Блажeнный Аврелий Августин

1. Трудно сказать, любезнейшій сынъ Лаврентій, насколько я восхищаюсь твоей любознательностью, какъ желаю, чтобы ты былъ мудрымъ: не изъ числа тѣхъ мудрецовъ, о которыхъ говорится: гдѣ мудрецъ? гдѣ книжникъ? гдѣ совопросникъ вѣка сего? Не обратилъ ли Богъ мудрость міра сего въ безуміе (1 Кор. 1, 20), но изъ числа тѣхъ, о которыхъ написано: множество мудрыхъ — спасеніе міру (Прем. 6, 26) и каковыми желаетъ видѣть своихъ слушателей апостолъ: желаю, чтобы вы были мудры на добро и просты на зло (Рим. 16, 19). (Какъ самъ собою никто не можетъ произойти; такъ самъ собою никто не можетъ и стать мудрымъ, но съ помощью Того Просвѣтителя, о Которомъ написано всякая премудрость отъ Господа (Сир. 1, 1).

Человѣческая же мудрость есть благочестіе. Это видно изъ книги св. Іова: тамъ говорится, что сама Премудрость сказала человѣку: вотъ благочестіе есть премудрость (Іов. 28, 28). Если-же ты спросишь, о какомъ благочестіи говоритъ она въ этомъ мѣстѣ, то яснѣе узнаешь изъ греческаго ϑεοσέβειαν, что значитъ почитаніе Бога. Называется по-гречески благочестіе и иначе, именно εὑσέβεια, каковымъ названіемъ обозначается хорошій образъ жизни, хотя и оно указываетъ преимущественно на почитаніе Бога. Лучше же нѣтъ того имени, какимъ ясно выражено почитаніе Бога, когда оно названо человѣческою премудростью. Ты объ иномъ ли чемъ-нибудь просишь сказать тебѣ, когда говоришь: «пусть о многомъ будетъ сказано, но кратко»? Или, можетъ быть, желаешь имѣть краткое изложеніе именно того, какъ нужно почитать Бога?

Если я отвѣчу здѣсь, что Бога нужно почитать вѣрою, надеждою, любовью, то ты, вѣроятно, замѣтишь, что это сказано короче, чѣмъ ты желалъ бы, и потомъ снова попросишь объяснить тебѣ все относящееся къ этимъ тремъ въ отдѣльности: во что именно должно вѣрить, на что нужно надѣяться, что любить. А когда я это сдѣлаю, то здѣсь будетъ все то, о чемъ ты просишь въ своемъ письмѣ: именно, чтобы одно, если будешь имѣть у себя копіи, ты легко могъ бы повторить и перечитать, другое — снова изучать въ моей передачѣ.

По твоимъ словамъ, ты желаешь, чтобы я написалъ для тебя книгу, которую ты имелъ-бы (какъ говорятъ) enchiridion’омъ (ручною книгою) и которую могъ-бы всегда носить съ собою; (книгу), содержащую основные требованія. То есть: чему прежде всего должно слѣдовать и чего, главнымъ образомъ, по причинѣ разныхъ ересей, нужно избѣгать; насколько разумъ имѣетъ значеніе для религіи, хотя бы въ чемъ-нибудь между разумомъ и вѣрою и не было согласія; что находится въ началѣ, что — въ концѣ, въ чемъ сущность всего исповѣданія вѣры, каково истинное и единственное основаніе каѳолической вѣры. Все то, о чемъ ты спрашиваешь, ты, безъ сомненія будешь знать; ты точно будешь знать, во что должно вѣрить, на что нужно надѣяться, что любить. А это и есть главнѣйшее, даже единственное, чего нужно держаться въ религіи. Всякій, кто не согласенъ съ этимъ, или совсѣмъ чуждъ имени Христа, или еретикъ. Опредѣлить это существо каѳолической вѣры нужно раціональнымъ путемъ, — или при посредствѣ внѣшнихъ чувствъ, или при помощи нашей мыслительной способности. А относительно того, что не могло быть и не можетъ быть постигнуто нами ни опытно, ни разумомъ, нужно вѣрить безъ всякаго сомнѣнія свидѣтелямъ, оставившимъ писанія, уже удостоившіяся наименованія Божественныхъ: по вдохновенію свыше они могли видѣть это и даже предвидѣть, созерцая или тѣлесными очами, или духовно.

Наученный начаткомъ вѣры, любовью вспомоществуемой, разумъ при хорошей жизни, достигаетъ даже видѣнія, гдѣ святымъ и совершеннымъ сердцамъ становится извѣстной неизреченная красота, полное созерцаніе которой есть высшее блаженство. Это и есть, безъ сомнѣнія, то, о чемъ ты спрашиваешь: «что въ началѣ и что въ концѣ находится»: начинаютъ вѣрою, оканчиваютъ видѣніемъ. Послѣднее есть сущность всего исповѣданія (вѣры). Истинное же и единственное основаніе каѳолической вѣры есть Христосъ: ибо никто не можетъ положить другого основанія, говоритъ апостолъ, кромѣ положеннаго, которое есть Іисусъ Христосъ (1 Кор. 3, 11). И не нужно поэтому отрицать, что это есть единственное основаніе каѳолической вѣры, такъ какъ можно подумать, что мы согласны съ какими-нибудь еретиками. Вѣдь, поскольку речь идетъ о Христѣ, то по имени Христосъ находится у какихъ угодно еретиковъ, называющихъ себя христіанами, на самомъ же дѣлѣ Его у нихъ нѣть. Подробно говорить объ этомъ слишкомъ долго: нужно вновь изложить всѣ существовавшія, настоящія и могущія быть съ именемъ христіанскихъ еретическія системы и разсмотрѣть по порядку, насколько каждая изъ нихъ соотвѣтствуетъ истинѣ. Подробное изслѣдованіе составило бы столько томовъ, что имъ, кажется, не было бы и конца.

Ты же просишь у насъ enchiridion (руководство), т. е. «то, что не требовало бы для своего помѣщенія целые шкафы, а что могло бы быть взято рукою». Итакъ, возвращаясь къ отмѣченнымъ нами тремъ способамъ Богопочитанія, къ вѣрѣ, надеждѣ, любви, легко указать, во что должно вѣрить, на что нужно надѣяться, что нужно любить; защититься же отъ превратныхъ толкованій инакомыслящихъ можно только въ подробномъ и требующемъ большого усилія изслѣдованіи. Чтобы овладѣть этимъ изслѣдованіемъ, недостаточно имѣть въ рукѣ наставленія, а требуется напряженная работа груди.

2. Вотъ ты имѣешь Символъ и молитву Господню; что короче — слушать или читать? Что легче усвояется памятью? Когда вслѣдствіе грѣха родъ человѣческій угнетенъ былъ тяжелою скорбью и нуждался въ Божественномъ милосердіи, пророкъ, предсказывая время милости Божіей, говоритъ по поводу этой молитвы: и будетъ всякій, кто призоветъ имя Господне, спасется (Іоил. 2, 32). А апостолъ, когда при сообщеніи о самой милости приводитъ вновь это пророческое свидѣтельство, имѣя въ виду Символъ, непосредственно добавляетъ: Но какъ призывать Того, въ Кого не увѣровали?(Рим. 10, 14). Въ этихъ двухъ (изреченіяхъ) обрати вниманіе на тѣ три: вѣра вѣритъ, надежда и любовь молятся. А такъ какъ надежда и любовь не могутъ быть безъ вѣры, то тѣмъ самымъ и вѣра молится. Поэтому, конечно, и сказано: Какъ призывать Того, въ Кого не увѣровали?

Нельзя надѣяться на то, во что не вѣрятъ. Вѣрить же можно и въ то, на что не надѣются. Кто изъ вѣрующихъ не вѣритъ въ наказаніе нечестивыхъ? Однако не надѣется; и кто бы ни верилъ въ то, что это наказаніе угрожаетъ ему, кто бы ни содрогался мимолетнымъ душевнымъ волненіемъ, о немъ правильнѣе сказать, что онъ боится, чѣмъ надѣется. Нѣкто, различая эти два (состоянія), говоритъ: «да позволено будетъ боящемуся надѣяться» (Луканъ. Pharsalia кн. 2, ст. 15). Другимъ же поэтомъ въ переносномъ смыслѣ, но лучше сказано: «если бы я могъ такъ надѣяться на это мученіе» (Виргилій. Энеида кн. 4, ст. 419). Наконецъ, нѣкоторые пользуются въ грамматикѣ этимъ словомъ въ качествѣ примѣра для указанія оборота рѣчи съ переноснымъ смысломъ и говорятъ: онъ сказалъ надѣяться вмѣсто бояться. Итакъ, существуетъ вѣра и въ дурное и въ хорошее, такъ какъ и то, и другое можетъ быть предметомъ вѣры; сама же вѣра добрая, а не дурная. Существуетъ также вѣра и въ прошедшее, и въ настоящее, и въ будущее. Мы вѣримъ, что Христосъ умеръ, это уже — прошедшее: вѣримъ, что сидитъ Онъ одесную Отца, это — настоящее; вѣримъ, что придетъ Онъ для Суда — это будущее. Бываетъ далѣе вѣра и въ свое, и въ чужое. Каждый вѣритъ, что онъ началъ нѣкогда существовать и не былъ во всякомъ случаѣ вѣчнымъ (вѣритъ, что имѣютъ начало во времени) и всѣ прочіе также, и все существующее; и не только мы вѣримъ во многое, относящееся къ другимъ людямъ, въ религіи мы веримъ во многое и относительно Ангеловъ. Надѣяться же можно только на доброе, только на будущее и только на того, кого считаютъ въ силѣ оправдать надежду. Въ виду этого вѣру нужно отличать отъ надежды какъ по различію названій, такъ и по смыслу. Вѣдь что касается недоступности непосредственному созерцанію предметовъ вѣры и надежды, то она у тѣхъ и другихъ одинакова. Въ посланіи къ Евреямъ, каковымъ свидѣтелемъ пользуются славные защитники каѳолической вѣры, вѣра определяется такъ: вѣра есть… увѣренность въ невидимомъ (Евр. 11, 1). Когда кто-нибудь говоритъ, что онъ повѣрилъ не словамъ, не свидѣтелямъ, не доказательствамъ какимъ-нибудь, а непосредственной очевидности предметовъ, т. е. говоритъ, что приспособилъ вѣру, онъ не настолько кажется неразумнымъ, чтобы тотчасъ можно было поймать его на словѣ и сказать ему: ты увидѣлъ, слѣдовательно, не повѣрилъ; ни откуда не слѣдуетъ, что каждый предметъ вѣры долженъ быть невидимъ. Мы же преимущественно имѣемъ въ виду ту вѣру, о которой учитъ Божественное Писаніе, т. е. вѣру въ невидимое. О надеждѣ тоже говоритъ апостолъ: надежда, когда видитъ, не есть надежда, ибо если кто видитъ, то чего ему и надѣяться? Но когда надѣемся того, чего не видимъ, тогда ожидаемъ въ терпѣніи (Рим. 8, 24-25). Когда, слѣдовательно, мы вѣримъ, что насъ ожидаетъ хорошее будущее, то на это же самое и надѣемся. Нужно ли еще что-нибудь говорить о любви, безъ которой вѣра не имѣетъ никакого значенія? А надежда безъ любви и совсѣмъ не можетъ быть. И бѣсы вѣруютъ и трепещутъ, — говоритъ апостолъ Іаковъ (Іак. 2, 19), однако не надѣются и не любятъ; точнѣе, они страшатся, когда вѣрятъ въ приближеніе того, что мы любимъ и на что надѣемся. Поэтому апостолъ Павелъ одобряетъ и заповѣдуетъ вѣру, дѣйствующую любовью (Гал. 5, 6), которая, въ свою очередь, не можетъ быть безъ надежды. Слѣдовательно, нѣтъ любви безъ надежды, нѣтъ надежды безъ любви, нѣтъ и обѣихъ безъ вѣры.

3. Итакъ, когда спрашиваютъ, во что нужно вѣрить въ религіи, то не нужно изслѣдовать природу вещей, какъ поступаютъ тѣ, кого греки называютъ физиками: не слѣдуетъ безпокоиться, если христіанинъ не знаетъ чего-нибудь о силѣ и числѣ стихій, о движеніи, строѣ и затменіи звѣздъ, о формѣ неба, о родахъ и породахъ животныхъ, растеній, камней, источниковъ, рѣкъ, горъ, объ измѣреніи пространства и времени, о признакахъ выдающихся бѣдствій, о многомъ другомъ, что физики или открыли, или думаютъ, что открыли: такъ какъ не сами все это изобрѣли они, отличающіеся такимъ разумомъ, пылающіе усердіемъ, изобилующіе свободнымъ временемъ, то изучающіе человѣческіе предположенія, то изслѣдующіе историческіе опыты, и въ тѣхъ открытіяхъ, которыми гордятся, многое скорѣе предполагающіе, чѣмъ знающіе. Для христіанина достаточно вѣрить, что причина тварей небесныхъ и земныхъ, видимыхъ и невидимыхъ заключается только въ благости Творца, Который есть единый и истинный Богъ; вѣрить, что нѣтъ никакой природы, которая не была бы Онъ Самъ или отъ Него; что Онъ есть Троица, а именно Отецъ, и Сынъ, отъ Отца рожденный, и Духъ Святый, отъ того же Отца исходящій, но одинъ и Тотъ же Духъ Отца и Сына.

Этою Троицею безконечно, равномѣрно и неизмѣнно благою сотворено все: сотворено не безконечно, не равномѣрно, не неизмѣнно благимъ, однако каждое твореніе въ отдѣльности также благимъ, въ цѣломъ же весь міръ и весьма добрымъ (Быт. 1, 31); такъ какъ изъ всей совокупности составилась удивительная красота вселенной.

Такъ называемое зло, надлежаще упорядоченное и расположенное на своемъ мѣстѣ, сильнѣе оттеняетъ добро для того, чтобы оно болѣе привлекало вниманіе и пріобрѣтало большую цѣнность чрезъ сравненіе съ зломъ. Всемогущій Богъ, Которому, по признанію даже невѣрующихъ, принадлежитъ надъ всѣмъ верховная власть (Виргилий. Энеида, кн. 10, ст. 100), хотя въ высшей степени благъ, никоимъ образомъ не позволилъ бы, чтобы въ Его дѣлахъ было сколько-нибудь зла, если бы не былъ такъ всемогущъ и благъ, чтобы и изъ зла сдѣлалось добро. Что же иное называется зломъ, какъ не недостатокъ добра? Какъ въ тѣлахъ живыхъ существъ болѣзни и раны вызывають только недостатокъ здоровья (и когда начинаютъ леченіе, заботятся не о томъ, чтобы вошедшее въ организмъ зло, т. е. болѣзни и раны, перешло въ другое мѣсто, но чтобы оно не существовало совсѣмъ; рана или болѣзнь не представляютъ самостоятельной субстанціи, а только поврежденіе тѣлесной субстанціи, тогда какъ тѣло есть сама субстанція, нѣчто дѣйствительно доброе, въ чемъ происходитъ зло, т. е. лишеніе добра, называемаго здоровьемъ), такъ существуютъ и нѣкоторыя поврежденія душъ, бываетъ лишеніе природного добра; по выздоровленіи оно (лишеніе) не переносится куда-нибудь, но то, что было въ данномъ случаѣ, нигдѣ и не будетъ больше, если не будетъ въ самомъ здоровьѣ.

4. Итакъ, всѣ природы (существа) — благи, такъ какъ Виновникъ ихъ всѣхъ — высочайше благъ, но вслѣдствіе того, что онѣ не такъ неизмѣнно благи, какъ Самъ Виновникъ ихъ, то поэтому добро въ нихъ можетъ уменьшаться и увеличиваться. А уменьшеніе добра есть зло; хотя сколько бы оно ни уменьшалось, непремѣнно должно оставаться что-нибудь (если еще существуетъ природа), что составляетъ природу. И какова бы и сколько мала ни была бы природа, то добро, изъ котораго она состоитъ, не можетъ уменьшаться безъ уменьшенія ея самой. Справедливо, конечно, восхваляется неповрежденная (чистая) природа, но если бы она стала не могущею совсѣмъ подвергнуться порчѣ, то была бы, безъ сомненія, еще болѣе прекрасной. Поскольку она подвержена порчѣ, постольку же порча ея есть зло, потому что лишаетъ ее нѣкотораго добра; ибо если не лишаетъ никакого добра, не причиняетъ вреда, если же причиняетъ вредъ, слѣдовательно, отнимаетъ добро. Итакъ, сколько бы природа ни подвергалась порчѣ, въ ней есть добро, котораго она могла бы лишиться: и поэтому, если что-нибудь въ природѣ останется, что уже не можетъ быть испорченнымъ, то она (природа) будетъ совершенно не могущей подвергнуться порчѣ, и этого величайшаго блага достигнетъ порчею. И если не перестанетъ подвергаться порчѣ, не перестанетъ также имѣть добро, какого могла бы лишить ее порча. А если она (порча) истребитъ природу всю и вполнѣ, то тогда не будетъ никакого добра, такъ какъ не будетъ никакой природы. Поэтому порча не можетъ уничтожить добро, кромѣ какъ съ уничтоженіемъ природы. Итакъ, всякая природа есть добро, большое добро, если не можетъ подвергаться порчѣ, если можетъ — малое; однако отрицать существованіе добра кромѣ какъ по неразумію или неопытности совершенно нельзя. Если оно истребляется порчей, то и сама порча не остается, такъ какъ нѣтъ никакой природы, въ которой она могла бы существовать сама по себѣ.

Поэтому не было бы совсѣмъ того, что называется зломъ, если бы не было никакого добра. Но добро, лишенное всякаго зла, есть чистое добро, то же добро, въ которомъ находится зло, есть испорченное или худое добро; и гдѣ нѣтъ никакого добра, тамъ не можетъ быть и какого-нибудь зла. Отсюда происходитъ удивительная вещь: такъ какъ всякая природа, поскольку она — природа, есть добро, то когда говорятъ, что порочная природа есть злая природа, говорятъ, въ сущности, что добро есть то же, что зло, и зло есть то же, что добро; ибо всякая природа — добро и никакая вещь не была бы дурною, если бы сама она не была природою. Слѣдовательно, злымъ можетъ быть только нѣчто доброе. Хотя это представляется нелѣпостью, однако является неизбѣжнымъ выводомъ изъ всего разсужденія. Нужно только остерегаться, чтобы не подпасть подъ то пророческое изреченіе: горѣ тѣмъ, которые зло называютъ добромъ, и добро зломъ, тьму почитаютъ свѣтомъ, и свѣтъ тьмою, горькое понитаютъ сладкимъ, и сладкое горькимъ (Ис. 5, 20). Господь, однако, говоритъ: злой человѣкъ изъ злого сокровища сердца своего выноситъ злое (Матѳ. 12, 35). Что же такое злой человѣкъ, какъ не дурная природа, такъ какъ онъ — природа? Если, далѣе, человѣкъ, потому что онъ — природа, есть нѣчто доброе, то что такое злой человѣкъ, какъ не худое добро? Однако, когда мы различаемъ то и другое, мы не потому считаемъ человѣка злымъ, что онъ — человѣкъ, и добрымъ не потому, что онъ — порочный; но, какъ человѣка, считаемъ его добрымъ, и, какъ порочнаго, злымъ. Слѣдовательно, кто считаетъ зломъ самое существованіе человѣка, или добромъ — порочность человѣка, тотъ именно и подпадаетъ подъ то пророческое изреченіе: горѣ тѣмъ, которые зло называютъ добромъ и добро зломъ. Онъ порицаетъ добро Божіе — человѣка, и хвалитъ порокъ человѣка — его испорченность. Итакъ, вся природа, хотя и порочная, поскольку есть природа, — добра, а поскольку порочна, — зла.

Поэтому къ противоположностямъ, называемымъ добромъ и зломъ, неприложимо діалектическое правило: двѣ противоположности вмѣстѣ нигдѣ не существуютъ. Никакой воздухъ не бываетъ вмѣстѣ и темнымъ, и светлымъ, никакая пища или питье — одновременно сладкой и горькой, никакое тело — одновременно бѣлымъ и чернымъ, ничто не можетъ быть одновременно безобразнымъ и красивымъ. И на многихъ, почти на всѣхъ, противоположностяхъ наблюдается, что онѣ не могутъ быть одновременно вмѣстѣ. Такія же безспорныя противоположности, какъ добро и зло, не только могутъ быть вмѣстѣ, но зло безъ добра и кромѣ какъ въ добрѣ совсѣмъ не можетъ существовать; хотя добро безъ зла — можетъ. Человѣкъ или Ангелъ можетъ не быть несправедливымъ, несправедливымъ же никто не можетъ быть, кромѣ человѣка или Ангела; и добро это — человѣкъ, добро — Ангелъ, зло же — несправедливость. И эти двѣ противоположности такъ существуютъ вмѣстѣ, что если бы не было добра, въ которомъ не было бы зла, то зла не могло бы быть совершенно: потому что порчѣ не только негдѣ было бы существовать, но и неоткуда было бы возникнуть; подвергаться порчѣ можетъ лишь что-либо доброе и порча есть не что иное, какъ устраненіе добра. Итакъ, зло произошло изъ добра и иначе какъ въ какомъ-нибудь добрѣ не существуетъ; и не было ничего другого, откуда могла бы возникнуть какая-либо природа зла. Ибо, если бы она существовала, то, поскольку она была бы природой, была бы, конечно, доброй: коль скоро природа эта не подвержена порчѣ, она была бы большимъ добромъ, но даже и подверженная порчѣ природа была бы все-таки добромъ, уничтоженіемъ какового добра порча могла бы повредить ей.

Однако когда мы говоримъ, что зло произошло изъ добра, пусть не подумаетъ кто-либо, что это противорѣчитъ изреченію Господа: не можетъ дерево доброе приносить плоды худые (Матѳ. 7, 18). Нельзя, — такъ говоритъ Истина, — собирать виноградъ съ терновника (Матѳ. 7, 16), потому что одно не можетъ происходить отъ другого; но изъ хорошей земли, мы видимъ, могутъ произрастать и виноградныя лозы и терновникъ. Точно такъ же, хотя худое дерево хорошіе плоды не можетъ производить, т. е. злая воля не можетъ производить добрыя дѣла: но изъ доброй природы человѣка могутъ произойти воля добрая и злая; и другого источника злой воли кромѣ доброй природы Ангела и человѣка не было совершенно. На это весьма ясно указалъ и Самъ Господь въ томъ же мѣстѣ, гдѣ говорилъ о деревѣ и плодахъ. Онъ говоритъ: или признайте дерево хорошимъ и плодъ его хорошимъ; или признайте дерево худымъ и плодъ его худымъ (Матѳ. 12, 33), говоритъ такъ, достаточно напоминая о томъ, что именно отъ хорошаго дерева худые плоды или отъ худого дерева хорошіе плоды не могутъ происходить, но изъ самой земли могутъ произрастать оба дерева.

5. Въ виду сказаннаго, если намъ нравится стихъ Маронія: «счастливъ, кто сумѣлъ познать причины вещей» (Георг. кн. 2, ст. 490), то мы не думаемъ, что для достиженія счастья важно знать причины многихъ движеній въ мірѣ, скрытыхъ въ сокровеннѣйшихъ тайникахъ природы: «откуда землетрясенія, какою силою возмущаются глубокія моря и, разламывая все втрѣчающееся на пути, снова сами собой утихаютъ» (Тамъ же, ст. 479-480); и прочее въ этомъ же родѣ. Намъ необходимо знать причины добрыхъ и злыхъ вещей (т. е. добра и зла) настолько, насколько возможно ихъ знать человѣку въ этой жизни, полной заблужденій и бѣдствій, для избѣжанія этихъ самыхъ заблужденій и бѣдствій. Естественно необходимо стремиться къ такому счастью, когда насъ не безпокоила бы никакая скорбь, когда мы были бы совсѣмъ свободны отъ ошибокъ. И если были бы извѣстны намъ причины движенія тѣлъ, то мы должны бы были прежде всего знать тѣ изъ нихъ, которыя касаются нашего здоровья. Когда же, не зная ихъ, мы спрашиваемъ медиковъ, для кого неясно, насколько терпѣливы мы въ незнаніи того, что скрываетъ насъ отъ тайнъ неба и земли.

