О ЛАЗАРЕ.

_{К предыдущей странице}       ^{Оглавление}       _{К следующей странице}

СЛОВО ПЕРВОЕ.

      ВЧЕРАШНИЙ день, бывший сатанинским праздником, вы сделали праздником духовным, приняв слова мои с великою благосклонностию, и большую часть дня проведши здесь, насладившись питием, исполненным любомудрия, и ликовавши вместе с Павлом. Таким образом вы получили двойную пользу: уклонились от безчинной пляски пьянствующих, и предавались восторгам духовным, совершающимся с великою благопристойностию; пили из чаши, не вино изливающей, но исполненной духовнаго учения, и сделались свирелью и кифарою для Святаго Духа; тогда как другие ликовали в честь диавола, вы, соделав себя чрез пребывание здесь органами и сосудами духовными, предоставили Духу коснуться ваших душ и вдохнуть благодать Свою в ваши сердца; оттого вы и возгласили стройную песнь, услаждающую не только людей, но и горния силы. Посему и сегодня вооружим язык против пьянства и возстанем против нетрезвой и распутной жизни; обличим провождающих ее не для того, чтобы их стыдить, но чтобы избавить их от стыда; не для того, чтобы их осуждать, но чтобы исправить их; не для того, чтобы их выставить на позор, но чтобы удалить от гнуснаго позора и вырвать из рук диавола, потому что, кто проводит время в пьянстве, разгуле и объядении, тот подпал жестокой власти самого диавола. И о, если бы произошла какая-нибудь польза от слов моих! Впрочем, если они и после увещания останутся в том же состоянии, я и тогда не перестану предлагать им совет. Источники текут, хотя бы никто не черпал из них, и родники источают воду, хотя бы никто не брал ея, и реки бегут, хотя бы никто не пил из них; так и проповедник, хотя бы никто не внимал ему, должен исполнять все от него зависящее. Ибо вам, принявшим служение Слова, постановлен человеколюбивым Богом закон - никогда не оставлять своего дела и не молчать, хотя бы слушали нас, хотя бы убегали. Когда Иеремия, изрекавший иудеям много угроз и предсказывавший будущия бедствия и за то поносимый слушателями и осмеиваемый целый день, хотел прекратить такия пророчества, по слабости человеческой не могши переносить насмешек и злословий, то послушай, что сам он говорит в следующих словах: бых в посмех весь день, рекох: не возглаголю, ниже восмомяну имене Господня. И бысть в сердцы моем, яко огнь горящь, палящь в костех моих, и разслабех отвсюду, и не могу носити (Иер. XX, 7-9). Смысл слов его такой: я хотел прекратить пророчество - говорит он - потому что иудеи не слушали; но как только я решился на это, сила Духа, как огонь, напала на душу мою и опалила все внутренности, измождая и снедая кости мои, так что я не мог вынести этого жара. Если же тот, кто каждый день подвергался осмеянию, поношению и злословию, испытал такое мучение, когда решился замолчать; то как могли бы удостоиться прощения мы, если бы, не потерпев еще ничего такого, по небрежности некоторых впали в малодушие и перестали предлагать им учение, и особенно тогда, когда есть столько внимающих?

      2. Впрочем я говорю это не для своего утешения и ободрения; я убедил душу свою, чтобы, доколе буду дышать и Богу угодно будет продолжать мою настоящую жизнь, исполнять это служение и делать повеленное, будет ли кто слушать меня, или не будет слушать; но так как есть такие люди, которые разслабляют руки у многих и кроме того, что сами не приносят никакой пользы для нашей жизни, ослабляют усердие и в других, насмехаясь, издеваясь и говоря: оставь советовать, перестань увещавать; не хотят слушать тебя; не сообщайся с ними; - так как есть некоторые говорящие это, то, желая исторгнуть из души народа эту злобную и безчеловечную мысль и диавольский навет, я поведу речь об этом подолее. Я знаю, что даже и вчера произносили такия слова многие, которые, увидев некоторых проводивших время в корчемнице, с насмешкою и издевательством говорили: так хорошо они убедились; совсем никто не пошел в корчемницу; все отрезвились! Что говоришь ты, человек? Разве я обещал уловить всех в один день? Если бы убедились только десять человек, если бы только пять, если бы даже один: не достаточно ли и этого для моего утешения? Скажу еще большую крайность. Пусть будет, что никто не убедился моими словами, хотя невозможно, чтобы осталось безплодным слово, посеянное в слух столь многим; но пусть это будет так; однако и в таком случае слово мое не безполезно. Если они и входили в корчемницу, то входили уже не с таким безстыдством; и за столом часто вспоминали о словах моих, укоризне, обличении, и вспоминая стыдились, краснели мысленно, и делали обычныя дела уже не с такою наглостию. А вполне почувствовать стыд, вполне осудить свои дела, это - начало спасения и прекрасной перемены. Кроме того произошла от этого и другая не меньшая польза для меня. Какая? Та, что трезвых я сделал более степенными и словами своими убедил в том, что лучше всех ведут себя те, которые не увлекаются толпою. Я не возстановил болящих? Но здоровых сделал более благонадежными. Слово не отклонило некоторых от порока? Но живущих добродетельно сделало более внимательными. Присовокуплю к этому и нечто третье. Не убедил я сегодня? Но, может быть, успею убедить завтра. И завтра не успею? Но, может быть, послезавтра, или еще в последующий за тем день. Кто сегодня слушал и отверг слышанное, тот, может быть, завтра послушает и примет; а кто сегодня и завтра оказал пренебрежение, тот, может быть, спустя много дней окажет внимание к словам моим. Так и рыболов нередко, целый день закидывая сеть напрасно и уже намереваясь уйти, вечером уловляет во весь день убегавшую от него рыбу, и с нею уходить. Если бы мы, вследствие всегдашних случающихся неудач, вздумали оставаться в праздности и отстать от всех дел, то у нас разстроилась бы вся жизнь и погибло бы все не только духовное, но и житейское. Так, если бы земледелец, вследствие случившейся один и два и несколько раз дурной погоды, решился бросить земледелие, то мы все скоро погибли бы от голода. И если бы кормчий, вследствие случившейся один и два и несколько раз бури, оставил море, то никто из нас не плавал бы по морю, и от этого жизнь наша опять потеряла бы много полезнаго. И в каждом искусстве, если о нем будешь так же судить и внушать, все совершенно погибнет, и земля сделается необитаемою. Зная это, все, хотя один и два и несколько раз не достигают окончания дел, которыми занимаются, однако опять принимаются за них с одинаковым усердием.

