 |
Семинарская и святоотеческая библиотеки |
|
|
|
многие другие. Группы добровольных скопцов существовали среди богомилов в Болгарии и Франции, и среди русских сектантов в совсем еще недавнем прошлом. Из разного отношения к материальной стороне жизни следует не только различное отношение к греху. Отличаются друг от друга также представле- ния иудеев и христиан о конечном спасении. Христиане полагают, что зало- гом спасения души является принадлежность к "истинной церкви", ибо душа для своего спасения нуждается в христианском искуплении. Поэтому правед- ники-нехристиане не удостоятся избавления, тогда как грешные христиане спасутся. Напротив, иудаизм полагает, что человек судится не по вере, а по поступкам. Пока он не совершил преступления - не только в уголовном, но и в моральном смысле слова - он невиновен. Поэтому заслужить спасение может человек любого вероисповедания, в том числе христианин или му- сульманин. * * * Взаимоотношения иудаизма и христианства насчитывают свыше полутора тысячелетий. У обеих религий действительно много общего. Но внешнее сходство, как мы теперь видим, скрывает глубокие внутренние противоре- чия. Мир иудаизма и христианства - совершенно разные миры. В прошлом ев- реи хорошо понимали, к каким интеллектуальным и духовным последствиям приведет их отказ от своей веры. И потому наши предки противились приня- тию христианства даже под страхом смерти. Очевидно, они не придавали ценности жизни, из которой вместе с еврейством исчезал смысл. Рав Адин Штейнзальц Лекция в обществе "Хэсед Авраам" В конечном счете, даже в наши столь добрые и славные времена у нас никогда не возникала ненависть к неевреям, неевреи действительно ненави- дят нас, но перед нами, евреями, встает иногда другая проблема, акту- альная не только для этой страны: суть дела в том, что народы мира нена- видят евреев, а евреи не любят евреев. Ведь как я представляю себе, бо- лее половины всех антисемитских анекдотов придумана самими евреями. Во-первых, у наших людей избыток остроумия, а во-вторых, они, как я уже упомянул, не любят евреев, и поэтому я предполагаю начать с того, о чем я говорил - с анекдотов о евреях, придуманных евреями. Вообще-то, эта проблема находится на стыке философии и социологии. Я мог бы сказать, что существует определенный тип людей, которые шутят над самими собой. Лишь очень самоуверенный человек может позволить себе пос- меиваться над собой, человек же, который в себе неуверен, сам над собой смеяться не станет; таким образом, речь во всяком случае идет о неодноз- начных, крайне запутанных мотивациях. Мы, будучи евреями, можем многое порассказать о других евреях, как в общем плане, так и в частностях. Вместе с тем мы знаем, о чем следует умолчать, и пусть эта вещь и не очень серьезная, но ведь все мы одним миром мазаны. Это не та вещь, о которой стоит кричать на каждом углу. Во-первых, это опасно, а во-вто- рых, народы, окружающие нас, исполнены подозрения, что это правда. Я много поездил по миру, и я могу констатировать, что нет на земле такого места, где были бы без ума от евреев. Недостаток любви к евреям не везде переходит во вражду, ненависть и погромы, однако нигде не страдают от безумной любви к нам. Вот одна из претензий, которые нам повсюду предъявляют: с какой стати мы считаем себя избранным народом? Само собой разумеется, что недолюбли- вают тех, которые считают себя избранниками. Но настоящая причина того, что нас не любят, заключается не в наших притязаниях на роль избранного народа, а в чем-то гораздо более ничтож- ном, поскольку они подозревают, что это правда. Я не собираюсь останав- ливаться на теме антисемитизма, но хочу рассказать о том, что в России, когда там в царское время издавалась газета пресловутой антисемитской организации, называемой "Черная сотня", жил такой еврей, который гово- рил, что он читает только эту газету. И он объяснял это так: "Когда я читаю еврейскую газету, то что я нахожу в ней? Там написано, что в та- ком-то городе все евреи - собаки, а в таком-то городе погром, а в та- ком-то местечке невозможно заработать себе на хлеб, а в другом - беды и несчастья. И читая это, я впадаю в черную меланхолию. А из антисемитской газеты я узнаю о том, что евреи владеют всеми банками, захватили власть над миром, подчинили себе все армии и руководят всеми делами." И это правда, что у антисемитов о евреях более высокое мнение, чем у евреев о самих себе, и что вера антисемитов в евреев превосходит веру евреев в самих себя. В связи с этим я хочу сказать несколько слов о том, как мы, евреи, должны смотреть на самих себя, какими мы должны себя видеть, и самое главное - как нам разглядеть в нашем еврействе нечто весьма положи- тельное. Сейчас я не сумею разобрать эту серьезную тему во всем ее объеме, я выскажу самые общие соображения о таком человеке, который пре- восходит других, является существом более высоким, чем другие. Проблема в том, как овладевают этим качеством. Определение, которое этому понятию дает иудаизм, совпадает с предс- тавлением, которое сложилось у многих мыслителей, занимавшихся социоло- гией, историей и философией, и это представление сложилось у них незави- симо от иудаизма. Смысл этого определения заключается в том, что человек, занимающий высокое положение, превосходит других людей количеством своих обязаннос- тей, а не количеством своих заслуг и достоинств. Суть аристократизма - в избытке возложенных на человека обязанностей. Таким образом, принадлежность наша к избранному народу выражается в том, что у каждого из нас имеется больше обязанностей, чем у представителей других народов, а вовсе не в том, что у нас больше заслуг, чем у других. Принадлежность к еврейскому народу не является чем-то таким, что поз- воляет мне быть более богатым, более умным и более влиятельным, чем дру- гие. Мое еврейство возлагает на меня более значительные обязанности, чем те, что возложены на неевреев. Если обратиться к примеру (я боюсь, что в России такой пример не слишком актуален), это можно сравнить с положением старшего ребенка в семье. Ему говорят: будь умней, уступи, ты ведь старше. То есть мы стар- ше, мы взрослее. Посмотрите, ведь русский народ по сравнению с еврейским - как недавно родившееся дитя. В то время, когда русские еще не изобрели штанов, и уж конечно не умели ни читать, ни писать, мы уже были таким древним народом, у которо- го не только была письменность, но и уже тысячелетиями существовали кни- ги, а на эти книги были написаны толкования, а на эти толкования - ком- ментарии. Если мы с этой точки зрения сравним себя с русскими, то они будут выглядеть новым примитивным народом, еще не вкусившим знания. Почти 150 лет тому назад в Англии был премьер-министр, который родил- ся в еврейской семье. Он был обращен в христианство, но тем не менее считал самого себя полуевреем. Я имею в виду Бенжамина Израэли, он возг- лавлял английское правительство во время Крымской войны. Однажды во вре- мя заседания английского парламента какой-то представитель оппозиции закричал на него: "Еврей!" Он ответил: "Да, это правда, я - еврей. И я хочу напомнить, что в то время, когда мои отцы были первосвященниками в храме Соломона, предки этого джентльмена голыми прыгали по веткам." И мы тоже должны помнить о том, что мы взрослее. Мы не всегда мудрее, на это есть особые причины, я еще коснусь этого вопроса, почему мы не всегда мудрее. Но мы народ, который старше, народ, который обязан быть мудрее. Одна из причин того, что мы не самые мудрые, сегодня очень хорошо видна в этой стране. Дело в том, что в отличие от множества свойств, пе- редающихся по наследству, таких, как цвет глаз, цвет волос, длина носа и тому подобное, по наследству не передаются ни образованность, ни муд- рость, ни культура. Такие качества одно поколение получает от предшествующего ему поколе- ния, и в тот момент, когда эта преемственность прерывается, а от пред- шествующего поколения ничего не остается, кроме смутных воспоминаний и неясных образов, становится трудным, почти невозможным наполнить эти воспоминания и образы реальным смыслом. Сегодня я могу говорить с вами, могу встретиться в этой стране еще с несколькими тысячами евреев, в прошлом даже это было неосуществимо, од- нако в природе каждого человека, где бы он не жил, заложена возможность начать все заново. Я укажу вам магистраль, ведущую к этому, сославшись на книгу, о кото- рой многие из вас слышали, она называется ТАНАХ, и ее можно найти также и в переводе на русский язык. Первая часть этой книги, являющаяся тоже одной из наших книг, книгой знаменитой, (быть может кто-то слышал о ней и знает ее название) расска- зывает о прародителе нашего народа, об отце нашем Аврааме. Этот рассказ сообщает о том, что Авраам сделал себе обрезание в воз- расте 99 лет, и там же написано, что еврейского младенца следует обре- зать на восьмой день после рождения. И многие люди уже давно задавали такой вопрос: если так важно начать на восьмой день, то почему Аврааму пришлось ждать обрезания до почти столетнего возраста? Ответ таков: он что-то хотел объяснить своим потомкам, давал пример на века, на все эти почти четыре тысячи лет, прошедших с его дней. Чело- век может достигнуть возраста девяноста девяти лет, быть глубоким стари- ком - и даже в этом случае у него остается возможность ступить на тот путь, идти по которому начинают с восьмидневного возраста. Итак, он продемонстрировал, что начинать никогда не поздно. Я не думаю, что здесь много людей девяностодевятилетнего возраста. А все те, кто этого возраста пока еще не достиг, конечно могут начать сна- чала, сделать первые шаги. Быть может, русский алфавит вы выучили в шестилетнем возрасте, ничто не препятствует вам выучить еврейский алфавит в возрасте семидесяти шес- ти лет. Поскольку это никогда не поздно, то игра стоит свеч, особенно в том случае, когда человек хочет осознать в качестве своего достоинства то, что он чей-то потомок, и когда он сохраняет хотя бы смутное понима- ние того, что он зовется евреем. Я хочу закончить случаем из жизни, не легендарным рассказом о жизни праотцев, а истинным происшествием. Лет пятнадцать тому назад ко мне пришел некий человек из Соединенных Штатов. Он сказал мне, что всю жизнь занимался различного рода бизнесом, а теперь вышел на пенсию и хочет учиться чему-нибудь, относящемуся к еврейской культуре. Он хотел посове- товаться со мной о том, с чего ему начать. Я сказал ему, что