил на Кипре, он, вероятно, бывал в Тарсе и даже знал семью Павла. Теперь, придя в этот город, левит легко нашел его и предложил отправиться с ним в Сирию. Тарсянин, должно быть, воспринял это предложение как призыв свыше, - не имея успеха на родине, он давно томился по иному поприщу, и поэтому без колебаний дал согласие. Вскоре антиохийцы могли приветствовать нового члена своей Церкви. От иерусалимцев о Савле они слышали много удивительного и противоречивого. Его прихода ждали с волнением и любопытством. Однако при первом знакомстве Тарсянин едва ли мог произвести сильное впечатление. Рядом с Варнавой, высоким, осанистым человеком со спокойно-величавой манерой держаться, в наружности которого язычники находили сходство с Зевсом, Савл выглядел скорее невзрачно: экспансивный и резкий, он был маленького роста, со сросшимися бровями и крупным горбатым носом. Ему было немногим больше тридцати, но он уже облысел, а в бороде мелькала седина. Только серые глаза таили какую-то притягательную силу. Савл был приведен в Антиохию как бы в роли помощника Варнавы, но прошло немного времени, и он с молчаливого согласия всей церкви оказался в числе ее руководителей. Видимо, сыграли роль и его подготовка (он был единственным богословом среди братьев), и сама необыкновенная личность Тарсянина. Антиохийцы скоро поняли, что имеют дело с настоящим пророком милостью Божией. Само чудо его призвания, его встречи с Воскресшим, властно повернувшим жизненный путь Савла, вызывало в памяти сказания об Амосе и Исайе. По всему было видно, что Савлом владела единственная возвышенная мысль, захватившая его целиком. Каждый свой шаг он словно совершал в реальном присутствии Господа. Отрешенность от земного соединялась в Савле с поразительным здравым реализмом. Духовидец и мистик, парящий в сфере тайн и высоких умозрений, он, однако, был мало похож на утонченного мечтателя, каким его изобразил на своем полотне Эль Греко. Апостол стал первым из тех подвижников Церкви, которые умели, живя в Боге, твердо стоять на земле. Он не уклонялся от решения важных практических задач, обнаруживая недюжинный организаторский дар. Под невзрачной внешностью крылась железная воля, которая не раз проявлялась в критических обстоятельствах. Павел умел сохранять хладнокровие -- стоял ли он перед толпой, судьями или находился в опасности. Однажды, когда кораблю, на котором плыл апостол, угрожала гибель, из всех людей на борту только он не потерял самообладания и всех спас (см. Деян 27: 31--44). Жизнь без семьи, без дома могла бы иссушить его душу, сделать сумрачным и замкнутым, но этого не случилось. Св. Павел был не лишен юмора и подчас неожиданной шуткой умел разрядить напряженную атмосферу; будучи вспыльчивым от природы, он научился сдерживать себя, проявляя при этом удивительные смирение и такт. Мы знаем немало людей, к которым апостол испытывал чувство глубокой привязанности и дружбы и которые отвечали ему тем же. У этого нелегкого, как многие гении, человека с годами появились преданные и самоотверженные ученики, “дети”, как он порой называл их. Но насколько велика была их любовь, настолько сильна была и ненависть его противников. Показательно, что именно Павел, а ни Варнава, ни другие миссионеры, больше всего страдал и от иудеев, и от язычников. Даже со стороны единоверцев он, как мы увидим, нередко встречал непонимание и осуждение. Одаренностью, знанием Библии, размахом замыслов апостол стоял на голову выше своего окружения, и возможно из-за этого, чувствовал себя одиноким. Но одиночкой он никогда не был. Павла неизменно видели в гуще людей: общение было его стихией. Одной из важнейших задач, стоявших перед антиохийской общиной, было определение статуса крещеных язычников. Надо ли требовать, чтобы они приняли всю совокупность ветхозаветных правил жизни, весь сложный конгломерат церковных уставов иудейства? Павлу было известно, что некоторые учителя иудаизма считают необязательным для прозелитов как обрезание, так и выполнение всех уставов Торы. Возвещая о Христе язычникам, апостол полностью одобрял этот взгляд. Он руководствовался отнюдь не тактическими соображениями, как это склонны утверждать некоторые его биографы. В отличие от Востока греко-римскому миру был чужд обряд обрезания, однако его нельзя было считать непреодолимым препятствием -- ведь каждая древняя религия имела свои табу и свои бесчисленные ритуалы. Требование к обратившимся в иную веру принимать ее обычаи никого не удивляло, это считалось в порядке вещей: в глазах язычников религия и священные церемонии составляли одно целое. Напомним, что народы, принявшие ислам, приняли вместе с ним и “печать Авраамову”, обрезание. Заметим