      3. Зная все это, и мы возлюбленные, увещеваю вас, не будем так разсуждать, не станем говорить: какая нам нужда в столь многих словах? Никакой нет пользы от этих слов. Земледелец, засеявши один и два и несколько раз одну и ту же ниву и не получив плода, однако опять возделывает ее, и часто в один год вознаграждает убыток всего прежняго времени. И купец часто, потерпев много кораблекрушений, не отстает от пристани; но стаскивает судно, подряжает корабельщиков и, занявши денег, принимается за те же дела, хотя будущее ему так же неизвестно. И всякий, чем бы кто ни занимался, обыкновенно поступает так же, как земледелец и купец. Если же они оказывают такое усердие к житейскому, хотя окончание дел им неизвестно, то неужели мы, как скоро слова наши не будут выслушиваемы, тотчас перестанем говорить? Какое же мы будем иметь прощение, какое оправдание? Притом тех в случае неудач никто не вознаградит за потери; напр. если море потопит корабль, то никто не избавит от обеднения потерпевшаго кораблекрушение; если наводнение затопит ниву и заглушит семена, то земледелец должен уйти домой с пустыми руками. Но с нами, говорящими и увещевающими, бывает не так; но, если ты повергаешь семена, и слушатель не примет их и не принесет плода послушания, тебе уготована награда от Бога за совет, и ты получишь такое же воздаяние - хотя он не послушался - какое ты получил бы, если бы он и послушался; потому что ты исполнил все с своей стороны. Наш долг не убедить слушателей, но только посоветовать; наше дело предложить увещание, а убедиться - их дело. Как, если они сделают много добрых дел без наших увещаний, вся награда будить принадлежать им одним, а нам не будет никакой пользы, потому что мы не предлагали совета; так и если они не послушаются наших увещаний, все наказание постигнет их, а нам не будет никакого осуждения, но еще будет дана великая награда от Бога, потому что мы все свое исполнили. Нам повелевается только вдати сребро торжником (Матф. XXV, 27), сказать и предложить совет. Скажи же и сделай увещание брату. Но он не послушался? А тебе уготована награда, только бы ты всегда делал это, только бы не отставал, доколе не убедишь, доколе не воодушевишь его. Окончанием совета пусть будет послушание принимающаго увещание. Диавол непрестанно противодействует нашему спасению, сам не получая от этого усердия никакой пользы, но еще испытывая величайший вред; и однако он одержим таким неистовством, что нередко отваживается даже на невозможныя дела, и нападает не только на тех, которых надеется непременно побороть и низвергнуть, но и на тех, которые, вероятно, преодолеют козни его. Так услышав, что Иова хвалит ведущий все сокровенное Бог, он возъимел надежду, что успеет низложить и его, и не переставал, коварный, употреблять все меры и хитрости, чтобы побороть этого человека, и не отчаявался в этом нечистый и злейший демон, хотя сам Бог признал в праведнике такую добродетель. После этого, скажи мне, как нам не стыдиться и не краснеть, если, тогда как диавол никогда не отчаявается в нашей погибели, а всегда ожидает ея, мы будем отчаяваться в спасении братьев? Ему надлежало бы, и не делая опыта, отступить от борьбы, потому что Бог свидетельствовал о добродетели праведника; однако он не отступил, но по великому неистовству своему против нас, и после свидетельства Божия, надеялся преодолеть того доблестнаго мужа. А нас ничто такое не заставляет впадать в отчаяние, и однако мы отступаем. Диавол, не смотря на воспрещение Божие, не отступает от борьбы с нами; а ты уклоняешься, когда Бог располагает и побуждает тебя к поднятию падших? Диавол слышал Бога, изрекшаго: человек незлобив, истинен, благочестив, удаляяйся от всякаго зла, и несть такова от сущих на земли (Иов. II, 3), и однако после столь многих и столь сильных похвал продолжал говорить: а может быть непрерывностию и великостию наводимых на него бедствий я успею преодолеть его и низложить эту великую башню!

      4. Какое же будет прощение нам, возлюбленные, и какое оправдание, если злой демон с таким неистовством действует против нас, а мы не окажем и малой части подобнаго усердия к спасению наших братьев, имея притом Бога своим помощником? Итак, когда ты увидишь брата жестоким и непокорным и невнимательным к тебе, скажи сам себе: может быть, со временем не успеем ли убедить его? Так и Павел повелел делать: рабу же Господню не подобает сваритися, но тиху быти ко всем, с кротостию наказующу противныя: еда како даст им Бог покаяние в разум истины (2 Тим. I, 24, 25). Не видишь ли, как отцы, нередко уже отчаившись в своих сыновьях, садятся при них, плачут, горюют, целуют их и делают все с своей стороны до последняго издыхания? Так и ты поступай с братом. Они плачем и слезами не могут ни прогнать болезнь, ни отклонить угрожающую смерть; а ты нередко можешь, с терпением и настойчивостию, плачем и слезами привлечь и востановить отчаянную душу. Ты советовал, и не убедил? Плачь, и приступай к нему часто; стенай горько, чтобы он, устыдившись твоей попечительности, обратился ко спасению. Что успею сделать я один? Я не могу один каждый день быть со всеми вами; мне недостает сил одному беседовать с таким множеством. Если же вы захотите принять участие в спасении друг друга, и взять на себя каждый по одному из безпечных братий, то у нас быстро пойдет вперед дело назидания. Нужно ли говорить о тех, которые исправляются после тщательнаго увещания? Даже и о тех, которые страждут неисцельною болезнию, не следует отчаяваться и нерадеть, хотя бы мы предвидели ясно, что они и после долгаго о них попечения и вразумления не получат никакой пользы. Если эти слова кажутся вам странными, то я подтвержу верность их тем, что сделал и сказал Христос. Мы, люди, не знаем будущаго, и потому не можем утверждать о слушателях, убедятся ли они, или не убедятся нашими словами; а Христос, ясно зная и то и другое, не переставал до конца исправлять того, кто имел оказаться непослушным Ему. Зная, что Иуда не отстанет от предательства, Христос не переставал отклонять его от этого предательства советами, увещаниями, благодеяниями, угрозами и всяким способом вразумления, и постоянно удерживать словом, как бы какою уздою. Он делал это, научая и нас, чтобы мы, хотя бы и знали наперед, что братия не послушаются, исполняли все с своей стороны, так как нам за совет уготована награда. Смотри же, как Он постоянно и мудро удерживал Иуду Своими словами: един от вас предаст Мя (Матф. XXVI, 21); и еще: не о всех вас глаголю: Аз бо вем; ихже избрах (Иоан. XIII, 18); и еще: един от вас диавол есть (Иоан. VI, 70). Ему угодно было подвергнуть безпокойству всех, чтобы не выставить на позор предателя и явными обличениями не сделать его более безстыдным. А что эти слова причиняли и прочим (ученикам) безпокойство и страх, хотя они не сознавали за собою ничего худого, послушай, как каждый из них говорил с смущением: еда аз есмь, Господи (Матф. XXVI, 22)? Но не только словами, но и делами Христос вразумлял Иуду. Так как Он часто и во всем являл Свое человеколюбие, очищая прокаженных, изгоняя демонов, исцеляя больных, воскрешая мертвых, укрепляя разслабленных, всем благотворил, но никого не наказывал и постоянно говорил: не приидох, да сужду мирови, но да спасу мир (Иоан. XII, 47): то, дабы не подумал Иуда, что Христос может только благотворить, а не наказывать, Господь научает его и этому, т. е., что Он может и наказывать и карать согрешающих.