Хотя нужно по возможности остерегаться ошибокъ не только въ большихъ, но и въ малыхъ дѣлахъ и хотя причина заблужденія лежитъ въ незнаніи; однако отсюда слѣдуетъ, что постоянно ошибается не тотъ, кто чего-нибудь не знаетъ, но тотъ, кто считаетъ себя знающимъ что-либо, чтó въ действительности не знаетъ. Онъ за истину принимаетъ ложное, а это и значитъ ошибаться. При чемъ имеетъ большое значеніе и то, въ чемъ именно кто-нибудь ошибается. По отношенію къ одному и тому же предмету непредубѣжденнымъ разумомъ знающій предпочитается незнающему, и тотъ, кто не ошибается, — заблуждающемуся. Въ различныхъ же предметахъ, т. е. когда одинъ знаетъ одно, другой — другое, и одинъ — болѣе полезное, другой — менѣе полезное или даже вредное, въ такомъ случаѣ кто не предпочелъ бы незнающаго знающему? Есть нѣчто такое, что лучше не знать, чѣмъ знать. Равнымъ образомъ въ извѣстное время блужданіе для нѣкоторыхъ было полезно, хотя только блужданіе по обыкновенной дорогѣ, а не по пути нравственной жизни. И съ нами самими случилось, что мы заблудились на одномъ распутіи и не по тому мѣсту, гдѣ, выжидая нашъ проходъ, сидѣли въ засадѣ вооруженные донатисты; произошло такъ, что мы пришли окольной дорогой туда, куда держали путь, и, когда были открыты козни, мы радовались тому, что блуждали и благодарили Бога. Кто поколебался бы такъ блуждающаго путника предпочесть не блуждающему разбойнику? И, быть можетъ, поэтому у извѣстнаго величайшаго поэта какой-то несчастный любовникъ говоритъ: «какъ я увидѣлъ, какъ погибъ, какъ я поддался злой ошибкѣ» (Виргилій. Буколики. 8, ст. 41), потому что бываетъ и добрая ошибка, которая не только не вредитъ совсѣмъ, а даже приноситъ нѣкоторую пользу. Однако если вникнуть въ дѣло глубже, коль скоро ошибаться есть не что иное, какъ принимать ложь за истину и истину за ложь, извѣстное считать неизвѣстнымъ и наоборотъ (безразлично, ложно ли оно или истинно) и коль скоро это въ дѣйствительности такъ же безобразно и непристойно, какъ въ утвержденіи или отрицаніи да, да, нѣтъ, нѣтъ (Матѳ. 5, 37) намъ представляется красивымъ и приличнымъ; то въ самомъ дѣлѣ жалка наша настоящая жизнь, для сохраненія которой иногда необходима бываетъ ошибка. Дай Боже, чтобы такою не была та жизнь, гдѣ сама истина есть жизнь нашей души, гдѣ никто не лжетъ и никто не обманывается. Здѣсь же люди обманываютъ и обманываются, и болѣе жалки они, когда лгутъ, обманывая, чѣмъ когда обманываются, довѣряя лжи. Однако разумная природа до такой степени отвращается отъ лжи и по возможности избѣгаетъ ошибки, что не желаютъ обманываться даже тѣ, которые сами любятъ обманывать; такъ какъ тому, кто лжетъ, кажется, что не онъ ошибается, но что другого, довѣряющаго ему, онъ вводитъ въ заблужденіе. И онъ, дѣйствительно, не ошибается въ томъ, что прикрываетъ ложью, коль скоро истина самому ему неизвѣстна, но ошибается, думая, что ложь ему не вредитъ, тогда какъ всякій грѣхъ болѣе вредитъ совершающему его, чѣмъ тому, кто отъ этого грѣха страдаетъ.

6. Теперь возникаетъ весьма трудный и сложный вопросъ, по которому мы написали уже большую книгу, когда по необходимости намъ нужно было защищаться (отъ обвиненій). Долженъ ли иногда справедливый человѣкъ лгать? Нѣкоторые (присцилліанисты) заходятъ такъ далеко, что и клятвопреступленіе, и ложь о предметахъ, касающихся почитанія Бога, даже о самой природѣ Бога иногда считаютъ добрымъ благочестивымъ дѣломъ. Мнѣ же кажется, что всякая ложь — грѣхъ, хотя большая разница — съ какимъ настроеніемъ и о какихъ предметахъ кто-либо лжетъ. Не такъ грѣшитъ тотъ, кто лжетъ съ намѣреніемъ помочь кому-нибудь, какъ тотъ, кто лжетъ, желая вредить, или столько же вредитъ тотъ, кто посылаетъ обманомъ путника на другую дорогу, сколько и тотъ, кто обманомъ портитъ дорогу жизни. Нельзя считать сознательнымъ обманщикомъ того, кто самъ свою ложь принимаетъ за истину, потому что въ душѣ онъ не обманываетъ, а самъ обманывается. Слѣдовательно, того, кто, неосторожно повѣривъ лжи, считаетъ ее за истину, нужно обвинять скорѣе въ неосмотрительности, чѣмъ во лжи. И, напротивъ, обманываетъ тотъ, кто выдаетъ за истину завѣдомую ложь, такъ какъ въ душѣ онъ не то думаетъ, что говоритъ, и потому говоритъ не истину, хотя бы слова его и оказались случайно правдивыми; и никоимъ образомъ не свободенъ отъ лжи тотъ, кто устами говоритъ истину, не зная ее, или же, зная, намѣренно обманываетъ. Итакъ, если принять во вниманіе не самые предметы, о которыхъ что-либо говорятъ, а намѣреніе говорящаго, то лучше тотъ, кто говоритъ ложь по незнанію, считая ее за истину, чѣмъ тотъ, кто завѣдомо вводитъ духъ лжи, не зная, истину ли онъ говоритъ. У перваго что на умѣ, то и на языкѣ; у второго же, каково бы ни было само по себѣ то, о чемъ онъ говоритъ, на языкѣ одно, на сердцѣ же скрыто другое; а въ этомъ собственно и заключается обманъ. Въ отношеніи же къ самымъ предметамъ, о которыхъ что-либо говорятъ, настолько важно, въ чемъ именно кто заблуждается или лжетъ, что хотя обманываться (поскольку дѣло касается воли человѣка) — меньшее зло, чѣмъ лгать, однако гораздо болѣе извинительно лгать въ томъ, что не соприкасается съ религіей, чѣмъ заблуждаться въ томъ, не вѣря во что, или не зная чего, нельзя почитать Бога. Для объясненія этого примѣрами обратимъ вниманіе на то, чтó бываетъ, если кто-либо, обманывая, говоритъ, что умершій живъ, и если другой, заблуждаясь, вѣритъ, что Христосъ по истеченіи нѣкотораго продолжительнаго времени снова умретъ: не гораздо ли лучше обманъ въ первомъ случаѣ, чѣмъ заблужденіе во второмъ, не гораздо ли меньше зла ввести кого-нибудь въ ту ошибку, чѣмъ самому, благодаря кому-нибудь, впасть въ эту?

Итакъ, въ иныхъ случаяхъ мы обманываемся большимъ зломъ, въ другихъ — малымъ, въ нѣкоторыхъ — никакимъ зломъ не обманываемся, а въ нѣкоторыхъ обманываемся даже добромъ. Большимъ зломъ обманывается человѣкъ, когда не вѣритъ въ то, что ведетъ къ вѣчной жизни или вѣритъ въ то, что ведетъ къ вѣчной смерти. Малымъ же зломъ обманывается тотъ, кто, принимая ложь за истину, подвергается какимъ-нибудь временнымъ непріятностямъ, но съ помощью твердаго терпѣнія обращаетъ ихъ въ полезное благо. Подобно какъ если кто-нибудь, считая дурного человѣка хорошимъ, терпитъ отъ него какое-нибудь зло. Кто же считаетъ дурного человѣка настолько хорошимъ, насколько не терпитъ отъ него никакого зла, тотъ не обманывается никакимъ зломъ, и не къ нему относится указанное пророческое проклятіе: горе тѣмъ, которые зло называютъ добромъ. Сказанное пророкомъ надо понимать по отношенію къ тому, благодаря чему именно люди — злы, но не по отношенію къ самимъ людямъ. Поэтому кто прелюбодѣйство называетъ добромъ, (тотъ) дѣйствительно осуждается тѣмъ пророческимъ словомъ. Кто же называетъ добрымъ самого человѣка, котораго считаетъ непорочнымъ, не зная, что онъ прелюбодѣй, тотъ ошибается не въ распознаваніи добрыхъ и злыхъ дѣлъ, но въ тайнахъ человѣческаго характера; онъ называетъ хорошимъ человѣка, въ которомъ, по его мнѣнію, есть несомнѣнное добро, и считаетъ зломъ прелюбодѣя и добромъ непорочнаго; даннаго же человѣка считаетъ добрымъ по незнанію того, что онъ прелюбодѣй, а не непорочный.

Если, далѣе, кто-нибудь, благодаря ошибкѣ, избѣгаетъ погибели, что, какъ сказалъ я, случилось и съ нами въ пути, то и изъ ошибки получается для человѣка нѣчто доброе. Но, когда я говорю, что кто-нибудь въ нѣкоторыхъ случаяхъ не обманывается никакимъ зломъ, или обманывается даже какимъ-либо добромъ, я называю зломъ и добромъ не самую ошибку, но то зло, котораго, благодаря ошибкѣ, избѣгаютъ, и то добро, котораго черезъ ошибку достигаютъ. Сама же по себѣ ошибка есть зло, большое ли зло? Кто, кромѣ заблуждающагося, не видитъ зла въ томъ, чтобы выдавать ложь за истину или отвергать истину въ пользу лжи, или считать неизвѣстное за извѣстное и извѣстное за неизвѣстное? И при всемъ томъ, иное дѣло — считать добрымъ того человѣка, кто въ дѣйствительности — злой: это ошибка; иное же дѣло — не испытать отъ этого зла какого-нибудь другого зла, если бы злой человѣкъ, принятый за добраго, нисколько не повредилъ. Точно такъ же — иное дѣло — считать ошибочно дорогу правильной, и иное — отъ этого зла, происшедшаго отъ ошибки, получить нѣчто доброе, напримѣръ, освобожденіе отъ козней злыхъ людей?

7. Не знаю, нужно ли называть грѣхами и такого рода ошибки: когда человѣкъ думаетъ о дурномъ человѣкѣ хорошо, не зная, каковъ онъ на самомъ дѣлѣ; или когда вмѣсто того, что воспринимаемъ мы чрезъ тѣлесныя ощущенія, встрѣчаемъ нѣчто подобное, ощущаемое какъ бы духовнымъ тѣломъ или тѣлеснымъ духомъ, что произошло съ апостоломъ Петромъ, когда онъ, неожиданно освобожденный Ангеломъ изъ оковъ и темницы, полагалъ, что видитъ видѣніе (Дѣян. 12, 9); или когда въ самихъ вещественныхъ предметахъ шероховатое считается гладкимъ, горькое — сладкимъ, вонючее — душистымъ, грохотъ дорожной повозки — музыкой, или одинъ человѣкъ считается за другого, когда двое бываютъ весьма похожи другъ на друга, что часто случается съ близнецами, почему говорится «и пріятная ошибка для родителей» (Виргилій, Энеида, кн. 10, ст. 392), и тому подобные. Я рѣшаю сейчасъ не тотъ весьма трудный вопросъ, какой занималъ остроумнѣйшихъ академиковъ, будто бы мудрецъ, чтобы не впасть въ ошибку и не выдавать ложь за истину, не долженъ ничего утверждать, потому что все (какъ говорятъ они) или неизвѣстно или сомнительно. Объ этомъ я написалъ три книги въ началѣ моего обращенія, чтобы не служило для насъ препятствіемъ то, что какъ бы у самого входа полагало преграду. Нужно было устранить отчаяніе въ достиженіи истины, которое съ ихъ точки зренія является неизбѣжнымъ. Итакъ, у нихъ всякая ошибка считается грѣхомъ, котораго, утверждаютъ они, нельзя избѣжать иначе, какъ только оставляя вопросы нерѣшенными. Они говорятъ, что тотъ, кто соглашается съ неизвѣстнымъ, несомнѣнно заблуждается, они доказываютъ въ остроумнѣйшихъ, но наглыхъ спорахъ, что нѣтъ ничего несомнѣннаго и въ томъ, что люди видятъ, по причинѣ невозможности выдѣлить обманы зрѣнія, хотя бы то, что воспринимается зрѣніемъ, случайно и было истиннымъ. У насъ же праведникъ живетъ вѣрою (Авв. 2, 4; Рим. 1, 17). А если устранить согласіе, то устраняется и вѣра, потому что безъ согласія нѣтъ и вѣры. И существуютъ истины, хотя и недоступныя зренію, но такія, безъ вѣры въ которыя нельзя достигнуть блаженной, или, что то же, вѣчной жизни. Я не знаю, нужно ли намъ и разговаривать съ тѣми людьми, которые не только не ожидаютъ будущей жизни, но и не знаютъ, живутъ ли они въ настоящемъ; они говорятъ, что не знаютъ и то, чего не могутъ не знать. Ни для кого немыслимо не знать того, что онъ живетъ, такъ какъ если онъ не живетъ, то не можетъ имѣть и незнанія; имѣть знаніе и незнаніе свойственно только живущему. Не соглашаясь съ тѣмъ, что они живутъ, они, повидимому, предостерегаютъ себя отъ ошибки; тогда какъ даже ошибкою они доказываютъ, что живутъ, потому что кто не живетъ, тотъ не можетъ и ошибаться. Какъ вѣрно и несомнѣнно то, что мы живемъ, такъ вѣрно и несомнѣнно многое такое, несогласіе съ чѣмъ свидѣтельствовало бы скорѣе объ отсутствіи мудрости, если не сказать о безуміи.

Въ техъ же вещахъ, вѣра или невѣріе въ которыя безразличны для достиженія Царствія Божія, которыя можно считать и истинными и ложными, въ этихъ вещахъ ошибаться, т. е. считать одну за другую, не значитъ грѣшить, или если грѣшить, то весьма мало и весьма легко. Да и какъ бы велика ни была эта ошибка, она не имѣетъ отношенія къ тому пути, которымъ мы идемъ къ Богу, а путь этотъ есть вѣра во Христа, вспомоществуемая любовью (Гал. 5, 6). Съ этого пути не совращала и та пріятная для родителей ошибка въ близнецахъ, не совращался съ него и апостолъ Петръ, когда онъ, думая, что видитъ видѣніе, настолько принималъ одно за другое, что не различалъ истинныхъ тѣлъ, среди которыхъ находился, отъ воображаемыхъ призраковъ тѣлъ — до тѣхъ поръ, пока ушелъ отъ него освободившій его Ангелъ; не уклонялся отъ этого пути и патріархъ Іаковъ, когда живого сына считалъ растерзаннымъ звѣрями (Быт. 37, 33). Въ этихъ и подобнаго рода обманахъ мы обманываемся, не нарушая вѣры въ Бога, и заблуждаемся, не оставляя ведущаго къ Нему пути: эти ошибки, хотя и не грѣхи, однако должны считаться въ числѣ бедствій настоящей жизни, настолько подверженной суетѣ, что здѣсь ложное выдается за истинное, истинное отвергается ради лжи, сомнительное считается несомнѣнным. Это, правда, не свойственно той вѣре, чрезъ которую при ея истинности и несомнѣнности мы стремимся къ вѣчному блаженству, однако неизбѣжно присуще той бѣдности, въ которой мы теперь существуемъ. Если бы мы уже наслаждались тѣмъ истиннымъ и совершеннымъ счастьемъ, то не обманывались бы ни въ какомъ чувствѣ души и тѣла.

Всякая же ложь должна называться грѣхомъ потому, что человѣкъ обязанъ говорить то, что думаетъ, будетъ ли оно истиннымъ на самомъ дѣлѣ или только считается таковымъ, знаетъ ли онъ самъ истину или же, какъ человѣкъ, заблуждается и обманывается. Всякій же, кто лжетъ противъ того, что чувствуетъ въ душѣ, говоритъ съ намѣреніемъ лгать. И, во всякомъ случае, слова установлены не для того чтобы люди взаимно обманывали другъ друга, но для того, чтобы каждый могъ довести до свѣдѣнія другого свои размышленія. Слѣдовательно, пользоваться словами для лжи, а не для того, для чего они установлены — грѣхъ. И поэтому никакая ложь не должна считаться безгрѣшной на томъ основаніи, что ложью мы можемъ иногда помочь кому-нибудь. Мы можемъ грѣшить и воровствомъ, если бѣднякъ, которому открыто даютъ, получаетъ выгоду, а богатый, у котораго тайно отнимаютъ, не терпитъ убытка; хотя бы кто-нибудь такое воровство и не считалъ грѣхомъ. Мы можемъ грѣшить и прелюбодѣйствомъ, если какая-нибудь женщина — въ состояніи обнаружить свою готовность умереть изъ-за любви, только согласившись на это (прелюбодѣяніе), оставаясь же въ живыхъ, обязательно очищается покаяніемъ; и въ такомъ случаѣ это прелюбодѣяніе должно считаться грѣхомъ. Если мы по справедливости цѣнимъ цѣломудріе, то вполнѣ согласенъ съ истиною такой порядокъ дѣла, когда изъ-за чужой пользы цѣломудріе не нарушается прелюбодѣяніемъ и истина нарушается ложью. Нельзя отрицать, что и люди, допускающіе ложь только для спасенія человѣка, дѣлаютъ очень много для добра; но въ такомъ успѣхѣ ихъ справедливо восхваляется или даже временно вознаграждается благожелательность, а не ложь, которая только извиняется, а не одобряется; особенно у наслѣдниковъ Новаго Завѣта, коимъ говорится: да будетъ слово ваше: да, да; нѣтъ, нѣтъ, а что сверхъ этого, то отъ лукаваго (Матѳ. 5, 37). По причинѣ этаго зла, неразлучнаго съ человѣкомъ въ настоящей жизни, даже сами сонаслѣдники Христа говорятъ: прости намъ долги наши (Матѳ. 6, 12).

8. Итакъ, послѣ того, какъ для изслѣдованія причинъ добра и зла по возможности кратко изложено, какой путь приводитъ насъ въ Царство, гдѣ будетъ жизнь безъ смерти, истина безъ заблужденія, ничѣмъ не омрачаемое счастье; мы ни въ коемъ случаѣ не должны сомнѣваться, что причина добра, насъ касающагося, лежитъ только въ благости Божіей, а зла — въ волѣ изменяемаго добра, отступающей отъ добра неизмѣннаго, сначала въ волѣ Ангела, потомъ человѣка.

Это есть первое зло разумной твари, т. е. первый недостатокъ добра; потомъ уже и помимо воли человѣка незамѣтно подкралось незнаніе того, что нужно дѣлать, и страстное влеченіе (похоть) къ тому, что нужно избѣгать, спутникомъ же ихъ явилась ошибка и скорбь: когда чувствуютъ, что угрожаетъ это двойное зло, то движеніе избѣгающаго ихъ духа называется страхомъ. Когда же духъ достигаетъ страстно желаннаго имъ, хотя бы пагубнаго или безполезнаго, онъ, не чувствуя своего заблужденія, или побѣждается нездоровымъ удовольствіемъ или даже предается тщетной радости. Изъ этихъ какъ бы источниковъ болѣзней, нужды вытекаетъ все бѣдствіе разумной природы.

Однако эта природа и среди бѣдствій не могла лишиться стремленія къ блаженству. Бѣдствія эти общи у людей и у ангеловъ, за свою злобу осужденныхъ правдой Господней. Но человѣкъ имѣетъ и особенное наказаніе, будучи наказанъ смертью тѣла. Богъ угрожалъ ему наказаніемъ смерти въ случае грѣха съ его стороны, одаряя его свободною волею съ тѣмъ, чтобы онъ управлялъ ею, чтобы остерегался паденія; и помѣстилъ его въ раю сладости, какъ бы въ тѣни жизни, откуда праведность восходила бы еще болѣе усовершенная (Быт. 2, 15. 17).

Изгнанный послѣ грѣха изъ рая, человѣкъ и родъ свой, зараженный грѣхомъ въ немъ какъ бы въ корнѣ, связалъ наказаніемъ смерти и осужденія; такъ что все потомство его и осужденной вмѣстѣ съ нимъ жены рождалось отъ плотской похоти (въ каковой похоти воздано было соотвѣтствующее неповиновенію наказаніе) и получало первородный грѣхъ, ведущій чрезъ заблужденія и различныя скорби къ тому послѣднему, безконечному наказанію вмѣстѣ съ отпавшими ангелами, своими развратителями, властителями и сообщниками. Какъ однимъ человѣкомъ грѣхъ вошелъ въ міръ и грѣхомъ смерть, такъ и смерть перешла во всѣхъ человѣковъ, потому что въ немъ всѣ согрѣшили (Рим. 5, 12). Міромъ въ этомъ мѣстѣ апостолъ называетъ, конечно, весь родъ человѣческій.

Слѣдовательно, дѣло представляется такъ: осужденная масса всего рода человѣческаго лежала во злѣ или даже катилась и низвергалась изъ одного зла въ другое, и, присоединившись къ части согрѣшившихъ ангеловъ, подверглась достойнѣйшему наказанію за нечестивое отпаденіе. Но хотя не безъ праведной воли разгнѣваннаго Бога, все, что ни дѣлаютъ злые, дѣлаютъ добровольно по слѣпому и необузданному влеченію, а ясныя и открытыя наказанія терпятъ противъ воли; однако благость Творца не перестаетъ и злымъ ангеламъ подавать жизнь и жизненную силу, безъ чего они погибнутъ, не перестаетъ формировать и одушевлять и сѣмена людей (хотя бы и рожденныхъ отъ отпрыска порочнаго и осужденнаго), не перестаетъ распредѣлять члены по возрастамъ, по различію мѣста оживлять чувства, давать питаніе. Онъ рѣшилъ, что лучше дѣлать изъ зла добро, чѣмъ допустить, чтобы совсѣмъ не было зла. И если бы Онъ счелъ лучшимъ, чтобы совершенно не было никакого возстановленія людей, какъ нѣтъ возстановленія нечестивыхъ ангеловъ, то неужели было бы незаслуженнымъ, чтобы природа, которая оставила Бога, которая, пользуясь своею худою властью, попрала и преступила заповѣдь своего Творца (а сохранить ее она могла весьма легко), которая осквернила въ себѣ образъ своего Создателя, упрямо отвратившись отъ Его свѣта, которая свободнымъ рѣшеніемъ вдругъ зло прервала благодѣтельное подчиненіе Его законамъ; чтобы эта природа вся на вѣки была бы оставлена Имъ и несла бы заслуженное вѣчное наказаніе? Такъ могъ бы Онъ сдѣлать въ томъ случае, если бы былъ только справедливъ, но и немилосердъ, и если бы Свое незаслуженное человѣкомъ милосердіе не обнаружилъ бы гораздо яснѣе въ избавленіи недостойныхъ.

9. Въ то время какъ нѣкоторые ангелы нечестивою гордостью отпали отъ Бога и съ вышняго небеснаго жилища низринуты были въ преисподнюю тьму вѣка сего, остальное число Ангеловъ пребыло въ вѣчномъ блаженствѣ съ Богомъ и въ святости. Ибо однимъ падшимъ и осужденнымъ ангеломъ прочіе увлечены были не такъ, чтобы ихъ, какъ людей, первоначальное зло связывало оковами подневольной преемственности и всѣхъ подвергало должному наказанію: но вслѣдъ за тѣмъ какъ ставшій діаволомъ съ союзниками нечестія возгордился и этою гордостью палъ вмѣстѣ съ ними, остальные пребыли въ благочестивомъ повиновеніи Господу, получая еще и то, чего не имѣли, именно несомнѣнное знаніе, благодаря которому могли быть спокойны за свое непрестанное и неизмѣнное состояніе.

Итакъ, Творцу и Промыслителю вселенной — Богу — угодно было, чтобы погибшая часть Ангеловъ (такъ какъ не все множество ихъ погибло, оставивши Бога) пребывала въ вѣчной погибели: тѣ же, которые въ это самое время неизмѣнно пребывали съ Богомъ, радовались бы своему вѣрнѣйшему, всегда извѣстному блаженству, а другое разумное твореніе — люди — все погибавшее въ грѣхахъ и бедствіяхъ, и наслѣдственныхъ, и собственныхъ, это твореніе должно было по мѣрѣ своего возстановленія въ прежнемъ состояніи восполнять убыль въ сонмѣ Ангеловъ, образовавшуюся со времени діавольского разоренія. Ибо воскресающимъ святымъ обѣщано, что они будутъ равны Ангеламъ Божіимъ (Лук. 20, 36). Такимъ образомъ, горній Іерусалимъ, мать наша, градъ Божій, не лишится ни одного изъ множества своихъ гражданъ, или, можетъ быть, будетъ владѣть даже большимъ количествомъ (См. «О градѣ Божіемъ», кн. XXII, гл. I). Мы, конечно, не знаемъ числа ни святыхъ людей, ни нечистыхъ демоновъ, мѣсто которыхъ заступили сыны святой матери, явившейся на землѣ безплодной (Ис. 44, 1), и будутъ пребывать въ томъ мирѣ, котораго тѣ лишились, безъ всякаго ограниченія времени. Но число тѣхъ гражданъ, и настоящее, и будущее, доступно созерцанію Художника, Который называетъ несуществующее какъ бы существующимъ (Рим. 4, 17) и располагаетъ все мѣрою, числомъ и вѣсомъ (Прем. 11, 21).

