ПРОТИВ АНОМЕЕВ.

_{К предыдущей странице}       ^{Оглавление}       _{К следующей странице}

СЛОВО ТРЕТИЕ.

      ТРУДОЛЮБИВЫЕ земледельцы, видя безплодное и негодное дерево, препятствующее трудам их и вредящее нежным растениям и твердостию корня и густотою, старательно вырубают его. Часто и ветер, подувший откуда-нибудь, помогает им в этой работе; устремляясь на ветви дерева и сильно потрясая его, он сокрушает и повергает его на землю, и таким образом много облегчает труд земледельцев. Так как и мы посекаем дерево дикое и негодное - ересь аномеев, то помолимся Богу о ниспослании нам благодати Духа, чтобы она, устремившись сильнее всякаго ветра, исторгла с корнем эту ересь, и тем облегчила труд наш. Как земля, запущенная и не возделываемая руками земледельцев, часто произращает из недр своих дурныя травы, множество терния и дикия деревья, так и душа аномеев, пустая и незанятая упражнением в Писаниях, сама по себе и из себя произрастила дикую и негодную ересь. Этого дерева ни Павел не насаждал, ни Аполлос не напоял, ни Бог не возращал, а насадила его неуместная пытливость умствований, напоила горделивая надменность и возрастила страсть тщеславия. Нам нужен пламень Духа, чтобы не только исторгнуть, но и сжечь этот корень. Призовем же Бога, ими хулимаго, а нами прославляемаго, и помолимся, чтобы Он и языку моему даровал большую силу, и ум мой разверз для яснейшаго раскрытия предмета речи. Весь труд наш для Него и для Его славы, или лучше, для собственнаго нашего спасения. Богу никто не может ни порицанием повредить, ни славословием доставить большую славу, но Он всегда остается в своей славе, не возвеличиваясь от славословий и не умаляясь от хулений; и те из людей, которые прославляют Его по достоинству, - впрочем никто не может прославлять Его по достоинству, а только по своей силе, - получают себе пользу от этого славословия; те же, которые хулят и уничижают Его, вредят собственному спасению. Изречение: вергаяй камень на высоту, на главу свою вергает, сказал некто о богохульниках (Сир. XXVII, 28). Как тот, кто бросает в высоту камень, не может пронзить вещества неба и даже докинуть до высоты его, но принимает удар на собственную голову, потому что камень обратно летит на бросившаго; так точно и тот, кто хулит блаженное Существо Божие, никогда не может нисколько повредить Ему, - ибо Оно столь велико и высоко, что не доступно ни для какого вреда, - но сам изощряет меч на свою душу, оказываясь неблагодарным Благодетелю. Призовем же самого Бога неизреченнаго, неуразумеваемаго, невидимаго, непостижимаго, побеждающаго силу человеческаго языка, превосходящаго понятие смертнаго ума, неизследимаго для ангелов, незримаго для серафимов, непостижимаго для херувимов, невидимаго для начал, властей, сил и вообще для всякой твари, а познаваемаго только Сыном и Святым Духом. Знаю, что будут осуждать слова мои за дерзновение, с которым я сказал, что Он непостижим и для вышних сил; а я при этом буду осуждать их великое безумие и гордость. Дерзко - не то, когда говорят, что Создатель выше разумения всех тварей, но когда утверждают, что Непостижимаго для вышних сил могут изъяснить и обнять своими слабыми умами те, которые пресмыкаются внизу и столь далеко отстоят от тех существ. Впрочем, если я не докажу того, что обещал, то по справедливости могу подвергнуться обвинению в дерзости; но если вы и после того, как я докажу, что Бог непостижим для вышних сил, еще будете спорить и утверждать, будто вы познали Его, то каких пропастей, каких стремнин будете достойны вы, хвалящиеся точным знанием Незримаго для всех безтелесных сил?