      5. Посмотри, как мудро и целесообразно Он и Иуду научил, и никого из людей не подверг наказанию и не покарал. Как же (Он поступил), чтобы ученик познал карательную силу Его? Если бы Он наказал кого-нибудь, то показалось бы, что Он противоречит собственным словам Своим: не приидох, да сужду мирови, но да спасу мир. С другой стороны, если бы Он никого не наказал, ученик остался бы невразумленным, не узнав на деле карательной силы Его. Чему же надлежало быть? Чтобы и ученик устрашился и не сделался по небрежности худшим, и никто из людей не был поражен и не потерпел наказания и кары, Христос являет эту силу на смоковнице, сказав: да николиже от тебе плода будет (Матф. XXI, 19), и простым словом тотчас изсушив ее. Таким образом и люди все остались невредимыми, и Он явил Свою силу, когда наказанию подверглось дерево. Ученик же, если бы он был внимателен, получил бы великую пользу от этого наказания; однако он и чрез это не исправился. А Христос, хотя и предвидел это, сделал и кроме этого еще другое, гораздо большее. Когда иудеи, вооружившись на Него мечами и кольями, хотели наложить на Него руки, тогда Он ослепил всех их; ибо это выражает Он словами: кого ищете (Иоан. XVIII, 4)? Так как (Иуда) часто говорил: что ми хощете дати, и аз вам предам Его (Матф. XXVI, 15), то Господь, желая и иудеев убедить и его вразумить в том, что Он добровольно идет на страдание и что все зависит от Него, а злоба Иуды не может преодолеть Его, в то время, как сам предатель стоял вместе со всеми, говорит: кого ищете? Разве Иуда не знал Того, кого намеревался предать? Но Господь ослепил его зрение; и не только это сделал, но поверг их всех на землю Своими словами (Иоан. XVIII, 6). Когда же и это не сделало их более кроткими и не отклонило от предательства нечестивца, который остался неисцельным, и тогда Христос не оставил еще Своего благоволения и попечения о нем, но посмотри, как трогательно касается безстыдной души его, и произносит слова, которыя могли бы смягчить и каменную душу. Когда Иуда устремился облобызать Его, тогда что Он говорит? Иудо, лобзанием ли Сына человеческаго предаеши (Лук. XXII, 48), не стыдишься и самаго способа предательства? Это сказал Христос, чтобы тронуть его и напомнить ему о прежнем общении. Но не смотря на то, что Господь столько и делал и говорил, Иуда не сделался лучшим, не по немощи Вразумлявшаго, но по собственной безпечности. А Христос, хотя и предвидел все это, не переставал, с начала до конца, делать все с своей стороны. Итак, зная все это, возлюбленные, и мы должны непрерывно и постоянно исправлять и дружески вразумлять безпечных братий наших, хотя бы и не было никакой пользы от увещания. Если такое попечение о человеке, не хотевшем воспользоваться вразумлением, имел Тот, Кто знал, что таков будет конец; то можем ли удостоиться прощения мы, когда, не зная исхода дел, так нерадим о спасении ближних, оставляя их после перваго и втораго увещания? После всего сказаннаго, обратим внимание и на себя самих, как мы ежедневно ослушиваемся Бога, каждый день вещающаго нам чрез пророков и апостолов, и однако Он не перестает всегда вещать и убеждать непокорных и невнимательных. И Павел взывает так: по Христе молим, яко Богу молящу нами; молим по Христе, примиритеся с Богом (2 Кор. V, 20). Если можно сказать еще нечто удивительное, то достоин не таких похвал тот, кто предлагает увещание, зная наперед, что принимающий увещание непременно послушается, каких - тот, кто многократно говорил, и советовал, и не имел успеха, и однако не переставал делать это. Перваго, хотя бы он был ленивее всех, возбуждает к увещанию надежда, что слушатель убедится; а последний, постоянно увещевая и не видя послушания и однако не переставая делать это, представляет доказательство пламеннейшей и искреннейшей любви, как не ободряемый никакою подобною надеждою, но единственно по любви к слушателю не оставляющий попечения о брате. Впрочем довольно уже доказано, что не должно никогда оставлять падших, хотя бы мы наперед знали, что они не послушаются нас. Надобно наконец перейти к обличению предающихся веселию; ибо, доколе продолжается этот праздник и диавол наносит раны опьянения душам пьянствующих, дотоле и нам должно прикладывать к ним врачевства.