Однако та часть человѣческаго рода, которой Богъ обѣщалъ освобожденіе и вѣчное Царство, можетъ ли возвратиться въ прежнее состояніе заслугами дѣлъ своихъ? Нѣтъ. Что добраго дѣлаетъ погибшій, преждѣ чѣмъ будетъ нѣсколько освобожденъ отъ погибели? Можетъ быть, обновленіе рода человѣческаго можетъ совершиться вслѣдствіе свободнаго рѣшенія воли? И это нѣтъ: потому что, пользуясь свободой самоопредѣленія во зло, человѣкъ погубилъ и себя, и свободу. Какъ, если кто убиваетъ себя, то непременно убиваетъ, будучи живымъ, а послѣ самоубійства уже не живетъ, и, когда убьетъ себя, уже не будетъ въ состояніи снова самъ себя возвратить къ жизни. Такъ, когда грѣхъ совершился по свободному опредѣленію воли, то съ побѣдою грѣха утеряна была и свобода. Ибо, кто кѣмъ побѣжденъ, тотъ тому и рабъ (2 Пет. 2, 19). Это, какъ извѣстно, изреченіе апостола Петра: если оно справедливо, то какова, я спрашиваю, можетъ быть свобода подчиненного раба, кромѣ свободы грѣха? Свободно служитъ тотъ, кто охотно исполняетъ волю своего господина. А поэтому, кто — рабъ грѣха, тотъ и свободенъ для того, чтобы грѣшить. Поэтому же для дѣланія правды онъ будетъ свободенъ только въ томъ случаѣ, если, освободившись отъ грѣха, станетъ рабомъ правды. Это именно есть истинная свобода, такъ какъ правое дѣло совершается съ радостью, это же вмѣстѣ съ тѣмъ есть и благоговѣйное рабство, такъ какъ сохраняется подчиненіе закону. Но откуда явится такая свобода у человѣка подчиненнаго и проданнаго, если не выкупитъ его Взывающій: если Сынъ освободитъ васъ, то истинно свободны будете? (Іоан. 8, 36). Прежде чѣмъ это освобожденіе начнется въ человѣке, хвалиться въ добромъ дѣле свободою тому, кто еще не свободенъ для дѣланія добра, значитъ надменно превозноситься пустою гордостью, отъ которой предупреждаетъ апостолъ словами: благодатью вы спасены чрезъ вѣру (Ефес. 2, 8).

И чтобы не присвоивали себѣ даже самое вѣру настолько, что перестали бы признавать ее дарованной свыше, какъ тотъ же апостолъ говоритъ въ другомъ мѣстѣ, что онъ получилъ милость быть вѣрнымъ (1 Кор. 7, 25); онъ также прибавилъ: и сіе не отъ васъ, но Божій даръ, не отъ дѣлъ, чтобы никто не хвалился (Ефес. 2, 8-9). И чтобы не думали, что у вѣрныхъ не будетъ недостатка въ добрыхъ дѣлахъ, онъ опять добавляетъ: ибо мы Его твореніе, созданы во Христѣ Іисусѣ на добрыя дѣла, которыя прежде уготовлялъ Богъ, да въ нихъ ходимъ (Ефес. 2, 10). Итакъ, мы становимся истинно свободными тогда, когда Богъ создаетъ насъ, т. е. образовываетъ и творитъ не такъ, чтобы мы были людьми, это Онъ уже сдѣлалъ, но чтобы были добрыми людьми, что дѣлаетъ Онъ теперь Своею благодатью, чтобы мы были новою тварью во Христѣ Іисусѣ (Гал. 5, 16), сообразно чему сказано: сердце чистое сотвори во мнѣ, Боже (Псал. 50, 12). Такъ какъ сердце его, что касается природы человѣческаго сердца, Богъ уже не творилъ.

Равнымъ образомъ, пусть никто не хвалится не только дѣлами, но и самимъ рѣшеніемъ воли, будто имъ начинается та заслуга, за которую дается, какъ должная награда, полная свобода дѣлать добро: пусть послушаетъ того же провозвѣстника благодати: Богъ производитъ въ васъ и хотѣніе и дѣйствіе сообразно съ добрымъ хотѣніемъ (Флп. 2, 13). И въ другомъ мѣстѣ: Итакъ, не желающаго и не подвизающагося человѣка, но милующаго Бога (Рим. 9, 16). Безъ сомнѣнія, если человѣкъ въ такомъ возрастѣ, чтобы уже пользоваться разумомъ, онъ не можетъ вѣрить, надѣяться, любить, если не желаетъ, не можетъ достигнуть руки высшаго призванія Бога, если не будетъ стремиться добровольно. Какимъ образомъ, слѣдовательно, нежелающаго и не подвизающагося, но милующаго Бога, если не такъ, что и само хотѣніе, какъ написано, уготовляется отъ Господа (Прит. 8, 35). Впрочемъ, если не желающаго и не подвизающагося, но милующаго Бога сказано потому, что (спасеніе) совершается и тѣмъ и другимъ, т. е. и желаніемъ человѣка, и милосердіемъ Божіимъ, такъ что слова не желающаго и не подвизающагося, но милующаго Бога мы можемъ понимать и такимъ образомъ: недостаточно одного желанія человѣка, коль скоро не будетъ милосердія Божія, недостаточно и одного милосердія Божія, коль скоро не будетъ желанія человѣка; и если правильно, поэтому, сказано: не желающаго человѣка, но милующаго Бога, такъ какъ одна человѣческая воля этого не совершаетъ; то почему нельзя сказать наоборотъ: не милующаго Бога, но желающаго человѣка, такъ какъ и одно милосердіе Божіе этого не совершаетъ? Если же ни одинъ христіанинъ не осмѣлится сказать, не становясь въ открытое противоречіе съ апостоломъ: не милующаго Бога, но желающаго человѣка, то поэтому такое пониманіе сказаннаго: нежелающаго и не подвизающагося, но милующаго Бога, чтобы все приписывалось Богу, Который и приготовляетъ доброе желаніе человѣка для того, чтобы помочь ему, и помогаетъ приготовленному — остается правильнымъ. Ибо доброе желаніе человѣка предшествуетъ многимъ дарамъ Божіимъ, но не всѣмъ; какимъ же не предшествуетъ, и въ тѣхъ оно на лицо. О томъ и другомъ читаемъ въ Священномъ Писаніи, и милость Его предваритъ меня (Псал. 58, 11), и милость Его да сопровождаетъ меня (Псал. 22, 6). Нежелающаго предваряетъ, чтобы онъ желалъ; желающаго сопровождаетъ, чтобы желалъ не напрасно. И почему мы получаемъ увѣщаніе молиться за нашихъ враговъ (Матѳ. 5, 44), когда они не хотятъ жить благочестиво, если не потому, что Богъ производитъ въ нихъ и желаніе? Равнымъ образомъ, почему мы увѣщеваемся просить, чтобы получить (Матѳ. 7, 7), если не потому, что все, что мы желаемъ, исполняется Тѣмъ, Кѣмъ создано самое наше желаніе? Слѣдовательно, мы молимся о нашихъ врагахъ, чтобы милость Божія предваряла ихъ такъ же, какъ она предваряетъ и насъ, о себѣ же молимся, чтобы милость Его сопутствовала намъ.

10. Итакъ, родъ человѣческій находился подъ праведнымъ осужденіемъ и всѣ были чадами гнѣва. Объ этомъ гнѣвѣ написано: ибо всѣ дни наши исчезли и мы исчезли въ гнѣвѣ Твоемъ, лѣта наши какъ паутина замышлялись (Псал. 89, 9). Объ этомъ гнѣвѣ говоритъ и Іовъ: ибо человѣкъ рожденный женою кратокъ жизнью и исполненъ гнѣва (Іов, 14, 1). Объ этомъ гнѣвѣ говоритъ и Господь Іисусъ: вѣрующій въ Сына имѣетъ жизнь вѣчную; а не вѣрующій въ Сына не имѣетъ жизни, но гнѣвъ Божій пребываетъ на немъ (Іоан. 3, 36); не говоритъ: придетъ, но пребываетъ. Съ нимъ рождается каждый человѣкъ. Поэтому апостолъ говоритъ: были и мы по природѣ чадами гнѣва, какъ и прочіе (Ефес. 2, 3). Такъ какъ въ этомъ гнѣвѣ люди были вслѣдствіе первороднаго грѣха, тѣмъ болѣе тяжелаго и гибельнаго, чѣмъ больше грѣховъ они прибавили къ нему, то необходимъ былъ Ходатай, т. е. Примиритель, Который утишилъ бы этотъ гнѣвъ принесеніемъ единичной жертвы, прообразованной всѣми жертвами закона и пророковъ. Объ этомъ апостолъ говоритъ: Ибо, если будучи врагами, мы примирились съ Богомъ смертію Сына Его, то тѣмъ болѣе, примирившись нынѣ Кровію Его, спасемся Имъ отъ гнѣва (Рим. 5, 9-10). Когда же говорится, что Богъ гнѣвается, то этимъ не обозначается то волненіе, какое бываетъ въ душѣ гнѣвающегося человѣка; но отъ названія, прилагаемаго къ страстямъ человѣческимъ, имя гнѣва получила Его кара, могущая быть только справедливой. Слѣдовательно, то, что мы чрезъ Ходатая примиряемся съ Богомъ и получаемъ Духа Святого, чтобы изъ враговъ сдѣлаться сынами, ибо всѣ, водимые Духомъ Божіимъ, суть сыны Божіи (Рим. 8, 14), это — благодать Божія въ Іисусѣ Христѣ Господѣ нашемъ.

Чтобы сказать объ этомъ Ходатаѣ все, какъ слѣдуетъ, надо говорить пространно, хотя искать по достоинству для человѣка и невозможно. Ибо кто можетъ выразить вполнѣ подходящими словами только то одно, что Слово стало плотью и обитало съ нами (Іоан. 1, 14), чтобы мы вѣрили въ единственнаго Сына Бога Отца Вседержителя, рожденнаго отъ Духа Святаго и Маріи Дѣвы? Слово стало плотью такъ, что плоть была воспринята Божествомъ, а не Божество измѣнилось въ плоть. Подъ плотью, далѣе, здѣсь мы должны разумѣть человѣка, по употребленію въ рѣчи части вмѣсто цѣлаго, какъ сказано: потому что дѣлами закона не оправдывается никакая плоть (Рим. 3, 20), т. е. никакой человѣкъ. Ибо нельзя говорить, что при томъ воспріятіи природѣ человѣческой чего-нибудь недоставало, хотя бы природѣ и свободной всецѣло отъ всякаго грѣха; не такой это человѣкъ, какой рождается отъ двухъ половъ черезъ плотскую похоть съ обязательнымъ преступленіемъ, отвѣтственность за которое снимается возрожденіемъ, но какой долженъ былъ родиться отъ Дѣвы, зачатый вѣрою Матери, а не страстью: если бы при рожденіи Его нарушилась Ея чистота, то Онъ уже родился бы не отъ Дѣвы и Его ложно (да не будетъ этого!) исповѣдывала бы вся Церковь рожденнымъ отъ Дѣвы Маріи; — Церковь, которая, подражая Его Матери, ежедневно рождаетъ своихъ членовъ, оставаясь дѣвою. Читай, если угодно, о дѣвствѣ Святой Маріи мои письма къ славному мужу, котораго я называю съ честью и утѣшеніемъ, Волюзіану (письмо 137).

Такъ, Христосъ Іисусъ Сынъ Божій есть и Богъ, и человѣкъ. Богъ прежде всѣхъ вѣковъ, человѣкъ въ нашемъ вѣкѣ. Богъ, потому что — Слово Божіе, ибо Богомъ было Слово (Іоан. 1, 1); человѣкъ же, — потому что въ единство лица съ Словомъ вступила разумная душа и плоть. Поэтому, Онъ — Богъ, Онъ и Отецъ — одно (Іоан. 10, 30), поскольку же — человѣкъ, Отецъ — болѣе Его (Іоан. 14, 28). Ибо хотя Онъ былъ единственнымъ Сыномъ Божіимъ, (сыномъ) не по благодати, но по природѣ, почему былъ и полонъ благодати, сталъ и Сыномъ Человѣческимъ: одинъ и тотъ же былъ тѣмъ и другимъ, изъ обоихъ одинъ Христосъ. Ибо, такъ какъ Онъ былъ въ образѣ Бога, Онъ не считалъ хищеніемъ быть тѣмъ, чѣмъ былъ по природѣ, то есть равнымъ Богу. Истощилъ же Себя, принявъ образъ раба (Флп. 2, 6-7), не теряя и не уменьшая образа Божія. А поэтому и меньшимъ сталъ, и остался равнымъ, и то и другое — одинъ, какъ сказано: но иное, какъ Слово, иное, какъ человѣкъ: какъ Слово — равенъ Отцу, какъ человѣкъ — меньшій. Одинъ Сынъ Божій, и Онъ же — Сынъ Человѣческій; одинъ Сынъ Человѣческій и Онъ же — Сынъ Божій: не два Сына Божія, Богъ и человѣкъ, но одинъ Сынъ Божій, Богъ безъ начала, человѣкъ съ извѣстнаго начала, Господь нашъ Іисусъ Христосъ.

11. Здѣсь, безъ сомнѣнія, торжественно и наглядно обнаруживается благодать Божія. Ибо заслужила ли человѣческая природа въ человѣкѣ Христѣ то, чтобы быть принятой единично въ единство лица Единороднаго Сына Божія? Какая благая воля, стремленіе къ какой благой цѣли, какія добрыя дѣла предшествовали, за которыя этотъ человѣкъ заслужилъ бы стать однимъ лицомъ съ Богомъ? Развѣ, въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ существовалъ прежде и этимъ проявлено было къ нему исключительное благоволеніе, когда онъ исключительнымъ образомъ заслужилъ Бога? Вѣдь тотъ, кто началъ существовать человѣкомъ, былъ не иной кто, какъ Сынъ Божій: и это — человѣкъ, единственный въ своемъ родѣ, а ради Бога Слова, которое, воспринявъ его, стало плотью, — также и Богъ; такъ что, какъ каждый человѣкъ есть одно лицо, именно разумная душа и тѣло, такъ и Христосъ — одно лицо, Слово и человѣкъ. Откуда же такая слава человѣческой природы, какъ незаслуженная, несомнѣнно даровая, если не обнаруживается здѣсь наглядно для разсуждающихъ съ вѣрою и трезво великая и исключительная благодать Божія, съ тою цѣлью, чтобъ люди поняли, что тою же благодатью они оправдываются отъ грѣховъ, по которой произошло такъ, что человѣкъ Христосъ не могъ имѣть никакого грѣха? Такъ и Матерь Его привѣтствовалъ Ангелъ, когда возвѣстилъ Ей будущее Ея Дитяти: радуйся, — говоритъ, — исполненная благодати. И немного спустя: Ты обрѣла, — говоритъ, — благодать у Бога (Лук. 1, 28. 30). И говоритъ о Ней, что Она исполнена благодати и что обрѣла благодать у Бога потому, что была Матерью Господа Своего и вмѣстѣ Господа всѣхъ. Объ этомъ же Христѣ евангелистъ Іоаннъ, послѣ того, какъ сказалъ: и Слово стало плотью и обитало съ нами, говоритъ: и мы видели славу Его, какъ Единороднаго отъ Отца, полнаго благодати и истины (Іоан. 1, 14). Что говоритъ: славу Единороднаго отъ Отца, — это полнаго истины. Действительно, сама Истина, Единородный Сынъ Божій, Сынъ не по благодати, но по природѣ, благодатію воспринялъ человѣка въ такое единство лица, что Онъ же былъ и Сыномъ Человѣческимъ.

Тотъ же Іисусъ Христосъ Сынъ Божій Единородный, то есть единственный, Господь нашъ, родился отъ Духа Святаго и Дѣвы Маріи. И Духъ Святый есть непремѣнно даръ Божій, хотя и Самъ равенъ Дарующему; поэтому и Духъ Святый есть Богъ, не меньшій Отца и Сына. Что же иное, какъ не сама благодать обнаруживается въ томъ, что рожденіе Христа по человѣчеству есть рожденіе отъ Духа Святаго? Ибо когда Дѣва спросила у Ангела, какимъ образомъ произойдетъ то, что возвѣстилъ онъ Ей, такъ какъ Она мужа не знала, Ангелъ отвѣтилъ: Духъ Святый найдетъ на Тебя, и сила Всевышняго осѣнитъ Тебя; посему и рождаемое отъ Тебя Святое, наречется Сыномъ Божіимъ (Лук. 1, 35). И Іосифъ, когда захотѣлъ отпустить Ее, подозрѣвая въ прелюбодѣяніи, такъ какъ зналъ, что Она имѣетъ во чревѣ не отъ него, получилъ такой отвѣтъ отъ Ангела: не бойся принять Маріамъ жену твою, ибо родившееся въ Ней есть отъ Духа Святаго (Матѳ. 1, 20), то есть подозрѣваемое тобою отъ другого мужа есть отъ Духа Святаго.

12. Однако хотимъ ли мы этимъ сказать, что отецъ человѣка Христа есть Духъ Святый, такъ что Богъ Отецъ родилъ Слово, Духъ Святый человѣка, изъ каковыхъ двухъ субстанцій состоялъ одинъ Христосъ, и Сынъ Бога Отца, какъ Слово, и сынъ Духа Святаго, какъ человѣкъ; хотимъ ли мы сказать, что Духъ Святый родилъ Его, какъ отецъ отъ Матери Дѣвы? Кто осмѣлился говорить это? И не требуется подробно доказывать, какъ нелѣпы выводы изъ такого разсужденія; оно само уже настолько нелѣпо, что его не въ состояніи вынести никакія вѣрующія уши. Мы исповѣдуемъ такъ: Господь нашъ Іисусъ Христосъ, Который, какъ Богъ — отъ Бога, по человѣчеству же рожденъ отъ Духа Святаго и Дѣвы Маріи, и обѣ субстанціи, именно Божеская и человѣческая, есть единственный Сынъ Бога Отца Вседержителя, отъ Котораго исходитъ Духъ Святый. Какимъ же образомъ, слѣдовательно, мы называемъ Христа рожденнымъ отъ Духа Святаго, если Его не родилъ Духъ Святый? Потому ли, что Онъ сотворилъ Его? Такъ какъ Господь нашъ Іисусъ Христосъ, поскольку Онъ есть Богъ, — все чрезъ Него сотворено (Іоан. 1, 3), поскольку же человѣкъ, — и Самъ сотворенъ, какъ говоритъ апостолъ: созданъ отъ сѣмени Давидова по плоти (Рим. 1, 3). Но если то твореніе, которое зачала и родила Дѣва, хотя и имѣющее отношеніе къ одному только лицу Сына, сотворила вся Троица, ибо дѣйствія Троицы нераздѣльны, то почему въ качествѣ Творца Его называется одинъ Духъ Святый? Называется ли и въ другомъ какомъ-нибудь дѣйствіи Одинъ изъ Трехъ, когда подразумѣвается, что дѣйствуетъ вся Троица? Да, называется, что можно подтвердить примѣрами. Но на этомъ останавливаться дальше нѣтъ нужды. Обращаетъ на себя вниманіе то, какимъ образомъ сказано: рожденный отъ Духа Святаго, если Онъ ни въ коемъ случаѣ не есть сынъ Духа Святаго. Вѣдь міръ, сотворенный Богомъ, невозможно назвать сыномъ Бога или рожденнымъ отъ Бога, но или сдѣланнымъ, или созданнымъ, или основаннымъ, или устроеннымъ Имъ, или еще какъ мы можемъ правильно сказать въ этомъ родѣ. Слѣдовательно, когда мы исповѣдуемъ рожденнаго отъ Духа Святаго и Дѣвы Маріи, трудно объяснить, какимъ образомъ Онъ не есть сынъ Духа Святаго, и есть Сынъ Дѣвы Маріи, хотя рожденъ и отъ Него, и отъ Нея. Безъ сомненія, конечно, отъ Него Онъ рожденъ не такъ, какъ отъ отца, отъ Нея же такъ, какъ отъ матери.

Итакъ, все то, что рождается отъ чего-нибудь, нельзя непремѣнно называть сыномъ того, отъ чего оно рождается. Не говоря уже о томъ, что иначе рождается сынъ отъ человѣка, иначе (происходятъ) волосы, тля, червь, изъ которыхъ ничто не есть сынъ; не говоря уже объ этомъ ради непристойности сравнѣнія, — тѣхъ, кто рождается водою и Духомъ Святымъ, никто, конечно, не назоветъ, по справедливости, сынами воды: но они прямо называются сынами Бога Отца и матери Церкви. Такъ, слѣдовательно, рожденный отъ Духа Святаго есть Сынъ Бога Отца, а не Духа Святаго. Ибо и сказанное нами о волосахъ и о прочемъ имѣетъ значеніе постольку, поскольку убѣждаетъ насъ, что не все, что рождается отъ чего-либо, можетъ быть названо и сыномъ того, отъ чего рождается. Такъ не о всѣхъ тѣхъ, которые называются сынами кого-либо, можно сказать, что они имъ же и рождены; бываютъ такіе, что и усыновляются. И сынами геенны называются не рожденные ею, но предуготованные въ нее, какъ и сынами Царства — тѣ, которые приготовляются въ Царство.

Итакъ, если что-либо можетъ рождаться отъ чего-нибудь, и не становясь сыномъ, а съ другой стороны, не всякій, называющійся сыномъ, рождается отъ того, чьимъ сыномъ называется; то, дѣйствительно, образъ рожденія Христа отъ Духа Святаго не какъ сына, и отъ Маріи Дѣвы, какъ сына, сообщаетъ намъ благодать Божію, которою человѣкъ безъ всякихъ предшествующихъ заслугъ, въ самомъ началѣ своего существованія соединился съ Богомъ Словомъ въ такое единство личности, что Одинъ и Тотъ же былъ Сыномъ Божіимъ, Кто былъ Сыномъ Человѣческимъ, и Сыномъ Человѣческимъ — Кто былъ Сыномъ Божіимъ: и такъ въ воспріятіи человѣческой природы Тому человѣку сообщалась нѣкоторымъ образомъ сама природная благодать, которая не можетъ допускать никакого грѣха. Чрезъ Духа Святаго эта благодать должна была быть обнаружена потому, что Самъ Онъ собственно — такой Богъ, что называется и даромъ Божіимъ (Іоан. 4, 10; Дѣян. 8, 20). Всеисчерпывающая рѣчь объ этомъ (если, однако, она возможна) можетъ быть только въ очень обширномъ изслѣдованіи.

13. Итакъ, оплодотворенный или зачатый безъ всякаго удовлетворенія плотской похоти и поэтому не имѣющій первороднаго грѣха, также благодатію Божіею дивнымъ и неизреченнымъ образомъ соединенный и срощенный въ единствѣ лица съ Словомъ, Единороднымъ Сыномъ Отца, Сыномъ не по благодати, но по природѣ, и Самъ поэтому не совершающій никакого грѣха, (Онъ), однако, вслѣдствіе подобія плоти грѣха, въ которой пришелъ (Рим. 8, 3), названъ и Самъ грѣхомъ, долженствующимъ омыть грѣхи жертвою. Въ Ветхомъ Завѣтѣ грѣхами назывались жертвы за грѣхи (Ос. 4; 8): Онъ и сталъ въ дѣйствительности жертвою за грехи, по отношенію къ которой тѣ жертвы были тѣнью. Почему, когда апостолъ сказалъ: молимъ чрезъ Христа примириться съ Богомъ, непосредственно прибавляетъ и говоритъ: Незнавшаго грѣха за насъ сдѣлалъ грѣхомъ, чтобы мы были правдой Божіей въ Немъ (2 Кор. 5, 20-21). Не говоритъ, какъ читается въ нѣкоторыхъ ошибочныхъ кодексахъ: Незнавшій греха совершилъ за насъ грѣхъ; какъ будто бы вмѣсто насъ Христосъ согрѣшилъ Самъ; но говоритъ: Незнавшаго грѣха, т. е. Христа, за насъ грѣхомъ сдѣлалъ Богъ, съ Которымъ мы должны примириться, что то же — сдѣлалъ Жертвою за грѣхи, чрезъ которую мы могли бы примириться. Итакъ, Онъ — грѣхъ, чтобы мы — правда; и не наша, но Божія; и не въ насъ, но въ Немъ: Онъ подобіемъ плоти грѣха (Рим. 8, 3), которою былъ распятъ, такъ показалъ грѣхъ, не Свой, но нашъ, и не въ Немъ, но въ насъ заложенный, что, не имѣя Самъ грѣха, нѣкоторымъ образомъ умиралъ для грѣха, умирая плотью, въ которой было подобіе грѣха; и Самъ, никогда не живя древнею грѣховною жизнью, Своимъ воскресеніемъ указывалъ на нашу новую жизнь, возстающую изъ древней смерти, которою мы прежде умерли во грѣхѣ.