самым естественным было бы начать с изучения иври- та. И тогда он сказал мне: "Погляди на меня, я ведь уже не ребенок, мне семьдесят лет." А я ему сказал, что у евреев (а вы, наверное, слышали это выражение) благословение почиет на человеке до ста двадцати лет. Но ведь, говоря по правде, мало реально дожить до 120 лет. Тогда почему благословляют друг друга: живи до 120? Ответ: именно на такой срок дол- жен человек строить свои жизненные планы. Если человек предполагает, что он проживет восемьдесят лет, а ему уже шестьдесят пять, то он говорит: мне осталось всего пятнадцать лет, что я могу успеть? Но если человек рассчитывает на сто двадцать лет жизни, а ему семьде- сят лет, то он скажет себе: осталось мне пятьдесят лет, а за пятьдесят лет можно сделать полноценную новую карьеру. Все это я рассказал своему гостю, он попрощался со мной и мы расста- лись. Спустя год я получил от него поздравление с Новым годом, и на отк- рытке было корявыми печатными буквами написано по-еврейски: "С Новым го- дом." И с тех пор я каждый год получал от него поздравления, и с каждым годом иврит этих поздравлений делался все лучше и лучше, и было ясно, что человек этот взялся за дело со всей серьезностью и начал учиться по-настоящему. Стало быть, я могу утверждать, что о таких делах можно не только вы- читать из книжки, они происходят в повседневной жизни, и человек должен помнить о том, что пока он жив, начинать не поздно. Пока человек жив, он может учиться, он может что-нибудь предпринять, и он по крайней мере мо- жет осознать, чего он стоит. Это вовсе не означает, что молодым людям не следует делать ничего подобного, но юноши бегают за девушками, а девушки - за юношами, и все вместе они поглощены соблазнами мира, и на учебу не хватает времени. А когда человек уже не столь прыток, наступает время браться за ум и становиться серьезным. И в конце я хочу пожелать вам, или по крайней мере подать такую идею: коль скоро весь мир считает, что мы самые лучшие, то может быть наступи- ло время на самом деле сделаться лучшими. Р. Адин Штейнзальц ЛИЧНОСТЬ И ОБЩЕСТВО Как явствует из самого его названия, соединительный союз "и" должен соединять слова в предложении. Но что означает "соединять"? Передо мной заглавие статьи - "Личность и общество". Казалось бы, все просто и ясно. В действительности же ничего не ясно. Как соотносятся личность и общест- во? Личность внутри общества? Личность наряду с обществом? Или личность против общества? "Общество" - абстрактное понятие. Оно существует не само по себе, а состоит из индивидуумов. Где пролегает граница между группой индивидуу- мов и обществом? Количество решает не все. Иногда малочисленная группа становится обществом, а многочисленная - нет. В этом случае качественное различие перестает быть функцией количества, и даже оказывается важнее его. Что делает народ народом? Если собрать сто, тысячу, миллион человек - превратятся ли они в народ? Подобный вопрос можно задать и в иной связи: если рядом с одним домом построить другой, третий, сотый - превратится ли скопление домов в город? Индивидуумы становятся народом, когда они вступают между собой в оп- ределенное взаимодействие. Общество может быть хорошим или дурным, одна- ко при отсутствии взаимосвязей между его членами оно останется сборищем - пусть даже многомиллионным. Социальные явления имеют аналогии в мире природы. На пустынных прос- торах северной Африки обитают безобидные насекомые, похожие на кузнечи- ков. Они питаются травой. Недолгая жизнь этих мирных созданий обычно протекает там, где они появились на свет. Но внезапно, без видимых при- чин, насекомые собираются в огромные тучи, и нашествие саранчи повергает земледельцев в ужас. Саранча преодолевает многие сотни километров и опустошает целые страны. Отчего это происходит? Сегодня наука отчасти в состоянии ответить на подобный вопрос. Погодно-климатические условия и другие благоприятные факторы стимулируют быстрое размножение саранчи. Когда плотность ее достигает критического уровня, происходят биологичес- кие сдвиги: насекомые изменяют размеры и окраску, меняется и их поведе- ние. Если вовремя не прервать опасный процесс, начинается нашествие са- ранчи. Сегодня его можно прогнозировать с помощью математических моде- лей. Специальные приборы наблюдают за поведением саранчи и бьют тревогу, когда из "индивидуалистов" безобидные кузнечики превращаются в "общест- во". Нечто подобное происходит ныне с еврейством СНГ. Здесь проживает большое число евреев. Но до тех пор, пока они остаются единичными инди- видуумами, их количество не играет роли. Неважно, сколько евреев живет в СНГ - тысяча, миллион или десять миллионов. Пока между ними не налажено взаимодействие, они не образуют общества. И полмиллиона человек способны стать сильным народом, а сто миллионов индивидуумов могут остаться тол- пой. Как-то я сказал, что коль скоро в Израиле стремятся обеспечить поли- тическое представительство всех слоев и групп населения, почему бы не создать партию рыжих? Их, конечно, меньшинство. Но не такое уж незначи- тельное. Партии рыжих нет потому, что цвет волос, в отличие, скажем, от цвета кожи, не стимулирует социальную интеграцию. Рыжие индивидуумы не вступают во взаимодействие по цвету волос. Сколько бы их ни жило в том или ином месте, они не образуют общества рыжих. Здесь я хотел бы коснуться историко-философского аспекта проблемы. Ряд филосфских систем прошлого и настоящего выдвигали идею абсолютного индивидуализма. Сторонники этих систем говорили об индивидууме, который, по сути, был солипсистом. И потому всякое соединение двух и более инди- видуумов представлялось им аномалией. Ибо каждый человек существует для себя и внутри себя, его мир целостен и непроницаем для другого. Абсолют- ный индивидуализм отрицает общество не как явление, а как идею. С его точки зрения общество всегда лживо. Оно угнетает свободную личность. Че- ловек - центр своего собственного мира, для самого себя он - центр все- ленной. И "другой" находится на периферии этой вселенной. Другой всегда далек от нас, как чужая планета, с которой мы не имеем никакой связи. Поэтому переход от личности к обществу неизбежно оказывается болезнен- ным: ведь он связан с обесцениванием своего "я", с утратой его индивиду- альной сущности. Много лет назад я преподавал математику. Одна из трудностей, с кото- рыми сталкивались ученики, состояла в неумении мыслить абстрактно. Сколько будет, если к трем яблокам прибавить четыре груши? На это вопрос дети отвечали: три яблока и четыре груши. Чтобы математически корректно ставить задачу, надо говорить не о конкретных яблоках и грушах, а о не- ких абстрактных "фруктах". Определенного абстрагирования требует и раз- говор об обществе - начиная с его первичной ячейки, семьи. Ведь прихо- дится говорить не о неповторимой индивидуальности каждого, а о нивелиру- ющем "общем знаменателе", о том, что объединяет каждого из нас с други- ми. Как и в математике, члены общества способны взаимодействовать лишь на базе общего знаменателя. Лучший пример тому в Израиле - служба в армии. Тридцати-сорокалетние резервисты очень сильно отличаются друг от друга. Среди них есть преподаватели, ученые, банкиры и т.п. - и у каждого свой неповторимый жизненный опыт, индивидуальные способности и стремления. Но когда почтенные отцы семейств облачаются в форму, они дружно свистят вслед каждой девчонке и обмениваются грубыми шутками. Ни один из них, скорее всего, не позволяет себе ничего подобного "на гражданке". Что же происходит с ними в армии? Здесь образовалось определенное общество, и оно произвело свой продукт. Ни один из членов этого общества, хочет он того или нет, не смог бы просуществовать в нем, не приняв его законы. От этих законов зависит тип социальной интеграции, характер связей, объеди- няющей индивидов, и, в конечном счете, поведение каждого из них. Не существует закона, согласно которому консолидирующий группу "общий знаменатель" обязан соответствовать максимально низкому уровню общения. Несомненно, двадцать взрослых образованных мужчин, собравшись вместе, могли бы обсуждать философские, экономические или научные вопросы. Одна- ко не эти вопросы собрали их вместе. И потому общение тотчас скатывается на проторенный путь. Точно так же образуются и уличные компании подрост- ков. Каждый из ребят обладает собственной индивидуальностью - когда он в семье. Но выйдя на улицу, он немедленно напяливает социальную личину, заимствованную из блатного мира, и эта личина - то общее, что интегриру- ет его в уличный "социум". Конечно, дети могли бы говорить о прочитанных книгах. Но не любовь к учению объединяет их компанию. И потому общение сворачивает на легкую дорожку. Личность вынуждена примеряться к общест- ву, отыскивать некий "общий знаменатель", интегрирующий данную среду. Разбить в школе стекло - поступок, понятный каждому. Даже если совершив- ший его не вызовет уважения, его не станут осуждать. А над тем, кто поп- робует читать вслух любимые стихи, кто-то непременно начнет издеваться. В том случае, когда "общий знаменатель" соответствует более высокому уровню, личность тоже лишается некоторой доли своей автономии. Но эта потеря не так велика, как в компании подростков. С другой стороны, соци- альная консолидация позволяет интегрировать элементы, каждый из которых в отдельности не имеет существенного значения, но вместе они образуют новое целое. Человеческое общество способно сплачиваться во имя достиже- ния цели, недоступной каждому из его членов в отдельности. Та же уличная компания подростков вполне способна создать музыкальный ансамбль или спортивную команду. Обратимся теперь к нашим еврейским делам. Сегодня "общий знаменатель" еврейского единства настолько низок, что даже не лежит в ряду собственно еврейских ценностей: это антисемитизм. Антисемитизм по отношению к ев- рейству - явление не только внешнее, но и негативное. Это означает, что еврейское общество не скрепляет изнутри никакой собственный "клей". Оно сплачивается благодаря давлению извне. В такой ситуации быть евреем ху- же, чем прокаженным - те по крайней мере больны одинаковой болезнью, стремятся к излечению и способны помочь в этом друг другу - Многие соци- ологи так и определяют сущность еврейства: евреи - это жертвы определен- ного вида сегрегации, которая называется антисемитизмом. Определение это сугубо внешнее, оно совершенно не затрагивает сущность жертвы - если, разумеется, вообще признает ее внутреннее отличие. Я не собираюсь спо- рить с подобным определением, ибо в принципе оно верно. Правда, оно ос- новывается на предельно низком "общем знаменателе". Но ничто не мешает нам поднять его. Низкий "общий знаменатель" свидетельствует о низком уровне общества, например, уличных компаний или частей резервистов. Этот низкий уровень проявляется в том, что между индивидуальными особенностями и талантами каждого и его принадлежностью к данному обществу отсутствует связь. Парадоксальность общества как такового состоит в том, что сумма в нем отличается от слагаемых, социум - от составляющих его индивидуумов. В этом смысле общество напоминает химическое соединение, в котором взаимо- действие различных ингридиентов приводит к появлению нового вещества, причем изменяются и исходные элементы. Подобный процесс происходит в лю- бом организованном обществе, неважно, идет ли речь о профсоюзе дворни- ков, ассоциации ученых или кабинете министров. Способности, вклад, внут- ренний мир каждого человека благоприятствуют возникновению внутри об- щества качественно новой реальности. Существуют системы, как биологические, так и социальные, в которых члены действуют из сознательных побуждений, и такие, в которых действия совершаются неосознанно. Так, к примеру, что создает качественное разли- чие между деревьями и лесом? Лес становится лесом, когда деревья - разу- меется, безо всякого намерения с их стороны - начинают защищать друг друга от неблагоприятных воздействий окружающей среды. Но в лесу растут не все деревья. Настоящие гиганты и в растительном царстве остаются оди- нокими. Как педагог, я вынужден согласиться с тем, что школа подобна лесу. Она рассчитана на учеников с посредственными способностями и воспроизво- дит посредственность. Гений не бывает продуктом системы образования. Ибо такова функция общества: охранительная по отношению к слабым, заурядным и ограничительная по отношению к сильным, выдающимся на общем фоне. Проблема противостояния личности и общества не раз поднималась фило- софами, писателями и поэтами. Дело не в том, что общество преследует са- мобытную личность, намеренно не дает хода ее талантам и способностям. Просто жить в одиночестве и жить в обществе - совсем не одно и то же. В центре всего творчества Томаса Манна, от его первой повести "Тонио Кр гер" до последней книги, "Исповеди Феликса Круля", стоит неординарная личность - не обязательно гениальная - взятая в ее отношении к обществу. В этой связи я хотел бы сказать несколько слов о проблеме, на которой в этой статье, к сожалению, не удастся остановиться подробней. Случает- ся, что еврей, не способный вписаться ни в какое иное общество, осуждает себя на вечное одиночество - чтобы воплотить в себе свою собственную уникальную реальность. Но в этом случае он теряет право на бесценное преимущество, которое дает общество - творческое начало. Эта проблема в разных ее проявлениях - религиозном, психологическом, педагогическом - представляется мне одной из самых важных в человеческой жизни. Ее можно сформулировать иначе: как построить общество, не потеряв личность? Каким образом общество может существовать не в ущерб индивидуальности? Речь идет не только о выдающихся людях, художниках, писателях, политических лидерах. Рядовой человек, как правило, тоже хотел бы жить несколько ина- че, чем ему предписывает общество. Но вернемся к нашей главной теме - к тому, что объединяет людей в об- щество. Выше говорилось, что группа индивидуумов превращается в общест- во, когда между индивидуумами устанавливается взаимодействие. Например, мужчина и женщина, которых ничто не связывает друг с другом, не могут образовать семью. Они так и останутся двумя индивидуумами. Конечно, я подразумеваю не только общих детей, но и социальную структуру взаимоот- ношений между мужчиной и женщиной, которая лежит в основе брака. Итак, общество возникает благодаря взаимодействию индивидуумов. Это взаимодействие не однозначно, ведь лишь геометрические и простые биоло- гические структуры интегрируются одним единственным, раз и навсегда за- данным способом. Человеческое общество многогранно и потому может созда- ваться разными путями. Это одинаково верно для любого общества и для всех социальных слоев. Каждая группа людей, в какой-то степени ощущающая потребность в единстве, образует общество. Характер этого общества соответствует тому, ради чего люди хотят объединиться. К примеру, случайные пассажиры между- городнего автобуса не образуют общества до тех пор, пока поездка проте- кает без помех. Но вот автобус забуксовал, его надо подтолкнуть - и со- рок человек, едущих каждый по своим делам, превращаются в сплоченный коллектив. Возникает общество пассажиров, обладающее несомненными приз- наками социальной организации. Ясно, что в этом обществе не образуются все возможные виды взаимодействия. Например, волею судеб в числе пасса- жиров оказался известный поэт. Однако сейчас не до стихов, и, возможно, в сложившейся ситуации большим авторитетом будет пользоваться другой пассажир, в обычной жизни ничем, кроме крепкой спины, не примечательный. Внешние обстоятельства привели к созданию общества, и оно образовалось - пусть лишь на то недолгое время, которое понадобилось, чтобы вытащить колеса из грязи. Между древними Афинами и Спартой существовал союзный договор, несмот- ря на то, что эти города соперничали друг с другом. Однажды Спарта под- верглась нападению врагов и потребовала от Афин исполнить условия дого- вора. Афиняне не могли отрицать, что договор обязывает их прийти на по- мощь союзнику. Но они решили ограничиться минимумом: прислали спартанцам школьного учителя, хромого плешивого старца. Афиняне полагали, что ника- кого проку от него Спарте не будет. Разумеется, так же решили и спартан- цы. Однако старый учитель оказал Спарте неоценимую услугу: он сложил патриотические пеаны, которые пришлись суровым лакедемонянам по сердцу. Отчаяние уступило место надежде, и с новыми песнями спартанцы выступили на битву. Они одержали победу благодаря хромому учителю. Как от бойца от него действительно было мало пользы. Но в роли учителя он оказался на высоте. Каждый из нас чем-то напоминает того учителя. Он вынужден отвечать на вопросы: как выстроить систему взаимоотношений с другими и в какой мере смысл этих взаимоотношений шире простой интеграции, в какой мере он ве- дет к созданию новой общей реальности? Уровень интеграции личности в об- ществе может быть выше или ниже. Интеграция обладает также большей или меньшей устойчивостью. Все, что было сказано, относится и к еврейскому народу. Один из спо- собов объяснить общественные процессы, протекающие в еврейской среде на протяжении последних полутора веков - представить их как попытку мно- жества индивидуумов разорвать связь с религиозной общиной и заново ин- тегрироваться по политическому признаку. Ибо государство Израиль, напри- мер, отнюдь не является религиозной общиной, как, строго говоря, не яв- ляется и этнокультурной целостностью. Это явно политическое образование. На протяжении вот уже пятидесяти лет не сходит с повестки дня вопрос, упрямо не теряющий актуальности: что же объединяет население Израиля? Что общего у граждан сионистского государства? Допустим, я родился в почтенном раввинском семействе выходцев из Литвы, репатриировавшихся из Ковно. И вот - неважно, в синагоге, на работе или просто на улице - я встречаю еврея, в младенчестве привезенного из Марокко. Его отец был кузнецом в Касабланке. Я спрашиваю себя: мы оба строим единое общество. Но на какой основе? Этот разговор мне хотелось бы завершить невыдуманным рассказом. У ме- ня был близкий друг, еврей, бежавший в Израиль из СССР после второй ми- ровой войны. Спустя много лет он все еще с трудом изъяснялся на иврите. Во время Войны за освобождение, в 1949 году, мой друг встретил девушку, местную уроженку, которая ни слова не понимала по-русски. Спустя три не- дели они поженились. Я хорошо знал обоих, но никогда не отваживался спросить, как им удавалось объясняться в первые годы семейной жизни. Это и по сей день остается для меня загадкой. Возможно, они действительно обходились без лишних разговоров. Я могу понять двух молодых людей, способных отыскать общий знамена- тель своих отношений в невербальной сфере. Однако человеческое общество немыслимо без общего языка. Когда речь идет о десяти, тысяче или миллио- не человек, недостаточно, чтобы они сказали друг другу: "ребята, давайте жить вместе!" Необходимо понять как, на какой основе и за счет чего бу- дет достигнута общность. Ведь единство не создается за счет механическо- го соединения во времени и пространстве. Правда, если как следует пере- мешать индивидуумов в общем котле, многие из них скорее всего отыщут се- бе подобных и образуют с ними устойчивые этно-социальные сцепления. Од- нако это будет не общество, а хаотичный конгломерат подобществ, пестрая мозаика, лишенная внутреннего единства. Лишь на основе единой системы интеграции может сложиться действи- тельно монолитное общество. Если такой системы нет - можно переместить с места на место миллионы людей безо всякого толка. Ящик письменного сто- ла, куда я время от времени бросаю черновики, не создаст книги. А если я захочу решить эту проблему, пересыпав содержимое в другой, боле "подхо- дящий" ящик - что ж, с тем же успехом я мог бы вытряхнуть бумаги прямо в мусорную корзину. Российское еврейство переживает сейчас этап поиска своего единства. Это творческий период. Иногда поиск устремлен в забытое прошлое, иногда - в глубь собственной души. И то и другое необходимо для того, чтобы сы- ны Израиля смогли наконец обрести то общее, что позволяет им называться этим именем. Р. Адин Штейнзальц МИССИЯ ЧЕЛОВЕКА И ЕГО МЕСТО В МИРЕ Радикальная идея, ставшая лозунгом Великой Французской революции и как ни парадоксально, не столь далекая от христианства, гласила: мир об- ладает изначальной целостностью, природа исполнена гармонии, а человек от рождения наделен совершенством и является на свет беспорочным. И если что-то в мире или обществе складывается неблагополучно, то виною тому сам человек, который в силу своей испорченности разрушает естественную гармонию природы. А потому политические и психологические учения призва- ны возвратить человеку его изначальную чистоту. Позже эта идея была воспринята марксизмом. Ведь согласно марксистско- му историческому