      6. Вчера мы приводили против них Павла, который говорит: аще ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся в славу Божию творите (1 Кор. X, 31). А сегодня укажем им на Владыку Павлова, Который не только увещевает и советует воздерживаться от веселья, но и наказывает и карает живущаго в весельи; ибо повествование о богатом и Лазаре, и о судьбе того и другого, указывает не на что-либо иное, как именно на это. Впрочем, чтобы нам не сделать это поверхностно, я прочитаю вам притчу с самаго начала. Человек некий бе богат и облачашеся в порфиру и виссон, веселяся на вся дни светло. Нищ же бе некто, именем Лазарь, иже лежаше пред враты его гноен. И желаше насытися от крупиц, падающих от трапезы богатаго: но и пси приходяще облизаху гной его (Лук. XVI, 19-21). Для чего Господь говорил притчами, и почему одне из них изъяснял, а другия не объяснял, и что такое притча, и все подобные вопросы отложим до другого времени, чтобы не уклониться от предстоящаго теперь предмета речи; а пока скажем вам только о том, кто из евангелистов повествует, что Христос сказал эту притчу. Кто же? Один Лука. Необходимо знать и то, что из сказаннаго (И. Христом) одно изложили все четыре (евангелиста), а другое каждый особо. Для чего же? Для того, чтобы и чтение прочих (евангелистов) было для нас необходимо и видно было совершенство их согласия; ибо, если бы они все сказали о всем, то мы не всем им внимали бы прилежно, так как и один мог научить всему: а если бы они все говорили о всем различно, то не видно было бы совершенства их согласия. Посему они о многом написали и все вообще, и каждый особо. Итак, этою притчею Христос научает следующему. Некоторый человек, говорит Он, был богат, жил весьма порочно, не испытывал никакого несчастия, но все притекало к нему, как бы из источников. Что с ним не случалось ничего неожиданнаго, никакого повода к унынию, никакой житейской неприятности, на это самое указывают слова: веселяся на вся дни. А что он жил порочно, это видно и из постигшей его кончины, и еще прежде кончины, из оказаннаго им презрения к бедному. Этот самый бедняк доказал собою, что богач не имел сострадания не только к нему, лежавшему у ворот, но и ни к кому другому; ибо, если даже тому, который припадал постоянно к воротам и лежал пред глазами, котораго он по необходимости, входя и выходя, ежедневно видел, и не раз, и не два, а многократно: потому что (бедняк) лежал не на распутии и не в тайном и тесном месте, но там, где богач непрестанно входил и выходил, и невольно должен был видеть его, - если он не оказал сострадания даже тому, который находился в таком жестоком страдании и жил в такой нищете, или лучше - во всю жизнь мучился болезнию, и болезнию жесточайшею, то к кому же из встречавшихся с ним был он сострадателен? Если он в первый день прошел мимо (Лазаря), то во второй надлежало бы ему почувствовать что-нибудь; если же и в этот день пренебрег им, то в третий, или в четвертый, или в последующий день ему непременно надлежало бы тронуться, хотя бы он был свирепее диких зверей. Но он не чувствовал никакого сострадания, а был жесточе и безжалостнее того судии, который ни Бога не боялся, ни людей не стыдился (Лук. XVIII, 2-5); того, сколь он ни был жесток и суров, настойчивость вдовы заставила оказать милость и склонила на просьбу; а этого ничто не могло склонить на помощь бедному, хотя и просьба была не одинакова, но просьба этого беднаго была гораздо удобоисполнимее и справедливее. Та просила судию против врагов своих, а этот просил утолить голод его и не презреть погибающаго; та безпокоила частыми просьбами, этот же многократно в день являлся богатому лежащим в молчании: а это очень может смягчить даже и каменную душу. Когда часто безпокоят нас, то мы раздражаемся; но когда видим, что нуждающиеся стоят с полным молчанием и не говорят ничего, что они, и не достигая никогда успеха, не негодуют, но только молчаливо являются к нам, тогда мы, хотя бы были безчувственнее самых камней, трогаемся, стыдясь их чрезмерной скромности. Кроме того было и нечто другое, не меньшее этого, именно: самый вид беднаго был жалкий, изможденный голодом и продолжительною болезнию. Однако все это нисколько не смягчило богача жестокосерднаго.

      7. Итак, первый порок богатаго - жестокость и безчеловечие в высшей степени. Ибо не все равно - не помогать нуждающимся тому, кто живет в бедности, или пренебрегать другими, измождаемыми голодом, тому, кто наслаждается таким веселием. Опять не все равно, - раз или два раза увидя беднаго пройти мимо его, или видеть его каждый день и даже этою непрерывностию зрения не пробудиться к жалости и человеколюбию. Опять не все равно - не помогать ближним тому, кто сам находится в несчастиях, скорбях и в дурном расположении духа, или оставлять без внимания других, измождаемых голодом, тому, кто наслаждается таким веселием и постоянным благоденствием, ожесточиться и не сделаться более человеколюбивым даже от самых радостей. Вы знаете, что мы, хотя бы были жестокосерднее всех, от благополучия обыкновенно делаемся благосклоннее и добрее. Но этот богач и от благополучия не сделался лучшим, но оставался зверским или, лучше сказать, своими нравами превзошел жестокость и безчеловечие всякаго зверя. И однако, живший в пороках и безчеловечный наслаждался благополучием, а праведный и преданный добродетели находился в крайнем злополучии. А что Лазарь был праведен, это также показала кончина его, и еще прежде кончины самое терпение среди бедности. Как вам кажется, не видите ли вы самыя дела их пред собою? У богатого корабль был полон товара и плыл при попутном ветре. Но не дивитесь: он поспешал к кораблекрушению, потому что не хотел обращаться с грузом осторожно. Хочешь ли, я покажу тебе, в чем состоял и другой порок его? В том, что он каждый день веселился без опасения. Ибо и это крайнее зло, не только теперь, когда требуется от нас такое любомудрие но и прежде - в ветхом завете, когда такое любомудрие еще не было открыто. Послушай, что говорит пророк. Горе вам, приходящии в день зол, приближающиися и прикасающиися субботам лживым? (Амос. VI, 8). Что значит: прикасающиися субботам лживым? Иудеи думают, что суббота дана им для праздности. Но не эта причина (установления субботы), а та, чтобы они, воздерживаясь от житейских дел, весь досуг употребляли на дела духовныя. Что действительно суббота назначена не для праздности, а для духовной деятельности, это видно из самых обстоятельств. Священник в этот день делает двойное дело: тогда как каждый день приносится простая жертва, в этот день повелевается приносить двойную. А если бы суббота решительно назначена была для праздности, то священнику прежде всех надлежало бы быть праздным. Посему, так как иудеи, освободившись от дел житейских, не занимались духовными - целомудрием, скромностию и слушанием божественных вещаний, но делали противное этому, угождая чреву, упиваясь, пресыщаясь, предаваясь веселию, за это и осуждал их пророк. Сказав: горе вам, приходящии в день зол, и присовокупив: прикасающиися субботам лживым, этим прибавлением он объяснил, как у них ложны были субботы. Как же они делали их ложными? Совершая беззакония, предаваясь веселью, упиваясь и делая множество постыдных и злых дел. А что это действительно так, выслушай последующее, ибо то, что я говорю, выражает и пророк, тотчас присовокупляя следующия слова: спящии на одрех от костей слоновых, и ласкосердствующии на постелях своих, ядущии козлища от паств, и телцы млеком питаеми от среды стад: пиющии процеженое вино, и первыми вонями мажущиися (ст. 4-6). Ты получил субботу для того, чтобы освободить душу от пороков, а ты делаешь их еще более. Что может быть хуже этой изнеженности, как спать на ложах из слоновой кости? Другие грехи доставляют хотя малое какое-нибудь удовольствие; например - пьянство, корыстолюбие, сладострастие; а спать на ложах из слоновой кости - какое удовольствие, какое утешение? Неужели красота ложа делает сон приятнее и слаще? Скорее от этого он бывает самым тяжелым и самым неприятным, если мы благоразумны; ибо, если ты представишь, что, когда ты спишь на ложе из слоновой кости, другой не может и хлеба вкушать спокойно, то не осудит ли тебя совесть и не возстанет ли с обвинением против такой несообразности? Если же предосудительно спать на ложах из слоновой кости, то какое мы будем иметь оправдание, когда они еще будут со всех сторон обложены серебром? Хочешь ли видеть красоту ложа? Я покажу тебе теперь благолепие ложа, принадлежащаго не простолюдину и не воину, а царю. Я знаю, что ты, хотя бы был самолюбивее всех, не захочешь иметь ложа благолепнее царскаго, и, что еще важнее, не какого-нибудь царя, но перваго и знаменитейшаго из всех царей, и доныне воспеваемаго по всей вселенной; я покажу тебе ложе блаженнаго Давида. Какое же оно было? Оно было со всех сторон украшено не серебром и золотом, но слезами и исповеданиями (грехов). Об этом сам он говорит так: измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу (Пс. VI, 7). Слезы, как жемчужины, виднелись на нем со всех сторон.