также, что массы доверяли только древним религиям, поэтому проповедник нового вынужден был ссылаться на авторитеты, освященные временем. Доктрина, не имевшая исконных корней, казалась подозрительным, чисто человеческим изобретением. Такую роль “исторического фундамента” играл для крещеных язычников Ветхий Завет; таким образом, у новообращенных язычников не было веских причин отрицать заповеданные в Библии обряды. Позиция св. Павла в отношении Закона определялась, с одной стороны пророческой формулой: “милосердие выше жертвы”, — а с другой -- его взглядом на священную историю. Поскольку наступила новая мессианская эра, когда Бог “творит все новое”, прежний Закон становится “ветхим”. Христос заключил с верными иной Завет, в свете которого все древние культовые установления меркнут, как звезды при восходе Солнца. Для тех, в ком воцарился Дух Спасителя, магические священнодействия политеизма -- мусор, и даже сакральные символы Ветхого Завета по большей части -- пройденный этап. Эта решимость -- пойти наперекор тысячелетним устоям -- могла родиться только у человека, который был навсегда пленен Иисусом Христом. “Во Христе Иисусе, -- скажет апостол несколько лет спустя, -- не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью... новая тварь” (Гал 5: 6--7; 6: 15). В Иерусалиме назаряне еще не отделяли себя от иудейской общины и приходили молиться в Храм, но у антиохийцев положение изменилось. Возникло братство людей, фактически независимое от синагоги, пестрое по своему составу. Впрочем, члены его смотрели на “Израиль Божий”, церковь Иудеи, как на свою прародительницу. Святой город, где жили Двенадцать, естественно признавался оплотом веры. Подобно иудеям диаспоры, антиохийские христиане поддерживали с Иерусалимом постоянные контакты. Связующим звеном служили посланцы-апостолы и странствующие пророки. В начале 40-х гг. несколько таких пророков прибыло в столицу Сирии и один из них, по имени Агав, возвестил наступление голода по всей Римской империи. Церковь-мать и без того находилась в стесненных обстоятельствах, поэтому было решено заранее собирать пожертвования “братьям, живущим в Иудее”. Так была продолжена ветхозаветная практика организованной помощи бедным (см. Деян 11: 27--30). Действительно, по берегам Средиземного моря вскоре прокатилась волна неурожаев. Император Клавдий едва обеспечивал хлебом свою столицу. Но особенно тяжким положение было на окраинах. Бедствие вот-вот могло распространиться и на Палестину. Однако прежде чем там разразился голод, над иерусалимской церковью пронеслась другая буря. События в Иерусалиме В то самое время, когда Агав пришел к антиохийцам, в Иудее сменилось правительство. Желая успокоить страну, возбужденную безумствами Калигулы, Клавдий вместо прокуратора послал туда своего приближенного Агриппу, внука Ирода Великого, и дал ему титул царя. Пятидесятилетний Агриппа, ловкий интриган, сумевший в свое время уцелеть в роли наперсника Калигулы, понял, что настал наконец его час. Молодость его прошла среди придворной римской знати, но сейчас ему нужно было срочно менять образ жизни. Агриппе хотелось выглядеть настоящим иудейским монархом. Всеми средствами он силился доказать Иерусалиму свое правоверие. С этой целью марионеточный царь задумал начать расправы над инакомыслящими. А их в стране было немало. Из всех направлений назарянское было самым беззащитным. Поэтому царь в первую очередь обрушился на него. Это происходило в третий год его правления, весной 44 г. По доносу был арестован галилеянин Иаков, сын Зеведея, и вскоре казнен. В чем заключался донос, неизвестно, но мы знаем, что Иаков, как и его брат, был человеком пылкого характера (откуда и их прозвище “Сыны громовы”). Возможно, доносчик воспользовался каким-нибудь неосторожным словом в адрес властей. Так исполнилось пророчество Христово: первый из Двенадцати “испил чашу”, о которой много лет назад говорил ему Учитель. Видя, что Синедрион, перед которым Агриппа всячески заискивал, одобрил эту меру, царь на ней не остановился. Он отдал приказ взять под стражу Симона бар-Иону, главу назарян. На сей раз было задумано провести показательный процесс, однако его отложили на послепасхальные дни. Истинное правосудие Агриппу не интересовало, поэтому из казематов Антониевой крепости путь Петра мог вести только на плаху. Вся церковь находилась в горестном ожидании. Верные молились, собравшись в доме Марии, родственницы Варнавы. Но случилось невероятное. Таинственная рука вывела Симона из крепости, и, лишь оказавшись на ночной улице, он понял, что происходящее не сон. По спящему городу он добрался до дома Марии. Лука описывает его появление столь живо, что в его