Это есть великое Таинство Крещенія, совершаемое въ насъ для того, чтобы всѣ достигающіе этой благодати, какого бы ни были возраста, умирали для грѣха, какъ Онъ называется мертвымъ для грѣха, потому что умеръ для плоти, т. е. для подобія грѣха; и жили бы, возраждаясь отъ купели, какъ Онъ — воскресши изъ гроба.

Отъ новорожденнаго младенца и до глубокаго старика никого нельзя удерживать отъ крещенія, равно какъ нѣтъ никого, кто бы въ крещеніи не умиралъ для грѣха; только младенцы умираютъ для одного первороднаго грѣха, взрослые же и для всѣхъ тѣхъ, какіе прибывали къ нему дурною жизнью, проведенною ими отъ рожденія.

Однако и о взрослыхъ большею частью говорится, что они умираютъ для грѣха, хотя несомнѣнно умираютъ они не для одного, но для многихъ и даже для всѣхъ грѣховъ, какіе бы ни совѣршили уже сами, или помышленіемъ, или словомъ, или дѣломъ; говорится такъ потому, что иногда единственнымъ числомъ обозначается множественное, какъ и тотъ говоритъ: «и то, и другое совершаютъ вооруженнымъ воиномъ» (Виргилій. Энеида II, 20), хотя сдѣлали это при помощи многихъ воиновъ. И въ нашихъ книгахъ читается: помолись Господу, чтобы удалилъ отъ насъ змѣя (Числ. 21, 7); не говоритъ: змѣй, отъ которыхъ страдалъ народъ, хотя могъ бы сказать и такъ; и подобныхъ примѣровъ множество. Если же и одинъ первородный грѣхъ обозначается множественнымъ числомъ, когда мы говоримъ, что дѣти крещаются во оставленіе грѣховъ, а не въ оставленіе грѣха; то это есть противоположный оборотъ рѣчи, въ которомъ множественнымъ числомъ обозначается единственное. Такъ въ Евангеліи объ умершемъ Иродѣ сказано: (ибо) умерли искавшіе душу Младенца, а не: «умеръ». И въ книгахъ Исходъ: сдѣлали, — говоритъ, — себѣ золотыхъ боговъ, тогда какъ сдѣлали одного тельца, о которомъ говорили: вотъ боги твои, Израиль, которые вывели тебя изъ земли Египетской (Исх. 32, 4. 31); и здѣсь множественное поставлено вмѣсто единственнаго.

Хотя и въ томъ одномъ грѣхѣ, который чрезъ одного человѣка вошелъ въ міръ и перешелъ на всѣхъ людей (Рим. 5, 12), почему крестятся даже младенцы, можно различать много грѣховъ, если подраздѣлить его на свои, какъ бы отдельные члены. Тамъ есть и гордость, такъ какъ человѣкъ захотѣлъ подчиняться больше себѣ, чѣмъ Богу; и поруганіе святыни, такъ какъ не повѣрилъ Богу; и человѣкоубійство, такъ какъ непорочность человѣческой мысли была погублена змѣинымъ совѣтомъ (Быт. 3, 4); и воровство, такъ какъ была похищена запрещенная снѣдь; и алчность, такъ какъ онъ домогался большаго, чѣмъ нужно было; и иное, если что можно найти въ этомъ одномъ проступкѣ, хорошо подумавши.

Не невѣроятно также говорится, что младенцы отвѣтственны за грѣхи предковъ, не только первыхъ людей, но и своихъ, отъ которыхъ сами родились. То Божеское изреченіе: воздамъ грѣхи отцовъ въ дѣтяхъ (Втор. 5, 9) имѣетъ ихъ въ виду, конечно, прежде чѣмъ они чрезъ возрожденіе начинаютъ принадлежать къ Новому Завѣту. Объ этомъ Завѣтѣ пророчествовалось, когда говорилось чрезъ Іезекіиля, что дѣти не получатъ грѣховъ отцовъ своихъ и что въ Израилѣ не будетъ болѣе той притчи: отцы ели кислый виноградъ, а у дѣтей на зубахъ оскомина (Іез. 18, 2). Для того каждый и возрождается, чтобы освободиться отъ всего грѣховного, съ чѣмъ рождается. Ибо грѣхи, совершаемые послѣ худою жизнью могутъ быть заглажены и раскаяніемъ, какъ, мы видимъ, бываетъ даже послѣ крещенія. И не по чему-либо иному установлено возрожденіе, какъ потому, что порочно рожденіе; и порочно до того, что даже рожденный въ законномъ бракѣ говоритъ: въ беззаконіяхъ я зачатъ, и во грѣхахъ родила меня мать моя меня во чревѣ (Псал. 50, 7). И не сказалъ, въ беззаконіи, или: во грѣхѣ, хотя и это было бы правильно, но предпочелъ сказать: беззаконія и грѣхи. Потому что и въ томъ одномъ грѣхѣ, который перешелъ на всѣхъ людей и настолько великъ, что имъ извращается и необходимо подвергается смерти человѣческая природа, находятся, какъ выше сказано, многіе грѣхи, и другіе грѣхи родителей, хотя не могутъ такъ измѣнить природу, однако связываютъ дѣтей отвѣтственностью, если бы не приходили въ помощь дарованная благодать и Божіе милосердіе.

Но о грѣхахъ прочихъ предковъ, къ которымъ отъ самаго Адама вплоть до своего отца каждый подходитъ съ своими потомками, безошибочно рѣшать нельзя: со всѣми-ли злыми дѣяніями и увеличенными первоначальными проступками имѣетъ связь каждый рождающійся, такъ что каждый рождается настолько хуже, насколько позже другихъ; или Богъ потому угрожаетъ за грѣхи отцовъ ихъ потомкамъ въ третьемъ или четвертомъ поколеніи (Втор. 5, 9), что далѣе Онъ не простираетъ гнѣвъ Свой до вины потомковъ по Своему милосердію, чтобы тѣ, которымъ не сообщается благодать возрожденія, не отягощались бы чрезмѣрнымъ бременемъ въ своемъ вѣчномъ осужденіи, коль скоро слѣдовало бы, что они отъ роду участвуютъ въ грѣхахъ всѣхъ своихъ отъ начала человѣческаго рода предшествующихъ предковъ и несутъ за нихъ должныя наказанія; или еще что, болѣе или менѣе важное, послѣ тщательнаго изслѣдованія и истолкованія Священнаго Писанія можно придумать о столь важномъ предметѣ, — говорить объ этомъ положительно безъ достаточныхъ основаній я не рѣшаюсь.

14. Однако тотъ одинъ грѣхъ, который въ мѣстѣ и въ условіяхъ столь великаго счастья получилъ такую силу, что въ одномъ человѣкѣ въ самомъ началѣ и (какъ я сказалъ бы) въ самомъ корнѣ подвергался осужденію весь родъ человѣческій, (этотъ грѣхъ) не искупается и не смывается иначе, какъ чрезъ единаго Ходатая Бога и человѣковъ, Человѣка Христа Іисуса (1 Тим. 2, 5), Который одинъ только могъ родиться такъ, что не имѣлъ нужды въ возрожденіи.

Крестившіеся Іоанновымъ крещеніемъ, которымъ крестился и Онъ, не возрождались, но, какъ бы подготовительнымъ служеніемъ того, кто говорилъ: приготовьте путь Господу, приготовлялись къ Тому, въ Комъ одномъ только могли получить возрожденіе. Его крещеніе есть крещеніе не только водою, каковымъ было крещеніе Іоанново, но и Духомъ Святымъ, такъ что каждый вѣрующій во Христа возрождается Тѣмъ Духомъ, рожденный Которымъ Христосъ не имѣлъ нужды въ возрожденіи (Матѳ. 3, 13; Лук. 3, 4; Марк. 1, 8). Отсюда голосъ Отца, раздавшійся надъ Крещеннымъ: Я нынѣ родилъ Тебя (Псал. 2, 7), указываетъ не на тотъ одинъ преходящій день, въ который Онъ крестился, но на вѣчный, неизмѣняемый день, съ цѣлью засвидѣтельствованія, что этотъ человѣкъ имѣетъ отношеніе къ личности Единороднаго (Евр. 1, 5; 5, 5): ибо гдѣ день не начинается концомъ вчерашняго и не кончается началомъ завтрашняго, тамъ онъ всегда — нынѣшній. Итакъ, креститься въ водѣ отъ Іоанна Онъ пожелалъ не затѣмъ, чтобы омыть какую-нибудь скверну Свою, но чтобы засвидѣтельствовать великое смиреніе. Крещеніе такъ же ничего не нашло въ Немъ, что бы омыть, какъ смерть ничего не нашла, что наказать: и діаволъ, сраженный и побѣжденный не силою власти, а истинностью правды, такъ какъ весьма несправедливо предалъ Его смерти безъ всякой вины грѣха, по справедливости отпустилъ чрезъ Него тѣхъ, которыхъ удерживалъ виною грѣха. Итакъ, то и другое, т. е. и крещеніе, и смерть, было принято, ради извѣстнаго раздѣленія, не по необходимости, заслуживающей сожалѣнія, но милующею волею, для того, чтобы Одинъ взялъ на Себя грѣхъ міра, какъ одинъ послалъ грѣхъ въ міръ, т. е. во весь родъ человѣческій.

Разница только въ томъ, что тотъ одинъ послалъ одинъ грѣхъ въ міръ. Этотъ же Одинъ уничтожилъ не только его одинъ, но вмѣстѣ и всѣ добавленные къ нему. Поэтому апостолъ говоритъ: не какъ чрезъ одного согрѣшающаго, такъ и — даръ: ибо судъ изъ одного во осужденіе, благодать же отъ многихъ преступленій въ оправданіе (Рим. 5, 16). Потому что тотъ одинъ (грѣхъ), который передается изъ рода въ родъ, даже если и остается только однимъ, подвергаетъ осужденію; благодать же оправдываетъ человѣка отъ многихъ преступленій, когда онъ, кромѣ этого одного, общаго у него со всѣми, первороднаго грѣха, совершилъ много и своихъ собственныхъ.

Поэтому, немного спустя, онъ говоритъ: какъ преступленіемъ одного во всѣхъ людей для оправданія жизни (Рим. 5, 18), достаточно показывая, что никто рожденный отъ Адама не изъятъ отъ осужденія и никто не освобождается отъ осужденія, кромѣ возрожденнаго во Христѣ.

Сказавши объ этомъ наказаніи чрезъ одного человѣка и о благодати чрезъ одного Человѣка (настолько), насколько счелъ нужнымъ въ данномъ мѣстѣ своего посланія, онъ засвидѣтельствовалъ затѣмъ великое таинство крещенія въ крестную смерть Христову, чтобы мы поняли, что крещеніе во Христа есть не иное что, какъ подобіе смерти Христа, и смерть распятаго Христа есть не иное что, какъ подобіе отпущенія грѣха; такъ что, какъ въ Немъ была истинная смерть, такъ въ насъ — истинное отпущеніе грѣховъ, и какъ въ Немъ — истинное воскресеніе, такъ въ насъ — истинное оправданіе. Онъ говоритъ: что же скажемъ? Оставаться ли намъ въ грѣхѣ, чтобы умножилась благодать? (Рим. 6, 1). Такъ какъ выше сказалъ: ибо гдѣ умножился грѣхъ, стала преизобиловать благодать (Рим. 5, 20). Такимъ образомъ, онъ самъ себѣ предложилъ вопросъ, нужно ли оставаться во грѣхѣ для достиженія избытка благодати. Но отвѣчаетъ: да не будетъ. И прибавляетъ: если мы умерли для грѣха, какимъ образомъ будемъ жить въ немъ? Потомъ, чтобы показать, что мы умерли для грѣха, говоритъ: или не знаете, что всѣ мы, крестившіеся во Христа Іисуса, въ смерть Его крестились? (Рим. 6, 2-3). Если, слѣдовательно, мы объявляемся умершими для грѣха, потому что крестились въ смерть Христову, то, конечно, и младенцы, крещаемые во Христа, умираютъ для грѣха, такъ какъ крещаются въ смерть Его. Вѣдь безъ всякаго исключенія сказано: всѣ мы, крестившіеся во Христа Іисуса, въ смерть Его крестились. И сказано для того, чтобы показать, что мы умерли для грѣха. Для какого же грѣха умираютъ, возрождаясь, дѣти, если не для того, который они получили отъ рожденія? А потому и къ нимъ имѣетъ отношеніе сказанное въ слѣдующихъ словахъ: Итакъ, мы погреблись съ Нимъ крещеніемъ въ смерть, чтобы, какъ Христосъ возсталъ отъ мертвыхъ славою Отца, такъ и намъ ходить въ обновленіи жизни. Ибо если мы стали сообразными подобію смерти Его, то и воскресенія будемъ; зная то, что ветхій человѣкъ нашъ распятъ съ Нимъ, чтобы упразднено было тѣло грѣховное, чтобы намъ не быть уже рабами грѣху. Ибо умершій освободится отъ грѣха. Если же мы умерли со Христомъ, то вѣруемъ, что и жить будемъ съ Нимъ: зная, что Христосъ, воскресши изъ мертвыхъ, уже не умираетъ, смерть уже не будетъ господствовать надъ Нимъ. Ибо, что Онъ умеръ для грѣха, то умеръ однажды; а что живетъ, живетъ для Бога. Такъ и вы почитайте себя мертвыми для грѣха, живыми же для Бога во Христѣ Іисусѣ (Рим. 6, 4-11). Съ этого онъ началъ доказывать, что намъ не нужно оставаться во грѣхѣ, чтобы умножилась благодать: и раньше сказалъ: если мы умерли для грѣха, какимъ образомъ будемъ жить въ немъ? А чтобы показать, что мы мертвы для грѣха, онъ раньше добавилъ: или не знаете, что всѣ мы, крестившіеся во Христа Іисуса, въ смерть Его крестились? Слѣдовательно, все это мѣсто онъ закончилъ такъ, какъ началъ. Смерти Христа онъ приписываетъ такое значеніе, что и Его называетъ умершимъ для грѣха. Для какого же грѣха, если не для плоти, въ которой былъ не грѣхъ, но подобіе грѣха и потому названо именемъ грѣха? Итакъ, крещеннымъ въ смерть Христову, въ которую крещаются не только взрослые, но и младенцы, говорит: такъ и вы, т. е. какъ Христосъ, такъ и вы почитайте себя мертвыми для грѣха, живыми же для Бога во Христѣ Іисусѣ (Рим. 6, 11).

Все, что совершено въ распятіи Христа, въ погребеніи, въ тридневномъ воскресеніи, въ вознесеніи на небо, въ сидѣніи одесную Отца, совершено такъ, чтобы этимъ дѣйствительнымъ событіямъ была сообразна жизнь христіанская, которая здѣсь проводится. Ибо по поводу Его Распятія сказано: тѣ, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями (Гал. 5, 24). По поводу погребенія: мы погреблись съ Христомъ крещеніемъ въ смерть. По поводу воскресенія: чтобы какъ Христосъ возсталъ отъ мертвыхъ славою Отца, такъ и намъ ходить въ обновленіи жизни (Рим. 6, 4). По поводу вознесенія на небо и сидѣнія одесную Отца: если же вы воскресли со Христомъ, то ищите горняго, гдѣ Христосъ сидитъ одесную Бога; о горнемъ помышляйте, а не о земномъ. Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христомъ въ Богѣ (Кол. 3, 1-3).

То же, что мы исповѣдуемъ, какъ будущее о Христѣ, что Онъ придетъ съ неба, будетъ судить живыхъ и мертвыхъ, это не относится къ нашей жизни, которая проводится здѣсь, такъ какъ происходитъ оно не въ текущихъ событіяхъ ея, но въ тѣхъ, какія должны будутъ наступить въ концѣ вѣка. Сюда относится то, что далѣе прибавилъ апостолъ: когда явится Христосъ, жизнь ваша, тогда и вы явитесь съ Нимъ во славѣ (Кол. 3, 4).

Что Онъ будетъ судить живыхъ и мертвыхъ, это можно понимать двояко: или подъ живыми подразумѣвая тѣхъ, которые до Его прихода не умрутъ, но еще будутъ жить въ этомъ тѣлѣ, подъ мертвыми же тѣхъ, которые, прежде чѣмъ Онъ придетъ, вышли или выйдутъ изъ тѣла; или подъ живыми (подразумѣвая) праведныхъ, подъ мертвыми же неправедныхъ, потому что и праведники будутъ судимы. Ибо въ одномъ случаѣ судъ Божій считается наказаніемъ, откуда сказано: а дѣлавшіе зло въ воскрешеніе суда (Іоан. 5, 29); въ другомъ случаѣ — благомъ, сообразно съ чѣмъ говорится: Боже, въ имени Твоемъ спаси меня, и въ силѣ Твоей суди меня (Псал. 53, 3). Судомъ Божіимъ, дѣйствительно, совершается это разделеніе добрыхъ и злыхъ, чтобы добрые, которые должны освободиться отъ зла и не погибнуть съ злыми, отдѣлились бы по правую сторону (Матѳ. 25, 33). Почему тотъ и восклицалъ: Суди меня, Боже. И какъ бы поясняя то, что сказалъ, говоритъ: и разсуди тяжбу мою съ народомъ неправеднымъ (Псал. 42, 1).

15. Сказавши объ Іисусѣ Христѣ Сынѣ Божіемъ, единомъ Господѣ нашемъ, сколько позволяетъ краткость Исповѣданія, мы присоединяемъ, что вѣримъ такъ и въ Духа Святаго, чтобы восполнить Божественную Троицу; потомъ упоминается Святая Церковь. Этимъ дается понять, что разумное твореніе, принадлежащее къ свободному Іерусалиму (Гал. 4, 26), должно было быть поставлено послѣ упоминанія о Троицѣ, то есть о высшей Той Троицѣ. Потому что все сказанное о человѣкѣ Христѣ относится къ единству Лица Единороднаго. Итакъ, правильный порядокъ Исповѣданія требовалъ, чтобы къ Троицѣ присоединилась Церковь, какъ бы къ обитателю Его домъ, и къ Богу Его храмъ, и къ основателю Его городъ. Одна же должна быть подразумѣваема здѣсь вся, не только часть ея, какая странствуетъ на землѣ, отъ востока солнца даже до запада славя имя Господне (Псал. 112, 3) и послѣ древняго плѣна воспѣвая новую пѣснь; но и та, которая всегда, со времени творенія, на небесахъ — въ союзѣ съ Богомъ и не испытала совсѣмъ зла паденія. Эта блаженная неизмѣнно пребываетъ среди святыхъ Ангеловъ и, какъ должно, помогаетъ своей странствующей части: потому что та и другая будутъ соединены общей участью въ вѣчности, и теперь соединены узами любви, будучи вмѣстѣ установлены для почитанія одного Бога. Отсюда ни вся она въ цѣломъ, ни какая-нибудь часть ея не желаетъ почитаться вмѣсто Бога, не желаетъ, чтобы Богомъ было что-нибудь относящееся къ храму Божію, который строится изъ боговъ, творимыхъ несозданнымъ Богомъ. А поэтому если бы Духъ Святый былъ твореніемъ, а не Творцомъ, то, конечно, былъ бы разумнымъ твореніемъ, такъ какъ оно есть высшее твореніе. И, слѣдовательно, въ Символѣ вѣры не упоминался бы прежде Церкви, потому что и самъ принадлежалъ бы къ Церкви въ той части ея, которая на небѣ. И не имѣлъ бы храма, но самъ былъ бы храмомъ Онъ же имѣетъ храмъ, о которомъ говоритъ апостолъ: не знаете ли, что тѣла ваши суть храмъ живущаго въ васъ Святаго Духа, Котораго имѣете вы отъ Бога? (1 Кор. 6, 19). Въ другомъ мѣстѣ о нихъ говоритъ: развѣ не знаете, что тѣла ваши суть члены Христовы? (1 Кор. 6, 15). Какимъ образомъ, слѣдовательно, тотъ, кто имѣетъ храмъ — не Богъ? Или Онъ меньше Христа, члены Котораго имѣетъ храмомъ? Вѣдь и не иной храмъ Его, а иной храмъ Бога, если тотъ же апостолъ говоритъ: развѣ не знаете, что вы храмъ Божій и, чтобы доказать это, прибавляетъ: и Духъ Божій живетъ въ васъ (1 Кор. 3, 16). Богъ, слѣдовательно, обитаетъ въ храмѣ Своемъ: не только Духъ Святый, но и Отецъ и Сынъ, Который даже о тѣлѣ Своемъ, чрезъ которое сдѣлался Главою Церкви, пребывающей среди людей, дабы имѣть Ему во всемъ первенство (Кол. 1, 18), говоритъ: разрушьте храмъ сей, и Я въ три дня воздвигну его (Іоан. 2, 19). Итакъ, храмъ Бога, то есть всей высшей Троицы, есть Святая Церковь, разумѣется, вся на небѣ и на землѣ.

Но о той, которая — на небѣ, что мы можемъ утверждать, кромѣ того, что нѣтъ въ ней никакого зла, и никто оттуда не палъ или не былъ изверженъ после того, какъ Богъ ангеловъ согрѣшившихъ не пощадилъ, какъ пишетъ апостолъ Петръ, но, связавъ узами адскаго мрака, предалъ блюсти на судъ для наказанія (2 Петр. 2, 4).

Въ какомъ же состояніи пребываетъ то блаженнѣйшее и высшее общество, какое тамъ различіе преимуществъ, такъ какъ, хотя всѣ они называются общимъ именемъ Ангеловъ (какъ въ Посланіи къ евреямъ читаемъ: ибо кому изъ Ангеловъ сказалъ когда: сѣди одесную Меня? (Евр. 1, 13), какимъ образомъ обозначилъ всѣхъ вообще ангеловъ); однако есть тамъ Архангелы; или, можетъ быть, те же Архангелы называются Силами, и сказанное хвалите Его всѣ Ангелы Его, хвалите Его всѣ Силы Его (Псал. 148, 2) есть все равно, что «хвалите Его всѣ Ангелы Его, хвалите Его всѣ Архангелы Его»; и чѣмъ различаются между собою тѣ четыре наименованія, коими апостолъ обозначилъ, повидимому, весь тотъ небесный сонмъ, говоря: Престолыли, Господства ли, Начальства ли, Власти ли (Кол. 1, 16), объ этомъ пусть говорятъ тѣ, кто могутъ, если, однако, они въ состояніи доказать то, что говорятъ (см. кн. къ Орозію противъ Присцилліанист., гл. II); я же признаюсь, что не знаю этого. Не увѣренъ я также и въ томъ, относятся ли къ тому же сонму Ангеловъ солнце и луна, и всѣ звѣзды, хотя нѣкоторымъ и кажется, что свѣтлыя тѣла существуютъ безъ чувства и разума.

Равнымъ образомъ кто-нибудь можетъ объяснять, съ какими тѣлами Ангелы являлись людямъ, такъ что были не только узнаваемы, но и осязаемы; а съ другой стороны, они показываютъ нѣкоторыя видѣнія не въ настоящемъ тѣлѣ, но духовною силою, и не тѣлеснымъ очамъ, но духовнымъ, или умнымъ, или говорятъ что-нибудь не совнѣ въ ухо, но внутри, въ душѣ человѣка, находясь и сами тамъ же: какъ написано въ книгѣ пророковъ: и сказалъ мнѣ Ангелъ, говорившій во мнѣ (Зах. 1, 9); не сказалъ: «говоривший со мною», но во мнѣ. Или они являются и во снѣ и разговариваютъ такъ, какъ въ сновидѣніяхъ: въ Евангеліи мы читаемъ: вотъ, Ангелъ Господень явился ему во снѣ, говоря (Матѳ. 1, 20). Этими способами явленія Ангелы какъ бы показываютъ, что они не имѣютъ осязаемыхъ тѣлъ (Быт. 18, 2; 19, 2) и вызываютъ весьма трудный вопросъ, какимъ образомъ отцы могли омывать ноги его, какимъ образомъ Іаковъ боролся съ Ангеломъ, такъ тѣсно прикасаясь къ нему (Был. 22, 24). Когда это дѣлается предметомъ изслѣдованія и когда кто-нибудь по силѣ возможности строитъ догадки, то это не будетъ безполезнымъ упражненіемъ умственныхъ способностей, коль скоро разсужденіе ведется осторожно и отсутствуетъ ошибка думающихъ, что они знаютъ то, чего не знаютъ. Нужно, чтобы это и ему подобное утверждалось, или отрицалось, или опредѣлялось доказательно, такъ какъ безъ доказательства оно не познается.