      8. И посмотри, какая у него боголюбивая душа: так как днем безпокоили и развлекали его многочисленныя заботы о правителях, военачальниках, племенах, народах, воинах, сражениях, мире, о делах общественных и домашних, дальних и близких, то свободное время, которое все мы проводим во сне, он проводил в исповедании (грехов), молитвах и слезах. И это делал он не одну ночь, а в другую успокоивался, не две и не три ночи, а в промежутки переставал, но каждую ночь делал это: измыю, говорит он, на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу, указывая на обилие и непрерывность слез. Когда все покоились и находились в тишине, он один взывал к Богу, и неусыпающее Око было присуще скорбевшему и плакавшему, и исповедывавшему грехи свои. Такую постель и ты устрой; потому что постель, обложенная серебром, и в людях возбуждает зависть, и свыше воспламеняет гнев. А такия слезы, каковы Давидовы, могут погасить самый гееннский огонь. Хочешь ли покажу тебе и другое ложе? Разумею ложе Иакова. Он имел под собою землю, а под головою своею камень; посему и увидел духовный Камень и ту лествицу, по которой восходили и нисходили ангелы (Быт. XXVIII). Такия постели устроим и мы, чтобы видеть такие же сны. Если же будем лежать на серебряном ложе, то не только не получим никакого удовольствия, но и потерпим скорбь; ибо, когда ты представишь, что в крайнюю стужу, среди ночи, когда ты спишь на ложе, бедняк лежит на соломе в преддверии бань, прикрывшись тростником, дрожа, корчась от холода и терзаясь голодом, то хотя бы ты был каменным больше всех, я уверен, осудишь себя за то, что сам нежишься сверх нужды, а ему не даешь пользоваться и необходимым. Никтоже воин бывая, говорит (апостол), обязуется куплями житейскими (2 Тим. II, 4). Ты воин духовный, а такой воин спит не на ложе из слоновой кости, но на земле, и не намащается маслом; потому что такая забота свойственна людям сладострастным и испорченным, живущим на сцене и в безпечности; а тебе должно благоухать не мастями, но добродетелию. Ничего нет нечище души, когда тело имеет такое благовоние; потому что благовоние тела или одежды может быть доказательством внутренняго зловония и нечистоты. Когда диавол, приступив к душе, изнеживает ее и ввергает в великое разслабление, тогда она нечистоту своего растления отражает и на теле посредством благовоний. И как страждущие насморком и катарром марают и одежду, и руки, и лицо, постоянно отирая текущую из носа влагу, так и душа сообщает телу нечистоту своей дурной влаги. Кто подумает что-нибудь благородное и доброе о человеке, который пахнет мастями и уподобляется женщине, или лучше - блуднице и подражает жизни пляшущих? Пусть благоухает душа твоя духовным благовонием, чтобы тебе приносить величайшую пользу и себе самому и живущим с тобою. Нет, нет ничего хуже веселья. Послушай, что еще говорит о нем Моисей: уты, утолсте, разшире, и отвержеся возлюбленный (Втор. XXXII, 15). Не сказал отступил, но: отвержеся возлюбленный, показывая нам упрямство и непокорливость его. И еще в другом месте: ясти будеши и насытишися, вонми себе, не забуди Господа Бога твоего (VIII, 10-11). Так веселье обыкновенно доводит до забвения. Ты же, возлюбленный, когда сядешь за трапезу, вспомни, что после трапезы тебе должно молиться: и затем умеренно наполняй чрево, чтобы, обременивши себя, не сделаться безсильным преклонить колено и помолиться Богу. Не видите ли, что подъяремныя животныя от яслей выступают в дорогу, несут тяжести и исполняют свою службу? А ты после трапезы бываешь неспособен и негоден ни к какому делу; не будешь ли ты хуже и самых ослов? Почему? Потому, что тогда особенно и должно не спать и бодрствовать; ибо время после трапезы есть время благодарения, а благодарящему должно не пьянствовать, но не спать и бодрствовать. Будем же от трапезы обращаться не на ложе, но на молитву, чтобы нам не быть безсмысленнее безсловесных.