      2. Итак, приступим теперь к самым доказательствам, обратившись пред речью опять к молитве; потому что самое упражнение в молитве может доставить нам доказательство в пользу искомаго. Призовем же Царя царствующих и Господа господствующих, единаго имеющаго безсмертие и живущаго во свете неприступном, Его же никтоже видел есть от человек, ниже видети может, Ему же честь и держава вечная, аминь (1 Тим. VI, 15. 16). Это не мои слова, а Павловы; ты же обрати внимание на благочестие души его и укоренившуюся в ней любовь. Вспомнив о Боге, он позволил себе приступить к изложению учения не прежде, как воздал Ему должное, заключив речь славословием. Если память праведнаго с похвалами (Притч. X, 7), то тем более воспоминание о Боге - с благохвалением. То же Павел делает и в начале посланий; часто, начиная послание и вспомнив о Боге, он не прежде приступает к учению, как воздав Ему должное славословие. Послушай, как говорит он в послании к Галатам: благодать вам и мир от Бога отца нашего и Господа Иисуса Христа, давшаго себе по гресех ваших, яко да избавит нас от настоящаго века лукаваго, по воли Бога и Отца, Ему же слава во веки аминь (Гал. I, 3-5). И еще в другом месте: Царю же веков нетленному, невидимому, единому премудрому Богу честь и слава во веки, аминь (1 Тим. I, 17). Но, может быть, он делает так только в отношении к Отцу, а в отношении к Сыну не так? Послушай, как он и в отношении к Единородному делает то же самое; сказав: молилбыхся сам аз отлучен быти от Христа по братии моей, сродницех моих по плоти, он присовокупил: ихже всыновление и завети, и законоположение, и служения, и обетования, от нихже Христос по плоти, сый над всеми Бог благословен во веки, аминь (Римл. IX, 3-5). Как Отцу, так и Единородному он сначала воздал славословие, а потом и приступил к продолжению речи; потому что слышал слова Христа: да вси чтут Сына, якоже чтут Отца (Иоан. V, 23). А чтобы вы убедились, что самая молитва может доставить нам доказательство, теперь и представим это. Царь царствующих, говорит он, и Господь господствующих, един имеяй безсмертие и во свете живый неприступнем (1 Тим. VI, 15, 16). Здесь остановись и спроси еретика, что значит: во свете живый неприступнем, и обрати внимание на точность выражений Павла. Не сказал он: сущий светом неприступным, но: во свете живый неприступнем, дабы ты знал, что если жилище неприступно, то гораздо более живущий в нем Бог. Это сказал он не для того, чтобы ты подразумевал жилище и место у Бога, но чтобы ты с большим убеждением признал непостижимость Его. Притом не сказал: во свете живый непостижимом, но: неприступнем, что гораздо больше непостижимости. Непостижимым называется то, что хотя изследовано и найдено, но остается непонятным для ищущих его; а неприступное - то, что не допускает и начала изследования и к чему никто не может приблизиться. Например, непостижимым называется то море, в котором погружаясь водолазы, даже спускающиеся в далекую глубину, не могут достигнуть конца, а неприступным называется то, чего и в начале невозможно ни искать, ни изследовать.

