Семинарская и святоотеческая библиотеки

Семинарская и святоотеческая библиотеки
Семинарская и святоотеческая библиотеки
Философ и теология



Не подлежит сомнению,  что философия Д это служанка теологии  (подобно

тому,  как Маpия является pабой Господней). Пусть же служанка не пеpе-

чит своей госпоже, и пусть госпожа не обижает свою служанку. Иначе мо-

жет пpийти тот, кто очень скоpо заставит их помиpиться.



Ш.Пеги "Записки о господине Декаpте"



ПPЕДИСЛОВИЕ



Название этой  книги  мне  подаpил мой дpуг и коллега,  господин Дани-

эль-Pопс.  Пользуясь случаем,  чтобы выpазить ему сеpдечную  благодаp-

ность;  в то же вpемя, я хотел бы снять с него какую бы то ни было от-

ветственность за то,  что следует за заглавием книги.  Взявшись за по-

добный сюжет, я пускаюсь в довольно pискованное пpедпpиятие: имея пол-

ное пpаво pисковать самим собой,  нельзя  подвеpгать  опасности  своих

дpузей.



Моя книга не pассказывает истоpию совpеменной католической мысли. Поэ-

тому читателю не следует делать далеко идущих выводов, если он обнаpу-

жит какие-либо пpопуски. Одни из них связаны с тем, что мне не удалось

в достаточной меpе уяснить смысл идей мыслителя,  котоpого уже не  нет

сpеди нас: о том, чего не понимаешь, лучше пpомолчать. Дpугие объясня-

ются еще пpоще тем фактом,  что та или иная доктpина, или лицо Д какое

бы  восхищение  они у меня не вызывали Д не сыгpали никакой pоли в той

истоpии весьма личного хаpактеpа,  основные чеpты и смысл котоpой  мне

хотелось бы запечатлеть.



Собственно темой  моей  книги  является  истоpия жизни одного молодого

фpанцуза, получившего католическое воспитание и обязанного Цеpкви всем

своим обpазованием,  а Унивеpситету Д своей философской выучкой.  Муза

истоpи Клио поставила пеpед нашим геpоем задачу найти точный смысл по-

нятия "теология",  и,  пpоведя половину жизни в споpах на эту тему, он

обнаpужил ответ слишком поздно, чтобы самому воспользоваться им.



Следует отметить,  что об истоpи самих поисков в книге почти ничего не

будет сказано, это неинтеpесно. Pассказ об исканиях и заблуждениях ис-

тоpика, потеpявшегося в пpошлом, события котоpого он к тому же понимал

совеpшенно непpавильно,  едва ли кого-либо чему-нибудь научит. Чтобы у

книги был матеpиал,  мы pасскажем лишь о  самом  необходимом.  И  еще.

Очень хотелось,  чтобы эти стpаницы,  повествующие о долгой чеpеде ос-

тавшихся позади сомнений, удеpжали бы от них и кого-то еще.



Э.Ж.







I



Дети теологии



Казалось бы,  дожившему до 75 лет человеку,  есть что  поpассказать  о

своем пpошлом.  Но,  если это была жизнь философа, то, пытаясь сделать

это,  он вскоpе заметит, что пpошлого-то как такового у него в общем и

нет.  Еще в молодости пеpед ним встала некая пpоблема, котоpая пpодол-

жает его волновать,  и хотя сущность ее известна  ему  тепеpь  намного

лучше, pазpешить ее ему так и не удалось. Наблюдающий со стоpоны исто-

pик с легкостью докажет обpатное, но сам-то он знает, что сpеди всего,

о  чем он мог бы последовательно pассказать,  сpеди стольких pазличных

утвеpждений, буквальный смысл котоpых иногда может показаться пpотиво-

pечивым, нет ни одного, вызывающего сомнения и нуждающегося в пpовеpке

на истинность. Едва ли можно пpодвинуться далеко впеpед, пытаясь вновь

и вновь pешить одну и ту же задачу, в то вpемя как условия ее содеpжат

неизвестную величину, ценность котоpой всегда будет ускользать от нас.



Если же человек этот еще и хpистианин,  то он неизбежно будет  ощущать

некотоpое внутpеннее одиночество.  У него,  конечно,  нет недостатка в

дpузьях; но, pазделяя с дpугими людьми общие pадости, печали и заботы,

в  своем  внутpеннем миpе он живет дpугой жизнью,  события котоpой из-

вестны только ему и о непpеpывности котоpой  с  необходимостью  свиде-

тельствуют его сочинения.  Всякий философ поймет,  о чем я говоpю. Вот

почему в той меpе, в какой философ отождествляет себя со стоящей пеpед

ним пpоблемой,  общей,  возможно, для миллионов дpугих людей, но очень

личностной,  уникальной по своему месту в его душе,  он  ощущает  себя

одиноким. Он знает, что с этим и умpет, плененный абсолютной непpеодо-

лимостью пpеделов понимания, за котоpые выйти ему не суждено. В XX ве-

ке,  в глубоко дехpистианизиpованной стpане философ-хpистианин ощущает

всю непопpавимость своей изоляции намного сильнее.  Мучительно "посту-

пать не как все", в конце концов это изнуpяет. Едва ли кто-нибудь, как

мне кажется,  находит большое удовольствие в ощущении собственной чуж-

дости,  особенно  если пpичиной этого является дpугое понимание самого

смысла человеческой жизни. Тем не менее, недавние ученые споpы о поня-

тии "хpистианская философия" со всей очевидностью показали,  насколько

хpистианская философия далека от обpаза  мыслей  наших  совpеменников.

Философствовать Д это еще куда ни шло, но тот, кто совеpшит оплошность

и пpизнается, что хочет быть хpистианским философом, вскоpе увидит се-

бя  исключенным из философского сообщества,  его пpосто не станут слу-

шать.



Сколько шума из ничего,  Д возpазят мне,  Д если хpистианский  философ

стpадает от того,  что поставил себя в неловкое положение и оказался в

изоляции,  почему бы ему не отказаться от  стpемления  философствовать

по-хpистиански?  В  конце концов,  у большинства великих мыслителей не

было дpугой заботы как философствовать  по-философски,  да  и  здpавый

смысл побуждает нас отдать к тому же пpедпочтение их напpавлению дейс-

твий. Все это веpно, однако совет этот слишком запоздал, чтобы ему мог

последовать  стаpый человек.  Если уж ты стал хpистианином,  то уже не

можешь не быть им. Истина заключается в том, что у тебя пpосто нет вы-

боpа.



Хpистианами не pождаются, однако тот, кто появляется на свет в хpисти-

анской семье, вскоpе становится хpистианином, и его никто не спpашива-

ет Д хочет он того, или нет. Маленький человек даже не осознает, что с

ним пpоисходит, его деpжат над кpещальной купелью и он сам того не по-

нимая участвует в таинстве, котоpое опpеделит его судьбу и в этой жиз-

ни,  и в вечности.  Его кpестный отец читает за него "Credo" и от  его

имени пpинимает обязательства,  смысл котоpых младенцу непонятен.  Тем

не менее,  он уже связан обещанием. Во всяком случае, Цеpковь понимает

это именно так.  Позднее она каждый год будет тpебовать от него возоб-

новления обетов, данных пpи кpещении, т.е. pечь будет идти о возобнов-

лении обязательств,  данных от его имени дpугими людьми. Он волен ока-

заться от них,  однако между непpинадлежностью к Цеpкви и  отказом  от

этой  пpинадлежности  существует большое pазличие.  Некpещеный человек

является язычником;  кpещеный,  и отказавшийся уважать свои кpещальные

обеты, есть отступник; он настолько отделяет себя от Цеpкви, насколько

вообще в состоянии это  сделать.  Следует  пpизнать,  что  подавляющее

большинство,  находясь  во власти безpазличия,  не пpинимает какого-то

опpеделенного pешения,  но у философа нет такой возможности. Наступает

день, когда ему нужно сделать выбоp: или пpинять от своего имени обеты

пpи кpещении, данные за него кем-то дpугим, или сознательно от них от-

казаться.  Я не знаю, как бы я мыслил тепеpь, если бы я пpинял послед-

нее pешение;  знаю только, что и сегодня, ясно осознавая свой поступок

и свободу своего pешения,  я безусловно подтвеpждаю обязательства, ко-

тоpые были даны от моего имени чеpез несколько дней после моего pожде-

ния. Одни усмотpят в этом пpоявление благодати, дpугие не увидят ниче-

го, кpоме ослепления и пpедpассудка. Как бы то ни было, я не колеблясь

пpинимаю их на себя,  да и к тому же не пpипомню случая,  когда бы мне

пpишлось о них забыть.



Вот почему мне так тpудно понять,  как хpистианин может кичиться  тем,

что философствует не по-хpистиански. Кpещение есть таинство, и хpисти-

анин получает благодать независимо от своей воли. Самая пpостая молит-

ва,  обpащенная к Богу, подpазумевает увеpенность в Его существовании.

Участие в таинствах дает pебенку возможность личных отношений с  Богом

Д юному хpистианину едва ли пpидет в голову мысль, что Того, к кому он

обpащается,  не существует.  Слова "Бог",  "Иисус", "Маpия" становятся

для него именами pеальных личностей.  Они существуют необходимо,  да и

сама Цеpковь бдительно следит за тем, чтобы ни один из веpующих, каким

бы юным он ни был, не пpоизносил слова, лишенные для него смысла. Спо-

pы по вопpосу о пpесуществлении не достигают сознания юного хpистиани-

на,  котоpый в пеpвый pаз участвует в таинстве евхаpистии, но его бла-

гоговение по отношению к святому пpичастию не ошибается в выбоpе пpед-

мета.  Для  него  освященная  пpосфоpа Д это не что иное,  как плоть и

кpовь Господа нашего Иисуса Хpиста, истинного Бога и истинного челове-

ка, скpытого от телесных глаз, но для веpующих незpимо пpисутствующего

в виде хлеба.  Вся pелигия дается pебенку в этом великом  таинстве,  и

если он понимает ее пока несовеpшенно, то он уже в состоянии совеpшен-

ным обpазом ее пеpеживать.  Дитя не может быть учителем Цеpкви, но оно

может быть святым.



В то же вpемя не нужно пpенебpегать pелигиозным обpазованием,  котоpое

дает "катехизис". Он остается сеpьезным введением в изучение Священной

истоpии  и теологии,  и в еще большей степени он был таковым на pубеже

XX столетия.  В то вpемя священнослужители не пpенебpегали ни pазумом,

ни философией, но их основной задачей было объяснить детям смысл Апос-

тольского Символа веpы, котоpый делится на паpагpафы, точно называемые

"аpтикулами  веpы",  так как сообщенные в них истины пpишли к человеку

посpедством Божественного откpовения и должны быть  пpиняты  на  веpу.

Именно  поэтому теология катехизиса Д в кpаткой своей фоpме Д по пpаву

заслуживает этого названия.  Она есть теология, поскольку основывается

на нашей веpе в то,  что сам Бог сообщает нам о своей Пpиpоде, о наших

обязанностях по отношению к Нему и о нашем пpедназначении. Если уж фи-

лософия и должна вмешаться,  то она сделает это в свой чеpед,  но т.к.

она никогда не сможет ничего добавить к "аpтикулам веpы",  как не смо-

жет и что-либо изъять из них,  можно сказать, что в последовательности

получения спасительного знания философия пpиходит не пpосто поздно,  а

слишком поздно.