учению, естественные, справедливые человеческие отноше- ния были искажены классовым обществом, и все, что надо сделать - это исправить уродливые социальные извращения. С этой точки зрения различия между Великой Французской и Великой Октябрьской революциями кажутся не столь уж существенными. И та и другая стремились искоренить общественные пороки и вернуть золотой век справедливости, братства и всеобщей гармо- нии. Неслучайно пещерный общественный строй получил в марксизме название "первобытного коммунизма". Светлое царство будущего должно было возвра- титься к этому идеалу - разумеется, на базе научно-технического прогрес- са, успехи которого обеспечат сказочное изобилие. Здесь, как и в идеоло- гии Французской революции, чувствуется влияние Руссо с его философией воспитания естественного человека. С другой стороны, марксизм воспринял утопические идеи анархистов, объявив целью социализма построение комму- нистического общества, в котором будут искоренены все противоречия и вследствие этого за ненадобностью отомрет государство. При коммунизме люди жили изначально, и они вернутся к нему, ибо это соответствует самой их природе и проистекающим из нее естественным понятиям о справедливос- ти. Подобные идеи мы обнаружим и в ряде современных психологических тео- рий. Они гласят, что ребенок рождается совершенным, но впоследствии кто-то - родители, либо общество - портят его. И потому он становится убийцей, насильником, вором, политиканом. Подобная психологическая кон- цепция коренится в христианской теологии, утверждающей, что ребенок чист от рождения, и лишь первородный грех, которым согрешил его прародитель, омрачает его душу, поселяя в ней зло. Этот грех нуждается в искуплении, и христианская благодать дарует его, возвещая человечеству золотой век всеобщего братства. Представления такого рода чрезвычайно популярны. Они облекаются во множество форм. Приведу пример из современной общественно-политической реальности. Прежде в России все были уверены, что виновником хозяйствен- ной отсталости и постоянных неурядиц является авторитарный режим с его сталинскими методами руководства. И потому распространилась детская вера в капитализм как панацею ото всех бед. Вера эта оказалась столь же наив- ной, как и вера в то, что к "золотому веку" приведет социализм. За семьдесят лет в России успели позабыть, каков реальный капитализм, и в глазах населения он стал опрокинутым отражением официальной идеологии. Иными словами, хорошо все то, что ругает газета "Правда". Казалось, сто- ит лишь провозгласить в России западные ценности - плюрализм, вседозво- ленность и свободу предпринимательства, - как жизнь тут же изменится к лучшему и всевозможные блага хлынут со всех сторон. Но вскоре выясни- лось, что свобода критиковать правительство шествует рука об руку со свободой умирать с голоду, и обе направляются отнюдь не в сторону всеоб- щего благоденствия. Теперь на наших глазах происходит поворот на сто во- семьдесят градусов: социалистическое прошлое начинает казаться утрачен- ным раем, и на коммунистов вновь возлагают надежды, обманутые демократа- ми. Таким образом, еще раз была опровергнута идея о "естественном счастье", которое воцарится, как только мы уберем со своего пути всевоз- можные ограничения и препоны. И это лишь один из множества примеров, до- казывающих несостоятельность подобной идеи. Для того, чтобы воцарилось благо, недостаточно позволить явлениям и событиям развиваться естествен- ным путем. Природное, стихийное течение жизни не приводит к желанной це- ли ни в психологической, ни в социальной, ни в экономической сфере. Первая книга Пятикнижия, Берешит, богата оригинальными философскими идеями. Правда, они изложены не на языке европейской философии, но от этого не становятся менее глубокими. В этой книге дважды, в противопо- ложных по смыслу контекстах, встречается утверждение, что "зло в сердце человека от юности его" (Берешит,6:5; там же, 8:21). Последующая еврейс- кая мысль задается вопросом: когда в сердце человека пробуждается зло? Быть может, еще в материнском чреве? Или зло дает о себе знать лишь с момента рождения? Но и в том и в другом случае ясно, что человек рожда- ется с огромным потенциалом зла. Интересно, что в книге Берешит это обс- тоятельство служит не обвинению, а оправданию человека! Ведь если при- вести род человеческий на суд, окажется, что он не заслуживает пощады. Лишь зло, которое свило в нем гнездо, позволяет человеку взывать к мило- сердию. Он не может нести полной ответственности за совершенное зло, по- тому что родился с ним! Философская и социальная концепция, вытекающая из подобного взгляда, полагает, что "натуральный" человек, если позволить первобытному естест- ву воцариться в нем, способен натворить непоправимое зло. А чем он вос- пользуется для этого - суковатой дубиной или атомной бомбой - вопрос су- губо технический. Отсюда следует совершенно иной взгляд на воспитание. В центре его стоит способность личности направлять свой природный потенци- ал в нужное русло, умение властвовать собой, не позволяя разрушительным инстинктам прорываться на волю. Воспитатель похож на человека, принесше- го из лесу волчонка. Если позволить тому делать все, что он захочет, волк первым делом сожрет благодетеля. Сказанное выше относится не только к личности, но и к обществу в це- лом. Если положиться на произвол социальной стихии, очень скоро насилие станет правом, а преступление - нормой. Анархия и террор сделают жизнь в таком обществе невозможной. Именно об этом мы читаем в мишнаитском трак- тате "Пиркей Авот"( "Поучения отцов"): "Молись за благополучие царства" - несмотря на то, что речь здесь идет о чужеземной, захватнической влас- ти, - "ибо если бы не страх его, человек проглатывал бы ближнего своего живьем". Порой приходится решать, чье засилье хуже: стражей порядка в форме или гангстеров в штатском. Падение авторитаризма приводит к ослаб- лению контроля над преступными элементами. Расковывается не только част- ная инициатива, но и "зло в сердце человека". И снова оказывается, что устранения всех и всяческих препонов недостаточно для всеобщего счастья. За социальной и психологической концепцией, считающей что "зло в сердце человека от юности его", кроется более широкий философский взгляд на мир как на незаконченное изделие, оставляющее простор для усовер- шенствований. Миссия человека в этом мире - исправить существующие не- достатки. Человечество призвано, вопользовавшись тем, что есть, как ис- ходным сырьем, построить действительно совершенный мир. Сказанное хорошо иллюстрирует спор между рабби Акивой и римским на- местником Руфом. Наместник спросил рабби Акиву: что лучше - деяния Все- вышнего или деяния человека? - Деяния человека, - не колеблясь ответил мудрец. - Взгляни на небеса и на землю. Разве в силах человеческих создать подобное? - Подобное нет, но кое что получше - да. Рабби Акива принес мешок пшеницы и хлебный каравай, положил то и дру- гое перед наместником и спросил: - Что, по-твоему, лучше, пшеница или хлеб? Римские власти пытались запретить заповедь обрезания. Справедливость этой меры пытается доказать Руф, представитель эллинско-римской культу- ры: ведь природа создала человека совершенным, зачем же отнимать от ее творения? На это отвечает еврейский мудрец, утверждающий, что человек призван улучшать творение. Если передать эту мысль более современным языком, можно сказать, что иудаизм устами раби Акивы отстаивает прогресс. Ведь позицию римского на- местника разделяли и те, кто много позже говорил, что если бы Всевышнему было угодно, чтобы человек летал, он дал бы ему крылья. Иудаизм же дока- зывает, что человек не потому лишен крыльев, что Творцу неугодно, чтобы он летал, а потому, что он далек от совершенства. Но человечество издав- на стремилось исправить этот недостаток, и с изобретением воздухоплава- ния человек обрел крылья. С еврейской точки зрения человек не только вправе изменять мир к луч- шему, но именно в этом состоит его миссия. Освещая субботнюю трапезу, мы читаем фрагмент из книги Берешит, где о мире сказано, что его "сотворил Господь для делания" (Берешит, 2:3). Древнейшая комментаторская традиция объясняет, что Всевышний не завершил творение, поручив это "делание" че- ловеку. Привести мир к совершенству - такова миссия человека, для этого дана ему жизнь. Р. Адин Штейнзальц МИСТИЦИЗМ, ФУНДАМЕНТАЛИЗМ И.СОВРЕМЕННОСТЬ Доброе утро, дамы и господа. Позвольте мне начать с первой темы. Я хочу добавить: как говорят англичане, иногда мы выбираем человека, иног- да выбираем тему, иногда мы хотим затронуть определенную тему, а иногда тема нам навязывается. В данном случае первая тема была в каком-то смыс- ле подарком мне, потому что кто-то предположил, что я что-то знаю по этой теме. Как вы догадываетесь, в большинстве случаев лектору лучше ничего не знать по теме, и тогда возникает очень интересная дискуссия. Когда лек- тор что-то по теме знает, он разрушает весь настоящий интерес к ней. Тогда уже нет ничего интересного или удивительного: вы просто слышите то, о чем слышали всегда. Итак, по первой теме. Конечно, я могу пользоваться фактами, и я буду пользоваться некоторыми из них, но в основном я буду основываться на ис- тории философии или на любой другой из так называемых "мягких наук". Большим количеством фактов мы не располагаем. Скорее, то, что у нас есть, . это идеи. В определенном смысле, я полагаю, уже и в этой стране прошло время научного социализма (мы знаем, что для некоторых людей еще существует социализм, но не научный социализм), поэтому, говоря о вещах, не поддающихся точному описанию, мы реально имеем дело с идеями, возмож- ностями, попытками расположить вещи в каком-то порядке, будь то верном или неверном. Итак, позвольте мне начать. Тема лекции - "Мистицизм, фундаментализм и современность". Я начну с того, что у всех этих терминов есть общая черта: каждый из них очень туманен, почти по определению. Я рассмотрю их один за другим. Я мог бы начать с современности, потому что о ней все говорят. Действительно, - кто не говорит о современности? Вопрос заклю- чается в следующем: каково же современное определение современности? Этот вопрос необходимо рассмотреть подробно, и это не так просто, как может показаться. Так что я начну с вопроса: что такое фундаментализм? Многие заметили, что, если этот термин и имел значение когда-то, он уже давно потерял это свое значение. Термин "фундаментализм" используется сегодня как своего рода "зонтик", и очень общий "зонтик", накрывающий собой огромное количество различных вещей, имеющих между собой очень ма- ло общего. Я бы сказал, объединяет эти вещи то, что когда я говорю, что кто-то фундаменталист, то я не желаю ему добра. Вначале, насколько это можно проследить, на более ранних этапах современной истории, это слово обозначало определенные христианские секты, которые выступали за дослов- ное восприятие всего, что написано в Библии, в отличие от тех, кто пы- тался придать ей более широкое и менее ясно определенное понимание. Позднее произошло расширение этого термина и появились мусульмане-фунда- менталисты, евреи-фундаменталисты и, возможно, фундаменталисты в любой другой религии, системе верований или группе... В результате этот термин стал таким широким, таким туманным, что он включает в себя группы, кото- рые ни в коем случае не являются фундаменталистскими согласно первона- чальному определению; это группы фанатиков, группы, ненавидящие иност- ранцев, и так далее. Итак, фундаментализм становится своего рода всеохватывающим словом, и теперь, когда оно используется все больше и больше, и используется во всем мире, - этот термин становится бессмысленным. Позвольте мне лишь добавить следующее. Широко распространено мнение, что быть фундамента- листом почти по определению плохо. Быть фундаменталистом значит придер- живаться очень точного старинного значения и не допускать никакого раз- вития и никакого роста понятия. Но рост какого-то понятия или развитие понятия, или то, как понятие меняется, не всегда представляет собой по- зитивное явление. Иногда . и я приведу некоторые примеры - иногда при- держиваться настоящего, старого значения слова или термина не только не хуже, чем пытаться расширять его; иногда расширение или перенос значения становится намного хуже оригинала. Приведу один пример, а именно местный пример. Когда я приехал сюда в первый раз, и это был не простой визит в Советский Союз, меня поразило то, что везде, в том числе в церквях и си- нагогах, висели надписи о том, что Советский Союз - защитник мира. Мир стал почти общеупотребительным культовым словом, и вскоре все уже гово- рили о мире, и те, кто был за мир, почти всегда отождествлялись с комму- нистами, соратниками. Я интересовался этим предметом еще до моего визи- та, и я думаю, что слово "мир" в том виде, как оно использовалось в этой стране лидерами этой страны, имело очень ясное значение, и это не было ни одно из значений, которые можно найти в каком-либо словаре. Мир озна- чал здесь в общем все, что было хорошо для политики Советского Союза в данный момент. Если вы понимали слово "мир" в соответствии с этим опре- делением, которого нет в словаре и которое наверняка не является фунда- менталистским определением, тогда оно наполнялось огромным смыслом. Тог- да вам становилось понятно, как может быть война во имя мира, почему у вас есть оружие в мирное время и как могут существовать концентрационные лагеря, созданные во имя мира. Дело в том, что произошел перенос значе- ния слова "мир". Оно больше не использовалось в своем первоначальном значении, а получило значение особое, очень конкретное. Это, кстати, на- поминает мне вот что... Все присутствующие наверняка читали книгу Дик- кенса под названием "Записки Пиквикского клуба". Там он говорит об ис- пользовании слов "в пиквикском смысле", который может абсолютно отли- чаться от любых объяснений, которые можно найти в словаре, но тем не ме- нее этот пиквикский смысл очень важен и им пользуются. Я привожу этот пример не для того, чтобы убить уже убитое животное - бывший Советский Союз, - а скорее для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что были люди (а такие люди были и в этой стране и, конечно, в других странах), которые верили в фундаменталистское значение слов и понимали слово "мир" как "мир". Как бы странно это ни звучало, они верили в то, что "мир" означа- ет "мир". Они были, если я буду следовать определениям, фундаменталиста- ми своего времени. Более, я бы сказал, утонченные и просвещенные люди дали этому слову другие значения. Кстати, слово "мир", как и многие дру- гие слова, всегда имело великолепную тенденцию к переносу значений, то есть настоящих значений, а не словарных определений, но перенос обяза- тельно происходил, и в определенный момент мы уже не знали, что оно действительно означает. Это в основном происходит со словами, которые, я бы сказал, не имеют, или по крайней мере для некоторых не имеют, пози- тивного значения. В основном мы определяем мир приблизительно так же, как определяем темноту, - это скорее отсутствие чего-то, чем наличие че- го-то (мир - это "отсутствие войны"), и потому, почти по определению, это слово не имеет четкого значения. В любом случае, вернемся к основной теме. Я привел этот пример только для того, чтобы сказать: люди, которые придерживаются первоначального, может быть, очень узкого значения слов, не являются по определению худшими, а расширение или перенос значения различными путями, как это происходит в религиях, культурах, политичес- ких заявлениях, не является положительным или отрицательным, - это прос- то факт. Итак, говорить о фундаментализме в таком широком значении не имеет никакого смысла. И если в этой лекции я буду пользоваться этим термином, я буду пользоваться им в соответствии с определением, которое я ему даю, а именно: фундаментализм - стремление придерживаться текста и легко понимаемого, простого способа чтения текста. Но я не хочу пользо- ваться этим термином в каком бы то ни было уничижительном или политичес- ком смысле, а буду говорить о "вещи в себе". Я не хочу делать то же самое, когда буду говорить о современности, потому что, конечно, современность - по определению относительный тер- мин. Современность - это обычно что-то связанное с недавним периодом времени. Конечно, современность существовала в этом мире в течение пос- ледних пяти тысяч лет. Современность была всегда; вопрос заключается в том, что старая современность никогда не была новой современностью. Но дело в том, что в основном это одно и то же. Существует очень древний египетский текст, в котором автор горько сетует на молодое поколение и говорит: они не уважают родителей, не верят в старые ценности, не выпол- няют свою работу так, как следует... И он говорит: мир разваливается, нет никакой надежды на будущее и тому подобное. Все дело в том, что это было написано около четырех тысяч лет тому назад, но в этом по-прежнему есть ощущение современности. Наконец, если проследить такие вещи на про- тяжении последних четырех тысяч лет, можно увидеть, что современность всегда имеет место и всегда происходят изменения, которые заставляют лю- дей чувствовать себя неудобно. И поэтому современность, с одной стороны, зачаровывает, а с другой - пугает. Едва ли существует какое-то определе- ние того, что я бы назвал "нынешняя современность", - а были сделаны различные попытки дать определение современности. Некоторые определения были полностью экономическими, но многие термины, которыми пользуются социологи, уже не применимы ко многим вещам. Существуют даже основные понятия, которые в наше время теряют свое значение или у которых проис- ходит перенос значения. Если, например, говорить об экономике... Одно из происходящих в настоящее время явлений . это существование многонацио- нальных корпораций, то есть огромных компаний, не принадлежащих одной стране, которыми владеют различные люди, и нельзя даже сказать, кто вла- делец. Такие компании сегодня настолько велики, что некоторые из них по величине сравнимы с небольшими странами, а мощь некоторых сравнима с мощью стран среднего размера. И понятие о нации ломается, когда речь идет о таких больших группах, в которых даже неизвестно, кто их владелец в старом значении этого слова, потому что сегодня произошел перенос зна- чения, в результате которого собственность (владение) становится очень сложным понятием, и уже не ясно, кто владелец: держатель акций, дирек- тор, человек, работающий на промысле... Это только означает, что совре- менность сегодня - это размывание многих понятий, существовавших, ска- жем, в XIX веке, возможно, в самом начале ХХ века, когда слова имели конкретные определения в социологии, в экономике и даже в том, что каса- ется стран и границ; теперь эти вещи становятся все более размытыми. В каком-то смысле, если рассматривать современность как настроение и образ мышления, то я бы сказал, что современность, что не ново, имеет в себе одно общее. Оно заключается в том, что современность по мере своего про- должения - это сокращение количества определенных и ясных понятий. Сов- ременность означает сомнение, сомнение в себе и сомнение в самом сомне- нии. Если существует определение чего-то, что называется современным об- разом мышления, то оно заключается в том, что понятия, которые были всегда общепринятыми и действовали во многих областях мышления, стано- вятся все более и более неопределенными, и вы не только не понимаете, что они означают, но иногда даже не уверены, означают ли они что-либо вообще. Люди еще говорят обо многих вещах, но они не уверены в их значе- ниях. Приведу один пример, скорее как воспоминание. У меня есть друг, выходец из Франции. Сегодня он профессор физики, теоретической физики в Еврейском университете. Что интересно, этот человек также интересуется - не как профессионал, а как любитель, - еврейским мистицизмом. Он иногда даже читает лекции по "Зогару" и другим подобным книгам. Как я уже ска- зал, по профессии он физик-теоретик и занимается в основном ядерной фи- зикой. Мы как-то говорили на эту тему и, я думаю, оба пришли к выводу, что переход от сегодняшней физики, то есть сегодняшней ядерной и элемен- тарной физики, к мистической литературе похож на переход из очень слож- ного, непонятного, таинственного мира в мир настолько ясный, рацио- нальный и понятный... Это звучит смешно, но я бы сказал, что когда мы сегодня говорим, например, о физике, то слово означает не так много. Мы говорим о заряженных и незаряженных частицах, мы называем вещи самыми странными именами, и не потому, что мы хотим придумать новые названия, а потому, что мы все больше и больше оперируем с явлениями, которые все меньше и меньше понимаем. В результате при переходе к мистической лите- ратуре появляется чувство огромного облегчения: там