16. Болѣе важно рѣшить и распознать, не завлекаетъ ли сатана обманомъ къ чему-нибудь гибельному, когда превращаетъ себя какъ бы въ Ангела свѣта. Потому что, когда онъ обманываетъ тѣлесныя чувства, разумъ же не отклоняетъ отъ истиннаго и правильнаго образа мысли, руководящаго жизнью каждаго вѣрующаго, то для религіи нѣтъ никакой опасности; или когда, представляясь добрымъ, онъ дѣлаетъ или говоритъ свойственное добрымъ Ангеламъ (2 Кор. 11, 14), даже если и считается добрымъ, то это не есть опасное и смертное заблужденіе для христіанской вѣры. Когда же чрезъ это чужое начинаетъ склонять къ своему, тогда, чтобы распознать его, а не идти за нимъ, требуется большая и настоятельная бдительность. Но многіе ли изъ людей въ состояніи избѣжать всѣхъ смертоносныхъ козней его, если не руководитъ и не защищаетъ Богъ? И самая трудность этого дѣла полезна для того, чтобы никто не надѣялся на себя самого, или одинъ на другого, но всѣ на Бога. Никто изъ благочестивыхъ, конечно, не сомнѣвается, что лучше разрѣшить намъ это.

Та Церковь, которая пребываетъ среди святыхъ Ангеловъ и воинствъ Божіихъ, сдѣлается извѣстной намъ, какова она въ дѣйствительности, тогда, когда мы будемъ соединены съ нею въ концѣ для полученія вмѣстѣ вѣчнаго блаженства. Та же, которая странствуетъ на землѣ, тѣмъ извѣстнѣе для насъ, что въ ней мы находимся и что состоитъ она изъ людей, къ коимъ принадлежимъ и мы. Эта послѣдняя искуплена отъ всякаго грѣха кровью Ходатая, не имѣющаго никакого грѣха, и это — ея голосъ: если Богъ за насъ, кто противъ нась? Онъ Сына Своего не пощадилъ, но предалъ Его за всѣхъ насъ (Рим. 8, 13). Ибо не за Ангеловъ умеръ Христосъ. Но потому выходитъ — и за Ангеловъ, что каждый, кто изъ людей чрезъ Его смерть искупается и освобождается отъ зла, нѣкоторымъ образомъ примиряется съ ними послѣ вражды, какую произвели грѣхи между людьми и святыми Ангелами, и самимъ искупленіемъ людей возобновляется убыль того ангельскаго паденія.

Во всякомъ случаѣ, святые Ангелы, наученные Богомъ, вѣчнымъ созерцаніемъ истины Котораго они — блаженны, знаютъ, какъ велико число людей, какое восполнитъ то неповрежденное государство. Объ этомъ говоритъ апостолъ: чтобы возобновить все во Христѣ, что на небѣ и что на землѣ въ Немъ (Ефес. 1, 10). Возобновляется то, что на небесахъ, когда падшая оттуда часть Ангеловъ возвращается изъ людей; возобновляется и то, что на землѣ, когда сами люди, предназначенные къ вѣчной жизни, обновляются послѣ древней порчи. Такъ тою единою жертвою, въ которую былъ принесенъ Ходатай, которую одну прообразовывали многія жертвы въ законѣ, примиряется небесное съ земнымъ и земное съ небеснымъ. Потому что, какъ говоритъ тотъ же апостолъ: благоугодно было, чтобы въ Немъ обитала всякая полнота, и чтобы посредствомъ Его примирить съ Собою все, умиротворивъ кровію Креста Его и земное, и небесное (Кол. 1, 19-20).

Миръ этотъ превосходитъ, какъ написано, всякій умъ (Флп. 4, 7); и не можетъ быть познаваемъ нами, прежде чѣмъ мы достигнемъ его. Ибо какимъ образомъ примиряется небесное, если не съ нами, то есть согласіемъ съ нами? (См. «О градѣ Божіемъ», кн. XXII, гл. 29). Потому что тамъ всегда миръ, и между собою у всѣхъ разумныхъ тварей, и съ ихъ Творцомъ. Этотъ миръ превосходитъ, какъ сказано, всякій умъ; но только нашъ умъ, а не тѣхъ, которые всегда видятъ лицо Отца. Мы же, какъ бы ни былъ кто изъ насъ по человѣчески разуменъ, знаемъ только отчасти и видимъ нынѣ какъ зерцаломъ въ гаданіи (1 Кор. 12, 13): когда же будемъ равны Ангеламъ Божіимъ (Лук. 20, 36), тогда, какъ и они, увидимъ лицомъ къ лицу; и такой миръ будемъ имѣть по отношенію къ нимъ, какой и они къ намъ, потому что такъ будемъ любить ихъ, какъ ими любимы. Итакъ, миръ ихъ будетъ извѣстенъ намъ, потому что и нашъ будетъ такой же, и столь же великій и не будетъ превосходить тогда нашего ума; миръ же Божій, существующій тамъ по отношенію къ нимъ, безъ сомненія, будѣтъ превосходить и наше, и ихъ пониманіе. Разъ только разумное твореніе блаженно, — конечно, оно отъ Бога блаженно, а не Онъ отъ него. Сообразно съ этимъ написанное: миръ Божій, который превосходитъ всякій умъ, лучше понимать такъ, что въ словѣ «всякій» можетъ быть сдѣлано исключеніе не для ума святыхъ Ангеловъ, но для ума одного только Бога; ибо Его умъ миръ Его не превосходитъ.

17. Согласны бываютъ съ нами Ангелы даже и теперь, если оставляются нами грѣхи. Поэтому послѣ упоминанія о Святой Церкви въ порядкѣ Исповѣданія ставится оставленіе грѣховъ, потому что имъ стоитъ земная Церковь, чрезъ него не пропадаетъ то, что пропадало и найдено (Лук. 15, 24). Съ принятіемъ дара крещенія, который дарованъ противъ первороднаго грѣха для того, чтобы возрожденіемъ совлекалось то, что навлечено рожденіемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ уничтожаетъ и активные грѣхи, всѣ, какіе найдетъ совершенными помышленіемъ, словомъ, дѣломъ, — съ полученіемъ этого великаго прощенія начинается дѣйствительно обновленіе человѣка, въ которомъ снимается всякая отвѣтственность, и врожденная, и пріобрѣтенная. Но и остальная жизнь, жизнь уже въ возрастѣ, пользующемся разумомъ, какимъ бы изобиліемъ праведности она ни отличалась, не проводится безъ оставленія грѣховъ, потому что сыны Божіи, пока живутъ смертно, борются со смертью. И хотя о нихъ справедливо сказано: всѣ, водимые Духомъ Божіимъ, суть сыны Божіи (Рим. 8, 14), однако они такъ дѣйствуютъ Духомъ Божіимъ и, какъ сыны Божіи, преуспѣваютъ для Бога, что, когда смертное тѣло очень обременяетъ (Прем. 9, 15), то они и своимъ духомъ, какъ сыны человѣческіе, по какимъ-нибудь человѣческімъ побужденіямъ, измѣняютъ сами себѣ и потому грѣшатъ. Но важно, конечно, что не всякій грѣхъ есть преступленіе потому только, что всякое преступленіе есть грѣхъ. Посему мы говоримъ, что жизнь святыхъ людей, пока они живутъ смертно, можетъ быть безъ преступленія, если же говоримъ, что грѣха не имѣемъ, какъ сказалъ великій апостолъ, мы обманываемъ самихъ себя и истины нѣтъ въ насъ (1 Іоан. 1, 8).

Но и относительно прощенія въ Святой Церкви даже преступленій, хотя бы большихъ, не должно отчаяваться въ милосердіи Божіемъ тому, кто совершаетъ покаяніе сообразно со степенью своего грѣха. Въ актѣ же покаянія, гдѣ таковой грѣхъ совершенъ, такъ какъ совершившій его отдѣляется и отъ тѣла Христова, не столько должна быть принимаема въ соображеніе мѣра времени, сколько — мѣра скорби. Ибо сердце сокрушенное и смиренное Богъ не презираетъ (Псал. 50, 19). Но такъ какъ въ большинствѣ случаевъ скорбь одного сердца сокрыта для другого и не становится извѣстной другимъ чрезъ слова или какіе-либо иные знаки, хотя она — предъ лицомъ Того, Кому говорится: воздыханіе мое не сокрыто отъ Тебя (Псал. 37, 10); то правильно опредѣляются предстоятелями Церквей времена покаянія для того, чтобы приносилось извиненіе и предъ Церковью, въ которой отпускаются самые грѣхи; внѣ ея они не отпускаются. Ибо она получила въ залогъ Духа Святаго (2 Кор. 1, 22), безъ котораго не отпускаются никакіе грѣхи, такъ что кому отпускаются, тѣ наслѣдуютъ жизнь вѣчную.

Ибо отпущеніе грѣховъ совершается главнымъ образомъ ради будущаго Суда. Въ настоящей же жизни до того имѣетъ силу написанное: тяжело иго на сынахъ Адама со дня исхода изъ чрева матери ихъ до дня погребенія въ матери всѣхъ (Сир. 40, 1), что даже младенцы, мы видимъ, послѣ купели возрожденія мучатся скорбью отъ различныхъ дѣйствій. И мы думаемъ, что все, совершаемое въ спасительныхъ таинствахъ, больше имѣетъ отношеніе къ надеждѣ на будущіе блага, чѣмъ къ удержанію или достиженію настоящихъ. Кажется даже, что многое здѣсь прощается и не наказывается никакими наказаніями; но наказанія эти откладываются напослѣдокъ. Ибо не напрасно время, когда придетъ Судія живыхъ и мертвыхъ, называется собственно днемъ Суда (Матѳ. 12, 36; Дѣян. 10, 25). Какъ напротивъ, кое-что здѣсь наказывается, и за то, если прощается, совершенно не будетъ вредить въ будущемъ вѣкѣ. По этой причинѣ о всякихъ временныхъ наказаніяхъ, опредѣляемыхъ въ настоящей жизни для тѣхъ согрѣшающихъ, грѣхи которыхъ уничтожаются, чтобы не сохранялись на конецъ, апостолъ говоритъ: если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы Господомъ; будучи же судимы, наказываемся отъ Господа, чтобы не быть осужденными съ міромъ (1 Кор. 11, 31-32).

18. Нѣкоторые же вѣрятъ, что тѣ, которые не оставляютъ имени Христа и крещаются въ Церкви Его Крещеніемъ и не откалываются отъ Него какимъ-нибудь расколомъ или ересью, въ какихъ бы преступленіяхъ они ни жили, которыя не смываютъ покаяніемъ, не заглаживаютъ милостынею, но весьма упорно пребываютъ въ нихъ до послѣдняго дня настоящей жизни, спасутся чрезъ огонь; можно быть наказаннымъ сообразно съ величиною нечестія и пороковъ продолжительнымъ огнемъ, но все же не вѣчнымъ. Но кто въ это вѣритъ и однако остается православнымъ, тѣ, мнѣ кажется, обманываются какою-то человѣческою благожелательностью. Ибо Божественное Писаніе отвѣчаетъ на вопросъ иначе. По этому вопросу я написалъ книгу, озаглавленную: «О вѣрѣ и дѣлахъ», гдѣ, согласно со Священнымъ Писаніемъ, насколько могъ, съ Божьею помощью показалъ, что спасаетъ та вѣра, которую достаточно ясно изобразилъ апостолъ Павелъ, говоря: ибо во Христѣ Іисусѣ не имѣетъ силы ни обрѣзаніе, ни необрѣзаніе, но вѣра, дѣйствующая любовью (Гал. 5, 6). Если же дѣйствуетъ худо, а не хорошо, я не сомнѣваюсь, согласно съ апостоломъ Іаковомъ, что она мертва сама по себѣ (Іак. 2, 17). Онъ же опять говоритъ: если кто говоритъ, что онъ имѣетъ вѣру, а дѣлъ не имѣетъ, развѣ можетъ эта вѣра спасти его (Іак. 2, 14). Если же далѣе нечестивый человѣкъ одною только вѣрою спасется чрезъ огонь, и такъ должны быть понимаемы слова блаженнаго Павла: самъ же спасется, но такъ, какъ бы чрезъ огонь (1 Кор. 3, 15); то, слѣдовательно, вѣра будетъ въ состояніи спасти безъ дѣлъ и ложно будетъ то, что сказалъ его соапостолъ Іаковъ. Ложно будетъ и то, что сказалъ самъ же Павелъ: не обманывайтесь, — говоритъ, — ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодѣи, ни малакіи, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники Царства Божія не наслѣдуютъ (1 Кор. 6, 9-10). Ибо если упорно пребывающіе даже въ этихъ порокахъ вѣрою во Христа спасутся, то какъ они не будутъ въ Царствѣ Божіемъ?

Но такъ какъ эти яснѣйшія и открытыя апостольскія свидѣтельства ложными не могутъ быть, то сказанное прикровенно о строящихъ на основаніи, которое есть Христосъ, не золото, серебро, драгоцѣнные камни, но дрова, сѣно, солому (о нихъ сказано, что они спасутся чрезъ огонь, потому что не погибнутъ вслѣдствіе заслугъ основанія) нужно понимать такъ, чтобы не было противоречія тѣмъ яснымъ свидѣтельствамъ. Подъ дровами, сѣномъ и соломой не безъ основанія можно подразумѣвать такое пристрастіе къ мірскому, хотя и дозволенному, что безъ скорби душевной съ нимъ не могутъ разстаться. Когда же эта скорбь сжигаетъ, если Христосъ занимаетъ въ сердцѣ мѣсто основанія, т. е. Ему ничто не предпочитается, и если человѣкъ, сжигаемый такою скорбью, лучше желаетъ лишиться того, что такъ любитъ, чѣмъ Христа, то онъ спасается чрезъ огонь. Если же во время искушенія это временное и мірское онъ болѣе пожелаетъ удержать, чѣмъ Христа, то Его онъ не имѣетъ въ основаніи, потому что предпочелъ это (мірское), тогда какъ въ зданіи нѣтъ ничего важнѣе основанія. Ибо огонь, о которомъ въ этомъ мѣстѣ говоритъ апостолъ, долженъ быть представляемъ такимъ, что чрезъ него проходятъ оба, то есть и тотъ, кто строитъ на этомъ основаніи золото, серебро, драгоцѣнные камни, и тотъ, кто строитъ дрова, сѣно и солому. Когда сказалъ онъ это, то добавилъ: огонь испытаетъ дѣло каждаго, каково оно есть. У кого дѣло, которое онъ построилъ, устоитъ, — тотъ получитъ награду; а у кого дѣло сгоритъ, тотъ потерпитъ уронъ; самъ же спасется, но такъ, какъ бы чрезъ огонь (1 Кор. 3, 13-15). Слѣдовательно, огонь испытаетъ дѣло не одного изъ нихъ, но обоихъ. Нѣкоторымъ огнемъ является искушеніе напастей, о каковомъ въ другомъ мѣстѣ прямо написано: сосуды горшечника испытываетъ печь, а людей праведныхъ искушеніе напастей (Сир. 27, 5). Этотъ огонь въ настоящей жизни дѣлаетъ то, что сказалъ апостолъ, если случается, двумъ вѣрующимъ, одному заботящемуся о Божіемъ, какъ угодить Богу (1 Кор. 7, 32), т. е. строящему на Христѣ — основаніи золото, серебро, драгоцѣнные камни; другому же заботящемуся о мірскомъ, какъ угодить женѣ, т. е. строящему на томъ же основаніи дрова, сѣно, солому. Дѣло перваго не сжигается, потому что онъ не полюбилъ то, отъ потери чего онъ могъ бы страдать; дѣло же второго сжигается, потому что безъ страданія не пропадаетъ то, что пріобретено съ любовью. Но такъ какъ послѣ предложенія одного какого-нибудь условія онъ хотелъ бы лучше лишиться этого (пріобретеннаго съ любовью), чѣмъ Христа, и не боясь — потерять то, хотя бы потеря была и мучительна, не оставляетъ Христа, — то онъ спасся, но такъ, какъ бы чрезъ огонь. Потому что скорбь о любимомъ и потерянномъ сжигаетъ его, но не уничтожаетъ и не разрушаетъ того, что укрѣплено на твердомъ и непоколебимомъ основаніи.

Не невѣроятно, что нѣчто подобное бываетъ и послѣ настоящей жизни; но такъ ли это дѣйствительно, подлинно неизвѣстно; и извѣстно ли или нѣтъ, что нѣкоторые вѣрующіе спасаются чрезъ какой-то очистительный огонь настолько медленнѣе или быстрѣе, насколько больше или меньше возлюбили преходящіе блага, — но только не тѣ спасаются, о комъ сказано, что они Царствія Божія не наслѣдуютъ, если соотвѣтственно съ ихъ раскаяніемъ не простятся тѣ преступленія (1 Кор. 6, 10). Согласно съ этимъ я сказалъ, что небезполезны и милостыни, которымъ Божественное Писаніе постольку придаетъ значеніе, что, какъ возвѣститъ Господь, лишь плодъ ихъ будетъ поставленъ въ заслугу правымъ и лишь безплодіе ихъ будетъ зачтено лѣвымъ, такъ какъ однимъ скажетъ: пріидите, благословенные Отца Моего, наслѣдуйте Царство, другимъ же: идите въ огонь вѣчный (Матѳ. 25, 34-41).

19. Въ самомъ дѣлѣ, нужно остерегаться, чтобы кто-нибудь не подумалъ, будто страшныя преступленія, совершаемыя тѣми, которыя Царствія Божія не наслѣдуютъ, ежедневно совершаются и ежедневно искупаются милостынями. Жизнь должна измѣняться къ лучшему и милостынями нужно умилостивлять Бога за прошедшія грѣхи, а не подкупать Его какимъ-нибудь путемъ для того, чтобы всегда было позволительно безнаказанно совершать ихъ. Ибо никому не далъ Онъ позволенія грѣшить (Сир. 15, 21), хотя по милосердію, если приносится соотвѣтствующее извиненіе, уничтожаетъ уже содѣянные грѣхи.

За ежедневные же легкіе и маловажные грѣхи, безъ какихъ невозможна настоящая жизнь, прощеніе испрашивается въ ежедневной молитвѣ вѣрующихъ. Ибо говорить: Отче нашъ, Сущій на небесахъ! свойственно тѣмъ, которые уже возрождены у этого Отца водою и Духомъ. Эта молитва уничтожаетъ, конечно, самые малые и ежедневные грѣхи. Уничтожаетъ и тѣ, отъ которыхъ удаляется жизнь вѣрующихъ, даже нечестиво проведенная, но измѣненная покаяніемъ къ лучшему, коль скоро слова: какъ и мы прощаемъ должникамъ нашимъ такъ же будутъ соотвѣтствовать дѣйствительности, какъ и слова: прости намъ долги наши (Матѳ. 6, 9-12), потому что дѣйствительно существуетъ то, что прощается; и сама милостыня есть прощеніе долга просящему человѣку.

И поэтому ко всему, что совершается по милости, относятся слова Господа: подавайте милостыню, и вотъ все чисто у васъ (Лук. 11, 41). Слѣдовательно, не только тотъ, кто даетъ алчущему пищу, жаждущему питье, нагому одѣяніе, страннику пріютъ, бѣглецу убѣжище, кто посѣщаетъ больного или заключеннаго, освобождаетъ плѣнника, даетъ слабому помощь, слѣпому поддержку, скорбящему утѣшеніе, больному исцѣленіе, заблудившемуся дорогу, колеблющемуся совѣтъ и все, что необходимо каждому нуждающемуся, но и тотъ, кто прощаетъ согрѣшающему, даетъ милостыню; и кто исправляетъ побоями того, надъ кѣмъ дается ему власть, или обуздываетъ какою-нибудь дисциплиною и однако отъ сердца прощаетъ грѣхъ его, каковымъ грѣхомъ онъ былъ имъ обиженъ или оскорбленъ, или молится, чтобы ему простилось не только то, что онъ прощаетъ или о чемъ молится, но и то, за что бранитъ, и наказываетъ какимъ-нибудь исправительнымъ наказаніемъ, даетъ милостыню, потому что обнаруживаетъ милосердіе. Ибо много добра оказывается нежелающимъ, когда заботятся объ ихъ пользѣ, а не о желаніи; потому что они являются сами себѣ врагами, друзьями же ихъ оказываются скорѣе тѣ, кого они считаютъ врагами и по ошибкѣ воздаютъ зломъ за добро, тогда какъ христіанинъ и за зло не долженъ платить зломъ. Итакъ, много есть родовъ милостыни, совершая которые, мы способствуемъ тому, что отпускаются наши грѣхи.

Но нѣтъ ничего большаго, какъ прощать все, въ чемъ кто провинился предъ нами. Ибо менѣе важно быть благожелательнымъ или даже благодѣтельнымъ по отношенію къ тому, кто не сдѣлалъ тебѣ никакого зла; но то есть признакъ высочайшей благости, когда ты любишь и своего врага и тому, кто желаетъ тебѣ зла и при возможности дѣлаетъ зло, ты всегда желаешь добра и, если можешь, дѣлаешь добро, по слову Божію: любите враговъ вашихъ, благотворите ненавидящимъ васъ, и молитесь за гонящихъ васъ (Матѳ. 5, 44). Но такъ какъ это свойственно совершеннымъ сынамъ Бога, къ Которому (хотя и) каждый вѣрующій обязанъ стремиться, и каждый обязанъ доводить человѣческій духъ молитвою къ Богу и борьбою съ самимъ собой до этого настроенія, однако, такъ какъ это столь великое благо не свойственно тому множеству, какое, мы вѣримъ, выслушивается, когда говорится въ молитвѣ: прости намъ долги наши, какъ и мы прощаемъ должникамъ нашимъ (Матѳ. 6, 12); то я не сомнѣваюсь, что слова этого торжественнаго обѣщанія исполняются, коль скоро человѣкъ, хотя и не усовершенствовался настолько, чтобы уже любить врага, однако, когда провинившійся предъ нимъ человѣкъ проситъ о прощеніи, онъ прощаетъ его; потому что онъ и самъ, когда проситъ, желаетъ себѣ прощенія, говоря въ молитвѣ: какъ и мы прощаемъ должникамъ нашимъ: то есть такъ прости долги наши, когда мы просимъ, какъ и мы прощаемъ просящимъ должникамъ нашимъ.

Кто проситъ человѣка, предъ которымъ провинился, если побуждается къ просьбѣ своимъ проступкомъ, тотъ, конечно, не долженъ еще считаться врагомъ, такъ чтобы его трудно было любить, какъ было трудно любить, когда онъ строилъ козни. Кто же не прощаетъ отъ сердца просящему и раскаявшемуся въ своемъ грѣхе, тотъ пусть совсѣмъ не думаетъ о прощеніи Господомъ его грѣховъ, потому что истина не можетъ лгать. Кому изъ слушателей или читателей Евангелія неизвѣстно, Кто сказалъ: Я есмь истина (Іоан. 14, 6)? Онъ же, когда училъ въ бесѣдѣ, эту мысль выразилъ сильнѣе, говоря: ибо если вы будете прощать людямъ согрѣшенія ихъ, то проститъ и вамъ Отецъ вашъ небесный согрѣшенія ваши. Если же не будете прощать людямъ, то и Отецъ вашъ не проститъ согрѣшенія ваши (Матѳ. 6, 14-15). Кто не пробуждается и отъ такого сильного грома, тотъ не спитъ, но умеръ; хотя онъ (громъ) въ силахъ поднять даже мертвыхъ.

20. Въ самомъ дѣлѣ, кто живетъ весьма нечестиво и не старается исправить такую жизнь и нравы, но среди самихъ преступленій и нечестивыхъ дѣлъ своихъ не перестаетъ умножать милостыни, тѣ напрасно обманываютъ себя словами Господа: подавайте милостыню, и вотъ все чисто у васъ (Лук. 11, 41). Они не понимаютъ, какъ далеко это можетъ простираться. И чтобы понять, пусть обратятъ вниманіе на то, кому сказалъ Господь. Вѣдь и въ Евангеліи написано такъ: когда Онъ говорилъ, одинъ фарисей просилъ Его къ себѣ обѣдать; Онъ пришелъ и возлегъ. Фарисей же подумалъ про себя, почему Онъ не умылся предъ обѣдомъ? Но Господь сказалъ ему: нынѣ вы, фарисеи, внѣшность чаши и блюда очищаете, а внутренность ваша исполнена хищенія и лукавства. Неразумные! не Тотъ же ли Кто сотворилъ внѣшнее, сотворилъ и внутреннѣе? Однако же подавайте милостыню изъ того, что у васъ есть въ избыткѣ, и вотъ все — чисто у васъ (Лук. 11, 37-41). Неужели мы поймемъ это такъ, что у фарисеевъ, не имѣющихъ вѣры во Христа, даже если они не увѣровали въ Него и не были возрождены водою и Духомъ, все — чисто, коль скоро они дали столько милостыни, сколько, по ихъ мнѣнію, нужно было дать; тогда какъ всѣ нечисты, кого не очищаетъ вѣра во Христа, о которой написано: вѣрою очищая сердца ихъ (Дѣян. 15, 9), и тогда какъ апостолъ говоритъ: для нечистыхъ и невѣрныхъ нѣтъ ничего чистаго, но осквернены и умъ ихъ и совѣсть (Тит. 1, 15)? Какимъ образомъ, слѣдовательно, можетъ быть все чисто для фарисеевъ, если они милостыню давали, а вѣрующими не были? Или какъ они могли быть вѣрующими, если не пожелали вѣрить во Христа и возродиться Его благодатью? И, однако, вѣрно то, что услышали они: подавайте милостыню, и вотъ — все чисто у васъ.