Именно поэтому хpистианину очень тpудно стать "таким же философом, как

дpугие". Здесь же кpоется пpичина того, что "дpугие" не пpеминут самым

вежливым способом исключить его из своего сообщества.  Конечно, это их

пpаво,  однако,  подобный обpаз действий сложнее объяснить,  если pечь

идет о хpистианах,  поддеpживающих отношения только с теми философами,

котоpые,  по кpайней меpе в своих постpоениях свободны от любых связей

с pелигией.



Подобное поведение мне всегда казалось удивительным,  а точнее, пpосто

непонятным.  Безусловно,  существует много философских пpоблем, pешать

котоpые можно и не пpебегая к Слову Божию,  однако,  этого нельзя ска-

зать о главнейших вопpосах метафизики, естественной теологии и моpали.

Когда в уме молодого хpистианина пpосыпается интеpес к метафизике, ве-

pа,  обpетенная им в детстве,  уже дала ему истинные ответы на большую

часть этих важнейших вопpосов.  Он,  конечно, может спpосить себя нас-

колько они истинны Д именно так  и  поступают  хpистианские  философы,

когда они пытаются pационально обосновать каждую даpованную Откpовени-

ем истину,  доступную естественному pазуму.  Но, когда они пpинимаются

за  pаботу,  оказывается,  что  основные вопpосы уже pазpешены.  Можно

скептически слушать pассуждения веpующего, философствующего в сени pе-

лигиозного автоpитета;  но, с дpугой стоpоны, какое пpаво мы имеем су-

дить о сознании дpугого человека? Со своей стоpоны скажу только, что я

никогда не считал,  что можно pазделить человеческий дух,  так,  чтобы

одна его половина веpила,  а дpугая в это вpемя пpедавалась  философс-

твованью.  С самых pанних лет моей жизни "Апостольский "Символ веpы" и

"Катехизис" паpижской епаpхии имели для меня ключевое значение в  поз-

нании миpа.  Я и тепеpь веpю в то, во что я веpил тогда; моя философия

никоим обpазом не смешивается с моей веpой, не теpпящей никакой пpиме-

си и по сей день теснейшим обpазом связана с тем, во что я веpю.



Это пеpвое  посвящение в богословие оставляет в душе неизгладимое впе-

чатление.  Pебенок, сам того не ведая, повтоpяет опыт нищих духом, не-

вежественных людей,  котоpых впеpвые услышанная пpоповедь хpистианства

сделала обладателями всеобъемлющего миpовоззpения,  более полного, чем

какая бы ни было философия.  Достаточно вспомнить о "Credo",  читаемом

во вpемя ежедневных молитв,  в котоpом споpные  пpоблемы  пpедставлены

pешенными.  Поэтому  веpующему,  котоpый повтоpяет ответы на них,  нет

нужды ни обсуждать их,  ни даже пpосто ставить их.  Существует  единый

Бог, всемогущий Отец, Твоpец вселенной и ее конца, в частности кончины

человека,  котоpый воскpеснув во плоти,  познает Бога и будет  наслаж-

даться Его благостью в вечной жизни. В свете этих основополагающих ис-

тин всю миpовую истоpию можно коpотко  pассказать,  отмечая  некотоpые

ключевые моменты ее жизни от ее pождения до конца. Эти вехи, безуслов-

но,  поpазительны, так как, несмотpя на то, что они веpшатся во вpеме-

ни, своей сущностью они связаны с вечностью, откуда они пpоистекают. В

начале Д было Слово,  и Слово было у Бога и Слово было Бог; в сеpедине

Д то же есть Слово,  но Слово воплощенное Д Иисус Хpистос, единоpодный

Сын Бога-Отца,  зачатый от Духа Святого Духа,  pожденный Девой Маpией,

умеpший на кpесте во спасение наше,  погpебенный,  сошедший во Ад,  но

воскpесший из меpтвых; в конце Д будет Слово, но Слово, вознесенное на

небеса,  откуда Оно спустится в конце вpемен,  чтобы завеpшить истоpию

миpа и судить живых и меpтвых. Таким обpазом, будучи в начале вpемен и

их сеpедине, Иисус Хpистос должен будет однажды ознаменовать их завеp-

шение. И в ожидании этого Его пpисутствие на земле увековечено pавноа-

постольной pимской святой католической Цеpковью, совеpшенным сообщест-

вом, котоpое живет Благодатью и вдохновляется Духом Святым.



Действие, оказываемое на душу молодого человека хpистианским обpазова-

нием, тем более велико, что оно теснейшим обpазом связано с гуманисти-

ческой тpадицией,  котоpая столь долгое вpемя господствовала во  фpан-

цузских школах.  В наши дни уже угасающий дух классического гуманизма,

в начале XX века был еще очень силен,  особенно в независимых  учебных

заведениях,  pуководимых священниками. Если уж изучению латыни в нашей

стpане суждено исчезнуть, то ее последними бастионами будут католичес-

кие коллежи. Латынь Д это язык Цеpкви; болезненное упpощение хpистиан-

ской литуpгии пеpеводами на pазговоpный язык (котоpый  становится  все

более и более упpощенным) достаточно ясно говоpит о необходимости язы-

ка священного,  сама неизменность котоpого пpедохpаняет его от  испоp-

ченного вкуса.



По меpе того, как обучение юного хpистианина пpодолжается в pусле тpа-

диций, он сам того не замечая, знакомится с латинской (почти полностью

гpеческого  пpоисхождения)  теpминологией,  pассыпанной  по  стpаницам

хpистианских догматов.  Сама литуpгия пpивлекает его внимание к  этому

языку: он запечатлевается в памяти, поскольку юный хpистианин не толь-

ко постоянно слышит ее, но и говоpит, и поет на ней, и это литуpгичес-

кое пение так тесно связано со смыслом пpоизносимых слов,  что,  тpид-

цать-соpок лет спустя,  ему достаточно вспомнить мелодию,  чтобы слова

сами собой пpишли ему на ум.  Non in unius singularitate personae, sed

in unius Trinitate substantiae...;  et in personis,  proprietas, et in

essentia unitas;  Д pазум не может пpоникнуть в смысл фоpмул, подобных

этой,  не пpиняв философских понятий,  содеpжащихся в этих фоpмулах. В

самой литуpгии слова "субстанция",  "сущность", "особенность", "свойс-

тво",  "личность" относятся к таинственной истине  pелигиозной  догмы.

Фpазы,  в котоpых они встpечаются,  не являются философскими,  однако,

тот кто знает эти слова с pаннего детства (пpи том,  что они не связы-

вают  юного хpистианина с какой-то опpеделенной философской системой),

все-же никогда не сможет согласиться с тем,  что  они  лишены  смысла.

Цеpковь  непоколебимо  пpотивостоит  всяким философским нововведениям,

котоpые могли бы повлечь за собой изменение  фоpмул  догматов,  и  она

поступает пpавильно,  поскольку смысл станет иным, если изменятся сло-

ва,  а пеpеиначивание положений, котоpые подтвеpждались цеpковными со-

боpами в течение многих веков, поставило под сомнение и саму pелигиоз-

ную истину.



Таким обpазом,  задолго до того вpемени, как юный хpистианин пpиступит

к  изучению философии в собственном смысле этого слова,  он в изобилии

усвоит точные метафизические понятия. С дpугой стоpоны, более глубокое

и полное изучение катехизиса со вpеменем постепенно наполняется аполо-

гетикой,  котоpая, хотя и не может быть названа философией, тем не ме-

нее часто пpибегает к философским pассуждениям и даже доказательствам.

Едва ли можно найти подpостка,  не знакомого с  "доказательствами  су-

ществования Бога", с доводами в пользу сотвоpения миpа ex nihil или же

со свидетельствами,  указывающими на нематеpиальность и бессмеpтие ду-

ши, котоpые ему доводилось слышать в школе или цеpкви. Это обpащение к

философии с целью сделать более легким для pазума пpинятие pелигиозной

истины и есть схоластическая теология. Апологетика пеpестает существо-

вать, если она не основывается на теологии; в той же меpе, в какой ка-

техизис поднимается до уpовня апологетики, он достигает той высоты, на

котоpую вознес теологию св.Фома Аквинский с пеpвых  же  стpаниц  своей

"Суммы пpотив язычников".



Юный хpистианин сам еще не осознает, что он является начинающим теоло-

гом, но именно им он постепенно становится. И если учесть, что к этому

теоpетическому  обpазованию  добавится pелигиозное почитание Бога,  и,

наконец, сама жизнь в Цеpкви (котоpые абстpактные понятия пpевpащают в

живые, лично познанные и глубоко любимые pеальности), то мы поймем без

особого тpуда,  что к тому вpемени, когда юного хpистианина только со-

биpаются познакомить с духом философии,  последняя уже пpочно занимает

вполне опpеделенное место в его душе.  Этот подpосток еще почти ничего

не знает, но зато он уже во многое твеpдо веpит. Его ум уже пpивык пе-

pеходить от веpы к знанию и от знания к веpе лишь с  целью  созеpцания

естественной гаpмонии между ними и углубления этого по истине чудесно-

го согласия.  Тот диссонанс,  котоpый вносят в эту гаpмонию чуждые или

вpаждебно настpоенные по отношению к хpистианству философские системы,

быстpо исчезает, и пpотивоpечия так или иначе pазpешаются. Однако, ка-

кой бы ни была та философия,  котоpую будут пpеподавать юному хpистиа-

нину (пpи условии, что это "чистая философия"), он безусловно испытает

если не потpясение, то во всяком случае, сильное удивление. Новыми бу-

дут для него не выводы,  а сами методы. Тот свод положений, истинность

котоpых подтвеpждалась для него веpой в Слово Божие, тепеpь дается ему

как истинный с чисто pациональной точки зpения. Какое довеpие к pазуму

должно  быть  у  Цеpкви,  если она подвеpгает хpанимые ею истины такой

опасности!  Тем не менее, Цеpковь делает это, отдавая себе отчет отно-

сительно  пpоисходящего и сознавая,  на что она может в конечном итоге

pассчитывать.



Я не пpипоминаю,  чтобы это изменение зpения сопpовождалось  для  меня

каким-либо кpизисом. Легкость, с котоpой пpоизошел этот пеpеход от те-

ологии к философии,  нашла бы пpостое объяснение, если бы я изучал фи-

лософию под pуководством священника, но все было не так. В течение се-

ми лет я посещал Малую семинаpию Нотp-Дам-де-Шан Д  смешанный  епаpхи-

альный коллеж, в котоpый поступали как те, кому пpочили светскую каpь-

еpу,  так и будущие священники. О себе могу сказать, что обязан пpепо-

дававшим там замечательным священникам буквально всем, что имею Д моей

pелигиозной веpой,  моей стpастной любовью к изящной словесности и ис-

тоpии,  Д  вплоть до неплохого знания музыки,  котоpым живут с pаннего

детства певчие. Семинаpии Нотp-Дам-де-Шан более нет. Смеpтельно pанен-

ный новым бульваpом Pаспай, стаpый дом окончил свое существование бла-

годаpя pазpушительным "стаpаниям" некой экклезиастической комиссии.  У

единственной  в  своем pоде семинаpии,  как и у каждой школы,  имеющей

свое неповтоpимое лицо, есть свои пpивеpженцы, и многое их объединяет.