      9. Знаю, что многие осудят эти слова, как вводящия в жизнь обычай новый и странный, но я еще более осужу дурную привычку, теперь владеющую нами. Что за пищею и трапезою должны следовать не сон и покой, но молитвы и чтение божественных Писаний, это весьма ясно показал Христос. Напитав тогда в пустыне несметное множество народа, Он не отослал его на ложе и ко сну, но призвал к слушанию божественных вещаний. Он не переполнил их чрева пищею и не довел до упоения, но, удовлетворив их потребности, привел к пище духовной. Так и мы будем поступать и приучимся употреблять пищи столько, сколько необходимо только для поддержания жизни, а не для пресыщении и отягощения. Ибо мы не для того родились и живем, чтобы есть и пить, но для того едим, чтобы жить. Не жизнь для пищи, но пища для жизни дарована от начала. А мы, как будто для ядения пришли в мир, так все проживаем на это. Но, чтобы обличение веселья было сильнее и больше коснулось живущих в нем, теперь обратим опять речь к Лазарю. Таким образом увещание и совет будут у нас вернее и действительнее, когда вы не из слов, но из дел увидите, как вразумляются и наказываются преданные пресыщению. Итак, богач жил в таком нечестии и веселился каждый день и одевался блистательно, навлекая на себя жесточайшее наказание, приготовляя больший пламень, заслуживая себе осуждение неумолимое и мучение неотменяемое. А бедный лежал у ворога его, и не роптал, не богохульствовал и негодовал; не сказал самому себе, как говорят многие: что это значит? - Этот человек, живущий в нечестии, жестокости и безчеловечии, пользуется всем сверх потребности, и не терпит ни печали, ни какого-либо другого неожиданнаго бедствия, которых много бывает с людьми, но наслаждается чистым удовольствием, а я не могу получить и необходимой пищи; к нему, проживающему все на тунеядцев и льстецов и на пьянство, все течет, как из источников; а я, истощаемый голодом, лежу притчею для зрителей, позором и посмешищем; ужели это от Промысла? Ужели какая правда надзирает за делами человеческими? Ничего такого он не сказал и не подумал. Из чего это видно? Из того, что ангелы, окружая его, отнесли и положили в лоно Авраама, столь великой чести он не удостоился бы, если бы был богохульником. Многие удивляются этому человеку потому только, что он был в бедности; а я могу насчитать девять мучений, которыя он вытерпел не в наказание, но для того, чтобы сделаться более славным, что и исполнилось. И бедность действительно есть бедствие; это знают испытавшие ее; никакое слово не может изобразить той скорби, какую терпят живущие в нищете и не умеющие любомудрствовать. Но у Лазаря не одно это было бедствие, и присоединялась к тому и болезнь, и притом чрезмерная. И смотри, как (Господь) показывает, что то и другое несчастие дошло до крайности. Что бедность Лазаря была тогда выше всякой бедности, это Господь выразил, сказавши, что он не получал и крупиц, падавших от трапезы богатого; а что и болезнь его дошла одинаково с бедностию до той меры, далее которой простираться уже невозможно было, это самое также Господь выразил, сказавши, что псы лизали раны его. Лазарь был так слаб, что и псов не мог отгонять, и лежал живым трупом, видя их, прибегающих к нему, но прогнать их не имея сил. Так у него члены были разслаблены, так изсушены болезнию, так измождены страданием! Видишь ли, что и бедность и болезнь с крайнею жестокостию осаждали тело его? Если же каждое из этих бедствий само по себе невыносимо и ужасно, то, когда они соединились вместе, не адамант ли какой был терпевший их? Многие часто бывают больны, но не нуждаются в необходимой пище; другие живут в крайней бедности, но наслаждаются здоровьем, и одно бывает облегчением другого; но здесь сошлись вместе то и другое зло. Ты, может быть, назовешь мне кого-нибудь, который находится в болезни и бедности? Но - не в такой безпомощности. Тот, лежа на открытом месте, мог, если не от себя и не от домашних, то от видевших его получить помощь; а у этого вышесказанныя бедствия еще более отягчались отсутствием каких-либо помощников; и эту безпомощность опять еще более тяжкою делало то, что он лежал в воротах богатаго. Если бы он так страдал и был пренебрежен, лежа в пустыне и месте необитаемом, ему было бы не так больно: ибо то самое, что никого нет, невольно заставляет переносить приключающееся; но лежать посреди столь многих упивающихся и благоденствующих и ни от кого не получать ни малейшаго сострадания, это еще более усиливало в нем чувство скорби и еще более производило уныние. Мы, обыкновенно, страдаем в несчастиях, не столько тогда, когда нет помощников, сколько тогда, когда и есть они, но не хотят подать руку помощи, отчего тогда и он страдал. Не было никого, кто бы или словом успокоил, или делом утешил его: ни друга, ни соседа, ни сродника, никого из видевших его: потому что развращен был весь дом богатаго.