Кто хочетъ давать милостыню въ надлежащемъ порядкѣ, тотъ долженъ начать съ себя самого и прежде всего дать (милостыню) самому себѣ. Ибо милостыня есть дѣло милосердія, и весьма справедливо сказано: пожалѣй душу свою, угождая Богу (Сир. 30, 24). И возрождаемся мы для того, чтобы угождать Богу, которому, по справедливости, не угодно то, что унаслѣдовали мы съ рожденіемъ. Первая милостыня есть та, какую мы себѣ даемъ, потому что мы себя самихъ нашли достойными сожаленія по милости милосерднаго Бога, исповѣдуя праведный судъ Его, по которому мы стали достойными жалости, о которомъ говоритъ апостолъ: судъ изъ одного во осужденіе (Рим. 5, 16), и благодаря за великую любовь Его, о коей тотъ же провозвѣстникъ милости говоритъ: Богъ Свою любовь къ намъ доказываетъ тѣмъ, что Христосъ умеръ за насъ, когда мы были еще грѣшниками (Рим. 5, 8), чтобы и мы, правильно думая о нашемъ удобствѣ и любя Бога тою любовью, какую Онъ Самъ даровалъ намъ, жили бы благочестиво и праведно. Фарисеи, оставивши этотъ судъ и любовь Божію, давали десятину для милостыни отъ всѣхъ, даже самыхъ ничтожныхъ плодовъ своихъ; и только не давали милостыни, начиная съ себя самихъ, къ себѣ самимъ прежде оказывая состраданіе. По причинѣ такого порядка любви сказано: возлюби ближняго твоего, какъ самого себя (Лук. 10, 27). Слѣдовательно, когда Онъ порицалъ ихъ за то, что они очищали себя совнѣ, внутри же были полны хищенія и неправды, напоминая о нѣкоторой милостыни, которую человѣкъ долженъ прежде всего дать себѣ самому, чтобы очиститься внутри, тогда и говоритъ: однако же подавайте милостыню изъ того, что у васъ есть въ избыткѣ, и вотъ — все чисто у васъ (Лук. 11, 41). Потомъ, чтобы показать то, о чемъ Онъ напоминалъ и что сами они не старались дѣлать, чтобы не подумали они, что ихъ милостыни Ему неизвѣстны, Онъ говоритъ: но горе вамъ, фарисеямъ, какъ бы говоря: хотя Я напомнилъ вамъ, что нужно давать милостыню, благодаря которой у васъ все было бы чисто, но горе вамъ, что даете десятину съ мяты, руты и всякихъ овощей, эти ваши милостыни Я знаю, не думайте, что Я о нихъ вамъ напомнилъ теперь — и нерадите о судѣ и любви Божіей, каковою милостынею вы могли бы очиститься отъ всякой внутренней нечистоты такъ, что у васъ были бы чисты и тѣла, которыя вы омываете; ибо это есть «все», и внутреннее и внѣшнее, какъ въ другомъ мѣстѣ читается: очисти внутреннее, и внѣшнее чисто будетъ (Матѳ. 23. 26). Но чтобы не казалось, что Онъ отвергъ милостыни, совершаемыя отъ плодовъ земныхъ, Онъ говоритъ: сіе надлежало дѣлать, то есть судъ и любовь Божію, и того не оставлять (Лук. 11, 42), то есть милостыни отъ плодовъ земныхъ.

Итакъ, пусть не обманываютъ себя тѣ, которые думаютъ, что какими-нибудь весьма обильными милостынями отъ плодовъ земныхъ или денегъ они покупаютъ безнаказанность и потому могутъ оставаться въ страшномъ нечестіи и въ дурныхъ порокахъ; потому что они не только совершаютъ ихъ, но и такъ любятъ, что всегда желаютъ, если только могли бы безнаказанно, пребывать въ нихъ. Любящія же неправду ненавидятъ свою душу (Псал. 10, 5), а кто ненавидитъ свою душу, тотъ не милостивъ къ ней, но безжалостенъ. Вѣдь, любя ее для міра, онъ ненавидитъ ее для Бога. А если бы онъ пожелалъ дать ей милостыню, благодаря которой у него все было бы чисто, то онъ возненавидѣлъ бы ее для міра и возлюбилъ бы для Бога. Никто же не даетъ никакой милостыни, если не получаетъ ее самъ отъ Того, Кто не нуждается. Поэтому сказано: милость Его предваритъ Меня (Псал. 58 11).

21. Какіе же грѣхи — легкіе и какіе тяжелые, нужно взвѣшивать не человѣческимъ, а Божескимъ судомъ. Ибо мы видимъ, что нѣкоторые грѣхи по невѣдѣнію были дозволены самими апостолами: таковъ — тотъ, о коемъ досточтимый Павелъ говоритъ супругамъ: не уклоняйтесь другъ отъ друга, развѣ по согласію, на время, чтобы быть свободными для молитвы; а потомъ опять будьте вмѣстѣ, чтобы не искушалъ васъ сатана невоздержаніемъ вашимъ (1 Кор. 7, 5). Можно подумать, что не грѣшно соединяться съ женою не для рожденія дѣтей, въ чемъ — цѣль брака, а ради чувственнаго удовольствія, чтобы слабость невоздержныхъ избѣгала смертоноснаго зла блуда или прелюбодѣянія, или иной какой нечистоты, о чемъ стыдно и говорить, каковымъ зломъ можетъ соблазнить страсть при искушеніи сатаны. Это, какъ сказалъ я, могло бы не считаться грѣхомъ, если бы онъ не прибавилъ: это же говорю какъ позволеніе, а не какъ повелѣніе (1 Кор. 7, 6). Кто же будетъ отрицать, что это — грѣхъ, хотя бы и признать, что совершающимъ его дается позволеніе апостольскимъ авторитетомъ? То же самое, когда говоритъ: смѣетъ ли кто изъ васъ, имѣя дѣло съ другимъ, судиться у нечестивыхъ, а не у святыхъ? И немного спустя: а вы, когда имѣете житейскія тяжбы, поставляете ничего не значущихъ въ церкви. Къ стыду вашему говорю: неужели нѣтъ между вами ни одного разумнаго, который могъ бы разсудить между братьями своими? Но братъ съ братомъ судится, и то предъ невѣрными (1 Кор. 6, 1-6). И здѣсь можно бы думать, что не грѣшно имѣть тяжбу съ другимъ, но только грѣшно желать судиться внѣ Церкви, если бы онъ непосредственно не прибавилъ: ужъ и въ томъ виноваты вы, что имѣете тяжбы между собою. И чтобы кто-нибудь не оправдывалъ этого, говоря, что онъ имѣетъ правое дѣло, но терпитъ несправедливость, отъ которой желаетъ избавиться по приговору судей, онъ тотчасъ же отвѣчаетъ на такія размышленія или оправданія и говоритъ: почему бы вамъ лучше не оставаться обиженными? почему бы вамъ лучше не терпѣть лишенія? (1 Кор. 6, 7). Получается то, что говоритъ Господь: если кто захочетъ судиться съ тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (Матѳ. 5, 40); и въ другомъ мѣстѣ: отъ взявшаго твое, не требуй назадъ (Лук. 6, 30). Итакъ, онъ предостерегъ своихъ отъ суда по житейскимъ дѣламъ съ другими людьми; съ этой точки зрѣнія апостолъ называетъ такой судъ грѣхомъ. Однако, когда онъ позволяетъ тяжущимся братьямъ такія тяжбы между собою оканчивать въ Церкви и строго запрещаетъ ихъ внѣ Церкви, то ясно, что и здѣсь это допускается для слабыхъ по снисхожденію. По причинѣ этихъ и подобнаго рода грѣховъ и иныхъ, хотя бы и меньшихъ этихъ, совершаемыхъ при оскорбленіяхъ словами или помышленіями, ибо во многомъ, какъ исповѣдуетъ апостолъ Іаковъ, мы согрѣшаемъ всѣ (Іак. 3, 2), намъ нужно ежедневно и неоднократно молиться Господу и говорить: прости намъ долги наши, и не лгать въ дальнѣйшемъ: какъ и мы прощаемъ должникамъ нашимъ (Матѳ. 6, 12).

Есть же нѣкоторые (грѣхи), которые могли бы считаться весьма легкими, если бы Писаніе не указывало, что они болѣе тяжелы, чѣмъ о нихъ думаютъ. Кто говорящаго брату своему: «безумный» могъ бы считать повиннымъ гееннѣ, если бы (о томъ) не сказала Истина? Однако для этой раны Она тотчасъ предлагаетъ и лѣкарство, присоединяя правило братскаго примиренія; тутъ же Она говоритъ: итакъ, если ты принесешь даръ твой къ жертвеннику и тамъ вспомнишь, что братъ твой имѣетъ что-нибудь противъ тебя и т.д. (Матѳ. 5, 22-23). Или кто могъ бы думать, какой большой грѣхъ — наблюдать дни и мѣсяцы, и годы, и времена, какъ наблюдаютъ тѣ, которые въ извѣстные дни или мѣсяцы, или годы желаютъ или не желаютъ предпринимать что-нибудь, такъ какъ по тщетнымъ ученіямъ человѣческимъ различаютъ время счастливое и несчастливое, кто могъ бы думать, какой большой грѣхъ это, если бы величину этого зла мы не опредѣляли изъ опасенія апостола, сказавшаго таковымъ: боюсь за васъ, не напрасно ли я трудился у васъ (Гал. 4, 11).

Къ этому присоединяется еще то обстоятельство, что большіе и страшные грѣхи, разъ они входятъ въ привычку, считаются малыми грѣхами или совсѣмъ за грѣхи не считаются; и кажется, что не только не надо ихъ скрывать, но нужно даже восхвалять и разглашать, по писанному: хвалится грѣшникъ въ похотяхъ души своей, и обидчикъ благословляется (Псал. 9, 24). Такое нечестіе въ Божественныхъ книгахъ называется воплемъ. Такъ у пророка Исаіи о плохомъ виноградникѣ ты читаешь: Я ждалъ, — говоритъ, — что онъ совершитъ судъ, онъ же совершилъ беззаконіе, и не правду, но вопль (Ис. 5, 7). Отсюда и въ Бытіи: вопль Содомскій и Гоморрскій умножился (Быт. 18, 20). Потому что тѣ беззаконія у нихъ не только уже не наказывались, но во множествѣ, какъ бы законно, совершались даже публично. Какъ въ наши времена многія дурныя дѣла, хотя и не такія, уже такъ вошли въ открытую привычку, что по отношенію къ нимъ мы не рѣшаемся сдѣлать исключеніе не только для свѣтскихъ, но и для духовныхъ. Поэтому, когда нѣсколько лѣтъ тому назадъ изъяснялъ посланіе къ Галатамъ, въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ апостолъ говоритъ: боюсь за васъ, не напрасно ли я трудился у васъ (Гал. 4, 11), я принужденъ былъ воскликнуть: о грѣхи человѣческіе, которыхъ мы ужасаемся, когда они — необыкновенны, что же касается обычныхъ, для избавленія отъ которыхъ пролита была кровь Сына Божія, то, хотя бы они были такъ велики, что совсѣмъ затворяютъ Царствіе Божіе, мы, часто наблюдая ихъ, вынуждены бываемъ мириться съ ними, часто мирясь съ ними, вынуждены бываемъ нѣкоторые даже и совершать. О если бы, Господи, мы дѣлали не все то, что не будемъ въ состояніи устранить! Но я увижу, не побудила ли меня чрезмѣрная скорбь сказать что-нибудь неосмотрительно.

22. Теперь я буду говорить о томъ, о чемъ уже часто говорилъ и въ другихъ мѣстахъ своихъ небольшихъ сочиненій. Грѣшимъ мы по двумъ причинамъ: или по незнанію того, что должно дѣлать, или не дѣлая того, о чемъ мы знаемъ, что его нужно дѣлать; первое изъ двухъ есть зло невѣдѣнія, второе — зло слабости. Что съ ними надо бороться, съ этимъ мы согласны. Но мы совершенно бываемъ побѣждены, если не приходитъ Божественная помощь, для того чтобы мы не только видѣли, что нужно дѣлать, но и чтобы при наступленіи непорочности наслажденіе праведностью брало перевесъ въ насъ надъ наслажденіемъ тѣмъ, изъ желанія имѣть что или изъ боязни потерять, мы, зная и видя, грѣшимъ. Мы (тогда) уже не только грѣшники, чѣмъ были, когда грѣшили по невѣдѣнію, но и лицемѣры закона, такъ какъ не дѣлаемъ того, что, знаемъ, нужно дѣлать, или дѣлаемъ то, что, знаемъ, не нужно дѣлать. Почему Того, Кому говорится въ псалмѣ: Господь просвѣщеніе мое и спасеніе мое (Псал. 26, 1), нужно просить не только о просвѣщеніи, если мы согрѣшимъ: прости намъ долги наши, какъ и мы прощаемъ должникамъ нашимъ, но и о руководствѣ, чтобы мы не грѣшили: и не введи насъ въ искушеніе (Матѳ. 6, 12-13); такъ что просвещеніе устраняетъ незнаніе, спасеніе — слабость.

Ибо и само покаяніе, когда есть достаточный поводъ, совершаемое по обычаю Церкви, въ большинствѣ случаевъ по слабости совершается потому, что и стыдъ есть боязнь быть неугоднымъ, между тѣмъ, какъ мненіе людей нравится больше, чѣмъ правда, предъ которой каждый смиряетъ себя во время покаянія. Поэтому не только когда совершается покаяніе, но и для того, чтобы оно совершалось, необходимо милосердіе Божіе. Иначе апостолъ не говорилъ бы о нѣкоторыхъ: не дастъ ли имъ Богъ покаянія (2 Тим. 2, 25). И когда Петръ горько заплакалъ, предъ этимъ, какъ говоритъ евангелистъ: взглянулъ на него Господь (Лук. 22, 61).

Кто же, не вѣруя въ то, что въ Церкви оставляются грѣхи, презираетъ такое богатство Божескаго дара и, упорствуя въ этомъ образѣ мыслей, оканчиваетъ послѣдній день жизни, тотъ повиненъ въ непростительномъ грѣхѣ противъ Духа Святого, Которымъ Христосъ отпускаетъ грѣхи (Матѳ. 12, 32). По поводу этого труднаго вопроса въ одной, написанной съ этою только цѣлью книжечкѣ [2], я далъ, насколько могъ, весьма ясныя объясненія.

23. О воскресеніи плоти, не о такомъ воскресеніи, какъ нѣкоторые ожили и снова умирали, а о воскресеніи въ вѣчную жизнь, какъ воскресла плоть самого Христа, съумѣю ли я разсуждать коротко, и рѣшить всѣ возбуждаемые обычно по этому поводу вопросы, не знаю. Во всякомъ случаѣ, христіанинъ никакъ не долженъ сомнѣваться въ воскресеніи плоти всѣхъ рѣшительно людей, рожденныхъ прежде и рождающихся, умершихъ и умирающихъ.

Прежде всего возникаетъ вопросъ о недоноскахъ, которые хотя и зародились уже во чревѣ матери, однако не могли еще возродиться. Если мы скажемъ, что они воскреснутъ (см. «Оградѣ Божіемъ», кн. XXII, гл. 12, 13), то это можетъ быть приложимо только къ тѣмъ, которые уже сформировались, бесформенные же выкидыши, какъ и неоплодотворенныя сѣмена, по общему мненію, болѣе склонны къ окончательной гибели. Но кто осмѣлится отрицать, хотя никто не осмѣлится и утверждать, что вмѣстѣ съ воскресеніемъ восполнится то, что (полной) формѣ недоставало? И такъ же произойдетъ усовершенствованіе, какое началось бы со временемъ, какъ не будетъ и недостатковъ, пріобретенныхъ со временемъ; для того, чтобы природа не была лишена и того, что со временемъ и обнаружилось бы, какъ годное и цѣлесообразное, и не искажалось бы въ томъ, что уже оказалось неблагопріятнымъ и вреднымъ, но возстановлялось бы недоконченное, какъ будетъ возобновлено испорченное.

И хотя между учеными возможны самыя тонкія изысканія и споры, я не знаю, можетъ ли человѣкъ открыть, когда человѣкъ начинаетъ жить во чревѣ, и существуетъ ли какая-нибудь скрытая жизнь, которая не обнаруживается еще въ движеніяхъ. Ибо кажется крайнимъ безстыдствомъ отрицать, что были живы тѣ младенцы, которые разрѣзываются на части и извлекаются изъ чрева родительницъ съ тою цѣлью, чтобы они не причинили смерти и матерямъ, если бы остались тамъ мертвыми. Съ какого же времени человѣкъ начинаетъ жить, съ тѣхъ поръ онъ можетъ и умереть. А мертвый, гдѣ бы ни случилась съ нимъ смерть, — я не могу придумать, какимъ образомъ онъ не будетъ имѣть отношенія къ воскресенію мертвыхъ.

Ибо не будутъ отрицать, что воскреснутъ и уроды, которые рождаются и живутъ, хотя скоро умираютъ, или, точнѣе, нужно вѣрить, что воскреснетъ исправленная и неиспорченная природа. Мы отнюдь не думаемъ, что тотъ (уродъ) съ двойными членами, недавно родившійся на Востокѣ, о которомъ и заслуживающіе полнаго доверія братья сообщаютъ, что его видѣли, и пишетъ блаженной памяти пресвитеръ Іеронимъ; мы отнюдь, говорю, не думаемъ, что воскреснетъ одинъ двойной человѣкъ, а не два, какъ было бы, если бы родились близнецы. И всѣ остальные уроды, родившіеся каждый въ отдѣльности, но называемые такъ или потому, что имѣютъ что-нибудь (въ тѣлѣ) больше или меньше (чѣмъ слѣдуетъ) или за какое-либо крайнее безобразіе, получатъ по воскресеніи образъ человѣческой природы, такъ что отдѣльныя души будутъ владѣть своими особыми тѣлами, и не будѣтъ совсѣмъ сросшихся тѣлъ даже въ томъ случаѣ, если они родились сросшимися; но каждый въ отдѣльности будѣтъ имѣть свои члены, которыми довершится цѣлость человѣческаго тѣла.

У Бога же не пропадаетъ тлѣнное вещество, изъ котораго творится тѣло смертныхъ. Но въ какой бы прахъ или пепелъ оно ни стиралось, въ какія бы испаренія ни испарялось, въ какую бы сущность другихъ тѣлъ или въ самые элементы ни превращалось, въ пищу какихъ бы животныхъ, даже людей, ни переходило бы и въ ихъ тѣла ни измѣнялось бы, оно возвратится въ одно мгновеніе той самой человѣческой душѣ, которая его впервые оживила для того, чтобы произошелъ, жилъ, росъ человѣкъ.

Итакъ, само тлѣнное вещество, по исходѣ души ставшее трупомъ, будетъ возстановлено по воскресеніи не такъ, что распавшееся и превратившееся въ тѣ или иные виды и формы другихъ предметовъ, возвращаясь въ тѣла, изъ которыхъ распалось, необходимо возвратится въ ту самую часть тѣла, гдѣ оно было. Въ противномъ случаѣ, если волосамъ возвратится то, что удалено столь частой стрижкой, если ногтямъ — то, что столько разъ было срѣзано, то для размышляющихъ и потому не вѣрующіхъ въ воскресеніе плоти это представляется чрезмѣрнымъ и неприличнымъ безобразіемъ. Но какъ статуя (см. «О градѣ Божіемъ», кн. XXII, гл. 19) изъ какого-нибудь металла, если расплавилась бы огнемъ, такъ что стерлась бы въ порошокъ, если слилась бы въ массу, и художникъ захотѣлъ бы снова возстановить ее изъ того же количества матерьяла, ничего не потеряла бы въ своей правильности въ зависимости отъ того, какія частицы вещества какому члену ея будутъ возвращены, лишь бы въ цѣломъ она по возстановленіи получила то, изъ чего была устроена первоначально; такъ и Богъ, дивный и неизреченный Художникъ, возстановитъ тѣло наше съ удивительною и невыразимою скоростью изъ всего того, изъ чего оно состояло; и для его копіи совершенно безразлично, возвратятся ли волоса къ волосамъ и ногти къ ногтямъ, или то, что пропало изъ нихъ, превратится въ плоть и будетъ перенесено въ другія части тѣла, коль скоро провиденіе Художника заботится, чтобъ не было чего-либо неблагообразнаго.

Несогласно съ здравымъ смысломъ было бы и то, чтобы различно было строеніе тѣла у каждаго воскресшаго, какъ различно оно было прежде у живыхъ, чтобы худые воскресали съ тою же самою худобою или полные съ тою же самою тучностью. Но если въ планы Творца входитъ сохранить свойства и отличительныя черты каждаго въ его физіономіи, остальные же качества тѣла сдѣлать у всѣхъ одинаковыми, то вещество въ каждомъ отдѣльно будетъ распредѣляться такъ, что никакая часть изъ него не пропадетъ и кому чего будетъ недоставать, восполнится Тѣмъ, Кто и изъ ничего съумѣлъ создать то, что восхотѣлъ. Если же и въ тѣлахъ воскресшихъ будетъ оправдываемая разумомъ неравность на подобіе неравности голосовъ при гармоніи звуковъ, то она будетъ у каждаго изъ вещества его собственнаго тѣла. Это и человѣка пріобщитъ Ангельскимъ соборамъ и не внесетъ ничего несогласнаго съ ихъ образомъ мысли. Непристойнаго тамъ ничего не будетъ, но что будетъ, то будетъ прилично, потому что въ противномъ случаѣ оно тамъ бы и не было.

Итакъ, тѣла святыхъ воскреснутъ безъ всякаго недостатка, безъ всякаго уродства, какъ и безъ всякаго тлѣнія, безъ чего-либо тяжелаго, неудобнаго; въ нихъ будетъ столько легкости, сколько и блаженства. Потому они не названы и духовными, такъ какъ несомнѣнно будутъ тѣлами, а не духами. Но какъ теперь тѣло называется душевнымъ, хотя, однако, есть тѣло, а не душа, такъ и тогда будетъ духовное тѣло и, однако, будетъ тѣломъ, а не духомъ (1 Кор. 15, 34). Также, что касается тлѣнія, которое теперь отягощаетъ душу (Прем. 9, 15), и пороковъ, которыми плоть вожделѣетъ противъ духа, то тогда не будетъ плоти, но тѣло (Гал. 5, 17), потому что представляютъ и небесныя тѣла. Поэтому сказано: плоть и кровь Царствія Божія не наслѣдуютъ (1 Кор. 15, 50). И какъ бы поясняя, что сказалъ, говоритъ: И тлѣніе не наслѣдуетъ нетлѣнія. Что прежде назвалъ плоть и кровь, то потомъ называетъ тлѣніе, и о чемъ прежде говоритъ Царствія Божія, то потомъ называетъ нетлѣніемъ. По существу же и тогда будетъ плоть. Почему и послѣ воскресенія тѣло Христово названо плотью (Лук. 24, 39). Но апостолъ говоритъ: сѣется тѣло душевное, возстаетъ тѣло духовное (1 Кор. 15, 44) потому, что тогда такое согласіе плоти и духа, при оживотвореніи подставной плоти Духомъ, не имѣющимъ нужды ни въ какой поддержкѣ, что въ насъ не будетъ совсѣмъ противоборства намъ самимъ; но какъ извнѣ, такъ и внутри насъ мы не будемъ имѣть никакихъ враговъ.

Все же не освобожденные единымъ Ходатаемъ Бога и человѣковъ изъ той массы погибели, какая произошла отъ перваго человѣка, хотя и воскреснутъ каждый со своею плотью, но для наказанія съ діаволомъ и ангелами его. А воскреснутъ ли они съ недостатками и уродствами своихъ тѣлъ, какіе бы испорченные и уродливые члены ни имѣли на нихъ, рѣшеніемъ этого вопроса нужно ли утруждать себя? Для насъ должна быть безразлична сомнительная внѣшность или красота тѣхъ, чьимъ удѣломъ будетъ несомнѣнное и вѣчное осужденіе. И не можетъ интересовать насъ, какимъ образомъ у нихъ тѣло будетъ нетлѣннымъ (см. «Оградѣ Божіемъ, кн. XXI, гл. 5), если будетъ испытывать страданіе, или какимъ образомъ — тлѣнно, если не будетъ въ состояніи умереть. Ибо истинная жизнь есть только тамъ, гдѣ — жизнь блаженная, а истинное нетлѣніе есть только тамъ, гдѣ благоденствіе не нарушается никакимъ страданіемъ. Гдѣ же несчастному не позволяется умирать, тамъ, если можно такъ выразиться, сама смерть не умираетъ, и гдѣ беспрерывная скорбь не прекращается, но угнетаетъ, тамъ не оканчивается и само тлѣніе. Это въ Священномъ Писаніи называется «второю смертью»(Апок. 2, 11; 20, 6-14).