мы хотя бы более или менее знаем, что такое дьявол, что такое ангел... Конечно, мы с ними не встречались, но кто когда-либо встречал в реальной жизни кварки? А мы все время имеем дело с кварками, и тем не менее с ангелами иметь дело намного проще. Я уж не говорю о том, что представление об ангелах намно- го приятнее. В основном представление о современности - не только в этом, но и в общих философских терминах - это не просто вопрос сомнения. Сомнение почти становится ингредиентом самого мыслительного процесса. Я говорю это не в качестве доказательства, а скорее как своего рода пример. В ка- ком-то смысле современная физика вобрала в себя неуверенность Айзенберга и использует ее формулы. В ином смысле современность использует свою не- уверенность, свои колебания при создании мира в том виде, в котором он существует сегодня. Итак, сомнение и неуверенность являются сегодня сос- тавной частью самого процесса мышления. Сегодня нельзя ничего сказать без такого сложного и неопределенного восприятия вещей. Больше нельзя полагаться на факты, на сочетания фактов, и необходимо очень подозри- тельно относиться к любым сочетаниям вещей. Что касается тех областей, где этого еще нет, скажем, грамматики, в которой нет этой неуверенности и этой неспособности думать о том, что все, о чем бы ни шла речь, воз- можно, не имеет значения, то практически можно сказать, что эта область науки и деятельности еще несовременна. Иногда у отдельных лиц есть тенденция придерживаться старых форм по различным причинам. Этих форм придерживаются, например, в языке, а затем появляется новый филолог, современный филолог, который говорит вам, что ни в одном языке просто невозможно делать какие-то ошибки, потому что если на нем говорят именно так, то это правильно. Итак, в школе вам го- ворили, что существует правильная грамматика и неправильная грамматика, а по прошествии определенного времени вам говорят, что все это в действительности ничего не значит. Любая грамматика правильна; какой бы формой вы ни пользовались, это всегда правильно. Это только вопрос обще- употребительности и того, насколько вас понимает собеседник. Очень много сегодня сказано в пользу жаргонов, таких, как пиджин инглиш и другие, и не только относительно их красоты и возможности выражения понятия, но и о грамматике. Я имею в виду, что в этих языках она уже не имеет значе- ния. Таким образом, когда говорят о современности в том смысле, в котором этот термин используется в течение последних, скажем, двухсот лет, то общим знаменателем будет то, что современность - это не сомнение как та- ковое (сомнение само по себе - древнее явление, начавшееся, возможно, с Адама), а придание сомнению значения. Итак, это своего рода определение современности. Конечно, оно может меняться в течение ближайших нес- кольких лет, но это будет опять в духе современности. Я бы сказал, что это чувство неуверенности - единственное, что наверняка существует. В средние века говорили в очень узком аспекте, в теологическом аспекте, что самый высокий уровень знания - это "я не знаю". Нам сегодня не надо много работать, чтобы достичь высочайшего уровня знаний. Мы начинаем с "я не знаю" в самом начале, и оно сопровождает нас в течение всего наше- го пути. Мы не знаем. Таким образом, в каком-то смысле мы, возможно, достигаем высочайшей точки знаний, потому что не знаем, и мы от всего сердца радостно признаем, что не знаем. Итак, я попытался дать определение того, что я понимаю под современ- ностью и фундаментализмом. В этом смысле, кстати, фундаментализм действительно является той частью, которая противостоит тому, что мы назвали бы современностью, потому что он представляет собой попытку дер- жаться за старые формы, каковы бы они ни были, за старые значения слов, за попытку не осуществлять переноса значений. Позвольте мне добавить еще один пример, имеющий отношение к истории. Взгляд на историю, который опять же иногда ошибочен... Как я вижу фундаментализм? Фундаментализм в основе своей консервативен. Существует похожая на него тенденция - реак- ция. Что такое быть реакционером? Быть реакционером - это почти по опре- делению современное явление. Если человек реакционер, то это часть его идентификации как современного человека. Это не единственный способ то- го, как быть современным человеком, но нельзя быть реакционером, не бу- дучи современным человеком. А консерватором можно быть на любом уровне развития культуры. Я имею в виду, что, будучи консерватором, вы просто придерживаетесь того, что делали всегда. А реакционер пытается сделать то, о чем мог бы подумать только современный человек, то есть свергнуть существующий порядок и попытаться вместо него установить другой порядок. Итак, если вы пытаетесь изменить скорость движения мира или само его движение, то вы работаете в сфере современности, и неважно, работаете ли вы вместе с ней или против нее. Итак, любой реакционер в своей основе является современным человеком, и признаком современности в нашей стра- не, в этой стране, в других странах является наличие многочисленных ре- акционеров. И не стоит удивляться, почему эти люди так активно пользуют- ся современными технологиями. В действительности они дети современности. Если кто-то пользуется телевидением или более современными средствами пропаганды, то это, скорее всего, реакционеры. Люди другого типа, то есть консерваторы, наверное, боялись бы этих средств. Реакционер, будучи современным человеком, даже если он хочет вернуть страну, культуру или что бы то ни было на двести, шестьсот, тысячу лет назад, все равно в ду- ше является современным человеком, не верящим в существующий порядок и пытающимся сделать что-то другое. Теперь позвольте мне перейти к третьей части лекции - мистицизму. В контексте того, что я говорю, я хочу провести странную границу между мистицизмом вообще и тем, что представляет собой исторически еврейский мистицизм. Это различие не столько связано с сутью идей, сколько с тем, как эти идеи работают в других сферах. Рассматривая мистицизм и мистиков вообще, я в то же время говорю о еврейских мистиках не как о части этого явления, а как об отдельном явлении и о том, почему это стало отдельным явлением. Итак: прежде всего есть общая черта в поведении практически всех мис- тиков, причем надо иметь в виду, что мистики могут быть не связаны с оп- ределенной религиозной системой. Можно представить себе мистика в рам- ках, скажем, научного мира. Это может произойти, и это действительно происходило; это были так называемые ученые-мистики, которые не верили ни в одну религию, но в рамках нации они в каком-то смысле были мистика- ми. Итак, это общее свойство мистиков заключается в том, что их поведе- ние имеет тенденцию к антагонизму. Это означает, что существует закон, и каков бы этот закон ни был (закон религии, закон страны, закон науки), мистик - это почти всегда человек, не соблюдающий закон, нарушающий его тем или иным образом - иногда потому, что хочет этого, а иногда потому, что это ему удобно, - но делает он это почти всегда. Различные направления мистицизма и многочисленные мистики существуют практически во всех направлениях христианства. Очень сильные мистические традиции имеются в исламе. Есть мистицизм и там, где он в основном соче- тается с общим направлением, например, в буддизме или индуизме. Но в лю- бом случае все мистики во всех этих системах были людьми, которые чувствовали и иногда действовали, не придерживаясь законов. У них всегда была и есть тенденция нарушать закон. Можно сказать, что это - врожден- ная часть самой системы. Если у различных направлений мистицизма и есть что-то общее, то это вера в то, что люди могут идти дальше внешних форм и достигать вещей, представляющих собой настоящую истину. Бытует мнение, что некоторые люди знают только внешнюю сторону, только скорлупу, а мис- тик знает ядро, знает внутреннюю сущность вещей. Одни люди видят ваше лицо, а другие смотрят в вашу душу. Один видит закон, а другой видит дальше закона. Это представление о том, что есть люди, которые видят дальше закона, не связано с мистицизмом как таковым. Но, судя по всему, мистик - это тот, кто считает, что может заглянуть за внешние черты вещей, туда, где находится настоящая истина. Он видит пути внутри других путей. Он так или иначе видит, что движет вещами, и поэтому, зная правду, он уже не связан обязательством подчиняться законам. Он может быть очень осторож- ным, потому что не в любом месте и не в любой общине можно так поступать и преступать закон, но в основном можно сказать (и об этом прямо говорят многие мистические традиции): закон создан для простых людей, он создан, я бы сказал, для мелких буржуа. Это те самые люди, которые создали закон для себя, и очень хорошо, что они придерживаются закона, потому что в общем-то закон неплох. Поэтому пусть они придерживаются закона. Но я, поскольку в моих силах смотреть вглубь закона, - я не должен думать о внешних формах. Зачем мне идти к посреднику, когда я могу поговорить непосредственно, в непосредственном контакте? Зачем мне идти по всем этим дорогам, по за- путанным коридорам, когда я могу пойти прямо к цели? Коридоры созданы для простых людей; пусть они ждут в нужном месте, в нужной очереди. Я могу пробиться через все проблемы и пойти прямо к источнику всех вещей. Это верно во многих отношениях и для многих мистических традиций, в которых есть одна и та же антагонистическая тенденция. Именно поэтому церкви, или то, что называют установленной религией, даже когда шли по тому же пути, что и мистики, всегда очень подозрительно относились к этим людям и пытались по возможности присматривать за ними. Даже когда их не ловили "с поличным", всегда существовало представление о том, что связь между еретиками и мистиками - это не просто историческая случай- ность. Даже несмотря на то, что мистик - это своего рода суперверующий, он все равно разрушает ту ткань, на которой сам же и вырос. Это верно и по отношению к христианскому мистицизму, говорим ли мы, с одной стороны, о Якове Беме или, с другой стороны, о ( как я назвал бы ее) милой ев- рейской девушке по имени Тереса де Авила, которую католическая церковь называет Святой Терезой и которая явно была мистиком. Во многих отношениях эта разрушительная тенденция является неотъемле- мой частью всех мистических систем. Если читать арабскую литературу, то арабская литература уже устала от суфистов, даже