словах ясно слышится отзвук рассказа очевидца. “Когда же Петр постучался у ворот, то вышла послушать служанка, именем Рода; и, узнавши голос Петра, от радости не отворила ворот, но, вбежавши, объявила, что Петр стоит у ворот. А те сказали ей: в своем ли ты уме? Но она утверждала свое. Они же говорили: это Ангел его. Между тем Петр продолжал стучать; Когда же отворили, то увидели его и изумились. Он же, дав знак рукою, чтобы молчали, рассказал им, как Господь вывел его из темницы, и сказал: уведомьте о сем Иакова и братьев. Потом вышед пошел в другое место” (Деян 12: 13--17). В этом рассказе обращают на себя внимание слова об “Иакове и братьях”. Очевидно, уже тогда Иаков занял ведущее место среди назарян. Теперь, когда Петр вынужден был покинуть Иерусалим, руководство общиной легло на плечи Брата Господня, который стал фактическим ее главой. Скорее всего, ап. Петр вместе с неразлучным Иоанном нашли убежище в своей родной Галилее. С этого времени они будут появляться в Иерусалиме лишь как почетные гости. После загадочного исчезновения узника из крепости Агриппа, должно быть, постарался найти и арестовать Иакова. Но осуществить это намерение ему не удалось. В Кесарии царь вел переговоры с финикийцами. Там во время пышного праздника, устроенного в честь императора, Агриппа внезапно почувствовал себя плохо и был вынесен из театра. Через пять дней он умер в страшных мучениях. Не исключено, что он был отравлен одним из своих царедворцев, подкупленным послами Тира. Опасность, нависшая над иерусалимской церковью, на время была отведена. Но через два года в Иудее начался голод, которого все так страшились. Узнав об этом, антиохийцы направили туда Варнаву, чтобы он отвез братьям деньги, собранные заранее. В Деяниях сказано, что Иосифа сопровождал и Павел, но сам апостол не упоминает об этом. Возможно, он лишь проводил Варнаву до границы страны. Возвращаясь, Варнава взял с собой юношу Иоанна Марка, сына Марии, который приходился ему двоюродным братом. Миссия Павла и Варнавы (Кипр -- Галатия, 45--49 гг.) На Кипре Между тем вожди антиохийских христиан задумались над необходимостью проповеди в соседних землях. Опыт их церкви показал, что есть реальная возможность возвещать Евангелие не только иудеям, но и эллинам, и тем, кого греки называли варварами. Нужно было спешить. Чем больше людей войдет в Церковь до скорого пришествия Господа, тем вернее они исполнят Его повеление. Однажды, когда братья собрались для совершения вечери Господней, Дух Божий возвестил им через одного из пророков: “Отделите Мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их” (Деян. 13, 2). Никто не сомневался, в чем оно заключается. Слово Христово должно “расти и распространяться”. Был объявлен пост, и все горячо молились об успехе нового начинания. Во время молитвы старейшины по библейскому обычаю возложили руки на избранных. Теперь они считались посланцами антиохийской церкви, ее апостолами. Но куда идти? С чего начать? Варнава предложил отправиться сперва на ближайший остров Кипр. Это была его родина, и там миссионеры могли бы без труда отыскать себе пристанище. Взяв в качестве помощника Марка, они, не откладывая, пустились в дорогу. До Селевкийского порта по реке ходили лодки и небольшие суда, но трое путешественников предпочли живописную горную дорогу, которая тянулась среди рощ и источников. Римляне вымостили ее гладкими плитами для удобства прохождения караванов и продвижения войск. Не прошло и дня, как Варнава, Савл и Марк уже спускались к Селевкии, откуда, не мешкая, пошли к пристани, где теснились паруса и мачты купеческих кораблей; сообщение между Селевкией и Кипром было постоянным. Договорившись с хозяином судна, миссионеры вечером поднялись на борт. И вот удаляются за кормой горы побережья, озаренные закатом. Корабль, подняв паруса, выходит из бухты, беря курс на юго-запад. Так было положено начало долгим путешествиям “апостола народов”. Едва ли, глядя в широкую морскую даль, он мог предвидеть,что ждет его впереди, едва ли мог вообразить свои странствия, во время которых он пройдет расстояние во много тысяч километров. И как? На утлых суденышках, на мулах, а чаще всего пешком, ночуя под открытым небом и на постоялых дворах, питаясь горстью маслин или лепешками, испытывая тысячу неудобств и опасностей. Впоследствии, оглядываясь назад, Павел будет вспоминать, как часто он был на краю гибели. — От иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного, три раза меня били палками, однажды камнями побили, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской, много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе. (2 Кор 11: 24--27). |
|
| Полезная информация: |