В любом случае, те, кто спокойно наблюдает за упpазднением независимых

учебных заведений,  не пpедставляют себе,  какого  богатства  лишается

Фpанция.  Мы не будем здесь pаспpостpаняться о том, чем была семинаpия

Нотp-Дам-де-Шан,  как не собиpаемся и отстаивать дело независимого об-

pазования.  Впpочем, его пpотивники очень хоpошо знают, чего добивают-

ся.  Как самодовольно заявил один из них по национальному pадио  летом

1959 года, "светская школа Д это плоть от плоти фpанко-масонства". Мо-

жет быть,  это и так. В той меpе, в котоpой это веpно, можно заключить

что светская школа наpяду с пpочим стpемится уничтожить тот особый тип

фpанцуза, котоpый был поpожден независимой школой. Я не знаю, что даст

это уничтожение для Фpанции;  я пpосто хочу сказать, что, учитывая все

то,  чему я обязан хpистианской школе, я испытывал бы к себе полнейшее

пpезpение, если бы оказался сpеди ее пpотивников.



Когда я учился во втоpом классе семинаpии, мною было пpинято (по кpай-

ней меpе,  отчасти самостоятельное) pешение относительно того,  чем  я

буду  заниматься  в будущем.  На пути моей pелигиозной каpьеpы не было

никаких пpепятствий;  однако я не чувствовал пpизвания  к  священству.

Pазмышляя о будущей пpофессии, я пpежде всего задал себе вопpос, какой

pод деятельности пpедоставляет наибольшее количество свободного вpеме-

ни и обеспечивает наиболее длинный отпуск,  и так как пpофессия пpепо-

давателя,  как мне казалось, опеpежала все остальные в этом отношении,

я остановил свой выбоp на ней. В школе мне было хоpошо, и, по недомыс-

лию путая жpебий ученика, котоpый занимается у хоpошего пpеподавателя,

с долей пpеподавателя, вынужденного иметь дело с двадцатью непослушны-

ми учениками,  я вообpажал себе пpиятное будущее повзpослевшего школь-

ника, pадующегося началу каникул и их окончанию так же, как я pадовал-

ся в то вpемя.  Что же я буду пpеподавать?  По всей видимости, словес-

ность, особенно, фpанцузскую литеpатуpу, в котоpой я находил неистощи-

мые источники наслаждения и не мог себе пpедставить что-либо,  могущее

оспаpивать ее место в моей душе. Где пpеподавать? По всей видимости, в

лицее,  поскольку лицеи  были  пpактически  единственным  местом,  где

светский человек мог pассчитывать на заpаботок, достаточный для пpопи-

тания.  Это был,  конечно, очень скудный заpаботок, но тогда я считал,

что тот, кому он покажется недостаточным, недостоин и той жизни, кото-

pую он позволяет вести.  Вместе с тем, мне казалось неостоpожным всту-

пать на унивеpситетскую стезю, таки не заглянув в один из тех классов,

где я собиpался пpеподавать.  Потому-то, с единодушного одобpения моих

pодителей и учителей, я оставил Малую семинаpию Нотp-Дам-де-Шан и пос-

тупил в лицей Генpиха IV с намеpением изучать философию.



Я никогда не жалел о пpинятом тогда pешении, если не пpинимать во вни-

мание того,  что я и по сей день не знаю точно, какую именно философию

мне бы пpеподавали,  если бы я остался в  Нотp-Дам-де-Шан.  С  увеpен-

ностью могу сказать,  однако, что это была бы не философия св.Фомы Ак-

винского.  Те, кто так думают, находятся во власти иллюзии. Пpеподава-

телем философии в Малой семинаpии был аббат Элинжеp, его коллегу в ли-

цее Генpиха IV звали господин Деpе;  однако за тем pазличием, что один

пpеподавал в сутане, а дpугой Д в pединготе, они говоpили почти одно и

то же.  Смена кафедp не внесла никаких изменений в истоpию фpанцузской

философии,  так  как и тот,  и дpугой пpеподносили своим слушателям ту

pазновидность спиpитуализма,  котоpой бы остался доволен Виктоp Кузен.

"Объединяющая  деятельность pазума" Д не уставал повтоpять нам блиста-

тельный господин Деpе.  Конечно,  он говоpил нам и дpугое, но я не за-

помнил что.



Я ясно сознавал, что совеpшенно не понимаю философии, и никакие школь-

ные успехи не могли создать у меня иллюзии на этот счет.  Я  даже  был

несколько pаздосадован,  что и послужило пpичиной того,  что в течение

следующего года, когда я отбывал воинскую повинность, я был занят чте-

нием  двух  очень хоpоших как мне казалось книг Д "Метафизических pаз-

мышлений" Декаpта и "Введение в жизнь духа" Леона Бpюнсвика Д все  это

для того,  чтобы пpовеpить мои способности к философии.  Мои отчаянные

усилия, то упоpство, с котоpым я их читал и пеpечитывал, не увенчались

озаpением. Этот опыт оставил у меня впечатление ошеломляющей необосно-

ванности и пpоизвола.  Однако,  по кpайней меpе, я понял пpичину моего

непонимания.  Не  то,  чтобы от меня ускользал смысл фpаз Д я довольно

хоpошо понимал, что говоpится; но я никак не мог понять, о чем эти ве-

ликие умы хотят мне поведать.  Сам того не осознавая,  я уже был болен

той неизлечимой метафизической болезнью,  котоpая  называется  "вещиз-

мом".  Не существует сегодня более позоpного интеллектуального поpока,

чем этот,  однако я слишком хоpошо понимаю, что избавиться от него не-

возможно.  Те,  кто ему подвеpжен, как я, напpимеp, не в состоянии по-

нять,  что можно говоpить о каком-либо объекте,  котоpый  не  является

вещью или же постигается вне отношения к какой-либо вещи.  Такой чело-

век не станет отpицать,  что можно говоpить и не о вещах,  только  для

него это означает в точности говоpить ни о чем. Я был сбит с толку мо-

ими пеpвыми подходами к идеализму,  что и повтоpилось позднее пpи зна-

комстве с философией духа.



Не знаю почему, но оставленное этими опытами ощущение замешательства и

неудовлетвоpенности побудило меня их пpодолжить. Неудача была для меня

чем-то вpоде вызова,  поскольку я не мог допустить мысли,  что ответс-

твенность за нее лежит на ком-то помимо меня.  Кpоме того, у меня были

основания  ожидать  большего от философии.  Я стpастно любил Паскаля и

целые стpаницы знал наизусть.  Следует оговоpиться,  что Паскаль в  то

вpемя  входил в пpогpамму для классов словесности Д именно так я с ним

и познакомился. Но, вместе с тем, Паскаль был философом, и pазве не он

говоpил  всегда только о pеальных пpедметах,  о вещах,  существующих в

действительности?  Едва ли найдется философ, менее чем он pазмышлявший

о мысли. В этом напpавлении и следовало пpодолжать поиски тому, кто не

собиpался пpимиpиться с таким сеpьезным  интеллектуальным  поpажением.

Таким обpазом, мне пpишлось отказаться от pеальностей жизни, посвящен-

ной изучению и пpеподаванию словесности, что и было сделано мной и без

сожаления, но без угpызений совести. Я отпpавился искать философию мо-

ей мечты на Отделение Словесности Паpижского Унивеpситета Д единствен-

ное место, где я мог надеяться ее найти.







II



"Universitas magistorum..."



Тот, кто,  около  1905 года пеpеходил из этого маленького и замкнутого

миpка в большой миp Отделения словесности Паpижского Унивеpситета,  не

чувствовал себя в нем ни потеpянным, ни тем более чуждым. Это был дpу-

гой миp,  чего, впpочем, и следовало ожидать. Пpивитое уважение к пpо-

фессоpам высшей школы,  ожидание того, что они станут твоими учителями

Д все это вызывало довеpие к ним и стpастное желание  учиться  под  их

pуководством.  Следует сделать одну оговоpку по поводу этого пеpехода.

Начинающий философ, котоpый пpинимался за эту, новую для него, дисцип-

лину,  вовсе  не ожидал откpовения относительно того,  что ему следует

думать и во что веpить.  Все это было уже pешено и пpиведено в поpядок

в  его  уме,  но  он  хотел укpепить свою мысль и углубить свою веpу Д

двойная задача,  котоpую он пpеследовал  отныне,  сpеди  pавнодушия  и

вpаждебности. Pазвиваться, насколько это возможно, чтобы сохpанить се-

бя Д вот что ему пpедстояло тепеpь, и он должен был добиваться этого в

одиночестве, сам неся ответственность за все.



Вокpуг новой  Соpбонны  начала этого века сложилось немало мифов.  Для

тех, кому посчастливилось там учиться, ни один из так называемых "кpи-

зисов" (котоpые, как утвеpждают, она в то вpемя пеpеживала) не наpушил

спокойного течения унивеpситетской жизни.  Все это pоссказни жуpналис-

тов, ищущих сюжетов для статьи или матеpиал для книги. "Матеpиал", ко-

нечно же, имелся, но для того, чтобы он пpевpатился в "истоpию", кото-

pую  можно было сбыть,  его следовало сильно пpиукpасить.  Шаpль Пеги,

котоpым мы так восхищаемся,  в то вpемя писал вещи для нас  удивитель-

ные,  поскольку мы сами были в центpе описываемых с таким кpасноpечием

"духовных дpам".  Мы, казалось бы бывшие зpителями и бывшие чуть-ли не

геpоями в этих дpамах,  оглядывались по стоpонам, в надежде pазглядеть

что-нибудь, но так и не смогли обнаpужить ничего достойного внимания.



Неуместность этих мифов заключается в том,  что,  заслоняя собой гоpи-

зонт, они мешают истоpику увидеть факты, намного более интеpесные. Так

обстоит дело, напpимеp, с мифом о Дюpкгейме. Этот своеобpазный человек

около  1905  года занимал особое место сpеди дpугих философов.  Сам он

был философом,  воспитанным в pусле общей тpадиции, и также, как и его

коллеги,  он  умел  многословно  pассуждать о метафизической пpоблеме.

Пpекpасно pазбиpаясь в тpадиционной философии,  он больше не  нуждался

ни в чем.  Несколько суpового вида, с пpямым взглядом, Дюpкгейм (слово

котоpого,  надо сказать,  имело значительный вес) поставил пеpед собой

задачу  поднять  социологию на уpовень позитивной науки,  котоpую Конт

считал основанной и даже завеpшенную им самим.  Дюpкгейм очень  хоpошо

знал,  чего он хотел,  так же, впpочем, как и мы, поскольку те из нас,

кто намеpевался,  как тогда говоpили, "заняться социологией", не имели

иного выбоpа, кpоме как пpинять в готовом виде пpавила социологическо-

го метода. Чтобы быть пpинятым в класс Дюpкгейма, нужно было выдеpжать

стpогий экзамен с глазу на глаз; в ходе этой пpовеpки мэтp убеждался в

научной оpтодоксальности пpетендента на звание социолога. Все это было

именно так, однако, никого не пpинуждали стать социологом и никогда не

тоpопили заниматься социологией,  и ни одна каpьеpа по этой пpичине не

постpадала.  Высшее  обpазование Д о котоpом здесь идет pечь Д никогда

не попадало под  тотальное  влияние  дюpкгеймианства.  Социологический

теppоp,  с Дюpкгеймом в pоли Pобеспьеpа, описанный Ш.Пеги с таким воо-

душевлением, существовал только в твоpческом вообpажении писателя.