там, где они стали мо- гущественными. А в некоторых странах мусульманского мира, как ни стран- но, суфисты стали правителями. В течение многих лет всей Северной Афри- кой управляли люди, которые были руководителями суфийских сект. По-мое- му, даже имам - правитель Ливии - был Эль-Седуси, главой суфийской груп- пы "Седуси", и даже сейчас король Марокко теоретически все еще является главой и духовным лидером большого мистического направления. Конечно, он не мистик и больше полагается на ружья, чем на проповеди, но это пример того, как мистическая традиция стала истэблишментом. Но тем не менее всегда существовало огромное чувство мистического, потому что мистическая литература, которая в определенном смысле пересе- кает границы, всегда свободно пользовалась словами. Приведу еще один пример, связанный с исламом. Омар Хаям много пишет о вине. Значительная часть его поэзии посвящена вину. Как вы знаете, предполагается, что му- сульмане вообще не должны пить вина. Но (при том что большинство зас- тольных песен, стихов о вине написано арабами и мусульманами) существует обширная литература, в которой вино не просто время от времени упомина- ется, а является центральной темой. Современные исследователи, так же, как и верующие в прошлом, полагают, что Хаям говорит не о вине в прямом смысле этого слова, а о мистическом опьянении, и все это, я бы сказал, в высшей степени символическая литература. То есть, когда он говорит о ви- не, он не думает о вине и вообще не думает об алкоголе. Он думает о бо- лее высоких материях. Но даже тогда, когда это так, а выяснить это часто действительно трудно, тот факт, что мистик пользуется таким языком, не просто открывает путь непониманию, но и явно открывает путь попыткам вы- яснить, нельзя ли смешать немного мистического "вина" с вином, содержа- щим настоящий алкоголь. Подобное происходило также и во многих других мистических традициях, например, в традициях, возникавших в рамках хрис- тианского мира, в том числе и в православной церкви. На определенном этапе святым, то есть святым-мистиком, считался человек, у которого была своего рода прямая связь с Б-жественным началом. Такой человек в опреде- ленном смысле позволял себе большую свободу, и в этом была сверхъестест- венная сила и в то же время сверхъестественное нарушение законов. Не ду- маю, что лучшим примером русского мистицизма будет Распутин, но этот че- ловек был своего рода смешением; он не был совсем не на своем месте. Это сочетание мистика и человека, стоящего выше правил, или, если говорить практически, нарушающего все правила, какие ему захочется, не является редким. В действительности оно довольно широко распространено почти в каждой мистической традиции. Вернемся в наше время. Сегодня во всем мире существуют и активно себя пропагандируют различные культы. У этих культов есть лидеры, гуру, как бы их ни называли, и многие из этих лидеров - мистики. По крайней мере, если не вдаваться глубоко в тему, они или обладают глубоким проникнове- нием в высшие сферы, или делают вид, что это так. Но я говорю об этой области восприятия вещей. Таких людей много, некоторые появлялись в Ин- дии, некоторые в Японии, и я уверен - просто потому, что каждая страна имеет склонность к их появлению, - я уверен, что и в этой стране их мож- но найти: культы, группы, смеси культов. Недавно кто-то написал книгу. Кстати, он тоже такой гуру на час, у него около четырехсот последователей. Он написал о своем духовном пути, и одной из главных тем книги было то огромное разочарование, которое он испытал, узнав о личной жизни всех этих гуру. И он описывает их очень подробно. Это не попытка унизить этих людей, а попытка описать, как он прошел свой путь, узнавая что-то о лидерах крупнейших современных мисти- ческих групп: что один из них помешан на сексе, другой помешан на деньгах, а третий - и на том, и на другом... Он описывает их одного за другим и рассказывает о своем чувстве разочаровании. Недавно я встретил этого человека и сказал ему - и он, возможно обиделся, - я сказал ему, что вся эта книга просто отражает еврейский предрассудок, потому что, будучи евреем, он в каком-то смысле предполагал, что лидер мистической группы должен вести себя, как обыкновенный человек, а это было ошибкой: он должен знать, что эти люди по своему собственному определению стоят превыше любого закона. Они не чувствуют себя плохо оттого, что делают некоторые вещи, которые другим людям могут показаться отвратительными, - напротив, они считают, что это и есть правильное поведение, потому что главное заключается в том, что вы стоите превыше закона, а закон на са- мом деле предназначен для простых людей, и когда вы достигли этого уров- ня, то вы по-настоящему свободны. Приведу прекрасный пример. Расскажу вам о человеке, стоящем намного ближе к нам. Определяя путь мистика, он сказал, что можно понять многие вещи из игры в шашки. Он сказал: "Вы всегда продвигаетесь на один шаг. Каждый раз вам разрешается продвинуться только на один шаг. И двигаетесь вы только в одном направлении. Вы не можете двигаться назад, а все время должны двигаться вперед. Но, достигнув последней черты, вы получаете разрешение двигаться во всех направлениях". То же происходит и в шахма- тах. Пешки в шахматах делают то же самое. Они идут к последней черте, и тогда пешка может стать слоном, ладьей или ферзем, когда захочет. Таково же и представление мистиков о том, что, достигнув последней черты, вы становитесь свободными от любых ограничений; вы можете делать, что хоти- те. Я должен сказать, что, исторически говоря, еврейский мистицизм никог- да не шел по этому пути. Еврейский мистицизм не только не антагонисти- чен, но, возможно, еврейский мистицизм - одна из сильнейших опор того, что я бы назвал еврейским фундаментализмом. Фундаментализмом, понимаемым как желание воспринимать вещи дословно, в прямом и простом смысле слов. Дело в том, что во всем еврейском мистицизме, с древних времен до недав- него времени, наблюдается то, что еврейский мистицизм пошел по абсолютно другому пути. Еврейский мистик - это всегда тот, кто, я бы сказал, не только соблюдает закон, но его мистицизм всегда служит путем создания новых законов или значительного уточнения законов. Если читать новые или относительно новые еврейские книги по религиозному законодательству, то можно увидеть, что влияние мистика на законы - это добавление новых де- талей, новых форм, но он никогда не идет напролом сквозь старые законы. В результате это очень упорядоченный способ восприятия вещей. Я не собираюсь и не должен пытаться углубляться в теорию вещей. Поче- му еврейский мистицизм не пошел по тому же пути, что и другие? Почему мистицизм везде, где он встречается - от греческих мистерий до учений современных гуру, - в большинстве своем одинаково преступал законы, и почему в иудаизме он не делал этого? Конечно, все знают, что мы, евреи, . странные люди, но не можем же мы быть настолько странными. Это кажется почти невозможным: как можно быть мистиком и тем не менее придерживаться мелких деталей? Таков, в основном, вопрос, стоящий перед евреями в этом смысле. Не углубляясь в детали, скажу, что это берет свое начало в абсолютно другом теологическом понимании закона. Около двух тысяч лет назад Иосиф Флавий пытался объяснить греческой общественности образ жизни евреев, он обращался к образованным людям, которые не были евреями и ничего не зна- ли об иудаизме. Между прочим, он даже недостаточно хорошо знал греческий язык, но он сделал все, что мог. Помимо других вещей, он пытался объяс- нить, какая система законодательства применяется евреями. Он говорит: мы, народ, - не аристократия, мы не демократия, мы не теократия, и он дает этому название . номократия, то есть власть закона. В определенном смысле верховным правителем страны является закон, а не царь и не ка- кой-то орган управления. Был Храм, и были первосвященники, и было Б-гос- лужение, но все это подчинялось власти закона, и они - и царь, и адми- нистрация - не только не могли нарушать его, но и подчинялись ему. Закон здесь, насколько можно об этом говорить, идентичен Б-жественному началу, а не отличается от него. В то время как у других народов есть теократия, у евреев, видимо, закон стоит на том же месте, на котором у других наро- дов стоит Б-г. Возможно, это очень странное представление. Оно рассмат- ривалось часто и по-разному, но я думаю, что это, возможно, правильное определение, основанное на вере в то, что закон не просто имеет Б-жест- венное происхождение, но и сам по себе Б-жественен. Я скажу это на иври- те: многие народы верят в то, что "Тора мин а-Шамаим", закон дан с Не- бес, но мы верим в Тору, которая сама по себе "Шамаим", что закон - сам по себе Небеса. Это очень важное различие. Наша мистическая литература говорит: Тора, то есть закон, и Бог - одно и то же, "Тора и hа-Кадош-Барух-hy коль эхад" . "Закон и Бог - одно и то же". Поэтому поиск Божественного начала не переходит границы закона, потому что закон - это не посредник, а в каком-то смысле он идентичен с Богом. Если сравнить это понятие с хрис- тианской догмой, то я бы сказал, что если христианство на том или ином уровне верит в воплощение Бога в человеке, то мы, евреи, верим в вопло- щение Бога в законе. Опять же, я не буду детально углубляться в этот вопрос, но имеется достаточно фактических доказательств того, что это заявление - не просто результат воображения, но что именно так сами ев- реи видят себя. И даже мистик стремился как можно ближе подойти к тому, что Божественное начало и закон не разделены, а идентичны. И поэтому мистик не выходил за пределы власти закона, но, скорее, работал в тесной связи с этой системой. Позвольте мне вернуться к более общим вопросам. Поскольку мистицизм в любой форме предполагает постоянную ломку форм, он вполне хорошо сочета- ется и идет рука об руку с современностью. Конечно, это не является са- мой современностью в том виде, как я пытаюсь ее описать. Между этими двумя явлениями есть нечто общее, а именно ломка форм, ломка уверенности или веры в существование формы как самоценного и необходимого явления. В каком-то отношении можно провести границу, и она существует, и люди сталкиваются с ней, особенно в современности. С одной стороны, и это можно видеть вокруг нас, современность открывает путь всем формам мисти- цизма. Чем больше современности в этом смысле, тем больше возможностей для