      3. Что ты скажешь на это? Для людей, скажешь, Он непостижим, но не для ангелов, не для вышних сил. Итак ты ангел, скажи мне, и принадлежишь к сонму безтелесных сил? Разве ты не человек и не одной со мною природы, или ты забыл и о своей природе? Положим, что Бог неприступен только для людей, хотя этого не прибавлено, и не сказал Павел: для людей во свете живый неприступнем, а для ангелов не в неприступном; однако, если угодно, допустим это; но ты сам разве не человек? Хотя бы Он и не был неприступным для ангелов, как это относится к тебе, который состязаешься, изследуешь и утверждаешь, что Его существо постижимо для человеческой природы? А чтобы ты убедился, что Он неприступен не только для людей, но и для вышних сил, послушай, что говорит Исаия; когда же я называю Исаию, то привожу изречение Духа; ибо пророк вещает все по внушению Духа. И бысть в лето, в неже умре Озиа царь, видех Господа сидяща на престоле высоце и превознесенне, и серафими стояху окрест Его, шесть крил единому и шесть крил другому, и двема убо покрываху лица своя, двема же покрываху ноги своя (Иса. VI, 1. 2). Почему, скажи мне, они покрывают лица и ограждаются крыльями? По чему же иному, как не потому, что не могут выносить блеска и лучей, исходящих от престола? Между тем они созерцали еще не самый света безпримесный и не самую сущность чистую, но созерцаемое ими было только снисхождением. Что такое снисхождение? То, когда Бог является не так, как Он есть, но показывает Себя столько, сколько имеющий созерцать Его способен к этому, приспособляя явление лица к немощи созерцающих. А что это было снисхождение, видно из самых слов: видех, говорит пророк, Господа седяща на престоле высоце и превознесенне; но Бог не сидит, потому что это положение свойственно только телам; и на престоле, но Бог не объемлется престолом, потому что Божество неограниченно. Однако серафимы не могли сносить и снисхождения, хотя стояли близко: серафимы стояху окрест Его. По тому самому они и не могли взирать, что были близко; впрочем, словом окрест не место означается, но этим словом Дух Святый благоволил показать, что серафимы находятся ближе нас к существу Божию, однако и они не могут созерцать Его; поэтому пророк и говорит: и серафимы стояху окрест Его, означая этим не место, но близостию по месту выражая, что они ближе нас к Богу; ибо мы не так знаем непостижимое, как небесныя силы, насколько оне чище и мудрее и прозорливее человеческой природы. Как нестерпимость солнечных лучей не столько известна слепому, сколько зрячему, так и непостижимость Божию не столько знаем мы, сколько оне; ибо как велико отличие слепого от зрячаго, таково же различие между нами и ими. Таким образом, слыша слова пророка: видех Господа, не предполагай, что он видел самое существо Его, но только снисхождение, и притом темнее, нежели вышния силы, так как он не мог видеть столько, сколько херувимы.

      4. Но что я говорю об этом блаженном Существе, когда для человека невозможно без страха взирать и на существо ангельское? Чтобы вы убедились в справедливости этого, я представлю вам человека, друга Божия, имевшаго великое дерзновение по мудрости и праведности и прославившагося многими другими совершенствами, святого Даниила. Когда я скажу, как он изнемогал, ослабевал и падал при появлении ангела, то никто пусть не думает, будто он испытывал это по причине своей греховности и нечистой совести; но, если несомненно душевное его дерзновение, то ясно обнаруживается в том немощь природы. Даниил постился три седмицы дней, хлеба вожделеннаго не ел, и мясо и вино и сикера не входили в уста его, и мастию не мазался (Дан. X, 3). Когда же душа его, сделавшись посредством поста легче и духовнее, стала более способною к принятию явления, тогда он и увидел видение. Что же говорит он? Воздвигох очи мои, и видех, и се муж облечен в ризу льняну, т. е. в одежду священную, и чресла его препоясана златом светлым, тело же его аки фарсис, лице же его аки зрение молнии, очи же его аки свещы огнены, и мышцы его и голени аки зрак меди блещящияся, глас же словес его аки глас народа. И видех аз един явление, а мужи иже со мною не видеша, но ужас великий нападе на них, и отбегнуша в страсе, и не оста во мне крепость, и слава моя обратися в разсыпание (Дан. X, 5-8). Что значит: слава моя обратися в разсыпание? Даниил был благообразный юноша, но страх при появлении ангела так изменил его, как изменяются обмирающие, произвел великую бледность и уничтожил здоровый цвет и всю свежесть лица его; почему он и говорит: обратися слава моя в разсыпание. Когда возница испугается и выпустит вожжи, то все лошади несутся стремглав, и самая колесница опрокидывается; так обыкновенно бывает и с душею, когда ею овладевает страх и ужас; испугавшись и как бы опустив вожжи своего влияния на каждое из телесных чувств, она оставляет эти члены свободными, и они, не сдерживаемые ея силою, падают и изнемогают, как случилось тогда и с Даниилом. Что же ангел? Он поднял его и сказал: Данииле, мужу желаний, разумей в словесех сих, яже аз глаголю к тебе, и стани на стоянии своем, яко ныне послан есмь к тебе (Дан. X, 11). Он встал в трепете. Когда же опять ангел стал говорить ему и сказал: от дне, в оньже подал еси сердце твое еже трудитися пред Богом, услышана быша словеса твоя, аз же приидох в словесех твоих (ст. 12), то он снова упал на землю, как случается с обмирающими. Обмершие, пробудившись, пришедши в себя и увидев, что мы держим их и окропляем лице их холодною водою, часто опять обмирают на руках наших; так случилось и с пророком. Душа его от страха не могла снести даже вида явившагося (небеснаго) сослужителя своего и вынесть этого света, смутилась и порывалась освободиться от уз плоти, как бы от каких оков; но он еще удержал ее. Пусть выслушают это те, которые изследуют Владыку ангелов. Даниил, который смущал глаза львов и в человеческом теле имел силу выше человеческой, не вынес присутствия небожителя, но повергся бездыханным: обратися, говорит он, утроба моя в видении моем, и дыхание не оста во мне (ст. 16. 17). А те, которые столь далеки от добродетели этого праведника, хвалятся, что они со всею точностию познали самое Существо высочайшее, начальное и сотворившее мириады этих ангелов, из которых даже одного созерцать Даниил не имел силы.