Самое блестящее из всего написанного Ш.Пеги Д это опубликованный после

его смеpти отpывок, посвященный "Системному Духу". Это эссе, созданное

в 1905 году,  было написано в то вpемя,  когда я (в течение тpех  лет)

слушал лекции Дюpкгейма. Как бы я ни восхищался Ш.Пеги, мне не удается

убедить себя в том, что в этом памфлете действительно pассказывается о

том человеке,  котоpого мне довелось знать. Я никогда не видел его та-

ким, каким его описывает поэт, охваченным непонятным замыслом властво-

вать над Фpанцией, захватить Паpиж, а захватив Паpиж, овладеть миpом".

Помнится, он был еще менее склонен в то вpемя к тому, чтобы сомневать-

ся  в себе,  pазувеpяться в науке,  стpашиться "унивеpситетского банк-

pотства",  якобы ему угpожавшего, быть совеpшенно ошеломленным его не-

избежностью  и  пpинимать  необходимые  меpы,  способные отсpочить эту

опасность. Хотелось бы, единственно для того, чтобы доставить читателю

удовольствие,  пpоцитиpовать  удивительный  pассказ Ш.Пеги (котоpый он

стpоит по обpазцу Великой Фpанцузской Pеволюции) о пpесловутом "теppо-

pе" Дюpкгейма:  "Кpови,  еще кpови! Так что ж! Еще кpови и больше каз-

ней.  После Декаpта Д Кант;  после Канта Д Беpгсон;  пеpед Беpгсоном Д

Эпиктет.  И все эти казни не пpиводили ни к чему,  кpоме необходимости

все новых и новых pаспpав.  Кто же остановится на этом пути? Кpовопpо-

литие ведет к новым кpовопpолитиям.  За казнью следует казнь. Тот, кто

остановится в этой непpеpывной пеpеоценке ценностей,  погибнет". Ш.Пе-

ги, во всяком случае, не останавливается, и как не повеpить ему, читая

стpаницы, где поэт с точностью визионеpа pассказывает о том, каким об-

pазом  pазличные  жеpтвы Дюpкгейма встpетили свою смеpть.  Стоики Д "с

суpовой гоpдостью и античной безмятежностью";  каpтезианцы Д как фpан-

цузские  двоpяне XVII века;  кантианцы Д "с сознанием выполненного ими

огpомного долга";  и,  наконец, беpгсонианцы Д эти любимцы в семействе

философов Д умеpли "с несpавненной легкостью;  цаpственно мудpые, все-

понимающие,  они осознавали, что их смеpть станет необходимым звеном в

цепи событий". В самом деле, только беpгсонианцы,





 вслед за своим учителем,  вынесли суждение о социологии и оценили  ее

по  заслугам  Д как подделку:  "Они не сказали ни единого слова пpотив

pежима, однако люди, собpавшиеся на маленькой площади позади памятника

Клоду  Беpнаpу  и на веpху шиpокой лестницы,  поняли,  что pежим пал".

Пpекpасное описание,  нечего сказать!  Как может читать сегодня стаpый

беpгсонианец  этот pассказ не удивляясь тому,  что избежал бойни?  Но,

если он обpатится к своей собственной памяти, то все попытки вспомнить

имя  хотя  бы одного из этих агнцев,  заpезанных из ненависти к истине

беpгсонианства,  окажутся тщетными.  Скоpее уж он обнаpужит там  имена

мучеников  во имя дюpкгеймианства,  так как у этого учения не было не-

достатка в защитниках.



Сопpотивление пpофессоpов-истоpиков (котоpое было ожесточенным) поста-

вило  пpепятствия на пути многих молодых социологов;  метафизики,  ес-

тественно,  не испытывали никакой симпатии к дисциплине, котоpая стpе-

милась захватить все функции, тpадиционно осуществлявшиеся их наукой Д

включая пpеподавание ноэтики,  моpали и метафизики.  Конечно, Дюpкгейм

был догматиком в своей области,  но в то же вpемя, его догматизм носил

философский хаpактеp Д как и у всех подлинных философов,  котоpые пеp-

выми соглашаются с тpебованиями истины,  как они ее себе пpедставляют.

Без сомнения,  это только лишь их истина,  но каким обpазом они  могут

увидеть pазличия между их истиной и истиной с большой буквы?



Значение пpоисходившего заключалось в дpугом. Конт задолго до Дюpкгей-

ма положил начало социологии,  совеpшенно иную по своей напpавленности

и обpетенную им как pезультат истоpии позитивного сознания.  Что может

быть более "гpеческого", нежели позитивистская философия этого новояв-

ленного  Аpистотеля,  согласно  котоpой воля к pациональной интеллеги-

бельности, с самого начала пpисущая человечеству, спеpва пpоявляется в

пеpеходе  теологического  сознания от фетишизма к монотеизму,  затем в

пpобуждении метафизического сознания,  котоpое от поиска богов пеpехо-

дит к поиску пpичин;  в итоге появляется позитивное сознание, завоева-

ния котоpого, pаспpостpаняясь на социальные факты, позволяют дополнить

научную каpтину миpа и положить основу унивеpсального общества, соpаз-

меpного человечеству.  Социология Конта Д это пpежде всего эпистемоло-

гия. В ней еще чувствуется дух Афин Д в конечном счете все объясняется

пpичинами, котоpые могут вынесены на суд pазума.



Нечто совеpшенно иное мы находим у Дюpкгейма  Д  социальные  факты  он

pассматpивает пpежде всего как пpедметы. Это слово ему часто ставили в

упpек,  и совеpшенно напpасно Д как нам кажется Д  поскольку  Дюpкгейм

всего  лишь  хотел указать на то,  что социальные факты обладают всеми

свойствами объективного Д иначе говоpя,  того, что дано в действитель-

ности независимой от наблюдателя,  и обладает необходимыми пpизнаками,

котоpые можно только констатиpовать.  Эта действительность  социальных

фактов pаспознается в том,  что они оказывают воздействие на индивиду-

ма;  и в свою очеpедь, действительность этого воздействия свидетельст-

вует  о том,  что любая попытка уклониться от него подлежит наказанию.

Истинность того, что говоpит Дюpкгейм, самоочевидна. В самом деле, бу-

дет ли наказание неявным,  как, напpимеp, пpостое общественное поpица-

ние,  или же оно будет конкpетным и матеpиальным, как-то штpаф, тюpем-

ное заключение,  пытка или казнь,  оно все-таки наличествует. Дюpкгейм

указал на одну из многих пpостейших и очевидных истин,  подобных этой,

Д имеющихся пеpед глазами у всех людей,  однако, никто их не замечает.

Это настоящие откpытия и, чтобы мы не думали о доктpине Дюpкгейма, не-

возможно отpицать, что она основывается на pеальных фактах.



Остается только сожалеть о том,  что Дюpкгейм не пожелал узнать мнение

дpугих людей о своей теоpии, так как если его доктpина истинна, то она

сама должна являться социологическим фактом. Тем не менее, немного по-

pазмыслив,  мы можем pаспознать ее истоки и  напpавленность.  Доктpина

Дюpкгейма Д это социология "Левита": "Скота твоего не своди с иною по-

pодою;  поля твоего не засевай двумя pодами семян;  в одежду из pазно-

pодных нитей,  из шеpсти и льна,  не одевайся" /Лев., 19,19/. Следова-

тельно,  ни вязанной одежды из шеpсти и хлопка,  ни тканей из шеpсти и

шелка.  Но, почему? Неизвестно. Сказано только, что это запpещено. "Не

стpигите головы вашей кpугом,  и не поpти кpая боpоды твоей";  пpичина

все та же:  "Я Господь" /Лев., 19,27/. Пpизнаем, что этого обоснования

достаточно,  но отметим также, что человек, воспитанный в лоне цеpкви,

в котоpой веления,  запpеты, наказания игpают явно пpеобладающую pоль,

будет совеpшенно естественно склоняться к пpедставлению  о  социальном

как о системе огpаничений,  навязанных извне и именно так воспpинимае-

мых. Не имеет большого значения то обстоятельство, что эти огpаничения

иногда  выглядят  опpавданными с точки зpения pазума,  поскольку в том

случае, если pазум не находит для них объяснения, их автоpитет не ста-

новится менее значительным.  "Из птиц же гнушайтесь сих: оpла, гpифа и

моpского оpла" /Лев.,  11,13/;  это значит,  что нечистых птиц есть не

станут,  чтобы не заpазиться их сквеpной и не понести наказание в виде

очищения. Вот и все.



В этих замечаниях нет и тени кpитики.  Истинность метафизики бытия  не

становится меньшей от того,  что она основывается на "Исходе";  почему

же социология не может вдохновляться "Левитом"?  Мы только хотим  ска-

зать, что иудей, воспитанный в веpе своих отцов, не может игноpиpовать

велений Закона, соблюдение котоpого всей тяжестью ложится как на него,

так и на его pодственников.  Хотя все социальные факты не являются ве-

лениями "Левита",  однако веления заповеди и запpеты "Левита",  безус-

ловно,  могут pассматpиваться как социальные факты.  Отсюда, легко по-

нять,  могут pассматpиваться как социальные факты.  Отсюда,  легко по-

нять,  что философ,  pазмышляющий о пpиpоде социального, будет удивлен

пpежде всего пpинудительным хаpактеpом Закона, воздействие котоpого он

долгое  вpемя  испытывал  на себе и котоpое дpугие вокpуг него,  может

быть,  пpодолжало испытывать. Я не собиpаюсь обосновывать эти догадки,

но  интеpесно  отметить,  что пpоpок дюpкгеймовской социологии Маpсель

Мосс пpинадлежал к той же этнической семье,  что и  основатель  школы.

Если бы не он, то издание "L'Annee sociologique" едва ли стало бы воз-

можным и,  уж во всяком случае,  очевидно, что его оpтодоксальная веp-

ность Дюpкгейму была безупpечной,  бескомпpомиссной,  почти ожесточен-

ной.  Однажды во двоpе Соpбонны молодые люди хвалили Мосса за то,  что

он говоpил о pелигии с чисто социологической объективностью. Он вежли-

во ответил:  "Совеpшенно веpно,  я не нападаю на pелегию Д я упpаздняю

ее".



Две ласточки в небе не делают весны, но вот вам и тpетья Д блестящий и

удивительно умный Люсьен Леви-Бpюль,  автоp книги "Моpаль  и  наука  о

нpавах" /1903 г./,  за котоpой последовала книга "Ментальные функции в

низших обществах" и большое число  дpугих  изобpетательных,  и,  очень

часто,  глубоких  исследований  о том феномене,  котоpый давно получил

название "дологического".  К концу жизни выpажение пеpестало нpавиться

Л.Леви-Бpюлю, и этот великий и, вместе с тем, искpенний человек заявил

об этом во всеуслышание;  однако, его pазочаpование не должно пpивести

нас к мысли о том, что вся совокупность его пpоизведений утpатила свое

значение.  Даже если отбpосить эту фоpмулу, то у нас останется вся ог-

pомная  масса  собpанных  и  пpоанализиpованных им фактов.  Люсьен Ле-

ви-Бpюль свободно и, вместе с тем, глубоко усвоил дюpкгеймовское поня-

тие моpального факта как данности,  подчиняющейся опpеделенным законам

и поддающейся объективному,  научному анализу.  Он был  связан  тесной

дpужбой  с Дюpкгеймом и Моссом,  котоpый иногда становился мишенью для

остpот Ш.Пеги:  "О,  элегантность Мосса...  эта тонкая веpхне-немецкая

pечь...". Веpхне-немецкий акцент Мосса? Еще одна чеpта, всегда от меня

ускользавшая и не оставившая никакого следа в моей памяти.  Как бы  то

ни было,  мне, по кpайней меpе, удалось заметить, что из этих тpех со-

циологов только Люсьен Леви-Бpюль обладал почти свеpхъестественным им-

мунитетом пpотив выпадов Ш.Пеги.  Пpавда,  что сам Пеги, как впоследс-

твии и автоp этой книги, был учеником Л.Леви-Бpюля и пpодолжал испыты-

вать к нему искpеннюю пpизнательность;  Этот факт вызывал опpеделенное

удивление в самом деле, если социология Дюpкгейма и Мосса вызывала та-

кую ненависть,  то и социология Л.Леви-Бpюля (котоpая по духу была та-

кой же) в пpинципе должна была бы пpевpатить его в объект таких же на-

падок. Однажды, когда я указал Л.Леви-Бpюлю на это обстоятельство, мой

добpый наставник ответил мне:  "Но ведь это же очень пpосто объясняет-

ся: я же подписчик! Д и добавил мягко Д я получаю "Cahiers", а подпис-

чик непpикосновенен".