мистических теорий. Возьмем, например, то, что здесь называлось марксизмом (я думаю, что это правильное определение данного термина, по- тому что во всех других местах этому явлению давали множество различных имен). Была ли стоимость в своей основе системой, не допускавшей сомне- ния? На самом деле эта система с самого начала была построена на понятии так называемого научного социализма, научного для людей, которые прини- мали для себя этот штамп. Научным было нечто определенное. Это, кстати, доказывает, что люди, принимавшие штампы, не были хорошими учеными, по- тому что если бы они были учеными, то они бы не верили настолько в то, что "научный" означает "определенный", "ясный", нечто, результаты чего вам известны от начала до конца. Это между прочим. Но в основе своей это была форма, это была несовременная форма, и несмотря на то, что она в других отношениях работала на модернизацию, сама по себе форма эта была несовременной. Когда эта форма ломается, как это свойственно всем фор- мам, будь то по верным или неверным причинам, то в результате у людей появляется возможность поиска за пределами того, что воспринимается как закон, за существующими стенами, . поиска чего-то, что отвечает на воп- рос: что же за стеной? Что находится за пределами того, что мы видим? Чтобы это стало возможным не для исключительного человека и не для веру- ющего, необходимо отклонение мысли, потому что, если я простой человек, то я знаю, что стена - это стена, и что нельзя пройти через стену, а можно ее обойти. Итак, есть, к примеру, наука (и я в общем-то люблю нау- ку), и наука говорит вам, что эти твердые вещи сделаны не на 90%, не на 99%, а на более высокий процент из пустого пространства, в котором име- ется своего рода ядро, вокруг которого движутся электроны. Наука идет и дальше, и она говорит вам, что существование электронов - на самом деле мы пользуемся ими, как символами, электроны во многих смыслах намного более символичны, чем реальны во многих смыслах . это статистическая ве- роятность чего-то происходящего. Вы все более и более пользуетесь физи- ческими терминами, например, поле - это прекрасное слово, но оно нас- только туманно... Потому что само понятие волны или поля - это прекрас- ная идея, с ней можно работать математически, но, к счастью, вам не надо объяснять ее другими способами. Я знаю, что были времена, и, возможно, они еще продолжаются для некоторых людей, когда люди пытались понять: что же такое электромагнитные волны? Давайте просто зададим себе вопрос, который может задать каждый ребенок: волны чего это? То есть я знаю о водяных волнах, поэтому я знаю, что такое волна в море. А что такое электромагнитная волна? Волна чего? Затем появилась теория эфира, то есть чего-то, что создает волны. Затем, вернувшись назад, не сумев соз- дать реальной модели эфира, мы все еще держимся за понятие о том, что волны существуют. И мы подошли к очень интересному моменту, когда можно сказать: мне все равно, из чего состоят эти волны, если я могу рассмат- ривать их с точки зрения механики волн и математики волн. Мне все равно, есть ли эти волны или же они не существуют, если я могу оперировать с ними. Мне все равно, что это за волны и существуют ли они. Когда наука говорит на таком языке, когда наука со времен Резерфорда или Нильса Бора начала задавать себе вопросы и стала во многих отношени- ях намного более передовой, то я могу сказать, что сегодня ученый не ве- рит ни во что, кроме, может быть, какой-то математики, если он вообще во что-то верит, и у него есть определенная склонность к мистике. Это не значит, что он следует этой склонности. Кстати, ученый не обязательно становится мистиком. В чем-то, и здесь я процитирую слова своего дру- га-физика: если ученый хочет уйти в мистицизм, то в основном это проис- ходит из-за глубокого человеческого стремления к какому-то закону. В се- годняшнее время намного труднее придерживаться какой бы то ни было фор- мы, формального чувства стабильности, говорить о стабильных формах или постоянных формах. Поэтому вы выбираете другую форму, то есть мистицизм, которая сама по себе борется с этими формами и с существующим истэблиш- ментом. Но необходимо помнить, что в этих рамках действует то же самое явление. В каком-то отношении мистицизм еще труднее отделить от совре- менности в этом смысле, потому что мистицизм в основном представляет со- бой тенденцию к поиску другим, странным путем чего-то превыше сомнения и превыше вопросов. Видите ли, мистик всегда идет странными путями, через туман и неопре- деленность, пока не найдет Б-га. Это странный путь, и он говорит: здесь я остановлюсь. К счастью, современный человек может пойти так далеко и даже найти Б-га, и затем он спросит: а что на Твоей другой стороне? Поэ- тому он никогда не станет настоящим мистиком, потому что, даже когда он увидит Б-га, он захочет узнать, что же на другой стороне вещей. Это не исследование и даже не поиск истины, но это вечное сомнение и недоверие, в котором и состоит то, что мы сейчас определяем как современность, и поэтому современность идет рука об руку с мистицизмом, пока в определен- ный момент им не приходится расставаться, и тогда каждый из них уходит в свою область. Современность может умирать, так же как и многие другие вещи в прош- лом. Но пока она существует, у нее есть ее собственные пути, то есть ве- ра в неверие. Она достигает той точки, где уже ничего нет и ничто не стоит усилий. Могут ли люди жить с этим - это уже другой вопрос, но именно таково их состояние в течение современности, и именно поэтому не- которые люди, достигнув этой высоты в рамках современности, предпочитают остановиться и повернуть в другом направлении. Р. Адин Штейнзальц ОТ РАБСТВА К СВОБОДЕ Выход из Египта - это один из важнейших поворотных пунктов истории еврейского народа. Помимо того, что выход из Египта - это центральная тема праздника Песах, почти все еврейские праздники, множество заповедей и вся классическая еврейская литература являются в той или иной степени, прямо или косвенно "памятью о выходе из Египта". Напоминание о том, что выход из Египта - это основополагающее событие, стержень бытия, получило свое впечатляющее выражение в первых словах Синайского Откровения: "Я - Г-сподь Б-г твой, который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства". Сотворение мира, существование вселенной как бы вынуждены уйти на задний план, уступая место выходу из Египта - сердцевине еврейского мира. Столь подчеркнутая многомерность выхода из Египта не позволяет оцени- вать это событие лишь с исторической точки зрения, а придает ему допол- нительный смысл: это событие-прообраз, архетип действительности, являю- щийся базисом исторической жизни еврейского народа. На протяжении веков выход из Египта был не только фактом из прошлого, о котором следовало вспоминать, но в большей степени - той фундаментальной творческой мо- делью, на основе которой созидалось бытие еврейского народа, как во внешне историческом плане, так и в плане внутренних отношений. "Во всяком поколении обязан человек смотреть на себя, как будто он сам вышел из Египта", изо дня в день вспоминают о выходе из Египта, днем и ночью, "в этом мире и во дни Машиаха". Такое подчеркивание выхода из Египта, постоянное упоминание этого события указывает на то, что выход из Египта, хоть и является феноменом прошлого, тем не менее продолжает принимать участие в историческом процессе, оказывая влияние на жизнь многих поколений, на весь еврейский народ в целом и на каждого еврея в отдельности. "Дабы вспоминал ты день твоего выхода из земли египетской все дни жизни твоей" - этот отрывок указывает на то, что следует вновь и вновь изучать подробности выхода из Египта, в любом поколении, поскольку про- цесс выхода из Египта должен продолжаться в каждую эпоху. Поэтому анализ событий, связанных с выходом из Египта, имеет актуальное значение всег- да, ибо во всяком поколении первостихии бытия вновь и вновь складываются в первозданные, архетипические формы, во всяком поколении "рабами мы бы- ли у фараона в Египте, и вывел нас Г-сподь Б-г наш оттуда". А тот, кто не умеет воплощать в своей жизни относящийся к нему сценарий выхода из Египта, остается рабом фараона в Египте. Рабами мы были "Рабами мы были у фараона в Египте". На первый взгляд совсем нетрудно понять, что такое рабство. Поверхностное представление о рабах, эксплуа- тируемых и унижаемых, терпящих побои и издевательства, кажется настолько тривиальным, что как правило даже не возникает желания задуматься над этим явлением. Несомненно то, что раб занят тяжелым трудом, что над ним стоят надсмотрщики и надзиратели, следящие за тем, чтобы он выполнял свой ежедневный урок. Награда за его труд мизерна, а работа тяжела. Од- нако, в этом ли самая суть рабства? В современном мире почти каждый сво- бодный человек тратит огромные усилия, добывая себе средства к существо- ванию. Редко выпадают передышки, когда не подгоняет время и не давят различные обстоятельства, мало найдется людей, которые могут сказать, что они не страдают от необходимости тяжело трудиться, выполнять нормы и выносить притеснения от всякого рода начальников. Почти беспрерывная борьба за существование ложится тяжким грузом на плечи трудящихся. Во всяком поколении почти все люди изнывают под гнетом труда и к себе домой возвращаются только для того, чтобы восстановить силы для дальнейшей ра- боты. Вышедшие же из Египта, что плакали в пустыне: "Помним рыбу, кото- рую ели в Египте даром", - не были просто неблагодарными глупцами. У них о своем рабстве остались не только безрадостные воспоминания. Из этого можно сделать важный вывод: всякая жизнь включает в себя тяготы и труд, и во всякой жизни, даже в жизни раба, изнывающего от непосильной работы, находится время для утех и радостей. Связь между "рыбой" и "трудом" пре- терпевает изменения в зависимости от места или вида работы, но тем не менее всегда имеется известное соотношение между двумя этими явлениями. Суть рабства не во внешних его проявлениях, а во внутренних его смыслах, не внешние тяготы тяжкой работы создают рабство, и не праздность и от- дохновение составляют содержание свободы. Главная суть рабства заключается в том, что труд раба целиком принад- лежит другим. Раб не является тем, кто сам определяет цели и задачи ра- боты, в этой работе не учитываются его потребности и желания. Это работа |
|
| Полезная информация: |