      10. Притом скорбь его умножало еще и то, что он видел другого благоденствующим; не потому, чтобы он был завистлив и зол, но потому, что все мы обыкновенно яснее сознаем свои несчастия при благоденствии других. А при богатом было нечто другое, что еще более могло мучить Лазаря. Он сильнее чувствовал свои бедствия не только от сравнения собственнаго злополучия с благоденствием богатого, но и от мысли о том, что этот при жестокости и безчеловечности своей во всем счастлив, а он, при своей добродетели и кротости, терпит крайния бедствия; от этого он страдал неутешною скорбию. Если бы богач был человек праведный, кроткий, дивный и исполненный всякой добродетели, то не опечалил бы Лазаря, а теперь, когда он живет порочно, и дошел до крайней степени нечестия, и такое показывает безчеловечие, и питает самое враждебное расположение, и проходит мимо его, как мимо камня, безстыдно и безжалостно, и после всего этого наслаждается таким благополучием, - представь, какими непрерывными, так сказать, волнами он вероятно заливал душу беднаго; представь, каково было Лазарю видеть, как тунеядцы, льстецы, слуги поднимались вверх, сходили вниз, выходили, входили, бегали, шумели, упивались, скакали и делали всякия другия безчинства. Как будто пришедши для этого именно, чтобы быть свидетелем чужого благополучия, он лежал в воротах, имея в себе жизни столько, чтобы только чувствовать собственныя бедствия, испытывая кораблекрушение в пристани, близ источника мучась в душе жесточайшею жаждою. Сказать ли еще о другом бедствии сверх того? Он не мог видеть другого Лазаря. Мы, хотя бы терпели безчисленныя бедствия, можем, воззревши на него, получить достаточное утешение и иметь великую отраду; потому что для скорбящих бывает великое утешение, когда они находят соучастников своих бедствий, на самом ли то деле, или в разсказах. Но он не мог видеть никого другого, страдавшаго одинаково с ним; не мог даже и слышать, чтобы кто-либо из его предков так же страдал; а это - в состоянии омрачить душу. Можно к этому прибавить еще и то, что он не мог сколько-нибудь любомудрствовать о воскресении, но думал, что настоящия дела оканчиваются с настоящею жизнию; ибо он был из числа живших до благодати. Если же теперь между нами, при таком богопознании, при радостных надеждах воскресения, при ожидающих там грешников наказаниях и уготованных добродетельным благам некоторые бывают так малодушны и жалки, что не исправляются и этими ожиданиями; то как должен был страдать он, не имея и этого якоря? Он еще не мог ни о чем таком любомудрствовать, потому что еще не наступило время этих догматов. Было при этом и еще нечто другое, - то, что неразумные люди могли иметь о нем превратное мнение. Обыкновенно толпа, видя кого-нибудь в непрестанном голоде и недуге и в крайних бедствиях, составляет о таких людях недоброе мнение, от несчастия заключает о жизни, и думает, что они так бедствуют непременно за свои пороки, и много другого подобнаго говорит между собою, хотя неразумно, однако говорить: „если бы этот человек был любезен Богу, Он не попустил бы ему бедствовать в нищете и других несчастиях". Так было и с Иовом и с Павлом. Тому говорили: еда множицею глаголано ти бысть в труде; тяжести же глагол твоих кто стерпит; аще бо ты научил еси многи, и руце немощных утетил еси, немощныя же воздвигл еси словесы, коленом же немощным силу обложил еси: ныне же прииде на тя болезнь, ты же возмутился еси. Еда страх твой есть не в безумии (Иов. VI, 2-6)? Смысл этих слов такой: если бы ты сделал что-нибудь доброе, то не потерпел бы того, что ты потерпел; но ты несешь наказание за свои грехи и беззакония. Это более всего и огорчало блаженнаго Иова. И о Павле тоже говорили варвары: ибо, когда они увидели повисшую на руке его змею, то не подумали об нем ничего добраго, но сочли его за одного из величайших беззаконников, как видно из слов их: егоже спасена от моря, говорили они, суд Божий жити не остави (Деян. XXVIII, 4). А обыкновенно и это не мало возмущает нас. И однако, когда волны были столь многочисленны и неслись одна за другою, ладья (Лазаря) не потонула; но находясь в раскаленной пещи, он любомудрствовал так, как бы прохлаждался непрерывною росою.

      11. Он не сказал в самом себе ничего такого, что обыкновенно говорят многие: "если этот богач по смерти будет там наказан и предан мучению, то одно за одно; а если и там он будет наслаждаться такими же почестями, то два - не одно". Не носятся ли многие из вас с этими словами по торжищам и из конскаго ристалища и языческих театров не вносят ли их в церковь? Я стыжусь и краснею, что высказал эти слова пред всеми, но надобно сказать о них, чтобы вы избавились от непристойнаго смеха и срама, и вреда, происходящаго от этих слов. Их многие часто произносят, смеясь, но и это - дело диавольской злобы: под видом шутливых слов вводит в жизнь нашу неправильныя мнения. Их многие непрестанно повторяют и в мастерских, и на площади, и в домах; а это происходит от крайняго неверия и безумия, поистине смешного и детскаго смысла. Ибо говорить: если порочные по смерти будут наказаны, и не иметь твердаго убеждения, что они непременно будут наказаны, свойственно неверующим и сомневающимся; а думать, что если и это случится, как и действительно случится, то они получат равное с праведными воздаяние, крайне безумно. Скажи мне, что это ты говоришь: „если богач по смерти наказывается там, то одно за одно?" Основательно ли это? Сколько лет хочешь ты дать ему наслаждаться здесь богатством? Хочешь ли, дадим сто? Я, с своей стороны, полагаю двести, и триста, и дважды столько, а если хочешь - и тысячу, что невозможно, потому что дние лет наших, говорится в Писании, осмьдесят лет (Пс. LXXXIX, 10); но пусть будет и тысяча. Разве можешь ты, скажи мне, представить здесь жизнь, неимеющую конца и незнающую предела, какова жизнь праведных там? Итак, скажи мне, если бы кто, в продолжение ста лет, увидев в одну ночь приятный сон и во время его насладившись великим весельем, за это был наказываем сто лет, неужели он может говорить об этом: „одно за одно" и одну ночь сновидений считать равною со ста годами? Нельзя сказать этого. Так разсуждай и о будущей жизни. Что одно сновидение в сравнении со ста годами, то настоящая жизнь в сравнении с будущею жизнию, или лучше сказать - гораздо менее; что малая капля в сравнении с безпредельным морем, то тысяча лет в сравнении с будущею славою и блаженством. Что еще больше можно сказать (о будущей жизни) кроме того, что она не имеет предела и не знает конца, и какое различие между сновидениями и действительностию, такое же различие эта между настоящим и тамошним состоянием? С другой стороны порочные и живущие во грехах, еще прежде тамошняго наказания, уже и здесь наказываются. Не говори мне только о том, что этот человек наслаждается роскошным столом, одевается в шелковыя одежды, окружен толпами слуг и гордо выступает по площади, но открой пред мною совесть его, и увидишь внутри великий мятеж грехов, постоянный страх, бурю, смущение; - (увидишь), что ум, как бы на судилище, возшедши на царский престол совести и возседая подобно судии, представляет помыслы, как бы палачей, истязует душу и терзает ее за грехи и громко взывает, тогда как никто не знает об этом, кроме одного всевидящаго Бога. Так прелюбодей, хотя бы был безмерно богат и не имел ни одного обвинителя, сам непрестанно обвиняет себя внутренне; удовольствие у него кратковременно, а скорбь постоянна; отвсюду страх и трепет, подозрение и безпокойство; он боится переулков, страшится самых теней, собственных рабов, как тех, которые знают, так и тех, которые не знают, той самой, которую он обезчестил, и оскорбленнаго мужа ея; где ни ходит, везде носит с собою жестокаго обвинителя - совесть, сам осуждает себя и не может нимало успокоиться. Ибо и на ложе и за столом, и на площади и дома, и днем и ночью, и в самых сновидениях он часто видит образы своего греха, проводит жизнь Каина стеня и трясыйся на земли (Быт. IV, 12) и - чего никто не знает - внутри себя имеет огонь, всегда пламенеющий. То же испытывают и хищники и корыстолюбцы, то же и пьяницы и вообще каждый из живущих во грехах; потому что невозможно извратить это судилище. Хотя бы мы и не совершали добродетели, однако скорбим, что не следуем ей; и хотя бы делали зло, однако, по миновании греховнаго удовольствия, чувствуем скорбь. Не будем же говорить о живущих здесь в богатстве и пороках и о праведникам, наслаждающихся там, что „одно за одно" и что „два - не одно". Праведным и тамошнее и здешнее доставляют великое удовольствие: а порочные и корыстолюбивые и здесь и там наказываются. Они и здесь наказываются ожиданием тамошняго мучения, худым всеобщим о них мнением, и тем самым, что грешат и растлевают свою душу, и по отшествии отсюда терпят невыносимыя мучения. Напротив праведники, хотя бы здесь терпели безчисленныя бедствия, питаются добрыми надеждами, вкушая удовольствие чистое, постоянное, непоколебимое; а после получат безчисленныя блага, как и этот Лазарь. Не говори мне, что он был в ранах, но обрати внимание на то, что он имел душу драгоценнее всякаго золота, или лучше сказать, имел не только душу такую, но и тело; потому что доблесть тела состоит не в тучности и дородности, но в перенесении многих и столь тяжких страданий. Не тот достоин отвращения, кто имеет на теле такия раны, но тот, кто имея на душе безчисленныя язвы нисколько не заботится о них, каков был и тот богач, внутренне весь изъязвленный. Как у Лазаря псы лизали раны его, так у богатого демоны - грехи его; и как первый жил в алчбе пищи, так последний - в алчбе добродетели.