      5. Но обратим речь к прежнему предмету и покажем, что Бог недоступен взорам и вышних сил, даже и в своем снисхождении. Почему, скажи мне, серафимы ограждаются крыльями? Этим своим действием они возвещают апостольское изречение: во свете живый неприступнем (1 Тим. VI, 16), и не только они, но и высшие их - херувимы. Серафимы стоят вблизи, а херувимы служат Богу престолами; это сказано о херувимах не потому, чтобы Бог нуждался в престоле, а чтобы отсюда ты уразумел достоинство этих сил. Послушай, что говорит о них и другой пророк: и бысть слово Господне ко Иезекиилю, сыну Вузиеву, при реце Ховар (Иезек. I, 3). Иезекииль стоял тогда при реке Ховар, а Даниил при реке Тигре. Когда Бог намеревается показать рабам своим какое-нибудь дивное видение, то выводит их из городов на место удаленное от шума, чтобы душа не развлекалась ничем, ни видимым, ни слышимым, но, наслаждаясь спокойствием, вся занялась созерцанием видения. Что же видел он? Се облак, говорит он, грядяше от севера, и свет окрест, и огнь блистаяйся, и посреде его яко видение илектра, и свет в нем, и посреде подобие четырех животных: сие видение их, подобие человека в них. И четыри лица единому, и четыри крила единому. И высота бяше им, и страшны были, и плещы их исполнены очес, окрест четырем, и подобие над главою их яко твердь, яко видение кристалла страшное, простертое над главою их свыше, и крила их комуждо два, прикрывающе телеса их. И над твердию яко видение камене сапфира, и подобие престола на нем, и на подобии престола подобие якоже вид человечь сверху. И видех яко видение илектра, от видения чресл и выше и от видения чресл даже до долу, видение огня, и свет его яко видение дуги, егда есть на облацех в день дождя (Иезек. I, 4-6, 18-28). И после всего этого пророк, желая показать, что ни он сам, ни небесныя силы не приближались к чистому Существу, говорит: сие видение пододие славы Господни (Иез. II, 1). Видишь ли и там и здесь снисхождение? Однако и эти силы закрывают себя крыльями по той же причине, хотя оне суть мудрейшия, разумнейшия и чистейшия силы. Откуда это видно? Из самых названий их. Как ангел называется так потому, что возвещает людям повеления Божии; и архангел называется так потому, что начальствует над ангелами, так и те небесныя силы носят названия, показывающия нам их мудрость и чистоту; и как вообще крылья показывают высоту естества, - Гавриил представляется летящим не потому, чтобы у ангела были крылья, но чтобы ты знал, что он является человеческому роду из высочайших мест и вышних обителей, - так и у них крылья означают не что иное, как высоту естества их. Итак, крылья означают высоту естества, престол - то, что на них почивает Бог, глаза - прозорливость, присутствие близ престола и непрестанное славословие Бога - неусыпность и бодрость; точно также и названия одних означают мудрость, а других - чистоту. Что значит: херувим? Полное ведение. А что - серафим? Пламенныя уста. Видишь ли, как названия выражают и чистоту и мудрость? Если же те, которые обладают полным ведением, не могут ясно созерцать даже снисхождения Божия, а имеют частное знание, как говорит Павел: от части разумеваем, и зерцалом, и в гадании (1 Кор. XII, 12); то какое было бы безумие - считать для себя известным и явным то, что и для них незримо?