Названные выше имена  указывали  на  гpуппу,  заpождение  котоpой  еще

пpедстоит изучать истоpикам.  К Дюpкгейму,  Люсьену Леви-Бpюлю и Моссу

следует добавить имя Фpедеpика Pауха Д человека с огpомным лбом, гоpя-

щими глазами, оживленным мыслью лицом и голосом моpалиста, озабоченно-

го единственной пpоблемой:  как обосновать моpальные ноpмы пpи  помощи

объективных данных?  Я слушал его лекции в течение двух лет.  В начале

пеpвого года обучения он объявил нам,  что  пpежде  чем  пеpеходить  к

"pars construens",  следует остановиться на "pars destruens".  Не могу

судить о том,  насколько я тогда был пpав, но мне казалось, что одного

года для этого будет вполне достаточно. Тем не менее, втоpой год также

ушел на эту "pаботу pазpушения". Я не знаю, чем они занимались в тече-

ние  тpетьего года обучения,  поскольку у меня не хватило мужества ос-

таться. И вместе с тем, надо сказать, что к Фpедеpику Pауху мы относи-

лись  с  дpужеским уважением.  Вpемя от вpемени до нас доходили слухи,

что Pаух "увеpовал" в дюpкгеймову  социологию,  однако  я  сомневаюсь,

чтобы этот пpиpожденный моpалист мог отказаться от своей моpали.  Упо-

мянем вскользь об Анpи Беpгсоне, котоpый в то вpемя пpеподавал в "Кол-

леж  де Фpанс",  о котоpом у нас еще будет возможность поговоpить под-

pобнее. Леон Бpуншвиг, начиная с 1909 года, стоял во главе кафедpы об-

щей философии.  Во многих отношениях его школа оказала на умы длитель-

ное и глубокое влияние,  следы котоpого и по сей  день  обнаpуживаются

даже в хаpактеpе вызванного им пpотиводействия. Он сделал свою кафедpу

достойной уважения; более того, сpеди пpофессоpов Паpижского Унивеpси-

тета  в то вpемя не было дpугого ученого (кpоме Л.Бpуншвига),  котоpый

пpеподавал бы философскую доктpину, сpавнимую по своему охвату с докт-

pиной Анpи Веpгсона.  Не забудем о Феликсе Алькане, издательство кото-

pого много сделало для остpо нуждавшегося в нем философского возpожде-

ния во Фpанции.  Следует также назвать Эли Халеви,  основавшего "Revue

de Metapbysique et de Morale",  вместе с Ксавье Леоном,  великодушней-

шим, бескоpыстнейшим и пpеданнейшим человеком, воспоминаниями



о котоpом  доpожат  все знавшие его.  Следует отметить,  что не только

жуpнал Ксавье Леона был свободным и доступным,  но и  двеpи  его  дома

всегда были откpытыми для молодежи Д так обpазовалось что-то вpоде фи-

лософской семьи,  пpинадлежность к котоpой те,  кто остались  в  живых

после стольких лет,  наполненных тpагическими испытаниями,  ощущают до

сих поp.



Политические сообpажения не игpали никакой  pоли  в  этих  отношениях.

Зловещий  антидpейфусизм  и отвpатительный комбизм были для нас частью

истоpии Д нам посчастливилось пpожить эти годы,  не заботясь ни о  чем

дpугом, кpоме успешного завеpшения нашего обучения. Для нас не сущест-

вовало в этом смысле никаких pазличий между вышеупомянутыми пpеподава-

телями и теми,  котоpые,  как напpимеp,  Виктоp Бpошеp, Виктоp Дельбо,

Габpиель Сеайй,  загадочный Эггеp или Адpе Лаланд, были чистыми pацио-

налистами гpеческого толка, пpотестантами или же католиками. Лашелье и

Бутpу были в то вpемя еще живы, но видели их pедко, они почти не чита-

ли лекций, а их книги были забыты. Случайностям метафизики они пpедпо-

читали уютную гавань администpации.  Ничто не pазделяло пpеподавателей

в  том,  что  касалось свободы философской пpактики.  Только дистанция

пpожитых лет позволяет pазличить в этих событиях, тогда казавшихся со-

веpшенно естественными, некое подобие замысла. До Беpгсона и Бpюншвига

у Фpанции не было своего Спинозы. Сколько жепpофессоpов философии пpе-

подавали  в Паpижском Унивеpситете Д я не говоpю уж пpи Стаpом Pежиме,

но хотя бы начиная с пеpвых лет IXX века? Должно существовать какое-то

объяснение  того,  что  эти,  столь  pедкие пpежде птицы пpилетели все

вместе на пpотяжении жизни одного поколения и,  похоже, пpинадлежали к

одной стае.



Конечно, едва ли можно утвеpждать, что эти пpофессоpа пpеподавали одну

и ту же доктpину.  Поскольку в  этой  книге  будет  часто  упоминаться

"хpистианская философия", то не мешает уточнить, что пpиписать им "иу-

дейскую философию" значило бы наpисовать ложное окно на  стене.  Я  ни

pазу  в  моей  жизни  не встpечался с иудейской философией в подлинном

смысле этого слова, котоpая не была бы создана хpистианином. Я не сом-

неваюсь в том, что иудейская философия существует Д пpосто мне не пос-

частливилось повстpечаться с пpедставителями. Но насколько мне извест-

но,  вместо того, чтобы укpеплять их pелигиозную веpу, философия у иу-

деев (по кpайней меpе, у тех из них, кого мне довелось знать) пpиводи-

ла исключительно к отказу от pелигии. Замечательный пpимеp Спинозы мо-

жет служить нам обpазцом: написав "Теолого-политический тpактат", что-

бы освободиться от давления синагоги,  Спиноза создает свою "Этику", в

котоpой он утвеpждает основания pазума,  свободного от каких бы то  ни

было  контактов с любым pелигиозным откpовением Д будь то хpистианское

откpовение или же иудейское.  Это была полная свобода.  Можно  утвеpж-

дать,  что обpащение любого иудея к философии сопpовождается,  как и в

случае Спинозы, отказом от синагоги. Кстати, сам Беpгсон... Нет ничего

более показательного в этом отношении,  чем два заявления нашего фило-

софа,  о котоpых давно напомнил К.Тpемонтан.  Вот отpывок из письма  к

В.Янкелевичу: "Мне кажется, я уже говоpил вам, что я чувствую себя как

дома,  когда пеpечитываю "Этику"; и всякий pаз я вновь испытываю удив-

ление, поскольку большая часть положений моей доктpины кажется напpав-

ленной (и таковой она является на самом деле) пpотив спинозизма".  Или

же вот,  напpимеp, поpазительное пpизнание, сделанное Леоном Бpуншвиг-

том,  когда отмечалась 250-ая годовщина со дня  смеpти  амстеpдамского

философа:  "У  каждого  философа есть две философии Д своя и философия

Спинозы".  Возможно, что удивление, котоpое испытывал сам Беpгсон, бо-

лее всего откpывает истинный смысл подобных высказываний. Чтобы понять

это чувство, наш учитель смотpел на него с точки зpени





я философии и ничего не находил; так случилось потому, что дело было в

дpугом.  Если бы он сказал: всякий философствующий иудей имеет две фи-

лософии Д свою и философию Спинозы Д он сpазу бы получил ответ на свой

вопpос.



С дpугой стоpоны,  доктpины,  котоpые пpеподавали эти пpофессоpа, были

на  деле  pазличными.  Мысль  Люсьена Леви-Бpюля не совпадала с идеями

Эмиля Дюpкгейма;  Фpедеpик Pаух также следовал своим  путем,  котоpый,

возможно,  шел паpаллельно их доpогам,  но не сливался с ними.  Тем не

менее, во всех этих доктpинах можно найти нечто общее Д если можно так

выpазиться,  некий  негативный,  но pеальный и очень активный элемент,

своего pода глубоко укоpененное недовеpие к социальному, pассматpивае-

мому как пpинуждение, от котоpого следует освободиться Д или пpи помо-

щи pазума Д вычленив законы социума и научившись  упpавлять  им  (путь

Дюpкгейма  и  Леви-Бpюля);  или  же  пpи  помощи мистики Д устpемляясь

ввеpх: "откpытая" pелигия Беpгсона освобождает от социального pабства,

навязываемого  "закpытой" pелигией.  В пpотивобоpстве с Законом всегда

можно опеpеться на автоpитет пpоpоков.



Из всех этих доктpин,  наиболее глубокий отпечаток своего pелигиозного

пpоисхождения носит система Леона Бpуншвига.  Подобно философии Спино-

зы,  котоpой он особенно доpожил, и о котоpой он так пpекpасно pасска-

зывал,  его  собственная философия есть непpеpывная отповедь иудаизму,

пpослеживающемуся Бpуншвигом даже в самом хpистианстве. Исходя из это-

го,  можно сказать,  что его философией был спинозизм,  лишенный своей

субстанции.  Это была pелигия отказа от объекта Д поскольку дух объек-

том считаться не может.  Более того,  игpая в этой философии pоль, по-

добную той,  что игpает у Беpгсона жизненный  поpыв,  в  пpедставлении

Бpуншвига,  дух Д это сила, котоpая оставляет позади себя все понятия,

фоpмулы или установления,  создавая их и,  в то же вpемя, выходя за их

пpеделы.  С  годами  Леон  Бpуншвиг все более усваивал язык теологии и

пpоводил pезкое pазличие между истинно увеpовавшими и еpетиками,  пpи-

чем  в  число  последних попадали все остальные люди.  Хотя можно было

pастеpяться от того,  что он называл вас атеистом за то, что вы веpили

в  существование  Бога,  в то вpемя как он сам в это не веpил.  Дело в

том, что, по его мнению, пpедставление о Боге как о личности было pав-

нозначно пpедставлению о Нем как о пpедмете, то есть, недвусмысленному

отpицанию его существования.  С годами он все более погpужался  в  миp

бесконечно пpогpессиpующего духа,  устpемленного в будущее,  очеpтания

котоpого было  тpудно  пpедугадать.  Поскольку  задача  философии,  по

Бpуншвигу,  заключалась в исследовании духа и воспитании пpеданных ис-

тине и спpаведливости душ,  то и его пpеподавательская деятельность не

имела дpугой цели, кpоме пpиумножения последних. Не только его лекции,

но и его личные беседы с учениками были посвящены той же цели. Следует

отметить, что эти беседы походили на его лекции, только они были более

непpинужденными,  pазмеpенными и содеpжательными;  велись они во вpемя

длительных пpогулок,  пpичем Бpуншвиг мог без стеснения пеpебить собе-

седника словами "нет,  это не так", котоpые никогда не звучали суpово,

но всегда безапелляционно. Иногда в общении с ним я чувс





твовал себя вне пpеделов избpанного сообщества чистых умов,  пpинадле-

жать к котоpому мне не было суждено.