Однако, если бы никто не согрѣшилъ, у человѣка не было бы ни первой смерти, когда душа принуждена оставлять свое тѣло, ни второй, когда душѣ не позволяется оставлять наказанное тѣло. Самое легкое наказаніе будетъ тѣмъ, которые ни одного грѣха не прибавили къ первородному грѣху; изъ остальныхъ же, которые прибавили, каждый получитъ тамъ осужденіе настолько терпимѣе, насколько меньше нечестія проявилъ здѣсь.

24. Итакъ, когда отверженные ангелы и люди будутъ оставлены въ вѣчномъ наказаніи, тогда святые будутъ полнѣе знать, какое благо принесла имъ благодать. Тогда самими дѣлами очевиднѣе откроется то, что написано въ псалмѣ: милость и судъ воспою Тебѣ, Господи (Псал. 100, 1), потому что никто не спасается иначе, какъ по незаслуженной милости, и никто не осуждается иначе, какъ заслуженнымъ судомъ.

Тогда не будетъ скрыто то, когда изъ двухъ дѣтей одинъ долженъ былъ быть взятъ по милости, другой долженъ былъ быть оставленъ по суду, причемъ тотъ, кто брался, не зналъ, что ему слѣдовало бы по суду, если бы не содѣйствіе милости; почему былъ взятъ онъ, а не тотъ, хотя причина у обоихъ была одна; почему у нѣкоторыхъ не были явлены силы, которыя если бы были явлены, то тѣ люди покаялись бы, и были явлены у тѣхъ, кто и не намѣренъ былъ вѣрить. Весьма ясно говоритъ Господь: горе тебѣ, Хоразинъ! горе тебѣ, Виѳсаида! ибо если бы въ Тирѣ и Сидонѣ явлены были силы, явленные въ васъ, то давно бы они во вретищѣ и пеплѣ покаялись (Матѳ. 11, 21). И Богъ, конечно, справедливо не желалъ ихъ спасенія, хотя они могли бы спастись, если бы пожелали. Тогда въ яснѣйшемъ свѣтѣ премудрости будутъ видѣть то, во что теперь, прежде открытаго познанія, вѣрятъ праведники, какъ опредѣленна, неизмѣнна, весьма дѣятельна воля Божія; какъ много можетъ она, но не хочетъ, и ничего не хочетъ, что не можетъ; и какъ справедливо то, что поется въ псалмѣ: Богъ же нашъ на небѣ и на землѣ все, что восхотѣлъ, сотворилъ (Псал. 113, 11). И невѣрно, будто Онъ что-нибудь пожелалъ, но не сдѣлалъ; а это еще недостойнѣе, будто Онъ не сдѣлалъ потому, что человѣческая воля послужила препятствіемъ къ исполненію желанія Всемогущаго. Итакъ, ничего не было бы, если бы не восхотѣлъ Всемогущій, или соизволяя, или прямо дѣйствуя.

И, внѣ всякаго сомнѣнія, Богъ дѣлаетъ добро, даже допуская какое бы то ни было зло. Допускаетъ Онъ его не иначе, какъ по справедливому суду, а все, что справедливо, то, конечно, и благо. Слѣдовательно, хотя зло, поскольку оно есть зло, не — добро, однако добро — въ томъ, что существуетъ не только добро, но и зло. Потому что если бы существованіе зла не было добромъ, то оно никоимъ образомъ не допускалось бы всемогущимъ Добромъ, Которому, безъ сомнѣнія, какъ легко сдѣлать желаемое, такъ легко не допустить нежелаемое. Если мы не вѣримъ въ это, то подрывается самое начало нашего исповѣданія, гдѣ мы исповѣдуемъ вѣру въ Бога Отца всемогущаго. И не потому ли Онъ называется всемогущимъ, что можетъ все, что желаетъ, и воля никакой твари не ограничиваетъ дѣйствіе воли всемогущей.

Почему нужно разбирать, какъ (что-нибудь) говорится о Богѣ, потому что и это апостолъ сказалъ весьма справедливо: Который хочетъ, чтобы всѣ люди спаслись (1 Тим. 2, 4). Такъ какъ гораздо большая часть не спасается, то кажется, что желаніе Бога не исполняется, что воля человѣческая ограничиваетъ именно волю Божію. Вѣдь когда спрашиваютъ, почему не всѣ спасаются, обыкновенно отвѣчаютъ: потому что сами не желаютъ этого. О дѣтяхъ, конечно, такъ нельзя сказать; имъ не свойственно ни желать, ни не желать. Ибо то, что дѣлаютъ они по дѣтскому влеченію, если согласиться относить къ ихъ волѣ дѣтскія движенія, то, хотя при крещеніи они сопротивляются, однако мы говоримъ, что они спасаются и не желая. Но въ Евангеліи Господь, обличая нечестивый городъ, говоритъ яснѣе: сколько разъ хотѣлъ Я собрать дѣтей твоихъ, какъ насѣдка своихъ птенцовъ, и вы не захотѣли! (Матѳ. 23, 37), какъ будто воля Божія была превышена волею человѣческою и вслѣдствіе сопротивленія слабѣйшихъ Сильнѣйшій не могъ сдѣлать того, что желалъ. И гдѣ же то всемогущество, коимъ на небѣ и на землѣ Онъ сдѣлалъ все, что захотѣлъ, если захотѣлъ собрать дѣтей Іерусалима, и не сдѣлалъ? Не вѣрнѣе ли, Іерусалимъ не захотѣлъ, чтобы дѣти его были собраны Имъ, но и при его нежеланіи Онъ собралъ тѣхъ дѣтей его, коихъ захотѣлъ, потому что на небѣ и на землѣ Онъ не то, чтобы одно захотѣлъ и сдѣлалъ, другое же захотѣлъ и не сдѣлалъ, но все, что восхотѣлъ, сотворилъ (Псал. 113, 11).

25. Кто далѣе будетъ такъ неразумнымъ, чтобы сказать, что Богъ не можетъ обратить злую волю людей, какую, когда и гдѣ захочетъ, на добро? Но если Онъ дѣлаетъ это, дѣлаетъ по милости, а если не дѣлаетъ, не дѣлаетъ по суду. Потому что кого хочетъ, милуетъ, а кого хочетъ, ожесточаетъ (Рим. 9, 18). Это, какъ говорилъ апостолъ, указывало на благодать, объ откровеніи которой по отношенію къ тѣмъ близнецамъ во чревѣ Ревекки онъ уже раньше сказалъ: когда они еще не родились и не сдѣлали ничего добраго или худого, дабы изволеніе Божіе въ избраніи пребывало, не отъ дѣлъ, но отъ Призывающаго, сказано было ей, — что большій будетъ въ порабощеніи у меньшаго (Рим. 9, 11-12; Быт. 25, 23). По этому поводу онъ привелъ другое пророческое свидѣтельство, гдѣ написано: Іакова Я возлюбилъ, Исава же возненавидѣлъ (Рим. 9, 13; Мал. 1, 2). Чувствуя, какъ сказанное могло подѣйствовать на тѣхъ, которые не въ состояніи постигнуть разумомъ эту высоту милости, онъ говоритъ: что же скажемъ? Неужели неправдау Бога? Да не будетъ (Рим. 9, 14). Неправдою кажется то, что Богъ безъ какихъ бы то ни было заслугъ добрыми или злыми дѣлами одного любитъ, другого ненавидитъ. Если бы онъ хотѣлъ указать на будущія дѣла, или добрыя одного, или дурныя другого, которыя Богъ предвидѣлъ, онъ никогда не сказалъ бы: не отъ дѣлъ, но сказалъ бы: отъ будущихъ дѣлъ; и такимъ путемъ онъ разрѣшилъ бы этотъ вопросъ и не вызвалъ бы никакого другого вопроса, подлежащаго разрѣшенію. Теперь же, когда онъ отвѣтилъ: да не будетъ, т. е. да не будетъ неправды у Бога, (онъ) въ доказательство того, что это произошло не по какой-нибудь неправдѣ Божіей, говоритъ: ибо говоритъ Онъ Моисею: кого миловать, помилую; кого жалѣть, пожалѣю (Рим. 9, 15; Исх. 33, 19). Да и кто, кромѣ безумнаго, можетъ считать Бога несправедливымъ, когда Онъ или достойнаго по суду наказываетъ, или недостойнаго по милости жалѣетъ? Потомъ онъ заключаетъ и говоритъ: итакъ (дѣло это) нежелающаго и не подвизающагося, но милующаго Бога (Рим. 9, 16). Итакъ, оба близнеца родились по природѣ чадами гнѣва (Ефес. 2, 3), не за какія-нибудь собственныя дѣла, но по происхожденію отъ Адама связанные оковами осужденія. Но Тотъ, Кто сказалъ: кого миловать, помилую, Іакова возлюбилъ по незаслуженной милости, Исава же возненавидѣлъ по заслуженному суду. Такъ какъ для обоихъ это было опредѣлено ранѣе, то одинъ изъ нихъ ясно увидѣлъ, что, коль скоро при одинаковыхъ обстоятельствахъ его не постигло одинаковое наказаніе, ему нужно хвалиться не избыткомъ своихъ заслугъ, но богатствомъ Божеской милости, потому что (это — дѣло) не желающаго, и не подвизающагося, но милующаго Бога. Возвышеннѣйшимъ и спасительнѣйшимъ таинствомъ открывается, что вся наружность и (если можно такъ выразиться) выраженіе лица Священнаго Писанія убѣждаетъ благомыслящихъ въ томъ, чтобы хвалящійся хвалился Господомъ (1 Кор. 1, 31; Іер. 9, 24).

Указавши же на милосердіе Божіе въ словахъ: итакъ (это — дѣло) не желающаго, и не подвизающагося, но милующаго Бога (Рим. 9, 16), онъ затѣмъ, чтобы указать и на судъ (потому что тамъ, гдѣ нѣтъ милости, есть не неправда, но правосудіе, такъ какъ неправды нѣтъ у Бога), тотчасъ прибавилъ и сказалъ: ибо Писаніе говоритъ Фараону: для того самого Я и поставилъ тебя, чтобы показать надъ тобою силу Мою, и чтобы проповѣдано было имя Мое во всей землѣ (Рим. 9, 17; Исх. 9, 16). Въ заключеніе сказаннаго о томъ и о другомъ, т. е. о милости и о судѣ, онъ говоритъ: итакъ кого хочетъ, милуетъ, а кого хочетъ, ожесточаетъ (Рим. 9, 18). Милуетъ именно по великой благости, ожесточаетъ же отнюдь не по несправедливости; такъ что и оправданный не можетъ хвалиться своими заслугами, и осужденный можетъ сѣтовать только на свою вину. Ибо одна лишь благодать отдѣляетъ искупленныхъ отъ погибшихъ, которыхъ общая изначальная причина соединила въ одну массу погибели. Кто же, слыша это, скажетъ: за что еще обвиняетъ? ибо кто противостанетъ волѣ Его? (Рим. 9, 19), какъ будто злой представляется не заслуживающимъ осужденія именно потому, что Богъ кого хочетъ, милуетъ, а кого хочетъ, ожесточаетъ, мы да не постыдимся отвѣтить такъ, какъ, видимъ, отвѣтилъ апостолъ: ты кто, человѣкъ, что споришь съ Богомъ? Издѣліе скажетъ ли сдѣлавшему его: Зачѣмъ ты меня такъ сдѣлалъ? Не властенъ ли горшечникъ надъ глиною, чтобы изъ тойже смѣси сдѣлать одинъ сосудъ въ честь, а другой въ поруганіе? (Рим. 9, 20-21). Нѣкоторые неразумные полагаютъ, что апостолъ въ данномъ мѣстѣ былъ не въ состояніи отвѣтить, и невозможностью дать отчетъ умѣрилъ смѣлость противорѣчащаго (Богу). Но слова: ты кто, человѣкъ? имѣютъ большое значеніе. И въ такихъ вопросахъ онъ призываетъ человѣка къ размышленію о своей воспріимчивости, призываетъ краткимъ, правда, словомъ, но на самомъ дѣлѣ отвѣтъ — важенъ. Ибо если онъ не въ состояніи понимать, то кто онъ, чтобы спорить съ Богомъ? Если же способенъ понимать, то онъ болѣе не находитъ, что возражать. Онъ видитъ, если понимаетъ, что весь родъ человѣческій въ корнѣ отступленія осужденъ такимъ праведнымъ судомъ Божіимъ, что даже если бы ни одинъ человѣкъ не избавился потомъ, никто не могъ бы основательно порицать правосудіе Божіе. И кто избавляется, долженъ былъ быть избавленъ такъ, чтобы не изъятымъ изъ большинства и оставленнымъ въ справедливѣйшемъ осужденіи было показано, чего заслужило все разсѣяніе, и куда привелъ бы даже и тѣхъ заслуженный судъ Божій, если бы не пришло имъ на помощь незаслуженное милосердіе. Такъ что у желающихъ хвалиться своими заслугами да заградятся всякія уста и хвалящійся пусть хвалится Господомъ (Рим. 3, 19; 1 Кор. 1, 31).

26. Это суть великія дѣла Господни, изысканы во всѣхъ хотѣніяхъ Его (Псал. 110, 2) и такъ премудро изысканы, что когда ангелы и люди согрѣшили, то есть совершили не то, что Онъ хотѣлъ, но что хотѣли сами, Онъ и чрезъ ту волю тварей, которою было сдѣлано нежеланное Создателемъ, исполнилъ то, что захотѣлъ (см. «О градѣ Божіемъ», кн. XIV, гл. 27); во благо пользуясь и зломъ, какъ высочайше благой, для осужденія справедливо предопредѣленныхъ къ наказанію и для спасенія милостиво предопредѣленныхъ къ благодати. Ибо поскольку дѣло касается ихъ самихъ, они сдѣлали то, что Богъ не хотѣлъ, съ точки же зрѣнія всемогущества Божія они никоимъ образомъ не могли совершить этого. И тѣмъ самымъ, что они поступили противъ Его желанія, ими исполнена была воля Его. Ибо потому именно велики дѣла Господни, изысканы во всѣхъ хотѣніяхъ Его, что дивнымъ и неизреченнымъ образомъ помимо Его воли не можетъ происходить даже то, что совершается противъ Его воли. Потому что этого не случилось бы, если бы Онъ не допустилъ: и допускаетъ не противъ желанія, но по желанію. Будучи благимъ, Онъ не допустилъ бы, чтобы совершилось зло, если бы не могъ, какъ Всемогущій, и изъ зла сдѣлать добро.

Иногда же человѣкъ доброю волею желаетъ нѣчто такое, чего не желаетъ Богъ, и не желаетъ волею доброю гораздо въ большей степени, потому что злой воли у Него никогда не можетъ быть. Напримѣръ, если добрый сынъ хочетъ, чтобы отецъ жилъ, тогда какъ Богъ благою волею желаетъ, чтобы онъ умеръ. И наоборотъ, можетъ случиться, что человѣкъ злою волею будетъ желать того, чего Богъ желаетъ благою; напримѣръ, если дурной сынъ желаетъ смерти отца, и этого же желаетъ и Богъ. Правда, первый желаетъ того, чего не желаетъ Богъ, второй же желаетъ то, что желаетъ и Богъ. И однако съ благою волею Бога благочестіе перваго болѣе согласно, хотя онъ желаетъ и иного (по сравненію съ Богомъ), чѣмъ нечестіе второго, желающаго (съ Богомъ) одного и того же. Настолько важно, что человѣкъ желаетъ изъ совпадающаго съ желаемымъ Богомъ, и къ какой цѣли каждый направляетъ свое желаніе, что получаетъ или одобреніе, или осужденіе. Ибо Богъ нѣкоторыя желанія Свои, конечно, добрыя, выполняетъ чрезъ злыя намѣренія людей; такъ, чрезъ зложелательныхъ іудеевъ по благому хотѣнію Отца за насъ умерщвленъ былъ Христосъ; это было такимъ благомъ, что апостолъ Петръ, когда не хотѣлъ, чтобы это произошло, названъ былъ Тѣмъ, Кто и пришелъ для страданія, сатаною (Матѳ. 16, 23). Какими добрыми казались намѣренія благочестивыхъ вѣрующихъ, не желавшихъ отпускать апостола Павла въ Іерусалимъ, чтобы онъ тамъ не подвергся бѣдствіямъ, предсказаннымъ пророкомъ Агавомъ (Дѣян. 21, 12). И, однако, Богъ желалъ, чтобы онъ претерпѣлъ ихъ за проповѣдь вѣры Христовой, испытывая мученіе Христа. И эту благую волю Свою Онъ исполнилъ не чрезъ добрыя намѣренія христіанъ, но чрезъ злыя намѣренія іудеевъ; и къ Нему ближе были не желавшіе того, что Онъ желалъ, чѣмъ тѣ, при посредствѣ которыхъ исполнено было Его желаніе, потому что хотя и одно и то же, но Онъ совершилъ чрезъ нихъ по благому намѣренію, они же — по злому.

Но каковы бы ни были желанія Ангеловъ ли, людей ли, добрыхъ ли, злыхъ ли, желанія согласныя или несогласныя съ желаніемъ Бога, воля Всемогущаго всегда — непоколебима; она никогда не можетъ быть злой, потому что даже когда опредѣляетъ злое — справедлива, и, конечно, разъ — справедлива, не — зла. Итакъ, Богъ Всемогущій, милуетъ ли по милосердію, кого хочетъ, или ожесточаетъ по суду, кого хочетъ, (въ обоихъ случаяхъ) не дѣлаетъ чего-либо несправедливаго и не дѣлаетъ ничего противъ воли, но дѣлаетъ все, что желаетъ.

27. А поэтому, когда мы слышимъ и читаемъ въ Священномъ Писаніи, что Онъ (Богъ) желаетъ всѣмъ людямъ спастись, хотя извѣстно намъ, что не всѣ люди спасаются, мы не должны нисколько ограничивать всемогущую волю Божію. А слова: Который хочетъ, чтобы всѣ люди спаслись (1 Тим. 2, 4) должны понимать такъ, что никто изъ людей не спасается, кромѣ того, кого Онъ Самъ захочетъ спасти. Не въ томъ смыслѣ, что нѣтъ никого изъ людей, чьего спасенія Онъ не желалъ бы, но что никто не спасается, если Онъ не хочетъ спасти. И, слѣдовательно, нужно просить Его, чтобы Онъ хотѣлъ, такъ какъ спасеніе необходимо совершается, если Онъ захочетъ. Молитву къ Богу и имѣлъ въ виду апостолъ, когда говорилъ это. Такъ понимаемъ мы и то, что написано въ Евангеліи: Который просвѣщаетъ всякаго человѣка (Іоан. 1, 9); не потому, что нѣтъ никого изъ людей, кто бы не просвѣщался, но потому, что никто не просвѣщается, иначе какъ отъ Него. Или вѣрнѣе, Который хочетъ, чтобы всѣ люди спаслись сказано не въ томъ смыслѣ, что не было никого изъ людей, кого бы не желалъ спасти не захотѣвшій совершить чудеса у тѣхъ, которые, по Его словамъ, покаялись бы, если бы Онъ ихъ совершилъ, (но сказано такъ для того), чтобы подъ всѣми людьми мы разумѣли весь родъ человѣческій со всѣми его подраздѣленіями: правителей, подчиненныхъ, знатныхъ, незнатныхъ, родовитыхъ, простолюдиновъ, ученыхъ, неученыхъ; здоровыхъ физически, слабыхъ, даровитыхъ, посредственныхъ, глупыхъ, богатыхъ, бѣдныхъ, убогихъ, мужчинъ, женщинъ, младенцевъ, отроковъ, юношей, дѣвицъ, мужей, старцевъ; (весь родъ человѣческій) со всѣми нарѣчіями, со всѣми нравами, со всѣми ремеслами, со всѣми занятіями, съ бесчисленнымъ разнообразіемъ знаній и желаній, со всѣми различіями, какія только есть еще среди людей. Чего Богъ не желаетъ для спасенія людей всѣхъ родовъ чрезъ Единороднаго Своего, нашего Господа, — чего не желаетъ и, слѣдовательно, не дѣлаетъ, такъ какъ Всемогущій что бы ни пожелалъ, не можетъ желать напрасно? Апостолъ даетъ наставленіе о томъ, чтобы молились за всѣхъ человѣковъ, и частнѣе добавляетъ за царей и за тѣхъ, которые — во власти, кто, можно было думать, по мірскому тщеславію и гордости не расположенъ къ уничиженной христіанской вѣрѣ. Далѣе говоря: ибо это — хорошо предъ Спасителемъ нашимъ Богомъ, чтобы молиться и за такихъ, тотчасъ же для предотвращенія отчаянія добавляетъ: Который хочетъ, чтобы всѣ люди спаслись и достигли познанія истины (1 Тим. 2, 1-4). Это дѣствительно хорошо опредѣлилъ Богъ, чтобы молитвами низшихъ прежде всѣхъ удостаивались спасенія высшіе, что мы уже и видимъ исполнившимся. Такимъ оборотомъ рѣчи воспользовался и Господь въ Евангеліи, когда сказалъ фарисеямъ: даете десятину съ мяты, руты и всякихъ овощей (Лук. 11, 42). Фарисеи же давали десятину не со всякихъ рѣшительно овощей, даже чужихъ и овощей со всѣхъ другихъ странъ. Какъ здѣсь, слѣдовательно, всякую овощь мы можемъ понимать въ смыслѣ — всякій родъ овощи; такъ и тамъ подъ всѣми людьми можемъ разумѣть всякій родъ людей. Можно и иначе какъ-нибудь понимать, лишь бы не допускать мысли, что не исполнилось какое-нибудь желаніе всемогущаго Бога, Который, если на небѣ и на землѣ, какъ поетъ о Немъ Истина, все, что восхотѣлъ, сотворилъ (Псал. 113, 11), то, конечно, и не захотѣлъ сотворить то, что не сотворилъ.

28. Почему и перваго человѣка Богъ захотѣлъ бы сохранить въ томъ блаженномъ состояніи, въ которомъ онъ былъ созданъ, и въ опредѣленное время послѣ рожденія (имъ) дѣтей безъ привнесенія смерти привести къ лучшему состоянію, когда онъ не только не могъ бы совершать грѣхъ, но не могъ бы и желать грѣшить, если бы предвидѣлъ, что онъ будетъ имѣть постоянное желаніе остаться безъ грѣха, какъ былъ созданъ. Но такъ какъ Богъ напередъ зналъ, что человѣкъ во зло воспользуется свободою выбора, т. е. согрѣшитъ, то Онъ приготовилъ волю Свою къ тому, чтобы и чрезъ совершившаго зло сдѣлать добро, чтобы и чѣловекъ такимъ образомъ не лишился злой воли и благая воля Всемогущаго исполнилась бы во всей полнотѣ.

Ибо для человѣка болѣе нужно было, чтобы онъ могъ желать и добраго, и злаго; не безъ награды, если (желаетъ) добраго, не безнаказанно, если — злаго. Впослѣдствіи же будетъ такъ, что зла онъ не будетъ въ состояніи желать, хотя свободы воли отъ этого не лишится. Даже гораздо свободнѣе будетъ та воля, которая совсѣмъ не будетъ въ состояніи служить грѣху. И не нужно порицать волю, не нужно говорить, что воли нѣтъ, или что она — несвободна, коль скоро мы такъ желаемъ быть счастливыми, что не только не хотимъ себѣ несчастья, но и не можемъ совсѣмъ хотѣть. Слѣдовательно, какъ душа наша и теперь не желаетъ несчастья, такъ всегда могла бы не желать и нечестія. Однако не долженъ былъ быть нарушенъ тотъ порядокъ, въ которомъ Богъ восхотѣлъ показать, какое благо — разумное живое существо и могущее не грѣшить (posse non peccare), хотя лучшимъ является существо не могущее грѣшить (non posse peccare); такъ же какъ меньшее было бессмертіе, но все-таки было, когда оно (разумное существо) могло и не умирать (posse non mori), хотя было бы большимъ, если бы оно не могло умирать (non posse mori).