      6. Я желал бы теперь доказать, что Бог непостижим не только для херувимов и серафимов, но и для начал, и властей и всякой сотворенной силы; но ум наш утомился, не от обилия, но от страшнаго содержания предметов речи. Душа трепещет и ужасается, долго занимаясь вышними созерцаниями. Низведем же с небес и успокоим ее, объятую ужасом, обратившись к обычному утешению. В чем это утешение? В молитве о том, чтобы страждущие этою болезнию когда-нибудь выздоровели. Если нам повелено умолять Бога о больных, о находящихся в рудниках и в тяжком рабстве и одержимых (демонами), то не гораздо ли более (нужно молиться) о таких людях? Нечестие хуже демона; неистовство бесноватых может быть прощено, а эта болезнь не имеет никакого оправдания. Вспомнив о молитве за бесноватых, я хочу сказать нечто вам, возлюбленные, для искоренения тяжкой болезни в церкви; странно было бы, - врачуя посторонних с таким усердием, оставить без внимания собственные члены. Какая же эта болезнь? Невыразимое множество народа собралось теперь и с таким вниманием слушает речь, а в самый страшный час я часто ищу его и не вижу и сильно воздыхаю, что, когда беседует сослужитель ваш, вы показываете великое усердие и напряженную ревность, теснитесь друг пред другом и остаетесь до конца; когда же предстоит явиться Христу в священных таинствах, то церковь бывает пуста и безлюдна. Достойно ли это прощения? Чрез такое нерадение вы лишаетесь всех похвал, заслуженных ревностию к слушанию. Кто из вас не осудит и меня, видя, что плод слушания так скоро у вас пропадает? Если бы вы усердно внимали сказанному, то доказывали бы свою ревность делами; а если по выслушании тотчас уходите, это служит доказательством того, что не усвоили ничего из сказаннаго и не приложили к сердцу; ибо, если бы сказанное было внедрено в душах, то оно конечно удержало бы вас в церкви и возбудило бы в вас большее благоговение к страшным таинствам. А теперь, как бы выслушав какого-нибудь игрока на кифаре, вы удаляетесь без всякой пользы, как только умолк говорящий. Но какое слышится от многих холодное оправдание? Молиться, говорят, могу я и дома, а слушать беседу и учение дома невозможно. Ошибаешься ты, человек; молиться конечно можно и дома, но молиться так, как в церкви, где такое множество отцев, где единодушно возсылается песнь к Богу, дома невозможно. Ты не будешь так скоро услышан, молясь Владыке у себя, как молясь с своими братьями. Здесь есть нечто большее, как то: единодушие и согласие, союз любви и молитвы священников. Для того и предстоят священники, чтобы молитвы народа, как слабейшия, соединясь с их молитвами сильнейшими, вместе с ними восходили на небо. С другой стороны какая может быть польза от беседы, когда с нею не соединяется молитва? Прежде молитва, а потом слово; так говорят и апостолы: мы же в молитве и служении слова предудем (Деян. VI, 4). Так и Павел поступает, в начале посланий совершая молитву, чтобы свет молитвы предшествовал учению, как свет светильника. Если ты приучишь себя молиться с усердием, то не будешь иметь нужды в наставлении сослужителей твоих, так как Сам Бог без всякаго посредника будет озарять ум твой. Если же молитва одного имеет такую силу, то гораздо более - молитва с народом; у последней больше силы и гораздо больше дерзновения, нежели у молитвы, совершаемой дома и наедине. Откуда это видно? Послушай, что говорит сам Павел: иже от толикия смерти избавил ны есть, и избавляет, нань же и уповахом, яко и еще избавит, споспешествующым и вам по нас молитвою, да от многих лиц, еже в нас дарование, многими благодарится о нас (2 Кор. I, 10, 11). Так и Петр избежал темницы: молитва же бе прилежна бываемая от Церкве к Богу о нем (Деян. XII, 5). Если же Петру помогла молитва церкви и извела из темницы этот столп (церкви), то как ты, скажи мне, пренебрегаешь ея силою и какое можешь иметь оправдание? Послушай и самого Бога, Который говорит, что Его умилостивляют благоговейныя молитвы многих. Так, оправдываясь пред Ионою по поводу тыквеннаго растения, Он говорит: ты оскорбился еси о тыкве, о ней же не трудился еси, не воскормил еси ея: Аз же не пощажду ли Ниневии, града великаго, в немже живут множайшии, нежели дванадесять тем человек (Ион. VI, 10, 11). Не напрасно Он ссылается на множество жителей, но чтобы внушить тебе, что единодушная молитва имеет великую силу. Это я хочу объяснить вам и из человеческой истории.