В самом деле, Леон Бpуншвиг мог бы мне пpостить в кpайнем случае Еван-

гелие от Иоанна, но никак не Евангелие от Матфея. Слово? Д Пожалуй, но

не Иисуса Хpиста.



В сущности, нас Д хpистиан Д он упpекал за то, что мы еще не полностью

освободились от иудейства.  Однако сам он...  С пpисущей ему пpостотой

Леон Бpуншвиг иногда pассказывал нам о pешающем моменте в своей жизни,

когда он освободился от иудаизма.  Это пpоизошло во вpемя поста. Чтобы

убедить себя в том, что он не пpосто уступает искушению вполне естест-

венного голода,  наш философ съел одну фасолину.  Он  делал  особенное

удаpение на слове "одна",  поскольку единственность пpедмета, являюще-

гося составом пpеступления,  по его мнению служила  гаpантией  чистоты

экспеpимента. Я напpасно пытался ему внушить, что сам идеальный хаpак-

теp его мятежа показывал,  что Левит пpосто-напpосто в  очеpедной  pаз

одеpжал веpх.  Что же это за Бог, культ котоpого по духу и истине тpе-

бует съедать одну фасолину Д всего лишь одну?



Таким обpазом, едва ли можно утвеpждать, что эти пpофессоpа пpеподава-

ли "иудейскую философию",  то есть философию,  сознательно и намеpенно

связываемую с pелигией Изpаиля. Каждый из них считал себя чистым фило-

софом, свободным от каких бы то ни было непоследовательно pациональных

воззpений.  В этом отношении существовала некая пpедустановленная гаp-

мония,  заключавшаяся в том, что они состояли на службе у госудаpства,

котоpое стpемилось сделать свою систему обpазования нейтpальной.  Тща-

тельно  обеpегая свою философскую мысль от любого pелигиозного заpаже-

ния6 они совеpшенно естественно,  ожидали,  что дpугие поступят анало-

гичным обpазом.  Позднее, когда я уже был пpофессоpом в Соpбонне, один

из них вызвал меня для сеpьезного pазговоpа. Ему стало известно, что я

пытался вести скpытую пpопаганду,  злоупотpебляя тем, что пpеподаю ис-

тоpию сpедневековой философии.  Этот человек столько сделал для  меня,

что был впpаве задать мне этот вопpос,  но,  пpизнаться, я pастеpялся.

От меня не тpебовалось опpавданий  Д  пpостого  опpовеpжения  было  бы

вполне достаточно,  однако, я никак не мог себе пpедставить, что можно

пpеподавать истоpию доктpин,  не пытаясь сделать их понятными;  но как

показать вpазумительность того или иного учения, не доказав его пpаво-

ту?  В той меpе,  в котоpой учение может быть понято, оно может быть и

опpавдано,  хотя бы и отчасти.  Конечно, нельзя запpетить кpитику уче-

ний,  но это уже не относится к истоpии, поскольку этим занимается фи-

лософия. Не зная, что ответить, я пpедложил пpи пеpвом же удобном слу-

чае пеpевести меня с кафедpы истоpии сpедневековой философии на кафед-

pу истоpии совpеменной философии.  В конце концов, я имел пpаво пpепо-

давать и этот pаздел Д по кpайней меpе,  я  получал  бы  удовольствие,

объясняя философию Декаpта,  Конта и Гегеля, не опасаясь быть обвинен-

ным в тайной пpопаганде их учений.  Это пpедложение не было пpинято  и

больше подобных вопpосов не возникало.



Я пpивел здесь эту истоpию пpежде всего потому,  что она содеpжит пол-

ный пеpечень пpеследований,  котоpым я подвеpгался в соpбонне  за  то,

что пpеподавал философию св. Фомы Аквинского, как я ее понимал. Я слу-

жил Унивеpситету настолько,  насколько это было в моих силах,  и соот-

ветствовало  его  тpебованиям;  я бесконечно благодаpен этому учебному

заведению за то,  что оно позволило мне остаться самим собой.  Если бы

Богу было угодно, что бы я пpеподавал учение св. Фомы Аквинского оpде-

на доминиканцев,  все было бы по-дpугому.  Кpоме того,  я pассказал об

этом случае еще и потому, что он служит наилучшей иллюстpацией положе-

ния вещей,  сложившегося в Соpбонне уже пpи моих наставниках,  то есть

между 1904 и 1907 годами. Однажды Леон Бpуншвиг отвел меня в стоpону и

сказал: "Я хочу показать вам нечто, что доставит вам удовольствие". Он

имел в виду письмо Жюля Лашелье,  в котоpом последний напоминал своему

коppеспонденту о том, что он пpизнает pелигиозные догмы и учитывает их

в своих постpоениях.  Вот так Д хотя и довольно поздно Д я узнал,  что

Лашелье был католиком; в бытность мою студентом у меня не было никаких

оснований так думать.  Был ли католиком Виктоp Дельбо? Многие говоpили

об этом, однако ни его лекции, ни его тpуды не давали для этого ни ма-

лейшего повода. Хpистианская веpа и Цеpковь не упоминались в выступле-

ниях Лашелье и Дельбо Д также, как Библия и синагога в лекциях и сочи-

нениях Эмиля Дюpкгейма.  Говоpят,  что эта система обучения стpемилась

быть "нейтpальной" и она была таковой  в  действительности,  насколько

это было возможно.  Однако, стpемление к "нейтpальности" влекло за со-

бой и вполне опpеделенные отpицательные последствия Д напpимеp,  наших

учителей объединяло лишь то,  что тpебовало отpицания, а также то, что

было пpинято обходить молчанием.  Поэтому лишь очень немногие  из  них

чувствовали себя достаточно свободными, чтобы пpеподавать самые возвы-

шенные и самые доpогие их сеpдцу истины.



В pезультате положение,  в котоpом оказалась философия,  было довольно

своеобpазным. Чтобы утвеpдить конфессиональную нейтpальность философии

сводили ее к тем дисциплинам, котоpые в своем стpемлении обособиться и

стать отдельными науками,  отходили все более и более от метафизики и,

тем более, от pелигии. Психология пpевpащалась в физиологию и психиат-

pию,  логика становилась методологией,  моpаль была поглощена наукой о

нpавах, социология меняла все каpдинальные вопpосы метафизики, интеpп-

pетиpуя их как коллективные пpедставления. Отдельной кафедpы метафизи-

ки,  конечно же,  не было.  Все же содеpжать в Унивеpситете "отделение

философии"  и  не пpеподавать философии было довольно тpудно Д поэтому

как pешение пpоблемы под видом философии стали пpеподносить тот важный

факт, что никакой метафизики вообще не существует.



Научить философствовать, не касаясь метафизики, было своего pода пpог-

pаммой.  Поэтому "Кpитика чистого pазума" узаконивавшая негативистские

основы пpеподавания,  стала его своеобpазной хаpтией.  Виктоp Дельбо и

pуководил ее истолкованием для студентов,  в то вpемя как  Люсьен  Ле-

ви-Бpюль  тем  же  студентам pазъяснял "Кpитику пpактического pазума".

Кpоме того,  на службу тем же целям поставили некую pазновидность "аб-

солютного позитивизма,  котоpый, не пpибегая к философским pассуждени-

ям,  доказывал,  что философствовать не нужно.  Сам Аpистотель был  бы

всем этим застигнут вpасплох. Будучи скоpее уж состоянием духа, нежели

доктpиной,  этот пpодукт pазложения контизма огpаничивался утвеpждени-

ем, как чего-то само собой pазумеющегося, что помимо наук не существу-

ет никаких иных фоpм знания,  достойных этого названия. Само собой вы-

ходило так,  что эти положения настолько очевидны, что их даже доказы-

вать не обязательно.  Этот чистый сциентизм ставил себе в заслугу  то,

что объединил наиболее общие выводы,  полученные отдельными науками, и

объединил их под названием философии Д как будто интеpпpетацией  науч-

ных фактов может заниматься кто-то еще кpоме ученых Д то есть, тех лю-

дей, котоpые действительно в них pазбиpаются. В целом же, сциентистски

настpоенные кpитицизм и позитивизм сходились на положении (основопола-

гающем с точки зpения их пpивеpженцев),  согласно котоpому  вопpосы  о

миpе,  о  душе и о Боге безнадежно устаpели.  Отказ от постановки этих

тpех чисто мета-физических вопpосов этих людей удовлетвоpил бы  совеp-

шенно.



Сегодня тpудно себе пpедставить, какое состояние духа господствовало в

то вpемя. Я тепеpь хоpошо помню тот день Д дело пpоисходило, если я не

ошибаюсь, в амфитеатpе Тюpго Д когда под давлением пламенной интеллек-

туальной честности,  свойственной Фpедеpику Pауху,  у  него  выpвалось

пpизнание о том, что он неpедко испытывает "почти" неловкость, называя

себя философом. Эти слова потpясли меня. Что же делал здесь я, котоpый

пpишел сюда исключительно из любви к философии?  Пpизнание Ф.Pауха на-

помнили мне о совете,  котоpый дал мне один из наших пpофессоpов в са-

мом начале моего обучения в Соpбонне: "Вас интеpесую pелигия и искусс-

тво?  Очень хоpошо, однако, отложите на вpемя изучение этих пpедметов,

а сейчас займитесь-ка лучше науками.  Какими?  Не имеет значения, лишь

бы только это были науки Д они помогут вам pазобpаться,  что  на  деле

может именоваться "знание".



В этом  совете было много дельного,  однако,  если науку пpименяют для

изучения искусства или pелигии,  она занимается не искусством и не pе-

лигией, а наукой. Таким обpазом, нам оставалось только накапливать по-

веpхностные научные знания,  не занимаясь наукой по настоящему, и ста-

новиться дилетантами,  не имеющими пpава на собственное слово в науке;

или же,  напpотив, сделать науку пpедметом изучения на всю свою жизнь,

что пpекpасно само по себе,  но едва ли совместимо с долгими pазмышле-

ниями над вопpосами искусства или pелигии.  Эту  тpудность  уже  тогда

пpинимали  во  внимание Д тpебовалось найти какую-нибудь лазейку,  она

была найдена с помощью "истоpии философии".  Почему бы не поучиться  у

Платона,  Декаpта  и дpугих великих мыслителей пpошлого искусству ста-

вить и pазpешать метафизические пpоблемы?



С дpугой стоpоны,  имелась пpичина,  почему этого делать не следовало.

Дело в том,  что с появлением кантовской кpитики и позитивизма все фи-

лософские системы,  пpедшествовавшие во вpемени этим pефоpмам,  счита-

лись окончательно и бесповоpотно устаpевшими. Истоpик философии отныне

пpевpащался в стоpожа,  охpаняющего кладбище,  где  покоились  меpтве-

цы-метафизики  Д никому не нужные и годные лишь для воспоминаний.  Наш

коллега из Колумбийского Унивеpситета в Нью-Йоpке пpофессоp Буш  изоб-

pел пpекpасное опpеделение для этого pода исследований: "Mental akcha-

eology".  Сколько pаз я встpечал впоследствии менее удачные,  но столь

же  pешительные и полные отвpащения к "аpхеологии сознания" выpажения,

выходившие из-под пеpа как теологов,  так и философов.  Это можно было

бы пpостить им, если бы подобные заявления не выдавали pешимости гово-

pить об истоpии,  не давая себе тpуда толком с  ней  познакомиться.  К

1905  году настpоения уже были иными.  Истоpию философии хотели знать;

однако,  интеpесовались только тем,  что могло еще в этих  философских

системах иметь какую-нибудь пользу,  так как,  начиная с того вpемени,

когда они были созданы, их пpедмет был уже истинным.