Перваго природа человѣческая лишилась по свободному произволенію, второе могла бы имѣть по благодати, которую, если бы не согрѣшила, получила бы по заслугѣ; хотя безъ благодати и тогда не могло быть никакой заслуги. Потому что, хотя въ основѣ грѣха лежала одна только свободная воля, однако для сохраненія праведности свободной воли было недостаточно, если бы постояннымъ участіемъ въ добрѣ не подавалась Божественная помощь. Ибо какъ умереть человѣкъ властенъ всегда, когда захочетъ, такъ какъ нѣтъ никого, кто бы не могъ самъ себя (чтобы не сказать чего-либо иного) умертвить, прекративши питаніе, для сохраненія же жизни въ томъ случаѣ, если недостаетъ содѣйствія пищи или какихъ-либо средствъ защиты, воли недостаточно; такъ человѣкъ въ раю способенъ былъ, оставивши праведность, добровольно умертвить себя, для сохраненія же праведной жизни одного желанія его было мало, если бы не помогалъ Тотъ, Кто сотворилъ его. Но послѣ того паденія милость Божія имѣетъ большее значеніе, такъ какъ должна быть освобождена отъ рабства и сама воля, надъ которою со смертью властвуетъ грѣхъ. И, конечно, освобождается она не сама по себѣ, но только при помощи благодати Божіей, основанной на вѣрѣ во Христа; такъ что отъ Господа уготовляется, какъ написано, сама воля (Прит. 8, 35 по пер. LXX), которая могла бы получать прочіе дары Божіи, а чрезъ эти дары можно было бы приходить къ вѣчному духу.

Отсюда и самую вѣчную жизнь, которая дѣйствительно есть награда за добрыя дѣла, апостолъ называетъ даромъ Божіимъ: ибо воздаяніе (stipendium), — говоритъ, — за грѣхъ — смерть, а даръ Божій — жизнь вѣчная во Христѣ Іисусѣ, Господѣ нашемъ (Рим. 6, 23). Жалованье (stipendium) за военную службу платится какъ должное, а не дается даромъ; поэтому сказалъ: воздаяніе за грѣхъ смерть, чтобы показать, что смерть опредѣлена за грѣхъ не незаслуженно, но какъ нѣчто должное. Даръ же, если не даромъ, уже не есть даръ. Слѣдовательно, и самыя добрыя заслуги человѣка нужно считать дарами Божіими; и когда за нихъ воздается вѣчная жизнь, что иное воздается, какъ не благодать на благодать (Іоан. 1, 16)? Слѣдовательно, человѣкъ созданъ совершеннымъ такъ, что и оставаться въ этомъ совершенствѣ могъ не безъ Божественной помощи, и извратить себя могъ по собственному желанію. Что бы онъ ни избралъ изъ этого, исполнилась бы воля Божія, исполнилась бы или имъ, или, вѣрнѣе, о немъ. Поэтому и въ томъ, что онъ болѣе пожелалъ поступить по своей волѣ, чѣмъ по волѣ Божіей, о немъ исполнилась воля Бога, Который изъ одной и той же массы погибели, происшедшей отъ того корня, дѣлаетъ одинъ сосудъ въ честь, другой въ поруганіе (Рим. 9, 21); въ честь — по милости, въ поруганіе — по суду, чтобы не хвалился никакой человѣкъ; и притомъ (дѣлаетъ) чрезъ него (т. е. человѣка), а не Самъ по Себѣ.

Ибо мы не были бы избавлены и чрезъ самого единаго Ходатая Бога и человѣковъ, Человѣка Іисуса Христа (1 Тим. 2, 5), если бы Онъ не былъ и Богомъ. Когда сотворенъ былъ Адамъ, именно человѣкомъ совершеннымъ, Ходатая не нужно было. Когда же грѣхи далеко удалили отъ Бога родъ человѣческій, мы должны были снова соединиться съ Богомъ даже до воскресенія плоти въ вѣчную жизнь чрезъ Ходатая, Который одинъ только родился безъ грѣха, жилъ, былъ умерщвленъ для того, чтобы чрезъ уничиженіе Бога обнаружить и уврачевать человѣческую гордость, и чтобы показать человѣку, какъ далеко онъ отступилъ отъ Бога, когда снова призывался воплотившимся Богомъ, и чтобы представить примѣръ послушанія непокорному человѣку чрезъ Человѣка Бога, и чтобы съ принятіемъ Единороднымъ образа раба, не заслужившаго прежде ничего, открылся источникъ благодати и въ Самомъ Искупителѣ было бы предуказано обѣщанное искупленнымъ воскресеніе плоти, чтобы діаволъ былъ побѣжденъ чрезъ ту самую природу, обманувъ которую онъ радовался; и однако чтобы человѣкъ не хвалился, да не возродилась бы въ немъ гордость, и иное что, если можетъ быть замѣчено или сказано болѣе способными о такомъ великомъ таинствѣ Ходатая, или только — замѣчено, а выражено быть не можетъ.

29. Въ теченіе времени, которое лежитъ между смертью человѣка и послѣднимъ воскресеніемъ, души содержатся въ нѣкоторыхъ сокровенныхъ мѣстахъ, смотря по тому, чего каждая изъ нихъ достойна, или въ покоѣ, или въ тяготахъ, соотвѣтственно тому, чего заслуживаютъ онѣ, живя въ тѣлѣ.

И не нужно отрицать, что души почившихъ получаютъ облегченіе по любви остающихся въ живыхъ родственниковъ, когда за нихъ приносится жертва Ходатая или совершаются милостыни въ Церкви. Но эти жертвы и милостыни приносятъ пользу тѣмъ, которые при жизни заслужили того, чтобы онѣ потомъ могли быть полезными имъ. Ибо бываетъ иногда образъ жизни и не настолько хорошій, чтобы человѣкъ не имѣлъ нужды въ нихъ послѣ смерти, и не настолько дурной, чтобы онѣ не могли принести ему пользы после смерти. Бываетъ же образъ жизни настолько хорошій, что человѣкъ въ нихъ не имѣетъ надобности, и, наоборотъ, настолько дурной, что онѣ уже становятся недостаточными для оказанія помощи ему, когда онъ изъ этой жизни отойдетъ. Поэтому здѣсь приготовляется всякая заслуга, по которой кто-нибудь будетъ въ состояніи послѣ этой жизни получить или облегченіе, или затрудненіе. Пусть же никто не надѣется по своемъ отшествіи заслужить у Бога то, о чемъ будетъ нерадѣть здѣсь. Слѣдовательно, то, что Церковь часто совершаетъ для облегченія почившихъ, не противорѣчитъ апостольскому изреченію, въ которомъ сказано: ибо всѣ мы предстанемъ предъ судилищемъ Христовымъ, чтобы каждому получить соотвѣтственно тому, что онъ сдѣлалъ, живя въ тѣлѣ, или доброе, или худое (2 Кор. 5, 10; Рим. 14, 10). Потому что и эту заслугу каждый приготовилъ себѣ, живя въ тѣлѣ, чтобы жертва и милостыни могли принести ему пользу. Ибо онѣ не всѣмъ помогаютъ; и почему же помогаютъ не всѣмъ, если не по причинѣ различія жизни, какую каждый провелъ въ тѣлѣ? Слѣдовательно, если приносятся жертвы алтаря или какія-либо милостыни за всѣхъ крещенныхъ усопшихъ, то за вполнѣ добрыхъ онѣ служатъ выраженіемъ благодаренія, за не совсѣмъ худыхъ — умилостивленіемъ, за совершенно худыхъ, хотя нисколько не помогаютъ усопшимъ, — нѣкоторымъ утѣшеніемъ живымъ. Тѣмъ же, кому онѣ приносятъ пользу, онѣ способствуютъ или полному помилованію, или болѣе снисходительному осужденію.

Послѣ же воскресенія, когда совершится всеобщій и окончательный Судъ, будутъ имѣть свои опредѣленныя границы два царства, одно Христа, другое діавола, одно (царство) добрыхъ, другое злыхъ; и однако оба (царства) ангеловъ и людей. Первые (т. е. добрые Ангелы и люди) не будутъ имѣть желанія, вторые (т. е. злые Ангелы и люди) никакой возможности грѣшить, или никакого условія для смерти; первые, живя блаженно въ вѣчной жизни, вторые, мучительно оставаясь въ вѣчной смерти безъ возможности умереть, потому что и тѣ, и другіе — безъ конца. Но первые будутъ пребывать въ блаженствѣ одинъ выше другого, вторые же будутъ претерпѣвать мученія одинъ легче другого.

Итакъ, напрасно нѣкоторые, даже весьма многіе, по человѣческой благожелательности сострадаютъ вѣчному наказанію и непрестаннымъ безъ ослабленія мученіямъ осужденныхъ и не вѣрятъ, что они будутъ именно таковыми (см. «О градѣ Божіемъ», кн. XXI, гл. 18 и 24). Не становясь въ явное противоречіе съ Божественными Писаніями, они, по своему усмотренію, обходятъ все суровое, что, по ихъ мнѣнію, сказано скорѣе для устрашенія, и останавливаются на болѣе мягкомъ изреченіи. Не забудетъ, — говорятъ они, — миловать Богъ, или не удержитъ во гнѣвѣ Своемъ щедроты Свои (Псал. 76, 10). Хотя это читается въ святомъ псалмѣ, но, несомнѣнно, здѣсь разумѣются тѣ, которые называются сосудами милосердія, потому что и они освобождаются отъ страданія не по заслугамъ своимъ, но милующимъ Богомъ. Или если полагаютъ, что это относится ко всѣмъ, то и въ такомъ случаѣ нѣтъ необходимости думать, что можетъ окончиться осужденіе тѣхъ, о комъ сказано: и пойдутъ сіи въ муку вѣчную (Матѳ. 25, 46); равнымъ образомъ, нѣтъ необходимости думать, что когда-нибудь будетъ имѣть конецъ и блаженство тѣхъ, о комъ, наоборотъ, сказано: праведники же въ жизнь вѣчную. Но пусть, если угодно имъ, думаютъ, что наказанія осужденныхъ до нѣкоторой степени смягчаются въ извѣстные промежутки времени. Можно понимать такъ, что на нихъ пребываетъ гнѣвъ Божій (Іоан. 3, 36), т. е. само осужденіе (ибо это называется гнѣвомъ Божіимъ, а не возмущеніе Божеской души); такъ что во гнѣвѣ Своемъ, то есть хотя гнѣвъ Его остается, Онъ, однако, не можетъ удержать Своихъ щедротъ, не дарованіемъ конца вѣчному мученію, но примѣненіемъ или употребленіемъ по временамъ средствъ къ облегченію мученій. Потому что и псаломъ не говоритъ: «до окончанія гнѣва Своего», но во гнѣвѣ Своемъ. Если бы этотъ гнѣвъ былъ только одинъ, онъ можетъ быть мыслимъ какъ нѣчто самое меньшее въ данномъ случаѣ. Погибель для Царствія Божія, изгнаніе изъ града Божія, отчужденіе отъ жизни Божіей, лишеніе столь многаго множества благости Божіей, которую Онъ скрылъ боящимся Его, приготовилъ же уповающимъ на Него (Псал. 30, 20), это — такое большое наказаніе, что съ нимъ не могутъ сравниться никакія извѣстныя намъ пытки, если оно продолжается вѣчно, а эти — какое угодно количество вѣковъ.

Итакъ, безъ конца будетъ продолжаться безпрерывная смерть осужденныхъ, то есть отчужденіе отъ жизни Божіей, и у всѣхъ она будетъ общая, что бы ни предполагали люди, по своимъ человѣческимъ побужденіямъ, о различіи наказаній, объ облегченіи или временномъ прекращеніи страданій; какъ будетъ безпрерывно продолжаться общая у всѣхъ вѣчная жизнь святыхъ, какъ бы ни блистали они согласно различіямъ почестей.

Изъ этого исповѣданія вѣры, которое коротко содержится въ Символѣ и, разсматриваемое въ плотскомъ смыслѣ, есть молоко для младенцевъ, а по духу считается пищею взрослыхъ, изъ этого исповѣданія вѣры рождается благая надежда вѣрующихъ, сопровождаемая святою любовью. Но изъ всѣхъ предметовъ вѣры къ надеждѣ относится только то, что заключается въ молитвѣ Господней. Проклятъ всякій, какъ свидѣтельствуетъ Божественное Писаніе, кто надѣется на человѣка (Іер. 17, 5). А поэтому и тотъ, кто надѣется на самого себя, подпадаетъ подъ это проклятіе. Слѣдовательно, кромѣ какъ у Господа Бога мы не должны просить того, что мы надѣемся или совершить надлежащимъ образомъ (добрыя дѣла), или получить за добрыя дѣла.

Поэтому, кажется, у евангелиста Матѳея молитва Господня содержитъ семь прошеній: въ трехъ изъ нихъ испрашивается вѣчное, въ остальныхъ четырехъ — временное, что, однако, непремѣнно должно слѣдовать за вѣчнымъ. Ибо то, о чемъ говоримъ мы въ словахъ: Да святится Имя Твое. Да пріидетъ Царствіе Твое. Да будетъ воля Твоя и на землѣ, какъ на небѣ (что не безъ основанія нѣкоторые поняли: какъ въ духѣ и въ тѣлѣ), должно сохраняться безъ конца: неоконченное здѣсь, оно, сколько бы мы ни усовершались, увеличивается въ насъ, а законченное, что будетъ, нужно надѣяться, въ той жизни, всегда будетъ нашимъ достояніемъ. То же, о чемъ мы говоримъ въ словахъ: хлѣбъ нашъ насущный дай намъ на сей день, и прости намъ долги наши, какъ и мы прощаемъ должникамъ нашимъ. И не введи насъ во искушеніе, но избавь насъ отъ лукаваго (Матѳ. 6, 9-13), совершенно ясно для каждаго, относится къ потребностямъ настоящей жизни. Итакъ, въ той вѣчной жизни, гдѣ мы надѣемся быть всегда, и освященіе имени Божія и Царство Его, и воля Его въ нашемъ духѣ и тѣлѣ будутъ пребывать въ полнотѣ и вѣчно. Хлѣбъ же потому и названъ насущнымъ (ежедневнымъ), что онъ необходимъ здѣсь, поскольку долженъ быть удѣляемъ душѣ и тѣлу, понимаемый или въ духовномъ смыслѣ, или въ плотскомъ, или въ томъ и другомъ вмѣстѣ. Здѣсь, гдѣ есть содѣланіе грѣховъ, есть и оставленіе ихъ, котораго мы просимъ. Здѣсь есть искушенія, которыя или соблазняютъ, или побуждаютъ насъ ко грѣху: здесь, наконецъ — зло (т. е. лукавое), отъ котораго мы стремимся освободиться; тамъ же ничего этого нѣтъ.

Евангелистъ же Лука изложилъ молитву Господню не въ семи прошеніяхъ, а въ пяти; и не потому, чтобы онъ изложилъ ее совершенно иначе, чѣмъ Матѳей, а потому, что онъ только кратко напомнилъ, какъ тѣ семь прошеній должны быть понимаемы. Имя Божіе, конечно, святится въ духѣ, Царство же Божіе придетъ по воскресеніи плоти. Слѣдовательно, Лука, показывая, что третье прошеніе есть нѣкоторымъ образомъ повтореніе первыхъ двухъ, пропускомъ дѣлаетъ его болѣе понятнымъ. Потомъ присоединяетъ три другіе прошенія: о хлѣбѣ насущномъ, объ оставленіи грѣховъ, объ избавленіи отъ искушенія. А то, что евангелистъ Матѳей помѣстилъ въ самомъ концѣ: но избави насъ отъ лукаваго, онъ опустилъ для того, чтобы намъ понятно было, что къ этому относится сказанное выше объ искушеніи (Лук. 11, 2-4). Потому именно и говоритъ (Матѳей): но избави, а не и избави, какъ бы показывая, что здѣсь — одно прошеніе (не то, но это); чтобы каждый зналъ, что отъ лукаваго онъ избавляется тѣмъ, что не вводится въ искушеніе.

31. Что касается, далѣе, любви, которая, по словамъ апостола — больше тѣхъ двухъ, то есть вѣры и надежды (1 Кор. 13, 13), то насколько въ комъ ея больше, настолько тотъ, въ комъ она есть, лучше. И когда спрашиваютъ о человѣкѣ, хорошій ли онъ, то спрашиваютъ не о томъ, во что онъ вѣритъ, или на что надѣется, но что любитъ. Потому что, кто истинно любитъ, тотъ, безъ сомнѣнія, истинно вѣритъ и надѣется. Кто же не любитъ, тотъ напрасно вѣритъ, хотя бы предметъ его вѣры и былъ истиннымъ, напрасно надѣется, хотя бы предметъ его надежды и показывалъ путь къ истинному блаженству; развѣ только онъ вѣритъ въ то и на то надѣется, что по его просьбе могло бы быть дано ему, какъ предметъ любви. Потому что, хотя безъ любви онъ не могъ бы надѣяться, однако можетъ случиться, что онъ не будетъ любить то, безъ чего нельзя достигнуть предмета надежды. Напримѣръ, если будетъ надѣяться на вѣчную жизнь (ее кто не любитъ?) и не будетъ любить праведность, безъ которой никто не достигаетъ ея. Вѣра же во Христа, заповѣдуемая апостоломъ, есть такая вѣра, которая дѣйствуетъ любовью (Гал. 5, 6); а чего въ любви еще не имѣетъ, то проситъ, чтобы получить, ищетъ, чтобы найти, стучитъ, чтобы открыли ей (Матѳ. 7, 7). Потому что вѣра вымаливаетъ то, что законъ требуетъ. Безъ дара Божія, то есть безъ Духа Святого, которымъ изливается любовь въ сердца наши (Рим. 5, 5), законъ будетъ въ состояніи повелѣвать, но не помогать и, кромѣ того, дѣлать измѣнникомъ того, кто по невѣденію не можетъ оправдаться. Ибо гдѣ нѣтъ любви Божіей, тамъ царствуетъ плотская похоть.

Когда въ глубочайшемъ мракѣ невѣденія, не встрѣчая никакого противодѣйствія со стороны разума, живутъ по влеченію плоти, это — первое состояніе человѣка. Потомъ, когда чрезъ законъ произойдетъ познаніе грѣха, если не помогаетъ еще пока Божественный Духъ, желающій жить по закону побѣждается, и, зная, грѣшитъ, и порабощенный служитъ грѣху; ибо кто кѣмъ побѣжденъ, тотъ тому и рабъ (2 Петр. 2, 19). Такъ какъ познаніе заповѣди приводитъ къ тому, что грѣхъ производитъ въ человѣкѣ всякую похоть, а она влечетъ за собою цѣлый рядъ преступленій, и такъ исполняется то, что написано: законъ пришелъ послѣ, чтобы умножилось прегрѣшеніе (Рим. 5, 20). Это — второе состояніе человѣка. Если же Богъ призритъ на вѣру въ помощь Его для исполненія заповѣданного Имъ, и человѣкъ начнетъ водиться Духомъ Божіимъ, тогда болѣе твердою силою любви желаютъ противнаго плоти (Гал. 5, 17), такъ что, хотя, вслѣдствіе сохраненія еще слабости, остается то, что въ человѣкѣ противоборствуетъ ему самому, однако праведникъ живетъ вѣрою и живетъ праведно (Рим. 1, 17), поскольку, побуждаемый сладостью праведности, не уступаетъ злой похоти. Это — третье состояніе, состояніе благой надежды человѣка. Если каждый, стойко пребывая въ немъ, преуспѣваетъ въ благочестіи, въ концѣ концовъ настаетъ миръ, который послѣ этой жизни восполнится въ спокойствіи духа, а потомъ и въ воскресеніи плоти. Первое изъ этихъ четырехъ состояній есть состояніе до закона, второе — подъ закономъ, третье — подъ благодатью, четвертое — въ полномъ и совершенномъ мирѣ. По такимъ періодамъ времени распредѣленъ былъ и народъ Божій, какъ было угодно Богу, расположившему все мѣрою, числомъ и вѣсомъ (Прем. 11, 21). Сначала онъ существовалъ до закона, потомъ былъ подъ закономъ, даннымъ чрезъ Моисея (Іоан. 1, 17), потомъ — подъ благодатью, открытою первымъ пришествіемъ Ходатая. Эта благодать не отсутствовала и прежде у тѣхъ, кому нужно было подавать ее, хотя сообразно съ распредѣленіемъ времени — потаенная и скрытая. Ибо никто изъ древнихъ праведниковъ не могъ достигнуть спасенія безъ вѣры во Христа, или же, если и имъ Онъ не былъ извѣстенъ, то намъ могъ быть предуказываемъ чрезъ служеніе ихъ то болѣе ясно, то болѣе прикровенно.

Въ какомъ изъ этихъ четырехъ, какъ бы возрастовъ, благодать возрожденія застанетъ извѣстнаго человѣка, тогда ему и отпускаются всѣ прошлые грѣхи, и виновность, пріобретенная вмѣстѣ съ рожденіемъ, снимается возрожденіемъ. И такое большое значеніе имѣетъ то, что Духъ, гдѣ хочетъ, дышетъ (Іоан. 3, 8), что нѣкоторые не узнаютъ того второго рабства подъ закономъ, но одновременно съ заповѣдью начинаютъ имѣть Божественную помощь.

Прежде чѣмъ человѣкъ можетъ стать способнымъ воспринимать заповѣдь, онъ необходимо живетъ сообразно съ плотью; но если онъ уже омытъ таинствомъ возрожденія, то ничего не теряетъ, если и теперь отойдетъ изъ этой жизни. Ибо Христосъ для того и умеръ, и воскресъ, чтобы владычествовать и надъ живыми, и надъ мертвыми (Рим. 14, 9); и не будетъ держать царство смерти того, за кого умеръ Онъ, свободный среди мертвыхъ (Псал. 87, 6).

32. Итакъ, все Божественное ученіе направляется къ любви, о которой апостолъ говоритъ: цѣль же назиданія есть любовь отъ чистаго сердца и доброй совѣсти и нелицемѣрной вѣры (1 Тим. 1, 5). Итакъ, цѣль всякой заповѣди есть любовь, то есть всякая заповѣдь направляется къ любви. Если же или изъ страха наказанія, или по какому-нибудь плотскому побужденію бываетъ такъ, что она (заповѣдь) не направляется къ той любви, которую изливаетъ Духъ Святый въ сердца наши (Рим. 5, 5), то она еще не исполняется надлежащимъ образомъ, хотя и кажется, что исполняется. Любовь эта есть именно любовь къ Богу и ближнему; и именно на этихъ двухъ заповѣдяхъ утверждается весь законъ и пророки (Матѳ. 22, 40). Возьми Евангеліе, возьми апостоловъ; вѣдь не откуда-нибудь еще — этотъ голосъ: цѣль назиданія есть любовь (1 Тим. 1, 5) и Богъ любовь есть (1 Іоан. 4, 16). Слѣдовательно, все, что заповѣдуетъ Богъ, напримѣръ: не прелюбодѣйствуй (Матѳ. 5, 27), и все, что не повелѣвается, но предлагается въ качествѣ совѣта, напримѣръ: хорошо человѣку не касаться женщины (1 Кор. 7, 1), — все это правильно исполняется тогда, когда направляется къ любви Бога и ближняго ради Бога, и въ этомъ вѣкѣ, и въ будущемъ: Бога теперь — посредствомъ вѣры, тогда — посредствомъ видѣнія, и самого ближняго теперь — посредствомъ вѣры. Ибо мы, смертные, не знаемъ сердца смертныхъ, тогда же освѣтитъ Господь скрытое во мракѣ и обнаружитъ сердечныя намѣренія; и каждому будетъ похвала отъ Бога (1 Кор. 4, 5); потому что предметомъ похвалы и любви однимъ ближнимъ въ другомъ будетъ то, что въ цѣляхъ открытія будетъ освѣщаться Самимъ Богомъ. Похоть же уменьшается по мѣрѣ возрастанія любви до тѣхъ поръ, пока эта послѣдняя дойдетъ здѣсь до такой высоты, больше какой не можетъ быть: большей же любви никто не имѣетъ, какъ если кто положитъ душу свою за друзей своихъ (Іоан. 15, 13). Тамъ же, гдѣ не будетъ никакой похоти, кто укажетъ, какова тамъ будетъ любовь? Вѣдь когда не будетъ никакого притязанія со стороны смерти, тогда будетъ высшее совершенство.

Но пусть будетъ когда-нибудь и конецъ этому произведенію, о которомъ ты самъ будешь судить, долженъ ли ты его называть или считать энхиридіономъ (руководствомъ). Я же, не считая нужнымъ отвергать твое усердіе во Христѣ, съ вѣрою во благо для тебя, съ надеждою на помощь нашего Искупителя и съ любовью къ тебѣ большею, чѣмъ къ какому-либо другому изъ членовъ Его, написалъ, насколько былъ въ силахъ, тебѣ книгу, о если бы столь и полезную, какъ пространную, о вѣрѣ, надеждѣ и любви.

Примѣчанія:
[1] Энхиридіонъ (Enchiridion) — рукоятка, книга, которую удобно держать въ рукахъ; руководство, справочная книга.
[2] Слово 71.

Печатается по изданію: Творенiя блаженнаго Августина, епископа Иппонiйскаго. Часть 11. — Кiевъ: Типографiя И. И. Горбунова, 1908. — 92 с. (Библиотека творенiй св. отцевъ и учителей Церкви западныхъ, издаваемая при Кiевской Духовной Академiи, Кн. 30.)