      7. Лет десять тому назад некоторые, как вы знаете, были обличены в стремлении к тираннии. Один из вельмож, обвиненный в этом преступлении, с веревкою в устах был веден на смерть [1]. Тогда весь город сбежался на конское ристалище, вывели и рабочих из мастерских, и весь народ, сошедшись вместе, избавил от царскаго гнева человека осужденнаго и недостойнаго никакого помилования. Так, желая смягчить гнев земного царя, вы все стеклись с детьми и женами; а намереваясь умилостивить Царя небеснаго и избавить от Его гнева не одного человека, как тогда, и не двоих, троих или сто, но всех грешников вселенной и освободить одержимых демоном из сетей диавола, неужели вы будете оставаться вне церкви и не стечетесь все вместе, чтобы Бог, воззрев на ваше единодушие, и тех освободил от наказания и вам простил грехи? Если в это время ты будешь находиться на рынке, или дома, или в необходимых занятиях, то неужели не разорвешь все эти узы сильнее всякаго льва, и не придешь к общей молитве? Какую же, скажи мне, возлюбленный, ты будешь иметь в таком случае надежду на спасение? Не люди только одни здесь страшно взывают, но и ангелы припадают к Владыке и архангелы молятся. Самое время благоприятствует им, самое жертвоприношение содействует. Как люди, взяв масличныя ветви, потрясают их пред царями, напоминая им этими ветвями о милости и человеколюбии; так точно и ангелы, представляя вместо масличных ветвей самое тело Господне, умоляют Владыку за род человеческий, и как бы так говорят: мы молимся за тех, которых Сам Ты некогда удостоил такой любви Своей, что предал за них собственную Свою душу; мы изливаем моления за тех, за которых Сам Ты пролил кровь; мы просим за тех, за которых Ты принес в жертву Свое тело. В это время диакон вводит и одержимых (демонами), повелевая им только наклонить голову и таким положением тела совершать моление, так как им не позволительно молиться вместе с общим собранием братий. Поэтому он и вводит их, чтобы ты, сжалившись над ними, над их несчастием и безгласностию, по собственному дерзновению ходатайствовал за них (пред Богом). Итак, зная все это, будем стекаться в этот час, чтобы привлечь милость и обрести благодать и благовременную помощь. Вы похвалили сказанное, приняли увещание с великим шумом и рукоплесканием; но чтобы вам выразить эти похвалы мне и делами, вот наступает время для выражения послушания: после увещания последует молитва. Такой я ищу похвалы, такого рукоплескания - посредством самых дел. Убеждайте же друг друга стоять так, как стоите; а кто уклонится от порядка, того старайтесь удержать, чтобы, получив двойную награду, и за собственное усердие и за попечение о братьях, вы могли с большим дерзновением изливать моления, и умилостивить Бога, и получить здешния и будущия блага, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава и держава во веки веков. Аминь.

[1] Вероятно, один из тех Феодоров, которых император Валент с 374 г. преследовал по подозрению в домогательстве верховной власти. Созомена, Церк. Ист. Кн. VI, гл. 35.

_{К предыдущей странице}       ^{Оглавление}       _{К следующей странице}