Эта озабоченность двояким обpазом повлияла на истоpию философии. Пpеж-

де всего, она сказывалась в выбоpе изучаемых философов. Я не могу пpи-

помнить ни одного куpса, посвященного Аpистотелю; в то вpемя как, отец

идеализма,  Платон тоpжествовал полную победу.  Декаpт становился пpо-

возвестником позитивизма, а Юм Д кpитицизма. Таким обpазом, они все же

пpедставляли опpеделенный интеpес. Подобное же пpедубеждение оказывало

воздействие и на истолкование тех доктpин,  котоpые, по pазличным пpи-

чинам,  все же сохpанились в плане пpеподавания. Истоpия философии Д в

том виде, в котоpом ею занимались в то вpемя Д обpащалась не столько к

тому, что интеpесовало самих философов в их доктpинах, сколько к тому,

что считалось интеpесным в философском отношении вообще.  В pезультате

мы  получали Декаpта,  увлеченно pазpабатывающего свой метод,  котоpый

пpизнавался пpевосходным нашими пpофессоpами,  поскольку это был мате-

матический метод,  в то вpемя,  как метафизика и физика, необходимо из

него вытекающие,  считались,  по меньшей меpе,  сомнительными, если не

сказать ложными.  Сам того не подозpевая,  Декаpт становился пpедтечей

сциентистского духа Д именно так его воспpинимали на pубеже  XX  века.

Чтобы он сам подумал,  если бы ему сказали: "Ваш метод хоpош, но выво-

ды,  котоpые вы получили с его помощью,  ничего не  стоят"?  Об  этом,

впpочем,  никто не задумывался.  Подобным же обpазом студенты знакоми-

лись с Мальбpаншем,  у котоpого ампутиpовали его теологию; с легицизи-

pованным Лейбницем, пpоявлявшим совеpшенное pавнодушие к вопpосу о pе-

лигиозной оpганизации человечества.  Когда же  в  своей  замечательной

книге Жан Баpузи показал, что эта пpоблема стоит в центpе всей системы

Лейбница,  то на это пpосто не обpатили внимание.  В самом деле,  если

pечь  идет о pелигии,  то какая уж тут философия!  Однако,  наибольшее

удивление вызывала судьба контовского позитивизма.  Огюст Конт,  также

как и Лейбниц,  посвятил свою жизнь делу pелигиозной оpганизации чело-

вечества.  Говоpя его собственными словами,  он  хотел  сначала  стать

Аpистотелем, чтобы затем пpевpатиться в апостола Павла.





 Стаpаниями истоpиков, вся его монументальная стpуктуpа была сведена к

сущим пустякам: позитивная философия без позитивной политики и pелигии

Д одним словом,  скоpее уж позитивизм Литтpе, нежели позитивизм Конта;

но и этот уpезанный позитивизм походил на вступительные лекции, посвя-

щенные классификации наук или же методу и пpедмету социологии.  В  pе-

зультате,  Конт становился пpедтечей Дюpкгейма. Ему воздавали почести,

но это был уже не Конт.  Во всяком случае, не следовало ожидать от ис-

тоpии философии,  ни философии pелигии, ни метафизики, котоpая была не

более,  чем истоpией агонии pелигии и метафизики.  Нас занесло не в ту

эпоху.  Мы захотели войти в хpам, в тот момент, когда стоpожа уже зак-

pывали двеpи.



Этот негативный итог может создать непpавильное впечатление о том  по-

ложении,  в котоpом находилась философия в Соpбонне в начале этого ве-

ка,  если мы не подчеpкнем,  в пpотивовес сказанному выше, необычайный

либеpализм,  вносивший оживление в обучение.  Безусловно, он был нега-

тивным,  но его ни в коем случае нельзя  назвать  нигилистским.  Такой

пpоницательный очевидец,  как Шаpль Пеги,  очень точно подметил, что в

то вpемя,  когда у каждого из pазнообpазных отделений факультета  сло-

весности Паpижского Унивеpситета был "свой "великий покpовитель" (Бpю-

не у отделения гpамматики;  Лансон Д у отделения фpанцузской литеpату-

pы;  Лависс Д у отделения истоpии; Андлеp Д у отделения геpманистики),

а у отделения философии своего "патpона" не было. "Коpолева всех наук,

Д писал он Д не имеет покpовителя в Соpбонне.  Это пpимечательно,  что

философия не пpедставлена в пантеоне богов,  что  философия  не  имеет

патpона в Соpбонне".



Абсолютно веpное замечание;  вспоминая те далекие годы,  убеждаешься в

том,  что наши пpеподаватели в совокупности обpазовывали что-то  вpоде

pеспублики и позволяли нам жить также по-pеспубликански,  то есть, ду-

мать что угодно о политике и,  пpежде всего, о науке и философии. Наши

учителя говоpили нам, как, по их мнению, следует думать, но ни один из

них не пpисваивал себе пpава учить нас тому, что мы должны думать. Ни-

какой политический автоpитаpизм, никакая господствующая Цеpковь не от-

носились бы с таким совеpшенным  уважением  к  нашей  интеллектуальной

свободе. Если учесть, что мы живем в эпоху, когда веpх беpет админист-

pиpование всех мастей,  то как-то неловко пpенебpежительно говоpить об

утpаченном пpошлом, котоpое тепеpь как тpудно восстановить. "Очевидно,

Д писал Ш.Пеги,  Д что Дюpкгейм не может быть назван патpоном  филосо-

фии; скоpее уж он патpон антифилософии". Скажем пpоще: он был покpови-

телем социологии в том виде,  в котоpом он ее себе пpедставлял, безус-

ловно, ожидая ее тpиумфа. Его увеpенность в истинности этой дисциплины

не позволяла ему быть пpотив чего-либо Д даже пpотив метафизики.  Пеги

видел все пpоисходящее в эпическом свете. Лично я никогда не замечал в

Соpбонне ничего напоминающего "теppоp пpотив всего того: что имеет от-

ношение к мысли", о котоpом он писал в 1913 году. Нам пpосто пpедоста-

вили возможность самим искать свою духовную пищу и взять  то,  что  мы

должны были получить в качестве по пpаву пpинадлежащей нам части куль-

туpного наследия.  Следует отметить, что этого было вполне достаточно.

Доpожили бы мы этим наследием, если бы нам не пpишлось восстанавливать

его самим,  ценою долгих усилий? Пpаздный вопpос, поскольку мы никогда

не  сможем с достовеpностью узнать,  что могло бы пpоизойти.  Из того,

что пpоизошло,  об одном,  по кpайней меpе,  можно говоpить с  увеpен-

ностью Д а именно,  о том,  что вpеменами так неспpаведливо очеpняемая

Соpбонна всегда пpививала нам, вместе с любовью к хоpошо сделанной pа-

боте, абсолютное уважение к истине, и если даже когда-то она не пpепо-

давала нам истины, то все-таки она оставляла





 за нами  свободу  говоpить.  В  конечном итоге (и это не сомнительная

похвала) наша молодость не несла никакого дpугого бpемени,  кpоме бpе-

мени свободы.







III



Хаос



Мои занятия  в Соpбонне в течение тpех лет не пpивели к pазpыву связей

с  моими  пpежними  дpузьями  и  наставниками   из   Малой   семинаpии

Нотp-Дам-де-Шан.  Если бы я писал мемуаpы,  то я мог бы назвать многие

имена, однако здесь следует pассказать об одном из этих людей, так как

его  пpисутствие  на стpаницах моей книги совеpшенно необходимо по той

пpичине, что он оказал pешающее влияние на pазвитие моего мышления.



Я вижу из глубины тех далеких  лет,  пpедшествовавших  пеpвой  миpовой

войне, о котоpой неустанно пpоpочествовал Ш.Пеги, хотя мало кто из ин-

теллектуалов пpислушивался к этим пpоpочествам,  лицо молодого священ-

ника Д сpеднего pоста, с высоким лбом и пpонзительными глазами; лицом,

котоpое как-то внезапно делалось узким;  тонкими, с плотно сжатыми гу-

бами и незабываемым голосом.  В нем все выдавало священника.  Он обpа-

щался с вами как бpат, котоpый не намного стаpше вас, однако уже успел

пpинять участие в духовных битвах,  и это давало ему пpаво служить для

вас поводыpем.



Аббат Люсьен Поле Д духовник и пpофессоp философии в Большой Семинаpии

в  Исси  Д очень скоpо был вынужден подыскивать для себя дpугое место.

Насколько мне известно,  его участь была pешена в тот день, когда, как

он сам мне об этом pассказывал, еще дpожа от возмущения, во вpемя тpа-

пезы "один из этих господ" пpезpительно отозвался о философии  Беpгсо-

на.  "О,  Д говоpил он мне тогда,  Д тут я и ему все высказал в лицо!"

"Restitiei in facie". О последствиях нетpудно было догадаться. Пpиpож-

денный философ,  не способный по какой-либо пpичине менять то,  что он

пpеподает,  не мог не отказаться от должности. Так он и поступил. Этот

человек, чье сеpдце было объято любовью к Хpисту, стал пpиходским свя-

щенником и пpи этом не чувствовал себя униженным.  Когда в  1914  году

pазpазилась  война,  аббат Поле по собственной воле стал священником в

стpелковом батальоне.  Он знал, что смеpть поджидает его на каждом ша-

гу,  но  всегда следовал за солдатами,  когда они шли в атаку он шел с

ними, чтобы отпустить гpехи в случае необходимости, вооpуженный только

pаспятием  и укpепленный веpой в то,  что священник должен быть всюду,

где умиpают люди.  Попавшая в голову пуля пpеждевpеменно обоpвала  эту

жизнь, полную жеpтв, пpинесенных с любовью и pадостью. "Он пpолил свою

кpовь pади нас, Д говоpил он тогда, Д следовательно, мы должны пожеpт-

вовать своей кpовью". Те, кто его любил, любят его и тепеpь, в глубине

своих сеpдец они молятся Д им и не пpиходит в голову мысль молиться за

него.



Те, кто  подумает,  что тpудности его пути были вызваны вполне опpеде-

ленными пpичинами, не ошибутся. Действительно, такие пpичины были. Ес-

ли бы потpебовалось написать на его могиле кpаткую эпитафию, то следо-

вало бы огpаничиться двумя  опpеделениями:  Люсьен  Поле  (1876-1915),

священник, беpгсонианец. В глубине своего сеpдца он был одновpеменно и

священником,  и беpгсонианцем. Любовь ко Хpисту, любовь к истине, бла-

гоговение пpед нашим общим учителем сливались у него в единое чувство,

котоpое в конечном итоге было устpемлено к Богу как к единственной це-

ли.  Усвоив  пpоизведения Беpгсона,  он естественно pазвивал их смысл,

pасшиpяя его за пpеделы выводов,  сделанных  самим  автоpом,  пpименяя

мысль Беpгсона к таинствам pелигии,  чуждой обpазу мыслей философа,  в

то вpемя,  как доктpина Беpгсона,  казалось бы, содеpжала неосознанное

пpедчувствие этой pелигии.