      12. Зная все это, будем любомудрствовать и не станем говорить, что, если бы такого-то Бог любил, то не попустил бы ему быть бедным. Это самое и служит величайшим доказательством любви Его: его же бо любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет (Евр. XII, 6). И еще: чадо, аще приступаеши работати Господеви, уготови душу твою во искушение: управи сердце твое и потерпи (Сир. II, 1, 2). Отвергнем же, возлюбленные, те негодныя мысли и те простонародныя слова: сквернословие, говорит апостол, и буесловие, и кощуны, да не исходят из уст ваших (Еф. V, 3; IV, 29). Не будем и сами произносить их, а если увидим, что другие произносят их, заградим и им уста, сильно возстанем против них, удержим их безстыдный язык. Если бы ты увидел, что какой-нибудь предводитель разбойников бегает по дорогам, нападает на проходящих, похищает находящееся на полях, зарывает золото и серебро в пещерах и подземельях, и запирает там много стад, одежд и рабов, приобретая их своими набегами, то скажи мне, стал ли бы ты называть его блаженным за это богатство, и не назвал ли бы несчастным по имеющему постигнуть его наказанию? Хотя он еще не схвачен и не предан в руки судии, и не попал в темницу, и не обвинялся, и не осужден приговором, но веселится, пьянствует, наслаждается великим достатком; однако мы не считаем блаженным за настоящее и видимое, но называем несчастным по ожидающему его будущему. Так разсуждай и о богачах корыстолюбивых. Они - какие-то разбойники, засевшие при дорогах, грабящие проходящих и зарывающие имущества других в своих кладовых, как бы в пещерах и подземельях. Не станем же ублажать их за настоящее, но будем называть их несчастными за будущее, то страшное судилище и неизбежныя истязания, тьму кромешнюю, которая постигнет их. Хотя разбойники не редко избегали рук человеческих; однако и зная это, мы и себе и врагам не желали бы их жизни и проклятого богатства. Но о Боге нельзя сказать этого: никто не избегнет Его приговора; но все, живущие любостяжанием и хищением, непременно навлекут на себя от Него наказание вечное и не имеющее конца, как и тот богач. О всем этом помышляя в самих себе, возлюбленные, будем считать блаженными не богатых, но добродетельных, а называть несчастными не бедных, но порочных; будем взирать не на настоящее, но на будущее, разсматривать не внешнее одеяние, но совесть каждаго, и, стремясь к доблести и радости, проистекающей от добрых дел, будем и богатые и бедные подражать Лазарю. Он перенес не один, не два и не три только, но множество подвигов добродетели; именно: бедность, болезнь, отсутствие помощников, перенес все эти бедствия в доме, который мог прекратить их, и не удостоился ни от кого утешения, видел пренебрежение от наслаждавшагося таким весельем, и не только наслаждавшагося таким весельем, но и жившаго в нечестии, и не терпевшаго никакого бедствия; не мог видеть другого Лазаря, и не был в состоянии сколько-нибудь любомудрствовать о воскресении; кроме сказанных бедствий, терпел еще от толпы худое о себе мнение за эти несчастия, и не два или три дня, но во всю жизнь видел себя в таком несчастном состоянии, а богатаго в противоположном. Какое же мы будем иметь оправдание, если, тогда как он с таким мужеством переносил все совокупившияся бедствия, мы не перенесем и половины их? Ибо ты не можешь, не можешь указать и назвать еще другого, кто-бы потерпел столь многия и столь тяжкия бедствия. Посему Христос и выставил его на вид, чтобы мы, если когда-либо впадем в несчастье, видя чрезмерность скорбей этого бедняка, получили достаточное ободрение и утешение от его любомудрия и терпения; он представляется общим во вселенной учителем для претерпевающих какое либо бедствие, предлагая всем смотреть на него и превосходя всех чрезмерностию собственных несчастий. Итак, возблагодарив за все это человеколюбиваго Бога, будем извлекать пользу из этого повествования, постоянно имея при себе (Лазаря) и в собраниях, и дома, и на площади и везде и тщательно собирая все богатство из этой притчи, чтобы нам и настоящия бедствия переносить безпечально и получить будущия блага, чего да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава, честь, поклонение, ныне и всегда и во веки веков. Аминь.

_{К предыдущей странице}       ^{Оглавление}       _{К следующей странице}