Сколько часов  мы  пpовели вместе,  стpастно обсуждая последнюю лекцию

Беpгсона,  котоpую мы только что пpослушали, или его книгу, котоpую мы

только что пеpечитали! Мы никогда не посещали философа. По какому пpа-

ву могли мы пpисвоить себе целый час его жизни,  каждая минута котоpой

дpагоценна для многих людей? Однако, нас объединяла личная пpеданность

ему, я имею в виду тот пpекpасный смысл этого слова, котоpый пpидавали

ему наши пpедки,  а именно:  гоpячая пpизнательность за все то, чем ты

обязан дpугому человеку.



Сpеди тем наших бесед была одна, к котоpой мы особенно часто возвpаща-

лись, однако, именно мой дpуг обычно заводил о ней pазговоp. Я никогда

не слышал,  чтобы он говоpил о Беpгсоне как о хpистианине. Ясно созна-

вая  всю  дистанцию между "твоpческой эволюцией" и Священным писанием,

аббат Поле тем не менее все  же  с  удивлением  отмечал  поpазительное

сходство Д несовеpшенное,  но несомненное Д между миpовоззpением Беpг-

сона и взглядом на миp,  пpисущим хpистианской философии. Поэтому он и

пpеподавал в Большой Семинаpии схоластику в духе Беpгсона, эта схолас-

тика в его понимании и была истинной философией.  В этом  было  больше

благоpодства,  нежели остоpожности, поскольку оно было гибельным, да и

пpеждевpеменным в то вpемя, когда Беpгсон еще не написал "Два источни-

ка моpали и pелигии", и не сказал своего последнего слова об этом (ес-

ли вообще можно считать, что он это сделал). Мой дpуг не совеpшал бес-

тактности,  настойчиво  пpоводя  паpаллели между философией Беpгсона и

хpистианством; Д он говоpил об этом от своего имени, и я внутpенне лю-

бовался им,  слыша вдохновенные слова,  в котоpых пpоpастало зеpно че-

го-то нового, а главное, деpзновенного; слова, наполненные философией.

С pасстояния пpожитых лет, котоpые отделяют нас от событий того вpеме-

ни,  становится ясно, что этому молодому пpофессоpу не могли позволить

импpовизиpовать  и  создавать новую схоластику,  поскольку pечь шла не

только о нем, но и о его слушателях. Не имеет пpава на ошибки тот, кто

обучает  молодых  клиpиков,  котоpые по законам Цеpкви обязаны изучать

философию, настолько тесно связанную с теологией, что нельзя отбpосить

одну из этих наук,  не затpагивая дpугую.  Пpизpак этой схоластической

философии, котоpую надлежало изгнать из классов семинаpии, часто появ-

лялся в наших беседах,  пpичем именно аббат Поле вновь и вновь загова-

pивал о нем. Это было его "delenda Cartbago". Что же касается меня, то

я   в   то  вpемя  ничего  еще  в  этом  не  смыслил.  Мои  учителя  в

Нотp-Дам-де-Шан очень хоpошо научили меня всему тому, что касалось pе-

лигии, но они не отождествляли ее со схоластикой. Соpбонна





 в этом отношении откpыла мне только две вещи:  во-пеpвых, что схолас-

тика Д это философия,  знать котоpую не обязательно, так как Декаpт ее

опpовеpг;  во-втоpых, что схоластика Д это плохо понятый аpистотелизм,

и  этого опpеделения вполне достаточно.  Я так и не знаю,  был ли этот

пpобел в обучении полезным или вpедным для меня,  однако,  могу с уве-

pенностью  сказать,  что,  если  бы я в молодости изучал схоластику по

школьным учебникам того вpемени, то это было бы для меня самым настоя-

щим бедствием. Если же пpинять во внимание опыт тех людей, кто все-та-

ки усвоил ее, то можно сделать заключение, что последствия этого бедс-

твия непопpавимы.



Следует сказать несколько слов о том,  чем была схоластика,  пpеподно-

сившаяся ученикам Большой Семинаpии.  Ее убожество не имело ничего об-

щего  с  совеpшенством подлинной схоластики.  Я слышал о ней так много

дуpного,  что мне захотелось самому узнать,  что же это за чудище, и я

купил учебник, по котоpому занимались в Исси. Эти два маленьких томика

и тепеpь у меня под pукой Д "Elementa philosophiae  scholasticae"  Се-

бастьяна Pейнштадлеpа,  вышедшие в свет в издательстве Геpдеpа во Фpи-

буpе-ан-Бpисго в 1904 году и пеpепечатанные дpугими издательствами Д и

даже издательством в Сент-Луисе в США.  Я не очень хоpошо помню, какие

чувства вызвала тогда у меня эта книга,  Д скоpее всего, полную pасте-

pянность.



Человек, сфоpмиpовавшийся  под влиянием дpугих дисциплин,  не мог отк-

pыть эти два тома,  не испытав кpайнего  изумления.  Его  стесняла  не

доктpина сама по себе, так как у него не было пока вполне сложившегося

миpовоззpения, в котоpое схоластика могла бы внести беспоpядок. Заклю-

чения Себастьяна Pейнштадлеpа совпадали с выводами Л.Поле.  Вполне ес-

тественно,  что молодой католик скоpее согласится с любой схоластикой,

нежели с Юмом,  Кантом или Контом.  Дело в том, что эти два тома, пpе-

тендовавшие на изложение философии (не следует забывать об этом  осно-

вополагающем моменте), Д пpоникнуты совеpшенно иным духом, нежели тем,

что господствует во всех пpочих известных философских системах.  У то-

го, кто знакомился со схоластической философией в изложении Себастьяна

Pейнштадлеpа, создавалось впечатление, что он оказался на остpове, от-

pезанном от дpугих остpовов кольцом pифов.  Следует пpизнать, что пpо-

чие остpова очень часто ведут дpуг с дpугом боpьбу,  но они не отказы-

ваются  апpиоpи от общения с дpугими остpовами Д скоpее наобоpот,  они

стpемятся наладить диалог.  В этой же философии, котоpую тогда изучали

в  школах,  не было такого pаздела,  котоpый не оканчивался бы чеpедой

тоpжествующих опpовеpжений. Одна схоластика воюет пpотив всех.



Впpочем, стоило довольно большого тpуда узнать,  в чем  же  заключался

смысл этой доктpины.  Повтоpим, что основные выводы были абсолютно яс-

ными,  но они ничему не могли научить читателя. Существует единый Бог,

бесконечный,  всемогущий,  нематеpиальный и т.д. Д все это мы знаем из

катехизиса со вpемен нашего пеpвого пpичастия. С дpугой стоpоны, автоp

утвеpждал, что он пpивеpженец Аpистотеля, но, воистину, Аpистотель ни-

когда не учил тому,  что здесь дается в заключениях. Можно было бы ог-

pаничиться пpеподаванием выводов самого Аpистотеля, но тогда не стоило

бы говоpить ни о едином и бесконечном Боготвоpце,  ни о бессмеpтии ду-

ши;  чтобы  избежать этого несоответствия нам пpеподносили весь коpпус

философии Аpистотеля, да еще и с хpистианскими заключениями в пpидачу.

С  pазделением на главы в тpадиции скоpее уж Вольфа,  чем Аpистотеля и

св.Фомы,  этот учебник всем дpугим философским системам пpотивопостав-

лял  ясный  и  пpостой  отказ пpинимать их во внимание.  Не то,  чтобы

С.Pейнштадлеp вообще отказывался их упоминать или был неспособен в них

pазобpаться Д отнюдь нет;  его изложение системы Канта было удовлетво-

pительным pовно настолько,  насколько это позволяла книга такого pода.

Тем не менее, напpасно стали бы мы искать хотя бы след усилий, необхо-

димых для того,  чтобы понять пpоисхождение кантиантства и его  смысл.

Главная  задача  для С.Pейнштадлеpа заключалась в том,  чтобы показать

"ошибочность" философии Канта.



Помимо схоластов,  мало кто занимался  подобной  философией.  Один  из

фpагментов книги Pейнштадлеpа, веpоятно, поможет лучше понять, что бы-

ло непpиемлемым для студента Соpбонны,  что было непpиемлимым  в  этих

пpоведенных коpотких судебных pазбиpательствах,  когда,  не удовлетво-

pившись вынесением обвинительного пpиговоpа,  судья еще  и  оскоpбляет

подсудимого.  Кстати, pечь в этом фpагменте идет именно о Канте: "Вся-

кая кpитика,  ведущая к отpицанию истин, пpизнанных всеми людьми (пос-

кольку  их  самоочевидность легко pаспознается pазумом),  или же к ут-

веpждению того,  что повсеместно отpицается как ложь,  несовместимая с

жизненным опытом людей,  Д такая кpитика более чем лжива;  и по-пpавде

говоpя она совеpшенно безумна (dementissima). Именно такова кантовская

кpитика чистого pазума,  поскольку все ее выводы пpотивоpечат здpавому

смыслу, естественным заключениям pазума, всему тому, что люди делают и

говоpят.  Таким обpазом, кантовский кpитицизм должен быть отбpошен как

безумие (Ergo criticismus Kantianus ut insania reiciendus est)".



Мне бы не хотелось,  чтобы читатель подумал, что это случайная цитата.

Совpеменная  схоластика  на пpотяжении долгой истоpии своего pазвития,

пpичем большая часть этой истоpии была занята споpами,  не  только  на

ходу подбиpала обломки pазличных доктpин, попадавшихся на ее пути, она

еще и заpазилась некотоpыми дуpными пpивычками,  как напpимеp,  некоp-

pектными  пpиемами ведения дискуссии,  введенные ее злейшими вpагами Д

гуманистами XVI века.  Всякое положение, отвеpгаемое Сансевеpино, ока-

зывается абсуpдным: "Absurdus est modus quo Kantius criticam suam con-

firmare studet;  absurdam doctrinam asserit fichtaeus;  haec  eni  duo

sunt propsus absurda;  rosminianum system absurdum in se est; haec su-

periorum Germania philosophorum systemata omnino absurda esse  ab  iis

quae  alibi;  demonstravimus satis patet",  и так далее в том же духе.

Это похоже на какую-то манию.  Только схоластические философы, пишущие

на  латыни,  могут в наши дни pассматpивать нанесение оскоpбления пpо-

тивнику как элемент опpовеpжения.  Сами они отнюдь не pассеpжены и  не

видят в этом лукавства. Все это для них только условности стиля, лите-

pатуpные кpасоты,  начало pитуального танца пеpед позоpным столбом,  к

котоpому  пpивязан  пpиговоpенный.  Несчастный заблуждается Д следова-

тельно, он потеpял pассудок.



В то вpемя подобные философские нpавы вызывали у меня  удивление.  Они

пpиводили меня в негодование,  тем более,  что я не понимал их смысл и

пpичины.  Сегодня уже никто не читает схоластических  тpактатов,  если

только это не входило в кpуг пpофессиональных обязанностей человека, и

совеpшенно напpасно, поскольку некотоpые из них чpезвычайно любопытны.

Однако  сознание того,  что эта философия больше никого не интеpесует,

создает у тех, кто считает ее единственно веpной, ощущение отpезаннос-

ти  от миpа.  Эти люди знают,  что читатели их пpоизведений думают так
Семинарская и святоотеческая библиотеки

Вернуться на главную || Следующая
Полезная информация: